Дочери севера

      Санса не могла заснуть. Даже уютная перина, заботливо взбитая служанкой, чьего имени она так и не запомнила — девчонка была новой, как и большинство слуг в доме — не помогла. Легче было бы прикорнуть на полу. Как дремали сейчас, должно быть, остатние злобные суки Рамси — она перевела их из клеток полуразрушенной псарни в тесное помещение возле кухни — там теплее.       Его свора медленно уменьшалась: полудикие твари не привыкли жить вместе — каждая из них прежде коротала ночь в своей собственной тюрьме — и теперь при любой возможности и недогляде мальчишки-псаря раздирали друг другу глотки просто ради забавы. Мальчик — его имя было Нед (назван в честь лорда Винтерфелла) — вечно жаловался Сансе на «безумных мерзавок», но Санса приняла решение не вмешиваться — выживут наиболее сообразительные, увертливые и сильные. Рано или поздно до них дойдет, что нет надобности рвать товарок на куски — и так покормят, и так не выгонят на мороз. Но видят боги, в предстоящей долгой зиме нет места слабакам.       Санса порой заходила в каморку — поглядеть на наследие мужа, и псины, чувствуя хозяина, скулили и жались к стене. «Они признали вас лидером, леди Старк», — почтительно шептал лохматый — прическа у него была почти как у Арьи — мальчишка, опуская светлые глаза. Санса усмехалась и смотрела на пополневших без безумных гонок Рамси собак. Она знала — признали они не ее, а леди Болтон, ту, что скормила им постылого — или любимого до ненависти? — хозяина. Ей было это лестно, и вместе с тем она стыдилась — и своих приходов, и улыбки, что тревожила ее уста в такие моменты.       Санса ворочалась, пытаясь устроиться поудобней, выбрать себе укромную ямку на широченной перине. Постель была ледяной — как и все, к чему она прикасалась в это время. Санса смотрела сухими глазами в темноту и вспоминала мрачные сказки старухи Нэн: «…и в этой тьме и холоде дети рождались и умирали, так и не увидев солнца, и матери радовались, что не пришлось душить их своими руками…» Ее передернуло. Опочивальня родителей не спасала от страхов — напротив, навевала тревогу своим обманчивым уютом. Мыслила ли ее мать, что не суждено ей вернуться в эти стены, когда покидала Винтерфелл далеким поздним летом с безымянным кинжалом за пазухой? Все случается внезапно — и любая дорога может стать последней…       Очаг почти догорел, и последнее заброшенное туда Арьей полено рассыпалось на темные неровные куски, в которых все реже вспыхивали багровые искры. Комнату заполонила мгла, и на минуту Сансе показалось, что она видит светлое пятно у огня — силуэт Леди, прикорнувшей неподалеку от кровати, как бывало в прежние времена. Санса до боли закусила костяшку пальца — вот кого ей не хватает, а не этих мерзких тварей Рамси, что считают ее своей хозяйкой. Она хотела только ее — и покоя, и красоты, и верности, и любви.       «Ты хотела стать королевой, — мрачно сказала она себе. — А те, кто играют в престолы, либо выигрывают, либо умирают». Имеет ли значение ее собственная жизнь, если, возможно, весь мир людей скоро падет? Перина вокруг казалась снежным сугробом, давила и душила, навевала тошноту. Санса резко встала и дрожащей рукой нащупала свечу на столике возле кровати. У нее не было больше сил оставаться в этой комнате — это почти что склеп. Если бы можно было… В тот раз она спала без кошмаров — то короткое время, что он дал ей на сон. Если пробраться туда, в дальний, никем не занятый покой — возможно, там Санса сможет отдохнуть перед дальней дорогой.       Она раздула угли и запалила свечу от очага, закуталась в волчью шкуру, брошенную в изножье постели. Никто не заметит ее отсутствия — как и тогда… Слуг выматывало бесконечное количество работы — подготовка к зиме жестока, особенно когда зима уже началась. Теперь это не кошмарный сон, а чудовищная явь. Они спят крепко, не то что их хозяйка. А больше думать о ней некому — разве что Арье… «Но Арья не удивится…» — пробормотала Санса, выскальзывая из спальни.       Холодные камни леденили ступни и прогоняли остатки смутной дремы, что осталась позади, в опочивальне. Та комната, где она когда-то провела ночь, была дальше по коридору — во враждебной неизвестности. Тогда Санса возвратилась к себе на рассвете, когда тени вросли в стены, а в темных волосах мужчины, которого она оставляла, стали видны седые пряди — вечной изморозью. Тогда иначе было нельзя — только самые скверные лорды и леди позволяют себе вольности подобного рода. Не пристало хозяйке Винтерфелла, даже вдовой, делить постель с бывшим наемником, не рыцарем, даже не знаменосцем — немногим выше межевого рыцаря.       Серсея, к примеру, смотрела на вещи иначе: «Львам все равно, что думают о них овцы», — вспомнила Санса, касаясь дрожащей рукой невидимой стены. Она не лев — и не Серсея. Она хочет, чтобы ее не боялись — но чтобы любили и уважали. Санса больно ударилась босой ногой о выступающий камень и чуть не ойкнула. «Тщетно, — билось в голове. — Никогда они тебя не полюбят». Странным образом Сансин образ, похоже, намертво слился в головах местных с разрушителями Винтерфелла, с врагами — и только уважение к Джону и память об отце и матери заставляют нынешних обитателей замка держать язык за зубами и не выражать свое отношение открыто. «Невеста Джоффри, жена Беса, потом жена Рамси — и подруга Мизинца… — горько проконстатировала себе Санса. — И в придачу любовница Пса».       Это все не она придумала. Так распорядилась жизнь — мерзкая и коварная, расставляя новые и новые ловушки. В одну, впрочем, она вступила по доброй воле. Иначе бы ее здесь не было. Ловушка — или освобождение?       Санса дошла до одной из дверей — рука скользила уже не по камню, но по шероховатой теплой поверхности дерева. Она не помнила точно, те ли это покои — разум играл с ней шутки, растягивая пространство до необъятных, пугающих размеров. Впрочем, после захватчиков жилых комнат в Винтерфелле поубавилось, А Рамси, как и его отцу, похоже, не было до этого никакого дела — ничто не чинилось, просто закрывалось до лучших времен. Санса медлила в коридоре — чем больше она ждала, тем меньше было в ней уверенности, что она пришла туда — но попробовать стоило. Время, как и в тот серый рассвет, казалось, ползло вечностью. Тогда она спешила уйти и точно знала — это нужно и правильно. Теперь же ее изнутри поедала необходимость оказаться в той самой комнате, словно внутри она могла собрать потерянные — возможно, уже навсегда — минуты. Она должна была успеть до отъезда — и эта мысль неослабевающей болью дергала в виске с момента принятого за ужином решения. Словно от успеха ее вылазки зависела удача их с Арьей тайного путешествия. Дурацкого, нелепого и никому не нужного…       Дверь чуть слышно скрипнула, отворяясь вовнутрь, и Санса, стараясь не задеть пляшущий огонек свечи волосами, почти повисла на ручке в попытке погасить противный звук. В комнате было холодно, шаги гулко отражались от пустых стен. Только не горящий теперь очаг и здоровенная кровать. Солому на полу на зиму заменили ветками страж-дерева, их иглы уже не пахли так терпко и сладковато — это был лишь призрак запаха, как и то ощущение, что привело Сансу сюда. Низко висящая луна за окном очертила бледный квадрат на каменном полу, и даже осыпавшиеся серые иголки казались белыми в мутном ночном свете.       Санса затворила за собой дверь, поставила свечу на низкую приступку очага и подобрала брошенную у порога волчью шкуру. На полу на низкой поленнице лежала пара сухих кружков того же страж-дерева — за них-то и взялась Санса.       Сучковатые, расщепленные вдоль куски дерева цеплялись за рубаху и кололи не привычные к работе пальцы. Если бы Санса имела такую привычку, она бы выругалась — но слова не шли на ум. Вместо этого она кое-как запихала поленья в плохо вычищенный очаг, щедро обсыпав себя золой, подложила там и сям тонкие чешуйчатые веточки — все равно на полу от них толку нет — и попыталась разжечь растопку свечой. Ничего не вышло, а дрожащий изгибающийся огонек почти погас. Тогда Санса отковыряла от одного из поленьев длинную лучину и запалила сперва ее — так обычно делала служанка в ее комнате — а после уже занялась ветками. Обломки бывшей подстилки тлели и потрескивали, порой вспыхивая россыпью крошечных звездочек — там, где на чешуйках коры застыли бледные слезы смолы. Постепенно занялось и одно из поленьев — и Санса разрешила себе оглядеться.       От пляшущего на стенах огня комната стала уютнее, и казалось, что и не было этих долгих недель — что только вчера она второпях носилась по замку, подгоняя служанок в подготовке приема на скорую руку. Пир для королевы драконов и ее спутников. Комнаты для усталых добытчиков мертвяка — выживших после атаки Иных, безумных героев безумной войны. Тех, кто не оглядывается назад. Кто бросает первый камень, не думая о последствиях. В их присутствии Санса впервые почувствовала себя хозяйкой, леди Винтерфелла — особенно в тот момент, когда преклонила колено перед хрупкой светловолосой чужестранкой, которую брат признал своей королевой. Санса понимала, что прилюдно это будет проще сделать ей, чем упертому и гордому Джону. В конце концов, ей не привыкать сгибать шею. Только сейчас Санса понимала, что, возможно, это тонкое унижение повлекло за собой все последующие события, и была почти благодарна Дейенерис. Побег из большого чертога Винтерфелла. Разговор с Клиганом на стене под падающим снегом. Эту комнату и то, что произошло в ней. То, что до сих пор висело в воздухе, толкая ее на нелепые похождения ночью и разжигание огня в стылом очаге.       Санса поежилась и подтянула к себе коленки, плотнее укутываясь в шкуру. Она будет коротать ночь тут — возле потрескивающих поленьев. Если приблизиться к кровати, то слез не остановишь, и наверняка вредная Арья завтра не откажется от удовольствия поиздеваться, приметив красные глаза и распухший нос. Слезы Алисы. Бесплодные терзания по прошлому — шуткой богов, которых нет, вдогонку мужчинам, что гонятся за своей честью. Истинный рыцарь не тот, что падет на колени перед своей дамой — а тот, что следует своему пути, несмотря ни на что. Это Санса уже поняла — и знала, что мужчин полагается отпускать, а дамам полагается ждать. Мать не согласилась с этим — и к чему это привело? Винтерфелл почти кончился, и семью их разметало ветром. Не стоило соглашаться на Арьины провокации. Но иначе Санса просто не могла. Догонять упущенные шансы — словно это могло что-то вернуть.       Почему мужчинам просто не сидится там, где им рады — и где безопасно? Где есть стены, где есть еда, огонь, свет в окне, зовущий приветливо из холодной ночи? Почему их тянет, рвет в неизвестность, в смуту, в темноту? Санса возненавидела Джона, когда он уехал на Драконий камень — упрямо выдвинув челюсть и став на секунду копией отца. Да, она гордилась им — где-то в глубине души, но возмущение затопляло ей разум. Эти же чувства она испытала тут, в этой спальне, когда, усталая от непривычных ласк, тронула кончиком пальца распухшие от поцелуев губы и улыбнулась, глядя на догорающие поленья — и услыхала хриплый шепот — словно не ей он адресовался, а темному окну: «Я еду завтра… В Королевскую Гавань….» И ее слова прозвучали как чужие: «Что тебе за нужда там? Ты же хотел все оставить позади?..» И торопливый ответ: «Иногда то, что остается позади, неожиданно возникает впереди. Я должен завершить эту историю. Именно я.» «Но почему именно ты?» — хотелось прокричать ей от злости, но Санса ничего не сказала, только сдержала вздох и провела ладонью по его обожженной щеке — на ощупь, боясь причинить боль. Конечно, убить и так мертвого брата было куда важнее, чем остаться с ней.       Она не стала портить момент, просто прижалась к Сандору крепче — и услышала его вздох, ответ на ее, проглоченный вместе с непролитыми слезами. Пути назад не было — он принял решение, вероятно, еще до того, как переступил порог спальни. И даже то, что произошло после, не в силах было это решение изменить. Если был бы толк, и Санса могла бы остаться до утра — и после, могла позволить себе быть разбуженной поцелуями Сандора, а не серым призраком рассвета, могла бы взвыть, вцепившись ему в бриджи — не пустить, отсрочить, протянуть время — то тогда бы она уже не была собой. Мужчины уходят на свои войны — ради мести или ради славы — неважно, а женщины их ждут. Так учили Сансу. Ждут ли по-настоящему женщины, и по какой причине мужская дорога идет прочь от дома, не имеет значения.       Мужчины умирают — а женщины должны смиряться и жить дальше. Даже если жить дальше нет причины. Всегда есть обязанности — и леди помнит об этом. Возможно, не в час Волка, когда луна ползет за горизонт, а вокруг такая тишина, что собственное дыхание кажется грохотом камнепада в одном из узких ущелий Орлиного Гнезда.       В очаге занялось второе полено, и комната осветилась еще ярче, а жар заставил Сансу чуть отодвинуться. Она смотрела на блики огня на коже собственных босых ног, и голова ее была странно пуста. Словно Арья предложила ей одно из своих запасных лиц, и вместе с лицом пришла долгожданная свобода. Свобода решать и не бояться. Начало было положено еще тогда — ее шагом к Сандору, и Санса ни на миг не пожалела об этом. Разве что только сегодня — когда получила ворона. Горло сжалось не то тошнотой, не то спазмом — словно весь воздух из легких выбили.       «Любовь делает нас слабыми»… кто это сказал? Тирион? Или его надменная сестра? Санса не могла вспомнить. Она знала только то, что новый отсчет времени начался в этой комнате ее решением, и через нее и лежит возможность уйти прочь, не оглядываясь. Сансе начало казаться, что нынешняя ночь все тянется продолжением той — такой короткой и бесконечной, когда не нужно было уже никаких мыслей и страхов — все ушло в темноту, и багровый отблеск огня на стенах, что она различала, силясь перевести дыхание и отводя лицо от жадных поцелуев. Она просто сидит у огня, пока ее мужчина отдыхает после долгого пути к ней.       Она не закрывала глаза, как обещала, но и видела мало — только как их тени сливаются в одну, проваливаются во тьму одного на двоих желания: отдать?.. отдаться? Чудовищные шрамы Сандора от неровного освещения казались резче, и тогда Санса подумала, что он — как незаконченное творение скульптора, которому по какой-то причине надоело возиться с лицом, или же он был чем-то недоволен и поэтому изуродовал исходно удачный набросок, с досады располосовав собственное детище. Ей не страшно было находиться с ним рядом — не так, как сто лет назад на тракте или в Королевской Гавани — но пугающе тем, что жажда мести этого слившегося с ней мужчины так велика, что никакой женщине и никакой любви ее не утолить. А Сандор приникал к ней, как обезвоженный путник в пустыне льнет к запыленному колодцу, не замечая, что вода в нем горчит, и Санса забывала свои сомнения и просто жила моментом — на миг засыпая и просыпаясь от его настойчивости, а когда они оба падали во мрак, пугалась и сама искала его, не давая времени взять верх. Тревожна и тяжела была их любовь — и ночь, как ни задерживали они ее, оказалась короткой. Но в его объятьях Санса спала спокойно, и не мучили ее кошмары — ни ступени септы Бейлора, ни полутемный зал, залитый кровью ее родни и знаменосцев. Теперь же, моргая слипающимися глазами, Санса усомнилась, что зарывшийся носом в ее рыжие пряди Сандор спал тогда столь же безмятежно — возможно, он и во сне все убивал и убивал брата, забыв о женщине, которую так долго вожделел и так неожиданно получил.       Стоило ли ехать завтра? Она не знала — а от намека на дневные мысли голова становилась все тяжелее, словно ее волосы, как корни деревьев, тянулись к земле. Санса свернулась у очага клубочком под волчьей шкурой, и даже хрупкие обломки игл страж-дерева, прилипшие к влажной от жара щеке, не помешали ей задремать.       Во сне она вернулась в ту полную сумятицы и холодного отчаяния, озаренную изумрудным пламенем сражения на Черноводной ночь — и там она снова бежала по каменным ступеням в свою комнату, прячась от Станниса, Илина Пейна, Серсеи и всех, кто мог ей навредить — и находила Пса в своей постели. В этом сне поцелуй был настоящим, а песня, что она спела ему — длинной балладой о разминувшихся во времени влюбленных.       И без оглядки покидала Санса Королевскую Гавань — белый испачканный плащ укрыл в ту ночь не только ее, но и законного его владельца, а Неведомый увез их далеко-далеко, и никто не вспомнил с тех пор о них, затерянных в лесах. И вопреки спетой песне, они жили тихо и счастливо — и Сандор не вспоминал о мести, а Санса о том, как близок был когда-то трон, и как сладко и страшно было даже мыслить о том, чтобы занять место рядом с королем — каким бы он ни был. В этом сне надобность быть леди свелась к дому, детям и хозяйству, а власть — к той силе, что не выпускала ее мужчину из опочивальни до позднего утра — день за днем, ночь за ночью. В иных желаниях не было нужды, и так привольно ей было от них освободиться. Сансина щека была мокра, и камень под головой потемнел от пролитых, никому не нужных слез.       В предрассветье Арья, не стучась, зашла в остывающий покой — как Санса и предполагала, она не удивилась, более того, точно знала, где искать сестру. Из приятной прогулки по берегу какого-то удивительно чистого и прозрачного озера об руку с мужем — во сне шрамы его сгладились, и лицо стало живее и выразительней — Сансу выдернула настойчивая тварь, крепко-накрепко впившаяся острыми, злыми когтями ей в плечо. Тварь упорно шипела-пела в ухо: «Пора ехать. Оттепель… Пора ехать…» Санса вздрогнула и пробудилась — безнадежно пытаясь уцепиться за ускользающие остатки сна: озеро, лето, повседневные приятные дневные хлопоты и предвкушение долгой не одинокой ночи… Сон улетел от нее, как обрывки паутины уносятся прочь порывом зимнего ветра. Реальность предстала перед ней в лице Арьи, уже одетой в дорожный добротный, сшитый по фигуре наряд, и безжалостно теребящей ее за оголившееся плечо.        — А… что?       Арья бесстрастно бросила, глянув в сторону окна:       — Нам повезло — оттепель. Ты проспала, как я и думала. Но как бы там ни было, пора. Пора выдвигаться. Вставай.       — Но чем хороша оттепель? — недоумевающе спросила Санса, поднимаясь с пола и выгибая одеревеневшую спину. — Не могу понять.        — Тебе и не надо. — Арья кинула на нее один из своих ехидных взглядов исподлобья и кивнула на пук одежды, что лежал возле поленницы. — Наковыряла тебе тряпок, ваше несостоявшееся величество. Кое-что взяла у Джона, кое-что — у Брана, а остальное — мое, из нового. Должно подойти, а нет — так потерпишь. Касаемо же оттепели — я тебе объясню, изволь. Одевайся.       Санса угрюмо начала натягивать на себя непривычную мужскую одежду. Арьины бриджи были ей узки, а рубаха и кафтан Джона — напротив, велики и широки.       — Поясом утянись, — посоветовала ей Арья, придирчиво оглядывая неуклюжий процесс облачения. — Иначе задувать будет, шкурку обморозишь. Едва ли Пес оценит.        — Может, и некому будет оценивать, — сквозь зубы прошипела Санса, расковыривая новую дырку в ремне предложенным Арьей ножом.        — А, вот ты на что надеешься? Что он помрет до твоего приезда? Тогда не перед кем будет извиняться и можно будет поиграть на публику в показушное горе?        Санса отвесила ей пощечину, не думая о последствиях. Арья недоуменно потерла щеку и оценивающе, холодно уставилась на сестру.        — Никогда не делай так. Никогда. Иначе глазом не успеешь моргнуть, как отправишься на встречу с Неведомым. На первый раз прощаю.       Но Сансу уже заполнил гнев, и она забыла, что Арья, возможно, самый опасный человек в замке:       — Не смей говорить о том, в чем не смыслишь! Как тебе на язык такое наползло! В следующий раз прикуси его, прежде чем плеваться ядом. И я тебя не боюсь!       Арья довольно улыбнулась. На щеке зиял след ладони, и Сансе стало на миг стыдно. Мать бы никогда не одобрила рукоприкладства — и сама себе такого не позволяла.       — Боишься. Иначе бы не стала об этом упоминать. Но боишься меньше, чем потерять этого твоего Пса-идиота. Это приятно. В чем-то мы с тобой все-таки сестры…        — Прости, что ударила тебя. Я не должна была… — пробубнила Санса, беря себя в руки.       — Я потому и прощаю, что ты забыла, что не должна была. Значит, в тебе еще есть хоть какая-то жизнь. Искра естественности… — Арья хлопнула ее по плечу — больнее, чем было надо. — Давай уже. Трапезничать времени нет — я взяла кое-что с собой, перекусишь в пути.       — Ты мне так и не объяснила про оттепель, — буркнула Санса, напяливая свой собственный подбитый мехом плащ и теплые сапоги.       — Очень просто, — Арья плеснула на поленья водой из кувшина на подоконнике, и дремавший где-то в угольях огонь недовольно зашипел, а над полом пополз бледный дым, скрывая осыпавшиеся с сожженных вчера ветвей иглы, туманом подбираясь к витым ножкам кровати. — Не так видно — снег с дождем, да еще пар и морось. Следы быстро превратятся в проталины — Иные их пусть разбирают. Это все к мыслям о возможной погоне, хотя едва ли Бран отдаст такой приказ. А еще — будем меньше мерзнуть, быстрее доберемся, хоть распутица может и помешать езде, особенно под летящими с веток сугробами.       — С каких веток? — непонимающе воззрилась на Арью Санса.        — С лесных. Ты же не думала, что мы потащимся по Королевскому Тракту? — Арьины брови поползли вверх с тем самым ненавистным издевательским выражением. — Боги, ты безнадежна, сестра. Казалось бы — и вот нет… Мы поедем через лес — неприметно и тихо. Я знаю дорогу, потому что сама добиралась до Винтерфелла тем же путем.       — А… волки?        Арья хихикнула.        — Ну, ты же сама волк. Лютоволк, нет? Или ты забыла о том символе, что так старательно вышивала на платьишках и знаменах? Не страшны нам те волки — найдется и на них управа.       — Если нас сожрут, это будет воистину глупо! — сердито сказала Санса. — Старков съели волки неподалеку от Винтерфелла, ха-ха.       — Тогда ты сможешь с честью считать себя Пташкой. Не бойся, Пташка, я тебя буду защищать — если больше некому.        — Не нужна мне твоя защита.        — Вот мы и посмотрим. Снаружи сразу видно, кто чего стоит. И тебе пора себя попробовать — без Мизинцевой армии и прислуги. Может быть поучительно.        — Это смотря для кого. — Санса налегла на дверь, чтобы та не скрипела, и вышла в темный еще коридор. Факелы по стенам догорели, и пахло сырым камнем и мокрой соломой — видимо, не всю еще сменили на ветки страж-дерева. Тихо спустились они по неприятно скользким ступенькам, и вчерашняя боль в лодыжке вернулась. Санса прикусила губу.        — Брану ты сказала?        — Да, с вечера. Он все понял.       — А он не… — Вопрос застыл у Сансы в горле, словно комок снега.       — Ничего не говорил о том, что произошло в Гавани — и после. Он мог бы увидеть, полагаю — но из соображений приличий не стал, — голос Арьи позади звучал глухо и как-то сдавленно, словно издалека. — Так что придется самим.        — Я рада этому.       — Он поэтому и не стал. Заметил только, что нам полезно проехаться вдвоём — а ему остаться одному наедине с Винтерфеллом. «У каждого свои призраки и страхи», — сказал он.        — Раз все при делах, то я почти не боюсь за судьбу людей… — мрачно фыркнула Санса. — Раз мне предназначено быть съеденной волками в лесу — кто я такая, чтобы спорить?        — Предназначено — если ты сама такую судьбу выберешь, — серьезно сказала Арья. — Последнее слово всегда за тобой.       — Хотелось бы надеяться.       Они проскользнули черным ходом во двор. Снег под ногами тонул в бледно-серой водянистой слякоти, следы точно засасывало в болото оттепели. Арья приготовила четырех коней, одного из них Санса помнила — тот самый, что привез сестру в Винтерфелл.       — Зачем четыре?        — Затем, что, если мы поедем по лесу, негде будет сменить лошадей. Да и мало ли что… — Арья быстро огляделась вокруг.        — Зато и кормить вдвое больше.       — Из-под снега по такой погоде и траву нетрудно выкопать. Вот и увидим. В крайней случае бросим их. Или съедим.       Санса была готова поклясться, что при последних словах Арья лукаво покосилась на нее, желая увидеть реакцию на подобное предложение. Она не стала радовать вредину и состроила постную физиономию.       — Лишь бы не собственные сапоги.        — С этим у нас хуже — так что лошади первыми на закуску.       — Волкам?       — И не надоело еще тебе? — Арья недовольно повела плечом. — Говорю тебе, незачем беспокоиться. О своем хахале думай. Он наверняка почувствует, что душой ты с ним. Как в твоих любимых песенках…       — Я больше не пою песен.       — И не молишься Семерым? — подозрительно прищурилась на нее сестра, выводя лошадей за заранее приоткрытые, недавно восстановленные после штурма ворота — и когда она все успела?       — Не молюсь никому.        — Тут стоило бы помолиться старым богам — если бы они были. Бран говорит — и там все умерло. Кроме него.       — А кому молишься ты, сестра? — Санса боязливо потянула за собой серую в яблоках, не слишком довольную будущей всадницей кобылу.       — Есть только один бог — и имя ему — Смерть. — четко сказала Арья и взлетела на лошадь. — Знаешь, что мы говорим Смерти?        — Что?        — Не сегодня. Ни для кого. Оттепель же…       Снег садился на плечи Сансы и тут же таял. Винтерфелл уже стерся в серой дымке за спиной. Копыта четырех лошадей влажно чавкали по проталинам и глубоким мутным лужам. Они съехали с холма и углубились в лес, где то там, то тут глухо падали с ветвей снежные шапки, и пахло — как Сансе показалось — весной. Их путешествие началось.