Таар-лайх!

Нэнко крутился несколько часов. Луна аж успела выкатиться, повисеть над самой рощей, расчерченная ветками, и отползти к дороге, а он все вертелся, словно клопы грызли. Но тут-то, в Школе, клопы откуда? Это дома водились, ну да там чего только не водилось, там и на кашу твою меньше десятка тараканов не покушались никогда. Сидят, усами шевелят, а только отвернешься… Нэнко вырос в деревне, такой далекой, что о ней, наверное, и не помнил никто из важных господ с большими красными книгами, в которые они записывали, кто у них в государстве живет. В других деревнях, Нэнко потом узнавал, о записи в такую книгу предупреждали аж за полгода, это целый праздник был: приезжал обряженный в яркие тряпки человек с гнездами из цветных шапок, находил старосту деревни и спрашивал, дескать, такого-то дня такого-то месяца сколько у вас тут в деревне мужиков, — и записывал торжественно, а потом все плясали и радовались. А к ним в деревню никто не приезжал — наверное, потому что клопов и тараканов у них было больше, чем мужиков. А еще у них знали много такого, о чем в городах никто не ведал. Знали, например, что ну не бывает вот у людей красных глаз. У демонов бывают, а у людей — нет, и не попишешь тут ничего, и даже если этого горемычного демона зерно завороженное не берет, так и что с того, демон — это вам не редьку полоть, да как будто он с зерном не справится! Вот молоко же не выпил — вот вам и. Молоко — это посерьезнее зерна. И глаза красные. Как кровь красные — вот посмотрит он на тебя и кровь твою горячую похитит, а вместе с ней и жизнь, и разум, и пока сердце живо, будешь ты его волю исполнять и сам этого не поймешь. Нэнко потому и вертелся. Пошел вот перед сном нужду справить, а там раз — и демон, и глазищи красные, и таращится в самую душу — аж забылось, как дышать! А демон взял да прошел мимо, и лицо мертвое, пустое, да только пойми теперь, чья кровь у Нэнко по жилам течет — его или не его? Хозяин он самому себе или нет? Демоны — они ведь хитрые, ты под его властью будешь кошку в колодце топить и думать, как это замечательно и как ты рад. Поди пойми теперь, как оно. Вот руку он поднял — это он сам или не сам? А моргнул тридцать раз подряд, что аж в глазах искры заплясали? А встал и снова лег? А просвистел тонко мелодию незамысловатую?.. — Нэнко? Чего ты там стонешь? — Я не стону… не стонаю, я свищу! — Зачем? — с соседней кровати раздался долгий зевок, а потом с подушки приподнялась всклокоченная круглая голова. — Не знаешь, что ли, что «кто посвистел, тот все золото съел»? Нэнко нетерпеливо заерзал. Да что ему это золото! Он и монету дороже медяка в руках не держал никогда, да и неважно это, если он уже под властью демона, от этого никакое золото не спасет. Только делать-то что, спрашивается? Демон спал здесь же, в спальне младших. Бесшумно, не сопел даже, не вертелся, застыл в одной позе с одеялом, подтянутым под грудь, только глаза красные иногда открывал, пялился в потолок и закрывал снова. Нэнко подозревал, что это он на него так смотрит — здесь еще, мол, моя жертва, лежит, жива, слушается? — и от этого натурально мурашки от пяток и до самого затылка поднимались. А Тхиа дурак, не понимает ни шиша. Сам небось давно под демонской властью. Нэнко приподнялся и покосился на кровать в дальнем углу комнаты. Тхиа спал почти так же неподвижно, как его демон, только одеяло во сне скинул в ноги. Грудь почти не вздымалась, луна светила ему прямо в лицо, делая его похожим на восковое — тоже как у демона. Нэнко поежился. Вот растут они в своих поместьях, где потолки выше неба и на завтрак горы из сладостей, а про жизнь ничего не знают! Недаром вот во всех сказках старых с демонами не знать сражается, а простые люди. — Ленно, — не выдержал Нэнко. — Ленно! Спишь? Сосед заворчал в подушку. — Ну Ленно! — Ну чего?! — Растрепанная голова снова поднялась и, сопя, уставилась на Нэнко. — А Тхиа демон поработил, — поделился шепотом Нэнко. — Чего-о-о?! Да этот сам кого хочешь поработит! — Ну Ленно, ну серьезно! — Да надоел ты уже со своим демоном, уймись! — А ты сам ему в глаза смотрел? — Ну смотрел, и что? — Нэнко молчал, и Ленно, шмыгнув носом, сел в кровати, нервно почесал затылок и нетерпеливо повторил: — Ну и что? Нэнко пожал плечами. Нет, он точно не знал, когда это могло случиться с Тхиа. День, два назад? Да небось как только демон в его спальне появился, так и случилось. Большое ли дело, волю чью похитить, когда он в бреду валяется и еще снотворного напился, как вина на гулянке! Только дождись, пока он глаза продерет, еще ничего не разглядев, да и склонись над ним — и все, вот и встретились глазами, твои голодные-мертвые и его полуслепые от дурмана. И ведь не стал Тхиа совсем уж подозрительно себя вести! Ну подумаешь, за Кинтаром таскаться начал — так он и раньше вокруг вился, только тогда еще языком молол всякую чушь; и ну подумаешь, пропадает теперь ночами где-то. Говорят, демоны хозяев вообще не трогают, такие у них правила… А еще говорят, что хитрее демонов никого нет. Тхиа-то, конечно, тоже не простак, прав Ленно, Тхиа и сам демону печенку выест, но кто их знает! Тхиа вон и про Кинтара говорил до того дня, что только дразнится с ним и все контролирует, а потом лежал в синяках весь — ага, подразнился… Только если у них тут пакость демоническая завелась, то ведь точно нужно знать, что она ничью кровь горячую еще не похитила. Нэнко коснулся пятками холодного пола, встал и тихонько поманил за собой Ленно. Вдвоем они остановились за спинкой кровати, где спал демон. Ноздри у него едва заметно шевелились. — И что теперь? — Ленно наклонился к самому уху Нэнко, но все равно косил глазами на спящую нечисть и нервно водил руками по бедрам, привычно пытаясь нащупать какое-то оружие; но в спальню оружие не брали. Воин, говорили, сам себе оружие, а вы, младшие, еще и друг для друга как мечи в кривых руках. Про руки — это старшие насмехались. Нэнко тяжело вздохнул. — Надо проверять, — изрек он внушительным тоном, словно всю жизнь только демонами и занимался. — Кто из наших под ним теперь, а кто нет… — А вдруг и мастер Кинтар… — начал Ленно, но Нэнко тут же пихнул его локтем и шикнул: — Ты что, глупый совсем? Да чтоб мастер Кинтар — да демону поддался… Ленно сморщил нос, размышляя, и решительно помотал головой. Действительно, чтоб мастер Кинтар — это он махнул. *** — Я желаю, — протянул Тхиа мерзким, противным голосом, от которого у Кинтара сразу зачесалось все от кулаков до мизинцев на обеих ногах, — чтобы сегодня ты меня сопровождал. Голос-то у него на деле был обычный, только интонация такая безразлично-повелительная, словно за загривок тебя взяли и приподняли, как щенка слепого: захотят — уронят, захотят — спрячут за пазуху. Кинтар даже отвернулся, чтоб морду не кривить перед учениками, но от пресного «приказ принят» все равно поморщился. Как Тхиа, паршивец, оскалился и надменно сощурился, он почти увидел, словно на лопатках отрастил еще пару глаз. — Дослушай, Тень. Будешь все время находиться там, где и я, но делать будешь или то, что тебе скажет мастер Кинтар, или то, что сам захочешь. — Уточните значение понятия «захочешь». Издеваться Тхиа не стал, ласково ответил: — Не уточню, — и неторопливо вышел на крыльцо, потянулся и зашагал на площадку, где проходила утренняя разминка. Тень задержался всего на пару шагов. Кинтар следом пошел не сразу. Дождался, пока высыпят на улицу сонные младшие — полностью проснувшимися казались только Нэнко и Ленно, — а за ними, пряча от солнца угрюмые лица, и старшие, и только потом спустился со ступенек. Зевнул с наслаждением во весь рот и зашагал по тропе, с тем же удовольствием загребая босыми ногами пыль и песок. Тхиа, неугомонный, все-таки его втянул в какую-то дурость. И ведь когда подловил — когда мастер вымотался и понять ничего не успел! И на что подловил — заглянул в глаза, серьезно так, и говорит: «А ты представь, Кинт, представь, люди — они же иногда как выкинут что… вот представь, если маги не поняли?» И вроде не сказал толком ничего, а у Кинтара чуть зубы не заныли. Тьфу, придумают чушь несусветную, ну мало им, что ли, всяких заклинаний и амулетов? Один такой продашь — до конца жизни голодать не придется! Так нет, придумали — Тени! Откуда, кстати говоря, придумали? Кинтар спросил, Тхиа рассказал — и признался между делом так, умник, что уходил из школы в город прогуляться до какого-то там мага, ну где еще найдешь такую наглость, спрашивается? Хотя уж чего, а наглости Тхиа было не занимать — уж скорее поделиться с кем. «Ты не переживай, — ласково сказал он в конце. — Я все сделаю, ты только не вмешивайся». И не поймешь, то ли восхититься, то ли от ужаса взвыть. Правда, и захоти Кинтар поспорить, упрямства бы уже не хватило, поэтому Тхиа он сначала пальцем погрозил, а потом рукой махнул — делай что знаешь. Кинтар остановился перед строем. Сонливость стекла с помятых еще лиц, кто-то морщил нос на солнце, кто-то неторопливо разминал плечи, кто-то пытался незаметно засунуть за шиворот соседу какую-то пакость — то ли слизняка, то ли лягушонка. — Младший ученик Пэйно Лито, — негромко позвал Кинтар, — положи существо в траву и вернись в строй. Пэйно, втянув голову в плечи, шмыгнул на край площадки. Кинтар проследил за ним краем глаза, не без усилий сохраняя серьезное лицо. Интересовал его, конечно, не Пэйно. Не только он. Утренняя встреча мастера с учениками раньше казалась ему просто ежедневным ритуалом — ну как начнешь разминку, если с учениками не поздоровался, мол? — а выйдя впервые к зевающему строю в головной повязке, Кинтар понял, что это не ритуал никакой — это возможность одним махом очень много узнать. Они не догадываются, сколько всего видно, когда стоишь перед строем, где каждый уверен, что мастер смотрит сейчас не на него. Кто плохо спал, кто плакал ночью, кто в грязной рубахе, у кого костяшки в ссадинах; кто морщится, наклоняясь — спина, возможно, к лекарю сгонять, именно сгонять, сам не пойдет, этот — не пойдет; кто кого пихает, кто к кому наклоняется секрет какой-то прошептать, кто хмурится сегодня, кто взволнован и песок ногами рыхлит. Нэнко с Ленно вон шепчутся, да еще громко так, слов не расслышать, только кажется, что листва шуршит. Ленно недоволен, кривится, как лимон сжевал, а Нэнко щеку кусает и кусает. Тхиа стоит, щурится на солнце. Почему-то на чужое место встал, у самого края площадки… А, вот почему. Задумался Кинтар ненадолго. — Тень, — позвал он, — встань в строй. Тень поднял голову, скользнул пустым взглядом по Кинтару, точно он тут не мастер, а куст ореховый, и, помедлив, сделал два шага, заняв место ровно позади Тхиа. И снова уткнулся взглядом в землю. Кинтар кивнул, прошелся вдоль строя, ничего не ответил на писк Пэйно «проститемастер!», остановился с краю, шепнул — так, чтобы слышал его только Тень, ну, и навостривший уши Тхиа, конечно: — Сегодня со всеми, ладно? — и уже для всех скомандовал: — На пальцы! *** Тень не слушал, какие команды отдавал мастер. Этим занималась система. Телом управляли имплантаты, мышцы послушно сокращались, частота сердечных сокращений и насыщение крови кислородом соответствовали норме. Упражнения не всегда именовались аналогично записям в программе, но система с легкостью подстраивалась, анализируя действия находящихся в поле зрения объектов. Пока система работала, Тень думал. Эти люди становились опасны. Он не слышал от них кодовых слов — «разумен», «не машина», «не железка», — какие употребляли в участке после новостных выпусков, где человеческая молодая женщина, серьезная, с короткими толстыми косами, говорила о том, что за процессором скрывается разум. Тени повезло: полицейские над новостями смеялись. Демонстративно начали разговаривать с головизором и роботом-уборщиком, дали голосовому искину имя Крошка. Женщина с косами появлялась часто, но еще чаще появлялись другие — с графиками и схемами. Как-то они показали интерактивную схему совместного функционирования органического мозга и процессора. Тень ничего не понял, но было интересно. Понял он другое: верить этой женщине люди не хотели, а тем, со схемами, согласно кивали — только Гарри Томпсон жмурился, так же, как когда у него зуб болел, а принимать обезболивающее он не хотел. А еще женщина говорила, что за последние восемь лет, «по самым скромным подсчетам», трагически погибли около тридцати семи тысяч разумных киборгов, из них были убиты за подозрения в разумности около тысячи. Быть убитым — плохо, это Тень знал точно. Убивают люди за подозрения в разумности — значит, подозрения опасны. По всему выходило, что разумность имела какое-то отношение к тому, что Тень иногда говорил «я» — а еще иногда думал так же, а это не списать на приказ. Но и люди про это не знают. Значит, надо сделать так, чтобы и не узнали. Эту задачу Тень мог бы вписать в программу, но алгоритма «как не быть убитым за разумность» система не предполагала в принципе. С этими людьми вероятность успешного выполнения задачи стремительно снижалась. Это было плохо. Но за все время люди ни разу не произнесли слово «киборг». Это было непонятно. — ...покажи, как это выполняется. Слышишь? Тень! Звуковую фильтрацию он не включал, но как его звал мастер, почему-то прослушал. Пришлось потратить несколько секунд — свериться с данными системы, которая педантично записала все происходящее, включая полную формулировку слов мастера: «Нет, Рамиллу, это не Разящая Лапа, это отвалившаяся лапа! Сейчас мы вот что сделаем: Тень продемонстрирует, как это должно выглядеть, потом ты повторишь, а он скажет, где ты ошибся. Тень, покажи, как это выполняется. Слышишь? Тень!» Показать что? Тень поднял голову. Последние несколько минут он стоял, вытянув руки по швам, в режиме «ожидание», и теперь обнаружил, что на него устремлены десятки взглядов. Удивленных, недовольных, хмурых, рассеянных, злых. Мастер вытер пот с лица тыльной стороной ладони, поймал его взгляд и повторил: — Ну что, покажешь? Вопросы такого рода программа расценивала как аналог приказа. Поэтому Тень молча сделал два шага вперед и позволил программе подкинуть тело вверх — эта их «лапа» начиналась на высоте полутора метров над землей. *** — ...в жизни не подумал бы. — А какая у него Лапа, видал?! — Да что Лапа, а Дыхание Ветра ты его видел? Да его как будто к земле вообще не тянет! — Я такое только у мастера Дайра… ну, бывшего, того… видел… — А Три Солнца?! Вон Рамиллу его четыре года учил и выучить не мог, все у него прыжка не хватало… — Да цыц ты! — Да что «цыц»?! Подумаешь, это ж правда… — А знаете, что я думаю? Это все потому, что… — Что-о-о, Нэнко, опять? Потому что он демон? — Да вы дослушайте! — Ой, да ну его… — Да ты! Демон, между прочим, чью душу сожрал, того и все знания получил, а значит… — Сла-а-адко поешь, Нэнко, только сказки эти твои… — Да щас как дам! — Эй-эй! — Хорош! — Это что еще такое?! Два дебошира повисли в мощных руках Сахаи Нену, как беспомощные котята. На щеке у одного уже алела царапина, а второй щурил подбитый глаз. Нену смотрел с осуждением. Эту картину и застал Кинтар, свежеумытым и довольным войдя в трапезную. Довольство с его лица тут же смылось. Сахаи невозмутимо разжал руки. — Не голодные, — пояснил он. И потопал к своему месту. *** ...Тхиа, глядя на несчастные лица неугомонных дурней, которые никак со своим демоном не успокоятся, только хмыкнул. Пусть вот расскажут мастеру, чего им так неймется, что уже друг другу тянутся морду начистить, как уличные попрошайки, медяк не поделившие. Посмотрят мастеру в глаза и расскажут. Тхиа придвинул к себе кружку, отпил и грохотом поставил на стол. — Ну что, Тень, — широко улыбнулся он, — как тебе утренняя тренировка? Понравилось? — И сразу же пресек попытку увернуться: — Я тебе ничего уточнять не буду, как понял вопрос, так и отвечай. Тень не дернул ни единым мускулом на лице. Вот честно — ни единым, но Тхиа почти уверен был, что сквозь его сомкнутый рот жаждет вырваться простое «пошел к демонам лесным, сволочь». Вот не зря он все утро за Тенью следил. Даже умудрился виртуозно ногу на тренировке подвернуть — Тень-то, конечно, своими всевидящими глазами театрализацию заметил и не преминул огласить, мол, «повреждения отсутствуют», но Тхиа хромал и морщился так выразительно, что Кинтар закатил глаза и отправил его поваляться в траве. «Отдохни, младший ученик, — сказал ласково. — Полежи, посмотри на солнышко. И совесть свою отыщи». «Что-что отыскать?» — невинно вопросил Тхиа, но шансом понаблюдать со стороны воспользовался — и до конца тренировки глаз не сводил с Тени, которого Кинтар пристроил сначала к младшим, а потом и к старшим, еще и нахваливая через слово. Кинтар, впрочем, всех хвалил — удивительно, как язык не отсыхал по стольку раз «молодцами» кидаться. За все время, пока Тхиа валялся на траве, время от времени корча страдальческие физиономии, он так и не увидел, как колдовская игрушка становится живой. Тень делал, что ему говорили, равнодушно, четко, а глаза его напоминали стеклянные мутные шары. Но ничего, ничего, Тень, подумал Тхиа. Я тебя еще разбужу. — Программа сопровождения хозяина реализована успешно, — наконец ответил Тень. — Я спросил: понравилось? — Программа сопровождения хозяина реализована успешно, — «катись ты к русалкам дурным», означало это. Тень надломил кусок хлеба и засунул в рот. — Ответь да или нет, — велел Тхиа. — Да. — Ответ последовал сразу же. Потому что никакой это был не ответ. — Наугад сказал, — ухмыльнулся Тхиа. Вздохнул, облизал ложку. — Как монетку бросил, да? Ну ладно. Понравилось, значит. Еще хочешь? — Нет, — с той же паузой в жалкую долю секунды отозвался Тень. — Ну и почему? Молчишь? Да, тут посложнее будет вывернуться. Но ты постарайся. Давай только быстрее, а то обед кончится, а мы с тобой так и ни до чего не договоримся. — Слушай, ты чего к нему прицепился? — недовольно буркнули справа. Юо Луин, вечно насупленный крепыш, похожий на кабаненка, превращенного по милости какого-то колдуна в человека, имел смурной вид и сейчас. Даже ложку отложил, вот как серьезен стал. Тхиа и бровью не повел: он видел, конечно, что в этой части стола младших учеников молчание повисло тяжелое, только удара в гонг для полноты гнетущей атмосферы не хватало. — Тень. — Тхиа лениво выпрямился — на лавке на спинку вольготно не откинешься, нет никакой спинки, поэтому поза вышла наполовину: не «высокородная ленца», как это ехидно обозвал недавно Кинтар, а так, словно разговор Тхиа наскучил. — Я перестаю понимать, за что мой дом платил магу. Ты разве не должен быть послушен, как верный раб своего господина? А вот теперь — оно. Один короткий взгляд, словно стекло в тупых мертвых глазах треснуло. — Перед эксплуатацией специализированного оборудования «DEX-компани» необходимо ознакомиться с инструкцией, — и заговорил четко, чуть не по слогам. Не зло, нет, но снова это скрытое, упрятанное качественнее некуда «заткни рот». Тхиа ухмыльнулся. Так лучше. Несет только чушь какую-то, ну да не время с этим разбираться. — А с каких это пор господину инструкции нужны? — Тхиа картинно удивился, упорно игнорируя сопение Юо и встревоженные взгляды остальных. — Может, ты мне еще расскажешь, как мне с вассалами разговаривать, по какой «инструкции»? Или со слугами? Больно умный ты для игрушки, Тень. Вот и думаю: действительно ли маги мешок соломой набили и ходить заставили — или ты не так-то… На стол полетели брызги. Глиняная миска раскололась надвое, тренькнула, ломаясь пополам, ложка. Лавка ухнула вверх тормашками, глухие вздохи нерасторопных учеников слились в один. Те, кто оказался пошустрее, теперь стояли на ногах; как и Тень. «Кинт убьет меня», — подумал Тхиа удивительно отчетливо. Этот взгляд он уже видел — вот за секунду до того, как получил от Кинтара тогда первый удар в лицо. Запомнил хорошо. И сам виноват, что не угадал теперь, что оно к тому идет… Проваль, сказал бы Кинт. Очень медленно он протянул руку, взял со стола кружку, стоящую уже в лужице мясного бульона, вытащил из кармана платок, промокнул дно. Поднес кружку ко рту. Сделал глоток. Уронил небрежно: — Спокойно, Тень. Все это заняло жалкие секунд семь — именно столько хватило младшим, чтобы почуять угрозу и обступить Тень тесным полукругом, а старшим — кинуться к ним как по команде. Отчетливо рыкнул Сахаи: «Младшим — назад!» — и лично оттащил какую-то мелкотню за воротник. И шести секунд хватило Кинтару, чтобы оказаться в центре круга и ухватить Тень за плечи. Да как он успел, миг назад оцепление из старших и младших было не прошибить, а теперь… Кинт, крысу помойную тебе в печенку! Дальше Тхиа даже подумать ничего не успел, какое уж там «сделать». Вот Кинтар свои руки неугомонные кладет на напряженные плечи, пытается повернуть рывком, рот открыл — а вот уже взметнулась пыль с земли, вот ухнула вниз голова с влажной от пота мастерской повязкой, вот с яростным рыком сомкнулся круг учеников. Не ученики — стая зверья. Тхиа вскочил — нет воздуха, жар, проклятье, проклятье, проклятье! — перемахнул через стол, не почувствовав веса собственного тела. Рык смолк, толпа натренированных тел двигалась гладко и бесшумно. Про-кля-тье. Ничто не заставило бы их вмешаться так открыто — если только не угроза мастеру. — Разойтись! — громыхнуло вдруг. Мощные руки мастера Дайра — бывшего, но теперь, в этот самый момент, настоящего и единственного мастера — отшвырнули из толпы, нелепо слипшейся, пару ошалевших тел. — Ра-зой-тись! В центре круга они с Тхиа оказались одновременно. И застыли. Крови не было — это Тхиа отметил первым. Дышали оба — это вторым. Остальное разглядел после — что Тень, часто и рвано дыша, лежит на спине, руками цепляясь за землю, а Кинт, хрипло откашливаясь, склонился над ним почти вплотную и что-то шепчет. И через слово морщится. «Горло травмировал», — отстраненно заметил Тхиа, в один момент с Дайром оказываясь у Кинтара за спиной. — ...три минуты семнадцать секунд. — Тень рвано вздохнул, словно у него грудь прошиблена насквозь. Глаза у него больше не стеклянные — стекло разлетелось в крошку. Осталось отчаяние. Кинтар потрясенно мотнул головой. Оглянулся, нашарил глазами сначала Тхиа, потом Дайра и выдохнул: — Ничего не понимаю. Дайр, не стесняясь, схватил его за подбородок, прищурился на начавшие наливаться синяки на шее, рыкнул: — Цел? Кинтар сглотнул, скривился и, дернув головой, склонился снова над Тенью. Повторил глухо, с горьким каким-то недоумением: — Не понимаю. Он говорит, что умрет. Но он цел — его никто не успел тронуть. Откуда-то сзади, где полукругом стояли притихшие ученики, донесся громкий свистящий шепот: — Смотрите, смотрите, демон сейчас из мастера Кинтара душу выпьет! Тхиа почувствовал, что сейчас сам повторит подвиг Кинта и съездит этому дурню по лицу и вряд ли на этом остановится, но ситуацию спас Дайр. Повернулся и отточенным годами голосом рявкнул: — Разойтись — значит разойтись! Все — по спальням! Выполнять! Толпа покачнулась — и рассыпалась. Кинтар был мастером, но Дайр им тоже был. Ослушаться никто не смел. Тхиа снова перевел взгляд на Тень — по щекам у него текли слезы. *** Сбой системы. Выполняется диагностика. Диагностика завершена. Система функционирует в ограниченном режиме. Код ошибки — неизвестен. Активирован протокол А-21: предотвращение агрессии в адрес человека. Система имплантатов заблокирована. Производится архивация данных. Программа самоликвидации запущена. Расчетное время — 3 минуты 17 секунд. Сначала замедляется сердцебиение. Стандартные шестьдесят ударов в минуту сокращаются до сорока. Давление падает. Уменьшается потребление кислорода. Останавливается секреция желез. Тень знал, как это происходит — протокол был доступен для изучения, как все другие, — но не знал, что в его программу зашит скрытый приказ. Теперь он видел только пульсирующие пятна, справа и слева в глаза наползала темнота — казалось, что между ним и столпившимися вокруг людьми пролегает длинный узкий коридор. Он не повредил человека. Просто вывернулся из хватки — резко, не успев заметить, как сам себе приказал вырваться, — но человек среагировал нетипично быстро. Тень ощутил не прикосновение даже — намерение, направленное в его сторону, и этого хватило, чтобы прыжком повернуться, сбить человека с ног подсечкой и перехватить в воздухе, перекидывая руку через его шею. Он мог сжать до хруста — не сжал. Но система расценила это как нападение. И запустила протокол. Приказа не было. Одна минута двадцать три секунды. — Что он сказал? Кинт, что он сказал?! Тень прекращал жизнедеятельность. — Я не слышал. Про какой-то протокол… И про агрессию, которую нужно прекратить… — П-проклятье… Одна минута две секунды. Внимание: после прохождения отметки «59 секунд» вероятность успешного полного восстановления жизненных функций составляет от 50 до 35%. — Что с ним происходит? — Я откуда знаю, я тебе маг какой ублюдочный, что ли?! Прекращать жизнедеятельность — страшно. Сорок семь. — Ладно. Так. Тень. Тень! Это приказ, я имею право на этот клятый приказ — не — смей — умирать! Сорок пять. Программа самоликвидации остановлена. Выполняется восстановление жизненных функций. Вероятность полного восстановления составляет 30%. Тринадцать ударов в минуту. Туннель перед глазами сужается. На лице мокро. Мокро — он еще что-то чувствует.