Сердце дракона

Инквизитор Гринлиф взглянул на тильвит-тега, но Тому почему-то всё ещё казалось, что холодные глаза эльфа смотрят прямо на него, только на него одного. — Оставьте нас. — Сир? Гринлиф пошевелил пальцами правой руки, несколько колец с драгоценными камнями ярко блеснули в свете электрической люстры. — Я смогу за себя постоять, не беспокойтесь. Оставьте нас. Тильвит-тег кивнул и вышел за дверь. Том понял: кольца были оружием, куда более опасным, чем грубые револьверы смертных. В каждом из этих колец было заключено достаточно боевой магии, чтобы развеять пеплом роту солдат. Пользоваться подобным оружием могли только чистокровные эльфы, и стоило оно запредельных денег, но Гринлиф легко мог себе это позволить. Инквизитор пошевелил пальцами, и шум из-за двери мгновенно стих, погружая кабинет в полную тишину. Сейчас их невозможно было подслушать никакими средствами — ни магией, ни техникой. Гринлиф встал из-за стола, сделал шаг к Тому, и вдруг холодную гримасу на его лице сменила улыбка, и он весело засмеялся. Он смеялся искренне, долго, запрокинув голову к потолку, и Том почувствовал, как напряжение спадает, будто его смывает морской волной. Он надеялся лишь на чудо, и вот чудо произошло. Он почувствовал, как на его лице тоже сама собой появляется улыбка. Гринлиф отсмеялся, утёр слезу со щеки и подошёл ближе. — Какая встреча, ну надо же! Так это был ты всё это время? Том осторожно кивнул, не совсем понимая, что именно отец имеет в виду. — Я забрал хрустальную сферу у командира гоблинов на вчерашнем вылете. Он рассказывал… Всякое. — Ну да, ну да… Разумеется, мы допросили твоего дракона. Я же всё-таки инквизитор, и хотелось бы верить, не из самых плохих. Конечно, в последние несколько недель подготовка восстания отнимала много моего времени, но для тебя, Том, у меня нашлась минутка. Так вот… Твой дракон сказал, что вы успели пообщаться с этим человеком, но детали разговора он отказался выдать без кровавой жертвы, а мне в тот момент показалось, что это не настолько важно. Так что именно он успел тебе рассказать? Том внутренне напрягся. Сомнения и подозрения с новой силой вспыхнули в его сознании. Если он сейчас скажет что-то не то, его жизнь снова может оказаться в опасности… Но с другой стороны, у него может не быть другой возможности наконец-то выяснить правду. Гринлиф сразу прочитал по лицу Тома его колебания. — Расслабься, Том. Я вижу, ты успел узнать кое-что из наших маленьких грязных секретов. Как ты думаешь, почему я здесь, а не в башне Совета? Том пожал плечами. — Конечно, в первую очередь это политика. Совет давно закрывал глаза на нужды недовольных, и вот недовольных оказалось вполне достаточно, чтобы действительно добиться серьёзного результата. Нужно было лишь возглавить их, объединить. И поверь мне, у меня были свои очень серьёзные резоны быть недовольным, чтобы в итоге оказаться здесь. А ты — ты и был моей причиной, или по крайней мере частью этой причины. Спрашивай, Том. Я даю тебе слово эльфа, что правдиво отвечу на любой твой вопрос. Один вопрос, но совершенно любой. Том сглотнул. Эльф не может нарушить данное слово. Это часть их врождённой магии, часть их силы, позволившей встать во главе Тир Таингир и многих других городов этого мира. Эльфам пришлось стать мастерами игры слов, чтобы выжить во вселенной, где слова были для них прочнее цепей. На любой вопрос они могут найти уклончивый ответ. В любом обещании, в любом контракте — использовать малейшую лазейку. Лучшие в мире юристы: сначала по необходимости, затем — для достижения силы и власти. Том резко выдохнул, набравшись решимости. — Сколько у тебя таких, как я? Детей-полукровок, которые стали пилотами драконов? Гринлиф смотрел ему прямо в глаза, и в его взгляде была бесконечная грусть. — Восемнадцать. Считая только тех, кто ещё жив. И это, Том, — это стало для меня слишком тяжёлой ношей. Гринлиф помолчал несколько секунд, а затем вдруг с силой ударил кулаком по столешнице, в ярости швырнул в стену пачку бумаг, и они красиво разлетелись по всей комнате с лёгким сухим шелестом. — Никто не предупреждал меня, что это будет так тяжело! Что это станет чем-то куда большим, чем военная необходимость! Гринлиф тяжело дышал, его красивое лицо было искажено гримасой ярости. — Я отлично понимал, зачем это нужно, но я упустил из виду, когда соглашался, что каждый из вас станет для меня чем-то куда большим, чем просто функция, чем ценный вклад времени и ресурсов! Я привязался к каждому из вас: к тебе, к другим… И когда мы отправляем вас в бой, когда вы погибаете во имя высшей цели, не зная даже, как жестоко мы с вами обошлись… Моё сердце обливается кровью, Том. Мне очень много лет. Я много раз терял близких, но поверь мне вот в чём: каждый раз — он как в первый. И я больше не могу. Пришло время что-то изменить. Гринлиф опустил глаза. Гримаса ярости исчезла, уступив место глухой печали. Том подошёл к отцу и обнял его, не в силах сдержать слёз. То, что говорил тот человек, оказалось правдой — но совсем не такой правдой, как он ожидал. Это был не жестокий и бессердечный заговор. Всего лишь холодная логическая необходимость, где каждый был винтиком военной машины — и он сам, и старый эльф, которому его высокое положение давало только большую боль, раз за разом, бесконечно долго. Никто не мог бы этого выдержать. Никто не должен был такого пережить. Слёзы текли из глаз Тома, и он их не стыдился. — Прости меня, Том. Прости меня… И присоединяйся ко мне. Такому, как ты, всегда найдётся место в рядах революции. Том кивнул, сделал шаг назад. — Конечно, отец. Конечно. Гринлиф вытер слёзы, отвернулся, подошёл к небольшому шкафу и открыл его, явив Тому батарею разноцветных бутылок. — Выпьешь? Мне кажется, у нас есть хороший повод. Лучший коньяк, который можно найти в этом городе. Членство в Высоком Совете даёт определённые преимущества, знаешь ли. Звякнули стаканы. Том смотрел, как дорогой коньяк переливается из горлышка, наполняя стеклянные сосуды, и вдруг непрошеная мысль скользнула в его голове, как змея в высокой траве — скрытая, невидимая, но ядовитая и безжалостная в своей ошеломляющей простоте. Он слишком быстро согласился. Всего несколько минут, несколько слов, и все его сомнения отброшены и развеяны. Всего один вопрос — а ведь вопросов было так много! Его эмоции были такими настоящими… Но ведь эльфы именно этим и знамениты — управлять эмоциями, манипулировать ими, давая именно те ответы, которые собеседник хочет услышать. Ему так хотелось поверить! Так хотелось отбросить все сомнения, снова разделить мир на чёрное и белое, как он привык за годы учёбы в Академии и службы в ВВС. Только хорошие и плохие. Так просто. Он искал именно этого ответа, и эльф с опытом Гринлифа должен был безошибочно разгадать это стремление, сыграть на нём, как на струнах неведомого инструмента. Но в трущобах Тир Таингир ничто никогда не бывало простым. Были только разные виды серого, разные типы обмана и провокаций, разные виды мерзавцев и лжецов, и чтобы выжить там, надо было научиться улавливать эти оттенки. Том забыл об этом, заставил себя забыть, но сегодняшний визит в трущобы всколыхнул старые воспоминания, старые инстинкты, и Том вдруг понял, что он не может поверить. Не может простить — не так. Слишком легко. Слишком просто. Слишком похоже на обман. Том сделал шаг назад, и Гринлиф замер, глядя на него с бокалами в руках. — В чём дело, Том? Что случилось? Том сглотнул, пытаясь подобрать слова. Сквозь доброжелательную улыбку Гринлифа он снова увидел пронзительный взгляд инквизитора, профессионального манипулятора и лжеца. Гринлиф ведь наверняка знал, знал совершенно точно после разговора с драконом, какой именно вопрос Том собирался ему задать, поэтому и решился дать слово эльфа. Примитивная игра… Или он видит злой умысел там, где его на самом деле нет? Был лишь один способ выяснить правду. Быстро, пока не растерялся запал решимости, Том проговорил, как будто бросился с обрыва в холодную воду, отчаянно собрав всю свою храбрость в кулак, чувствуя, как дрожат его колени: — Ещё один вопрос, отец. Дай мне слово, что правдиво ответишь на ещё один вопрос. Тогда я поверю тебе безоглядно. Гринлиф осторожно поставил бокалы на стол, развёл руки в стороны, как будто демонстрируя, что в них нет оружия. Но сами его руки были оружием, и этот примитивный трюк уверил Тома, что он был прав. Что есть какое-то двойное дно, которого он пока что не видит. Какой-то фокус, и он успел поймать его тень за хвост. Успел почувствовать подвох. Уверенность в себе и холодное спокойствие в критической обстановке — необходимые качества для хорошего боевого пилота — вернулись к нему, и вместе с ними вернулся страх. Он снова был в бою. Бой словами — самый опасный и самый безжалостный из всех. Их взгляды снова скрестились, но Том был к этому готов. Он привык смотреть в глаза дракону, и взгляд эльфа в этот миг был неожиданно сильно похож на привычный ему опыт. — Пойми, Том, это страшный риск. Существует знание, которое уничтожит тебя. Разрушит, и я ничего не смогу с этим поделать. Не потому, что я хочу что-то от тебя скрыть, но потому, что я знаю слишком много. Оставь эту мысль. Оставь её, умоляю тебя. ом замер, стараясь, чтобы непроизвольные движения рук не выдали его чувств. Эльф был вполне способен прочитать и понять любые знаки его тела, и сейчас важно было не дать ему этого сделать. Это была дуэль, похожая на воздушный бой с драконами пограничной стражи Тир на Ног, только куда более короткая и куда более опасная. В воздушном бою пилоты могли надеяться на законы о выдаче военнопленных. В противостоянии с Дэмиэном Гринлифом Том имел возможность рассчитывать лишь на победу. Только на победу и ни на что другое. — Один вопрос, отец. Я должен знать. Инквизитор замолчал, и молчал почти минуту, взвешивая шансы. Доброжелательная улыбка так и не покинула его лица, но теперь Том точно видел: это маска. Привычная гримаса, которая так приросла к Гринлифу, что стала его вторым лицом, лживым и холодным внутри. — Очень хорошо. Один вопрос, Том, слово эльфа. И я очень надеюсь — правда надеюсь — что нам с тобой не придётся об этом пожалеть. Том вдохнул и выдохнул несколько раз, собираясь с мыслями. У него было так много вопросов, из них так сложно было выбрать! Что на самом деле случилось с его матерью? Действительно ли Гринлифу доводилось лично убивать своих незаконных детей, узнавших слишком многое? Чья тень была заточена в хрустальной сфере, и почему? Кто был тот человек, который украл сферу, и что он собирался с ней сделать? Том покачал головой. На любой из этих вопросов Гринлиф сумел бы найти убедительный уклончивый ответ. Военная необходимость, приказ Совета, политическая интрига во имя высшего блага. Всё не то. И внезапно Том понял, какой единственно верный вопрос ему следует задать. Вопрос, который в любом случае укажет ему, на чьей он стороне. Вопрос, от которого Гринлиф не сумеет уклониться, сославшись на высшие силы и жестокие средства во имя великих целей. Правильный вопрос. Закрыв на секунду глаза, Том резко выдохнул, постаравшись скрыть нервный стук зубов. — Что такое Тейнд? И по реакции эльфа он сразу понял, что попал в яблочко. Улыбка сползла с лица Гринлифа, как слой свежей краски под потоком воды. Зубы обнажились в оскале. Теперь Том знал, знал совершенно точно, что он видит настоящее лицо своего отца. Перед ним был безжалостный убийца и манипулятор, которому больше не было нужды скрывать свою истинную сущность. — А я предупреждал, Том. Я предупреждал, что это разрушит тебя! Гринлиф взмахнул руками, и Том почувствовал, как магия охватывает его, поднимает вверх, к потолку комнаты. Пол исчез из-под ног, руки вытянулись в стороны, не слушаясь приказов разума, и подбородок задрался вверх, так что теперь Том мог видеть только хрустальную люстру на потолке. Мириады острых прозрачных призм, кажется, целились прямо в его сердце, и он был бессилен что-либо с этим сделать. — Глупец! Проклятый слишком умный глупец! Сколько времени, сколько сил впустую! В голосе Гринлифа теперь были настоящая досада и злость. Том вдруг понял, как сильно это всё отличается от той игры, которую он раньше принимал за настоящие эмоции эльфа. Гринлиф бушевал, и эта буря была куда страшнее и разрушительнее, чем любая природная стихия. — Всё это время, что я угробил, воспитывая тебя! Знаешь, как это сложно — вырастить фанатика, когда у тебя в руках не дурак? Нет, совсем не дурак! Ты всегда задавал слишком много вопросов! Я с самого начала знал, что рано или поздно всё этим закончится, но надеялся, что ты продержишься хотя бы несколько лет, пока случайность или безнадёжно сложное задание не угробит тебя, как других, подобных тебе, чтобы красивые военные похороны заставили прочих пилотов драться с удвоенной яростью! Тома развернуло в воздухе, швырнуло об стену, и боль от удара почти сравнялась с болью в душе. Ему лгали всё это время. Всё это время, и особенно — сегодня. Его предал родной отец. Предал, потом использовал, а затем снова предал, надеясь использовать ещё раз. Боль заполнила весь мир Тома, отняла способность связно мыслить, оценивать и планировать. Он больше не рассчитывал выжить. Ярость дракона проснулась в его сердце, и всё, что он чувствовал теперь, было лишь желанием отомстить, ответить болью на боль, ударом на удар. Заставить эльфа почувствовать то отчаяние, ту ненависть, которую испытывал он сам. Распятый на стене комнаты, не способный больше двигаться и даже говорить, Том видел, как Гринлиф со злостью схватил бокал с коньяком и швырнул его об стену, так что стеклянные осколки разлетелись в разные стороны сверкающим водопадом. — Тридцать девять покойников из числа моих детей, которых я сам отправил на тот свет. Ты будешь юбилейным. Радуйся, идиот. Других я убил сразу. Тебе придётся сначала услышать, в чём же причина. Пусть это станет для тебя последним уроком. Гринлиф отвернулся, прошёлся по комнате вперёд и назад. Том понимал, что Гринлиф не может убить его, не ответив на вопрос, древняя магия эльфов не давала ему этого сделать. Но теперь у него точно не было никаких шансов. Против эльфа, которого ничто уже не сдерживало в желании убивать, человек не мог ничего. Даже если бы у него было оружие, это не изменило бы расстановку сил ни на грамм. Гринлиф остановился, скрестил руки на груди и уставился в лицо Тому с презрительной усмешкой. — Что же такое Тейнд? Ах, что же такое Тейнд. Всего лишь высшая государственная тайна всего мира, где эльфы правят по праву рождения! Ты думал, мы воюем с Тир на Ног? Они такие же, как мы. Все — такие же, как мы! Каждый город, каждый Высокий Совет, где бы он ни был, на самом краю земли, делает сейчас то же самое, что и мы. В каждом из них зреет революция. И каждой из этих революций управляет эльф. Хочешь знать, почему? Том не мог двинуть ни единым мускулом, но Гринлифу и не требовался ответ. Он разговаривал сам с собой. — На самой заре времён, когда Изначальные Силы бродили по этому миру, изучая его и закрепляя собственную власть, эльфы заключили с ними договор. Мы уже тогда умели договариваться, Том! Людям следовало бы многому у нас научиться! Гринлиф передёрнул плечами, взял в руки уцелевший бокал и сделал глоток. На секунду он закрыл глаза, и на его лице снова появилась улыбка — но совсем не такая улыбка, как раньше. Том вдруг подумал, что эльфы никогда не показывают своих истинных чувств именно потому, что для всех остальных они выглядят непереносимо отвратительно. — И мы заключили договор с самой Смертью, Том! Мы не могли позволить, чтобы эльфы — избранный народ, древнейший из всех — умирали от старости. Нет, только не эльфы. Только не мы. И взамен на наше бессмертие мы согласились приносить жертву. Каждые сто лет. Каждый десятый. Десятина эльфов. Тейнд. Когда Гринлиф сказал «Тейнд», Тому вдруг показалось, что это слово прозвучало как-то особенно. Как удар гонга. Гулко, до звона в ушах, и дрожащий отзвук слова повис в воздухе, как проклятие. — Тейнд. Каждые сто лет каждый десятый гоблин, брауни, сильф, все эти низшие расы, всё это быдло платит за наше бессмертие. А мы скрываем это за маской войн, революций, бунтов. Кто станет считать погибших на поле боя? Когда гвардия спригганов появится здесь, кровь польётся рекой, Том! В этом был наш план! И осталось уже недолго. До рассвета солнца мы отдадим свой долг. Время платить долги, не правда ли? Время Тейнда. Время жатвы. Гринлиф сделал ещё глоток, повернулся к полке с бутылками, налил себе ещё. Том мог лишь глядеть на него, и казалось, что ненависти в его взгляде достаточно, чтобы убить эльфа, — но увы. Убивать взглядом умели лишь сами эльфы, людям оставались только пули, и они были недостаточно сильны. — Но всегда оставалась одна мелочь. Десятина с самих эльфов. Мы не могли позволить себе умирать, не правда ли? И тогда на помощь пришли люди. Гринлиф сделал ещё глоток, поставил пустой бокал на стол и сделал шаг вперёд. — В мире людей наш договор не действовал. Мы могли бы скрыться там, но что толку, если там не действует магия? Стать равными вам? Нет, никогда! Никогда!! Гринлиф вдруг сорвался на крик. В этом крике была настоящая, истинная ненависть, и теперь Том и Гринлиф были на равных. Они ненавидели друг друга одинаково сильно, и эта эмоция заполнила комнату, заставила воздух дрожать и искриться. — Мы стали воровать ваших младенцев, приносить их в жертву вместо нас самих. Много веков это работало. Но иметь дело с младенцами? Фу! Слишком много возни, слишком много усилий ради результата, которого можно было добиться куда проще. И тогда мы стали воровать их тени, Том. Ты хочешь о чем-то спросить? Спрашивай. Это больше не имеет значения. Том вдруг почувствовал, что он может говорить. Сила магии ослабла, он даже мог немного двигать руками, и язык снова ему повиновался. — Так вот, значит, что скрывается в хрустальном шаре? — Да. Людские младенцы. Их тени, по числу эльфов Тир Таингир. По одному на каждого десятого. Тысячи, десятки тысяч. Неосторожно было заключать их в одном сосуде, у нас их чуть было не украли, но мы приняли меры. Никто, кроме нас, не может попасть в мир людей, Том. Никто, кроме нас, не способен их вернуть. А мы никогда этого не сделаем. И ты сыграл в этом свою роль. Жаль, что придётся тебя убить. Но ты выполнил работу, которая была необходима. — А что, если бы вы не нашли шар? Том старался тянуть время. Он знал, что Гринлиф убьёт его сразу же, как только закончит свой рассказ, но опьянение властью играло с эльфом плохую шутку: его язык развязался, и он охотно отвечал на вопросы, чувствуя себя в полной безопасности. Это было недалеко от истины, но всё же не совсем верно. Том осторожно тянулся рукой к груди, где под одеждой болтался старый нитяной шнурок. — Если бы мы не нашли шар сами, мы спросили бы Оракула, где его искать. У этих вопросов есть цена, и немалая: жертва должна взойти на алтарь добровольно, чтобы Оракул дал ответ. Но мы же Инквизиция, в конце концов! Запудрить мозги этим жалким неудачникам не сложнее, чем вам, пилотам драконов. Не сложнее, чем Майской Королеве. Не сложнее, чем любой жертве, которую мы должны приносить во имя высшего блага. Я даже рад, что лично мне не приходится иметь дело с настолько тривиальной задачей. Гринлиф снова улыбнулся, и Том отвел глаза. Эта улыбка вызывала у него необъяснимое отвращение. Настоящие эмоции эльфов были настолько чужды людям, что просто не могли вызывать ничего другого. — Ну так что, Том, ты получил свой ответ? — Не совсем. Том резко дёрнул правой рукой, и в кулаке оказался зажат маленький предмет, висевший до этого у него на груди. Обрывки бечёвки бессильно свисали вниз, и взгляд Гринлифа остановился на них. В его глазах появилось опасение. — Что ты задумал? — Я всё ещё могу разбить шар. Уронить его вниз, и что-то мне подсказывает, что вся твоя магия не сможет его задержать. Освободить заключённые в нём тени, лишить вас вашей драгоценной десятины. Гринлиф снова постарался улыбнуться, и это опять была маска — улыбка, которая должна была вызвать симпатию. — Ерунда. Им некуда бежать отсюда. Тени не могут достичь врат на вершине лунной радуги. Мы легко соберём их снова. — Ты уверен, что вы успеете до рассвета? Гринлиф нервно сглотнул, и Том понял: он не уверен. Это был риск, на который эльф не хотел, не готов был пойти. — Если мы не успеем, драконы выжгут этот район дотла. Они ждут приказа прямо сейчас, Том. Младенцы всё равно будут принесены в жертву, но… Я могу пострадать в процессе, а мне бы этого не хотелось. Чего ты хочешь? — Жить. Я готов отдать тебе шар, если ты дашь мне слово эльфа, что сохранишь мне жизнь и свободу. Гринлиф покачал головой. — Ты слишком много знаешь. Я не могу на это пойти. — С рассветом эта тайна потеряет всякий смысл, не так ли? — Она снова обретёт смысл через сто лет. Мы не можем позволить слухам расползаться. Слухи столетней давности едва не вызвали катастрофу, ты и сам это прекрасно видел. Том усмехнулся. Всё, что он мог сейчас сделать — это разжать кулак, но этого было достаточно, чтобы быть хозяином положения. Он нашёл уязвимое место Гринлифа, его слабость, как учили на курсах в Академии. Пойми своего врага, предугадай его следующий шаг, напугай его, и ты победишь. Том был далёк от победы в этот момент, но он нашёл слабость Гринлифа и изо всех сил старался её использовать. Дракон в его сердце рычал от предвкушения расплаты. — Я не рассчитываю прожить сто лет. Для меня нет смысла болтать, если я надеюсь избежать внимания инквизиции. Я не дурак, Дэмиэн. Ты сам об этом сказал. Это наш шанс решить дело миром. Людям следовало бы научиться договариваться у эльфов? Можешь считать, что я способный ученик. Гринлиф скривился, взмахнул руками, и Том почувствовал, что он опускается вниз, на твёрдую землю. Магия, которая сдерживала его, перестала работать. Ноги затекли, и Том едва не упал, коснувшись земли, но заставил себя стоять твёрдо. — Дай мне слово эльфа, Дэмиэн. Слово эльфа, и ты получишь то, что хочешь получить. Они снова стояли друг напротив друга, но теперь уже ничего не скрывая и ничего не пытаясь изобразить. Двое мужчин, готовых убить друг друга из чистой, незамутнённой ненависти. Вытянутый кулак Тома был ставкой в этой игре. Готов ли Гринлиф сделать свою ставку? Готов ли он рискнуть всем? Том знал, что это не так. Эльф был слишком осторожен. Время обмана прошло. Пришла пора наконец сбросить маски. Мир снова разделился на чёрное и белое, но белыми в нём были только ненависть, только жажда мести, а чёрным — всё остальное. Весь мир, весь лживый и продажный мир, где бессмертные эльфы правили обманом и манипуляцией, убивая своими тайнами и клятвами куда эффективнее, чем честным оружием боевых драконов. Этот мир должен был быть разрушен, и сердце пилота — сердце дракона — подсказывало лишь один путь к этой цели. Том сделал шаг вперёд. Потом ещё один. До Гринлифа оставался всего шаг, но Том ждал слов своего врага. Обещания, которое никогда не будет исполнено. Лицо эльфа скривилось. — Очень хорошо. Я даю тебе слово эльфа, что сохраню твою жизнь, если ты отдашь мне хрустальный шар. Давай, Том. Закончи эту глупую игру. Формулировка клятвы сразу дала понять Тому, что Гринлиф собирается его обмануть. Запереть навечно в какой-нибудь тюрьме, в глубокой яме под небоскрёбом Высокого Совета, где он никому ничего не сможет рассказать. Эльф боялся, и это сделало его уязвимым и предсказуемым. Том изо всех сил старался не показать, что понял и раскусил эту маленькую недомолвку. Сейчас было очень важно, чтобы Гринлиф поверил его страху, его отчаянной надежде купить свою жизнь ценой столь многих других. Презрение к низшим расам было уязвимостью Гринлифа. Инквизитор легко готов был поверить, что человек сразу предаст собственный род, свою истинную семью, в обмен на призрачную надежду уцелеть. Он видел это так много раз раньше, что не мог и вообразить, что кто-либо поступит иначе. Том вдруг вспомнил далёкую юность. Маленькую обзорную площадку над заплёванной нищей площадью. Слова полукровки, который сам был наполовину гоблином и стремился лишь к наживе, но говорил так, что сумел зажечь огонь в маленьком человеческом сердце. Готовы ли вы смириться? Нет. Время смирения давно прошло. Пришла пора для войны. Том сделал шаг вперёд, его кулак замер над раскрытой ладонью Гринлифа, и он разжал пальцы. Тяжёлая металлическая гайка упала вниз, в раскрытую ладонь. Острые грани, давным-давно стёртая резьба, следы солидола, так и не исчезнувшие окончательно из глубоких царапин за прошедшие пятнадцать лет. Холодное железо. Первое и последнее человеческое оружие, способное победить эльфа в открытом бою. И когда холодные грани коснулись кожи Дэмиэна Гринлифа, он закричал так, как не кричал до этого никогда. Том торопливо срывал кольца с пальцев инквизитора. Гринлиф корчился от боли, потеряв всякую способность соображать, и этим моментом надо было успеть воспользоваться. Эльф был сейчас в полной власти Тома, он мог бы убить его, если бы захотел, но ему нужно было кое-что другое. Гринлиф нужен был ему живым, по крайней мере пока, и следовало лишить его возможности драться. Кольца отправились в ящик стола, туда же полетели браслеты и амулеты с шеи эльфа. Том не знал, были ли они оружием, и не хотел проверять. Всё, на чём был хотя бы малейший след магии, следовало спрятать подальше. Том закрыл ящик на ключ, забросил ключ глубоко под тяжёлый шкаф, а затем вынул из кармана металлический стержень стартового ключа своего дракона. Очень удачно, что он взял его с собой. Армейская привычка — никогда не оставлять своего главного оружия, всегда держать его при себе. Пришла пора им воспользоваться. Том подошёл к Гринлифу, вынул железную гайку из рефлекторно сжатого кулака эльфа. Тот перестал корчиться от боли, раскрыл глаза. Дымка непереносимой боли быстро отступала, и во взгляде Гринлифа снова появился пронзительный холод. Том поднёс гайку прямо к глазам Гринлифа, удерживая голову эльфа за подбородок. — Только попробуй дёрнуться, и останешься без глаза. Говорят, такая боль способна свести с ума. Хочешь проверить? Гринлиф осторожно покачал головой. Его била крупная дрожь. — Прекрасно. Теперь вызови сюда моего дракона. Ты член Высокого Совета, тебе он подчинится, даже если наземный контроль не даст разрешения на взлёт. Том засунул стартовый ключ в дрожащие пальцы Гринлифа, сжал его кулак в своём. В ключе было достаточно железа, чтобы Гринлиф скривился, но всё-таки слишком мало, чтобы он опять потерял над собой контроль от боли. — Мне нужно знать его истинное имя… — прохрипел Гринлиф, глядя прямо перед собой, на железную гайку перед глазами. — Ты всю жизнь следил за мной, контролировал каждый мой шаг. Конечно, ты знаешь его имя. Без фокусов, Гринлиф, или я убью тебя. Гринлиф сглотнул. Затем поднял руку с ключом и закатил глаза, глядя за пределы физического мира, в эфир, полный звуков и смутных образов. — Мелхесиах, сын Молоха, твоим истинным именем и властью Высокого Совета повелеваю: явись на мой зов! Том выдернул ключ из пальцев Гринлифа. Лестница в задней части комнаты вела на крышу — путь отступления, заранее продуманный осторожным эльфом, — и сейчас пришла пора им воспользоваться. Том положил ключ в карман, поднял эльфа за воротник и толкнул перед собой в сторону лестницы. — Пошёл. Только попробуй дёрнуться, и на твоей шее останется отличное шестиугольное ярмо. Тебе оно будет очень к лицу. Гринлиф сделал шаг на подгибающихся ногах, затем ещё один. Том шёл следом, ни на мгновение не выпуская воротник эльфа из пальцев. Несколько часов назад он точно так же вёл перед собой Самира, этого маленького изворотливого брауни, но в тот раз он пожалел заложника — а теперь жалость была бесповоротно забыта. Время смирения осталось в прошлом. Гринлиф поднялся на вершину лестницы, сдвинул засов на двери. Холодный ночной ветер ворвался в комнату, подхватил бумаги на столе, и они закружились по всей комнате в причудливом хороводе. Том снова подтолкнул Гринлифа вперёд, и они вышли на крышу. Тут мир снова был заполнен звуками: треск далёких костров, многочисленные шаркающие шаги откуда-то снизу, лязг оружия. Бунтовщики готовились к бою, ещё не зная, что все они заранее обречены. Том старался не думать об этом. Они остановились посреди крыши, залитой светом полной луны. Тучи разошлись, небо сияло мириадами звёзд, и огни небоскрёбов казались в этот момент такими же звёздами — хаотичными, тусклыми и непередаваемо далёкими. Ветер трепал одежду, холодил разгорячённый лоб. Том молчал. Ему нечего было сказать. — Тебе всё равно не уйти. Тебе не справиться в одиночку со всем воздушным флотом Тир Таингир, — проговорил Гринлиф. — Драконы и их пилоты ждут приказа, они поднимутся на перехват сразу же, как только Совет поймёт, что что-то пошло не так. Это твой последний шанс передумать, Том. Моя клятва всё ещё в силе. — Заткнись. Мне больше нечего с тобой обсуждать. Гринлиф послушно замолчал. Они стояли на ночной крыше, и Том слушал удары собственного сердца. Бешеный стук сердца постепенно замедлялся, успокаивался, но Том знал, что расслабляться рано. Всё самое сложное ещё впереди. Откуда-то издалека послышался тонкий свист, переходящий в низкий рёв. Это дракон летел над улицами на бреющем полёте, оставаясь ниже уровня радаров. Том кивнул своим мыслям. Дракон знал, что происходит нечто экстраординарное, он вёл себя так, как подобает дракону в бою, и Том не сомневался, что сегодня он получит такой бой, какого жаждал уже давно. Рёв двигателей быстро нарастал, скоро он заглушил все звуки, и вот тяжёлая стальная громада дракона опустилась на крышу перед Томом в огненных сполохах посадочных двигателей. Ураганный ветер ракетного выхлопа заставил Гринлифа пошатнуться, но Том стоял твёрдо, он знал, чего ожидать от близкой посадки. Инструктора подготовили его действительно хорошо. Сегодня ему предстоит ещё раз доказать это — или погибнуть, пытаясь это сделать. Двигатели смолкли, и Том услышал крики и топот за спиной. Тильвит-теги бросились на помощь своему начальнику. Дракон поднял крыло, и короткая пулемётная очередь прошила насквозь распахнутую дверь, ведущую вниз, заставив преследователей остановиться. Драконы не любили, когда кто-либо мешал им выполнять их задачу, и редко различали своих и чужих без указаний пилота. — Я прибыл на твой зов! — трубно проревел дракон, красные глаза пронзительно глядели на Тома и Гринлифа. Том не знал, о чём думает дракон в этот момент, кого из них двоих считает своим хозяином, но это был неизбежный риск, с которым ничего нельзя было поделать. — Теперь прикажи ему подчиняться только мне одному, и игнорировать все команды наземных служб. Приказывай! Или ты умрёшь прямо сейчас, Гринлиф! Том выпустил воротник Гринлифа, снова вынул из кармана стартовый ключ и сунул его в руку эльфу. — Одно неверное движение, один неверный звук, и ты даже не успеешь об этом пожалеть! Гринлиф поднял вверх кулак с зажатым цилиндром ключа, посмотрел на дракона. Том поднёс гайку прямо к коже эльфа, легонько прикоснулся к ней, напоминая Гринлифу о последствиях любого неподчинения. Это был критический, решающий момент, от которого зависело всё. — Мелхесиах, сын Молоха… Твоим истинным именем… И властью Высокого Совета… — прохрипел Гринлиф сквозь сжатые от боли зубы. Ему явно было очень больно, но эльф оставался эльфом даже на пороге смерти, — Дарую тебе свободу! Стартовый ключ с хрустом переломился в пальцах Гринлифа, как гнилая ветка. Том изо всех сил прижал гайку к коже эльфа, тот с воплем упал на землю, но было уже слишком поздно. Могущественная магия, удерживавшая волю дракона во власти живых, была разрушена безвозвратно. Дракон поднял пасть к небу и оглушительно захохотал, и этот звук, от которого заболели уши, означал конец, полный и бесповоротный конец всему. Том сделал шаг вперёд, дождавшись, когда дракон перестанет смеяться. У него за спиной остался скорчившийся от боли Гринлиф, но Тому больше не было дела до старого эльфа. У него оставался один шанс, один-единственный шанс выпутаться из этой ситуации, и теперь всё зависело только от него одного. — Мелхесиах, я хочу предложить тебе сделку! Дракон подался вперёд, острые стальные зубы практически коснулись лица Тома, и в нос ударил едкий запах напалма. — Что ты можешь мне предложить, червь? У тебя больше нет надо мной никакой власти! У тебя не может быть ничего, что нужно мне, дракону! Том покачал головой. Внезапно он понял, что страха больше нет. Что-то перегорело у него внутри, испарилось под огнём безграничной ненависти, и сейчас ему было уже наплевать на собственную жизнь, на судьбы мира, на будущее и прошлое. Осталась только жажда мести, жажда разрушений, и это были те чувства, которые дракон способен был понять. — Я хочу разрушить власть Совета. Нанести им удар, от которого они никогда не смогут оправиться. Сразиться с ними, выйти в бою против целого города — и того же самого хочешь ты. Тебе ведь всё равно, с кем сражаться, если противник будет силён. А врага сильнее тебе не найти. Это бой, которого ты ждал. Бой, ради которого ты был создан. Мы оба готовы к нему, но тебе нужен пилот. Дракон негромко зарычал, и его жуткие челюсти скривились в усмешке. — Бой против Высокого Совета… Даааааа… Это хорошая цель… Достойная смерть в огне и крови тех глупцов, что рискнут мне противостоять… Дракон поднялся на лапах, сделал шаг назад, к самому краю крыши, и окинул Тома взглядом с ног до головы. — Но я знаю тебя изнутри, человек… Ты слишком слаб. Слишком ограничен. Ты никогда не был способен отдаться бою до конца, полюбить его, отбросить сомнения и контроль. Тебе недостаёт решимости, и это подведёт нас, лишит нас вечной славы. Ты не готов, человек. Не готов быть моим пилотом в последнем великом бою. Пальцы Тома сжались в кулаки, зубы обнажились в ожесточённой гримасе. Он кричал, не жалея горла, кричал так, чтобы сами звёзды услышали его и содрогнулись. — Нет, Мелхесиах. Дело не в решимости! Решимости мне не занимать! — А в чём же тогда? — Мне просто не хватало ненависти! А сегодня — сегодня у меня её более чем достаточно! Дракон уставился в глаза Тому, и пилот твёрдо встретил этот взгляд. Впервые в жизни он больше не пытался контролировать страсть к разрушению, которую дракон поселил в его сердце. Не пытался удерживать её, как его учили много лет. Сейчас он был полон ярости, он сам был этой яростью, пылающей, как драконье пламя, и Мелхесиах безошибочно увидел это в его глазах. И тогда он снова захохотал, подняв пасть к небу, но в этот раз этот звук был для Тома звуком победы. Он принялся карабкаться по горячему крылу дракона к открытому люку кабины управления, когда за спиной раздались крики и выстрелы. Обернувшись, он увидел, как тильвит-теги бегут по крыше, падают один за другим под огнём пулемётов дракона, но кто-то уже тащит беспамятного Гринлифа вниз, под укрытие бетонного потолка. Том рванулся вперёд, в кабину, слыша, как вокруг свистят пули и воздух трещит от разрядов магических молний. Дракон вскинул крыло, защищая пилота и закрывая его от преследователей. Том прыгнул в кабину, и люк с лязгом захлопнулся у него за спиной. Том торопливо сел в кресло, пристегнул ремни, чувствуя, как корпус вибрирует от работающих двигателей и оружейных систем, как визжат рикошетом пули, отскакивая от стального корпуса дракона. Том надел шлем, положил руки на подлокотники, крошечные иглы вонзились ему в запястья, и в следующее мгновение его огромное стальное тело взмыло вверх, оставляя позади жалких смертных, посмевших бросить ему вызов. Сознание Тома слилось с разумом дракона, кровавое безумие заполнило его целиком, и он больше не пытался с этим бороться. Он стремился убивать, рвать и сжигать всё, что видел, всё, до чего только мог дотянуться. Совершив в воздухе изящный пируэт, он развернулся назад, к только что покинутой крыше, и огненные стрелы кумулятивных ракет сорвались с держателей под его крыльями. Мощный взрыв обрушил здание вниз, сложил его, как карточный домик, похоронив под собой штаб фальшивой революции, всю ложь и иллюзии его прежней жизни, а вместе с ними — и саму его прежнюю жизнь, от которой теперь остались лишь пепел и пламя. Том снова развернулся, упав на левое крыло, и двигатели взревели на форсаже, унося его вперёд — вдаль, к сияющему огнями окон небоскрёбу Высокого Совета. Время смирения прошло. Наступила пора войны.