Дочери севера

      Арья проснулась на рассвете — многолетняя привычка брала свое. Да и задерживаться смысла не имело — не было бы поздно. Впрочем, независимо от результата поездки, для Сансы любая вылазка была хороша: лишь бы высунула нос из своей воображаемой норы, где у нее было воображаемое же ощущение безопасности. Ощущения ощущениями, а спала Санса отвратительно, каждый час пробуждаясь и вскрикивая. У самой Арьи сон был чуткий, она почти научилась дремать с открытыми глазами, просто отключаясь на необходимое время, как делают птицы. Месяцы без зрения, безусловно, этому умению поспособствовали. Этой ночью, кое-как закрыв разбухшую от воды кривую дверь, Арья растопила замусоренный очаг: пытаться жечь мокрое дерево, что они нашли на засыпанном древним лошадиным дерьмом дворе, было пустой тратой времени. Санса было рыпнулась собирать утонувший в грязи хворост и поленья — полезной, что ли, хочет казаться? — но Арья ее быстро завернула. В ход пошла воняющая мышами и прокисшим жиром хозяйская мебель.       В этом доме явно уже останавливались посторонние: недобитки одной из бесконечных неизвестно против кого воюющих армий, вроде тех певчиков Ланнистеров, что она встретила в лесу, или просто беглецы, затерянные в зиме путники вроде них самих? По опыту Арьи, крестьянские дома редко бывали столь загажены.       Впрочем, пропитанные салом неизвестного происхождения доски стола неплохо горели. На задворках хижины Арье удалось поймать тощего кроля — и она не без ехидства наблюдала, как сестра, кривясь и бледнея, свежевала его. Готовить ужин у Сансы получалось не лучше, чем растапливать очаг. Половина мяса осталась на белой окровавленной шкурке их неудачливого соседа, но насадить что-то на черный от копоти вертел все же удалось. Ела Санса без аппетита, что изрядно удивило Арью: сама она после дня тряски в седле готова была четырех таких кроликов проглотить, причем даже сырыми. А Санса и тут попыталась поиграть в благородную леди: вымыла окровавленные до локтя руки снегом, переплела растрепанную косу и вывесила мокрые дорожные вещи возле очага на веревку. Бечевка, как и нож — тот самый валирийский кинжал — нашлась в котомке у Арьи. А сестра словно в Королевскую Гавань собиралась, спасибо что побрякушек не навесила на тонкую шею, сиротливо торчащую из явно слишком тесного ей в груди платья с серебристой вышивкой. Арья морщилась, пока поглощала полусырого кроля — унылый вид сотрапезницы портил аппетит даже ей. Санса словно пропихивала внутрь кусок за куском, заставляя себя глотать. Когда Арья, сжалившись над ней, подкинула к ужину сухих фруктов, сестра оживилась и занялась сморщенными ломтиками груши и лесными мелкими яблочками, что в изобилии запасли в не пострадавших от пожара кладовых Винтерфелла. «Право же, Пташка, — недовольно думала Арья. — Надо было брать больше ягод. Хорошо, что хоть не нектаром цветов питается».       У Арьи был свой нектар — во фляжке еще не кончился ядреный северный эль, да и мех с медовым вином в котомке ждал своей очереди. Вечеров им предстояло как минимум два — а с такой разговорчивой собеседницей, пожалуй, начнешь разговаривать с кроличьими шкурами и гнусно намалеванным на стене углем ликом Матери. Санса, заметив рисунок, побледнела еще больше и отвела взгляд, уставившись в огонь. Рыжие волосы казались почти алыми — Арья вспомнила о красной ведьме, купившей у Братства без Знамен Джендри, и сердито отвернулась от сестры. Теперь они все равны, и от красоты не больше толку, чем от заурядной внешности. Едва ли Иные ценят людскую грацию. Иногда Арье начинало казаться, что все они: и служители Многоликого из Браавоса, и Иные, бредущие с севера, и Бран-Трехглазый Ворон, и красные жрецы, и даже она сама — лишь красочно описанные персонажи чьей-то глупой сказки, которой пугают детей по вечерам. Наступит ночь — и на следующий день сказку поведают на новый лад, начинив ее заново выдуманными и совершенно другими героями. Все зависит от таланта рассказчика — мелкого божка, играющего в кайвассу от нечего делать.       Санса свернулась клубочком на лавке возле очага, укрывшись уже высохшей попоной из вещевого мешка. Арья глотнула эля и еще раз внимательно оглядела хижину. Дом как дом — не развалюха, но и на жилище зажиточных крестьян походил мало. Из угла дурным напоминанием о сменившейся власти укоризненно торчали белесые оленьи рога. «Скорее уж обиталище охотника или бродячего торгаша», — подумалось ей. Можно было бы порыться в куче старого барахла под маленьким, затянутым рыбьим пузырем окошком — едва ли там что-то полезное, но хоть намек на прошлых владельцев бы отыскался. Но Арье претило — слишком уж отчетливо вставала перед глазами давнишняя ночевка в похожем доме. Похлебка там была вкусной, но на сладкое достались слишком гадостные воспоминания.       Арья швырнула кроличью кость в огонь, и пламя чуть слышно зашипело, осторожно, словно нехотя пробуя на вкус незнакомое лакомство. «Перед огнем мы все равны — как и перед холодом. И то, и другое — смерть, а меченые ею долго на свете не заживаются». Арья задумалась о Берике, о восставшем из мертвых Джоне – в один из вечеров под сердце-древом Бран бесстрастно поведал ей и это — но в голову все лез треклятый Пес и его лиходейства.       — Твой возлюбленный, по уму, так и заслужил сдохнуть в хижине, — сама не зная зачем, пробормотала она в сторону сестры. Санса чуть заметно шевельнулась. Арья грызла терпкое яблочное семечко — вкус его напоминал об утерянном лете и не менее утерянном покое — и терпеливо ждала реакции. Она точно знала: Санса просто так этой фразы не пропустит. А если и пропустит, то реально от чувствительной барышни ничего уже не осталось, а поводья в ледяных руках держит леди Винтерфелла. «… а потом придет самая длинная зима, и Король Ночи явится за своей королевой. Она будет той же крови, что и он, но лишь его прикосновение разбудит в ней жизнь. Говорят, что Король Ночи когда-то был Старком. Не одна ли из вас встанет рядом с ним?» — каркала у жаркого очага старуха Нэн, стуча своими спицами и с улыбкой наблюдая, как Санса и ее глупые подружки визжат и пихают друг друга. Про Арью никто и не вспоминал, словно она не Старк, а что-то вроде секретного бастарда. Арье и не хотелось быть никакой дурацкой королевой — скорее уж тем, кто отправит Короля Ночи в его ледяную преисподнюю. Однако вечерами она рассуждала, что заживет сильно лучше, утащи какой угодно король ее жеманную сестрицу куда-нибудь подальше. Согласно сказке старухи Нэн, ледяной правитель только и ищет свою утерянную леди-жену, чтобы воцариться над всеми и всем. «Как раз и кстати», — мрачно подумала Арья. Санса неожиданно резко повернулась и звенящим от раздражения голосом спросила:        — Зачем ты так? Ты же сама потащилась в это нелепое путешествие! Неужели тебе приносит радость ранить меня?       Арья поморщилась. Ну что за напыщенность? А Пес едва ли рассказал сестре о своих «подвигах». Впрочем, если бы и рассказал, то Санса уж наверняка пожалела бы его: ну как же, бедный, настрадался от угрызений совести!         — Затем, что это правда. Он ограбил и бросил умирать с голоду двух людей, что дали нам кров и пищу, поделились последним. Да еще посмел выставлять это как милосердие. Дескать, так они меньше будут мучиться… У него даже намека на совесть нет, у этой твоей Псины.         — Во-первых, он не мой, а во-вторых, это неправда! — неожиданно горячо заспорила сестра. Смотри-ка, даже приподнялась на своей лежанке! — Я… Он рассказал мне о тех крестьянах: о дочери и отце. Он похоронил их по пути на Стену.         — Ну, раз похоронил, то это, конечно, их оживит и сотрет тот факт, что он их ограбил! — язвительно заявила Арья.         — Не сотрет, но зачтется. Он изменился, Арья. Сандор Клиган уже не Пес Джоффри. И ничей он не пес, — Сансино настроение менялось так же быстро, как формы языков пламени в очаге. Теперь она говорила вполголоса, почти шептала, словно к двери снаружи приникла целая армия Иных.        — Изменился, да! — Арья хихикнула. — Стал благородным непризнанным рыцарем — и все ради тебя. Может, и от ожога он избавился?         — Не ради меня, — сказала Санса серьезно, тонкими пальцами теребя пряди в косе.— Ему самому было это жизненно необходимо. Чтобы просыпаться по утрам. Чтобы дышать… Чтобы…         — Ну?         — Ничего. Да и тех загубленных он похоронил до встречи со мной.         — Ну конечно, это все от того, что он в душе все время верил, что встретится с тобой вновь — и пытался заслужить твою любовь! — развеселилась Арья. — Вот спал — или не спал — и думал только о тебе, сестрица! Тогда, когда не охотился на людей, не набухивался и не жалел себя. Санса, неужели ты до сих пор не выучила: мужчины не меняются. Они ревностно охраняют свое право быть такими, как есть! Им — это — нравится, и они гордятся собой: от ушей до членов. Никто не меняется ради одной ночи и несчастном воспоминании о спетой песне…         — Мужчины не меняются, да, — кивнула Санса задумчиво. — Чаще они хотят заставить тебя поверить, что изменятся, или ты сама в это веришь, без чужой помощи. Но иногда они все же меняются…       — С чего вдруг?       — Смерть меняет все.        — Смерть для Пса всегда была разменной монетой, — нахмурилась Арья. — Он убивал ради забавы или со скуки, или потому что хотелось с кем-то помериться длиной причиндалов. Он сам говорил: его сущность — убийца.        — И мне говорил. Но не чужая смерть — собственная. Пес погиб — не ты ли бросила его умирать, дорогая сестрица? — но Сандор живет. Так же, как живет Джон. Или Бран… — поёжившись, протянула Санса.        — Да, я его бросила. За то, что он оставил тех двоих в домике, очень похожем на этот. Пес это заслужил. А что до Брана… — Арья вздрогнула, вспомнив безжизненные глаза младшего брата: даже когда он рассказывал или вспоминал что-то реально произошедшее с ним, свет в них не загорался. — Бран уже не человек. Он — как стихия: всезнающая и беспощадная. Ты же не пойдешь орать в метель, что она неправа и стоит ей вспомнить, как когда-то она была водой и играла в ручье с рыбками.        — Ты права — про Брана. В нем уже мало от мальчишки, что мы знали. В какой-то степени мы все на него похожи, но мы люди, а Бран — сосуд, в который кто-то пожелал влить новое знание… Но Сандор, как и мы, — Санса пристально уставилась на сестру, — как и я — человек. Пока что.         — Вот именно, что пока что. А помрет — и его тоже накроет холодом. Согласно мыслям Брана, любой умерший — вероятный новый солдат для армии мертвецов… Разве что леди Бриенна додумается сжечь его. Но едва ли. Сжигать покойных в такую пору — непозволительное удовольствие…       Санса взглянула на Арью своими бледными, в последнее время странно бесцветными, сухими, напрочь выплаканными глазами, не пожелала больше разговаривать и опять замкнулась в угрюмом молчании, обхватив себя руками и с головой укутавшись в попону, словно она промёрзла до костей.       Арья долго сидела у огня, поглядывая на притворяющуюся спящей сестру. Не было сомнений, что Санса плакала втихомолку: узкие плечи под серой с черным попоной ритмично вздрагивали. И о чем она там жалеет? «Лучше бы вообще не думала, — пронеслось в голове. — Сожаления — для слабаков, а когда начинаешь оборачиваться назад, то пиши пропало». Арье уже не нужно было ни списка, ни утешений, чтобы заснуть: это было нужно ее телу, следовательно, лезущие в голову мысли она просто игнорировала. Перед глазами замелькали черные, похожие на скребущие пустоту пясти ветки, сизые полупрозрачные проталины, полные стылой воды и сожалений — точь-в-точь глаза погибшей на юге сестры, прячущиеся в коричневых прутьях обнаженных кустов кролики, ее младшие братья — волки, не мертвые мальчики — и россыпью лун перед глазами — пятна от лошадиных копыт: смутно знакомые ей люди — две молодые, как и она, самки — пустая и щенная — шли на юг, убегая от жестокого, как человеческий взгляд, холода, не имеющего названия ни на людском, ни на волчьем языке.       Арью вырвал из лесной гонки громкий непривычный звук, и на миг она вернулась в прошлое: она в Харренхолльской клетке, и кто-то вновь рыдает, напуганный рассветом и близостью допроса. Гора придет по ее душу — и тут уже отводи глаза, не отводи — когда-нибудь очередь дойдет и до нее. Их мало, их все меньше…       Она дернулась и упала с колченогой скамьи, приземлившись ладонью прямехонько на тлеющие в развороченном очаге угли. Отдернула руку, выбежала во двор —пальцы, засунутые в ноздреватый снег, уже покрывшийся тонкой коркой ночного льда, немилосердно саднили. У поломанных ворот горбатой тенью съежилась Санса, тоненько всхлипывающая, сплевывающая потраченный зазря ужин. Арья набрала полную пригоршню снега, умылась, и, зажав в ноющей ладони сосульку с крыши, подошла к сестре. Осколок льда в ладони напоминал кинжал — но таким не убьёшь, разве что красную жрицу. Какое бы ни было оружие, в умелых руках все запоет. Арья прикусила пересохшую со сна губу, вспомнив Сирио Фореля. Была бы она тогда такой, как сейчас — убила бы и сосулькой. Каждому — свое оружие. Вот сестрино — явно слезы. Санса откашлялась и через плечо покосилась на сестру, вцепившись тонкими пальцами в изгородь.       — И давно эта история продолжается? — поинтересовалась Арья, стараясь не прозвучать слишком уж ехидной.        — Не понимаю, о чем ты, право.         — Понимаешь. И потом, я чувствую, наверное. — Арья вспомнила свой сон и нахмурилась. И правда — а вот откуда, понять не могла. В смутном видении у очага она точно ведала, что означает этот запах, но, как только пробудилась, знание ушло за доли секунд.         — Что? — хрипло просипела Санса. Она все вытирала губы и сжимала горло, словно что-то ее душило.         — Ты брюхата, вот что. Носишь его щенка. И пытаешься скрыть это ото всех — и от самой себя тоже, — бросила ей Арья. — Поэтому и ехать не хотела. Врать у изголовья умирающего труднее, да?         — Молчи. Откуда ты узнала? — Санса перекинула через плечо запачканную косу и выпрямилась. Арья поморщилась. От сестры противно воняло рвотой, а после этого, особого сна запах ощущался в разы сильнее.         — Узнала вот, — пожала плечами Арья. — Мне иногда снятся сны, странные. Говорила о них с Браном — он назвал их волчьими снами. И у него такие были — пока Лето был жив. А потом...         — А потом ему открылась дверь, — мрачно сказала Санса.         — Да, кажется, он выразился именно так. Кто-то держит двери, а кто-то их открывает. Теперь ему нетрудно залезть в голову любого — будь то человек или зверь, — Арья кивнула Сансе на снег, и та, поморщившись и неуклюже присев, с неистовством принялась топить рыжую косу в сером сугробе. — Но Лето был особенным — для него.         — Да, как и Леди — для меня. Я тоже видела что-то похожее — до того дня…       — Я все еще вижу… — Арье было почти неудобно говорить о тех днях. Она не сожалела, нет — даже о том, что ее волчице удалось убежать. Если бы у Сансы были мозги, она бы не солгала ради Джоффри — или сделала то же, что и сама Арья, и теперь по их следам шла бы не только Нимерия, но и ее кроткая сестра.       Санса вздрогнула и взглянула на сестру — в рассветном сером свете было видно, что щеки ее пылают от снега — два красных, как кровь, пятна на высоких скулах Талли.         — Ты могла бы и не хвастаться этим. Леди убили из-за тебя.         — Не из-за меня, а из-за тебя и твоего гнусного женишка. Ты тогда сделала свой выбор: лгать и ничего не делать. Как насчет теперь — усвоила урок или же нет?         — Что ты хочешь сказать? — Санса поднялась и нависла над Арьей как сухое дерево: от нее пахло страхом и талой водой.         — То, что ты все еще прячешься в собственных заблуждениях, — пожала плечами Арья. — Что ты думаешь — оно само рассосется? Не смеши меня. Почему не пошла к мейстеру за лунным чаем?         — А ты сама как думаешь? — взвизгнула Санса. Арья поморщилась, услышав, как за подпертой бревном из изгороди дверью хлева забеспокоились лошади. Не стоило ей орать — мало ли кто придет на вопли? А скажешь — так еще пуще заголосит.         — Я думаю, тебе стыдно, — Арья спокойно выдержала бешеный взгляд сестры. — Даже при том, что мейстеры давали клятву служить лордам замка, в который их прислали, ты боишься, что Волкан проболтается, и по Винтерфеллу поползут слухи. Так что ты просто отложила проблему — пока она не станет очевидна. Я бьюсь об заклад, что ты до сих пор переживаешь о письме, что принес ворон. Это так глупо…         — Что глупо, беспокоиться о собственной чести?         — О ней тебе стоило позаботиться, когда ты лезла в постель к Псу. Теперь-то что трепыхаться? — Арья посмотрела на сосульку, что теплыми каплями стекала ей на бриджи. — Если меня кто-то беспокоит — я решаю проблему на свой лад. Но Волкана жалко — кто нам пришлет другого мейстера под зиму? Эти, поди, предпочтут отсиживаться в Староместе — там надежнее, да и мертвяки туда так быстро не доберутся. Просто сделают вид, что не получили весть. По холодам и вороны мрут чаще, чем хотелось, да? Всегда можно списать свою трусость на счет стихии…       Санса ссутулилась, словно непосильное бремя давило ей хребет. Глядя на нее, Арья невольно расправила плечи, на долю секунды разжала пальцы, почти упуская быстро тающую сосульку, и вновь перехватила ее. Быстрая, как молния — реакция обожженной плоти не пострадала. И хорошо — по нынешним временам Арья не могла разрешить себе послаблений.         — Ты не допускаешь, что я могу хотеть этого ребенка? — Голос Сансы дрожал от сдерживаемых слез и негодования. Арья позволила себе улыбнуться, хотя хотелось расхохотаться в голос.         — Ни на миг. У тебя на лице все написано. Ты смущена, запуталась, да и хотелось всего-то отвлечься. А вот теперь на тебе — последствия. Ты всегда была такой, всегда прятала, заметала следы после — должна отметить, крайне редких — шалостей. Когда у тебя хватало испорченности не лезть вон из кожи, чтобы казаться хорошей, ты делала так, чтобы за твои грехи платили другие, — Арье расхотелось улыбаться. — Ты, как рыжая лиса, любишь вести по ложному следу. Помнишь, Санса? В наших с тобой схватках наказывали всегда меня — потому что никому в голову не приходило усомниться в твоем здравом смысле и идеальных манерах. Ну еще бы! За этим белым лобиком, в чистых небесных глазках не могут прятаться коварство и дурные помыслы! Мне было все равно — лучше огрести, чем притворяться — особенно перед близкими! А тебе нет. Тебе и сейчас не все равно. Все, что ты делаешь, всегда идеально, даже после Рамси. Ты же, седьмое пекло, вечная жертва плохих людей и тяжелых обстоятельств! Даже скормить псам муженька не стало чем-то сомнительным, куда там — ты наказала злодея, убившего Рикона и разрушившего родное гнездо! Ты не думала податься в рыцари, Санса? Как там — чтобы елеями помазали и иже с ними? Чтобы уж официально, так сказать… Леди Винтерфелла, защитник Севера? Попроси об этой чести Матерь драконов — я уверена, она тебе не откажет. Только, боюсь, твой хахаль не оценит — он же не одобряет рыцарство, да…       Санса взглянула на нее безо всякого выражения.         — Я устала от тебя, сестричка. Тебе, а не мне нравится перемалывать старые обиды. Все не можешь простить, что я была впереди тебя?         — О, да ты и сейчас впереди — дважды замужняя, выжившая, да еще и понесла от третьего… — Арье не нравилось, куда шла беседа, но остановиться она уже не могла. И вправду — ее начало заносить. Сосулька в руках растаяла окончательно, мокрая ладонь заныла пуще прежнего.         — Именно. А тебе завидно. — Санса не спрашивала, просто констатировала. Это разозлило Арью еще больше.         — С чего это? Меня никто не хотел использовать как племенную кобылу или ключ к Северу.         — Тебя просто никто не хотел. Про тебя забыли. И, похоже, не зря. По повадкам стала еще хуже, а в душе ты все еще обиженная маленькая девочка с краденым мечом.       Санса развернулась и тяжело зашагала в сторону хижины. Арья проводила ее взглядом, жалея, что она не волчица и не может вцепиться сестре в глотку, чтобы раз и навсегда доказать, кто из них сильнее. Неужели Санса права, и она — маленькая дурочка, вроде прошлых сестриных жеманных подружек, завистливых и смехотворных? Нет. Она Безликий — она уничтожила весь дом Фреев, ни на минуту не усомнившись в том, что и как надо сделать, и нет никакого повода думать, что ее рука дрогнет в следующий раз, вычеркивая очередное имя из списка. Валирийская сталь не подводит, а этот кинжал она заслужила в честном бою. Как-то Теон, — Арья сплюнула, словно его имя могло ее отравить — в детстве рассказал им, что железнорожденные обирают свои жертвы после битвы. Это называлось «платить железом». Арья, вдохновившись россказнями отцовского воспитанника-заложника, тут же подкараулила Сансу в галерее и стащила с нее серебряный браслет с подвеской в виде прыгающей форели — подарок деда Талли. За это мать заперла ее на неделю в комнате, а выпустили Арью только после того, как та наизусть выучила и рассказала перед родителями и домочадцами девизы и гербы всех сколько-нибудь значимых домов. Она до сих пор помнила свой страх ошибиться и одиночество — так, должно быть, чувствуют себя просители-крестьяне (она отчитывалась в Большом Чертоге), унижение, растерянность, злость на лыбящегося в углу Теона — и Сансу рядом с ним, сидящую с достоинством правящей королевы.       Арья давно разучилась теряться и бояться, взирающие на нее глаза смущали не больше, чем лошадь, привязанная к кусту, под которым она присела по нужде. Но разучилась ли Санса? Если вдуматься, с этим «плодом страсти» в животе едва ли она вызовет радостные эмоции у Джона — и у кого бы то ни было. А уже если поймут, кто папаша…       Арья со злостью запулила кинжал в трухлявую стену их временного прибежища. Валирийская сталь вошла в дерево, как в масло. До рассвета оставалась еще пара часов, и надо было их доспать — впереди нудная и, возможно, опасная дорога. Санса, ее «тайна» и вынужденные откровения сбили с Арьи всю сонливость — и зачем она только заставила сестру поесть с вечера? А та и рада слушаться — лишь бы нашелся командир — словно ей не достает ворчания и приказов септы Мордейн. И почему Санса такая трусиха? Надо будет самой сходить к Волкану по возвращении и заставить его намешать нужное снадобье. Если Пес умрет (он, конечно, живучий, как истинная шавка, да и леди Бриенне свойственно преувеличивать, но Арья сомневалась, что удар хоть и мертвого, но Горы вообще можно выдюжить), с этим не будет проблем. А если нет… Едва ли Санса захочет стать леди Клиган в любом случае. Принеси ей лунный чай — порыдает и выпьет. И потом еще порыдает.       «Леди-Пес» — пробормотала Арья и пошла вытаскивать кинжал из стены. Шутка, как ни странно, не доставила ей ни малейшего удовольствия. К изгороди уже лепился серый предрассветный туман. В стойле тихо фыркали лошади. Арья беззвучно просочилась в хижину и, как смогла, затворила за собой неуклюжую, криво висящую на петлях дверь. Как ни крути, а простужаться ни одной из них не надо. Особенно Сансе — с ее недоговоренными «секретами».