Реальность, в которой у нас нет никаких шансов

      Кит ест шоколадный торт так жадно, будто это его самый первый прием пищи за несколько дней. Это зрелище настолько затягивает, что даже Ханк отрывается от своего куска и смотрит на него, раскрыв рот, пока не получает от Лэнса подзатыльник.       – Не пялься! – шипит тот на друга.       Ханк слабо оправдывается:       – Я просто…       – Закрой рот и ешь!       Пидж сидит на кресле напротив и с наморщенным лбом перебирает стопку новехоньких, еще затянутых в пленку игр, оказавшихся в том большом свертке, который Кит все время так отчаянно прижимал к груди. Это, в основном, шутеры от первого лица, и, подняв один из дисков довольно высоко – так, чтобы каждый мог видеть его обложку – Пидж спрашивает с явным интересом:       – «Подразделение» Тома Клэнси? На ней же возрастное ограничение, как ты ее достал вообще? И – извини, Лэнс, но я должна это сказать – это все ведь стоит не меньше двухсот баксов?       Кит проглатывает очередной кусок шоколадного торта и переводит затуманенный взгляд на Пидж.       – Ты сказала, Лэнс любит шутеры, – его голос тихий и дрожит – обычная история, когда Киту приходится говорить в компании больше двух человек, – но я не знал, какие…       – И поэтому ты решил скупить весь магазин?       Кит пожимает плечами – неуклюже, почти беспомощно – так, что Лэнс просто не может не подать голос.       – Какая разница? – поставив свою уже пустую тарелку на диванный столик, он раздосадованно, даже воинственно смотрит на Пидж. – Признайся, ты просто завидуешь? Тому, что у меня такой классный друг.       Подавившись тортом, Кит закашливается, а Пидж презрительно фыркает:       – Ничему я не завидую. Кроме того, Кит и мой друг.       – Только не подеритесь за него, – волнуется Ханк, а Кит, откашлявшись, продолжает старательно двигать челюстями, будто бы разговор и не о нем вовсе. Он явно смущен и чувствует себя не в своей тарелке. Наверное, предпочел бы оказаться сейчас в любом другом месте вместо этой освещенной неярким светом торшера небольшой гостиной.       Лэнс украдкой косится на его лицо. Оно все еще разукрашено синяками – с ними Кит похож на героя крутого блокбастера – но отек вокруг глаза немного спал, а нижняя губа снова вернулась к своим нормальным размерам. Если бы только знать, кто это был… Если бы только узнать кто.       Лэнс переводит взгляд на свои руки и понимает, что его собственная ладонь медленно, но верно сжимается в кулак. Кит не признался ни в чем. Он молчал, будто шпион под допросом, на все вопросы отвечал невнятно и односложно – до тех пор, пока мама не сдалась. Вздохнув, она только и сделала, что погладила Кита напоследок по голове – коснулась его нелепой растрепанной макушки так нежно, что у Лэнса внутри все сжалось. То ли от невольной, совершенно инстинктивной ревности, то ли еще от чего-то – он и сам не разобрал. После этого мама ушла обратно в спальню, оставив их в гостиной расправляться с остатками шоколадного торта. Настолько огромного, что его, пожалуй, хватило бы человек на десять.       Впрочем, об этом беспокоиться точно нечего – отпивая от своего черничного лимонада, Лэнс замечает, как Кит кладет себе на тарелку еще один кусок. В несколько раз больше всех предыдущих. Остальные – уже давно наевшиеся до отвала – смотрят на него с нескрываемым ужасом, но он будто и не замечает их взглядов. Молчит и продолжает заталкивать в себя тесто, облитое шоколадом, кусок за куском – старательно, словно поставив себе цель съесть торт до последней крошки за один вечер.       Глядя на него, Пидж уже собирается подать голос, но Лэнс опережает ее. Поднявшись с дивана, он интересуется с невинным выражением лица:       – Пидж, Ханк, вам домой не пора?       К счастью, его друзья отличаются сообразительностью. Насчет Ханка, конечно, Лэнс не уверен, но смекалка Пидж с успехом восполняет его нерасторопность. Кит напрягается всем телом – видимо, решает, что и ему пора уходить – и расслабляется только тогда, когда Лэнс касается его плеча.       – Останешься еще на немного?       Кит кивает.       Когда Лэнс возвращается в гостиную – он проводил Ханка и Пидж до двери – Кит все еще сидит на диване, уставившись в невидимую точку в пространстве. Руки, лежащие на коленях, сжаты в замок, а плечи ссутулены. Лэнс снова отмечает про себя, что Кит кажется ему до странного взрослым. Как те дети из стран третьего мира, которых показывают в документальных фильмах.       Лэнс пытается изобразить на губах беззаботную ухмылку, но в первый раз за все время общения с Китом у него это не выходит, поэтому он просто подходит и садится рядом.       – Болит?       Вырванный из своих мыслей Кит смотрит на него, высоко подняв брови. А потом медленно качает головой:       – Нет.       Лэнс видит, как тонкие пальцы пробегают по краю гематомы, и Кит морщится и коротко констатирует:       – Если не трогать, конечно.       – Вот и не трогай.       Они молчат какое-то время. Нет, даже достаточно долго – Лэнсу чудится, что время в гостиной постепенно замедляется. Еще пару секунд и остановится вовсе. От этого представления ему страшно, и он выпаливает лихорадочно и невпопад:       – Хочешь еще торта?       Кит измученно улыбается.       – Нет, мне, наверное, хватит.       – Понятно.       Лэнс и сам не знает, что именно делает. Каждое движение, каждое слово кажется таким же глупым и неуместным, как если бы он попытался громко высморкаться на научном симпозиуме. Он резко встает с дивана – даже не встает, почти подскакивает, принимается убирать тарелки и только через несколько секунд понимает, что Кит помогает ему.       Вместе они справляются со всем за считанные секунды. Время все-таки не останавливается, с облегчением думает про себя Лэнс, и ничего неправильного или слишком глупого не случается. Они просто убирают тарелки со стола, смывают с них остатки еды и запихивают их в посудомоечную машину, ставят остатки торта в холодильник. Кит двигается настолько быстро и слаженно, словно помогает по хозяйству каждый день. Разве у таких богачей не бывает прислуги?       Лэнс снова ловит себя на странных, порождающих где-то в самой глубине живота тревогу мыслях. Что если Кит не хочет возвращаться домой? Совсем как в тот день, когда они встретили Широ. И что… что если он все-таки вернется?       О том, что может случиться тогда, Лэнс даже не хочет думать. Вместо этого он вспоминает, что у него в шкафу завалялся старый спальник – тот, который отдал ему Тайлер год назад – и у него в голове начинает формироваться четкий, словно придуманный за него кем-то другим план.       Кит даже не пытается скрыть свою радость. Она во всем: в его светящихся от облегчения глазах, в распрямившихся плечах и движениях, которые становятся намного плавней и спокойней. Он соглашается спать на полу, без особых возражений принимает шорты и старую футболку Лэнса, по одному виду которой ясно, что она ему мала, и, стиснув в руках зубную щетку для гостей, исчезает в ванной.       За то время, пока Кита нет, Лэнс сам переодевается – вместо джинсов пижамные штаны и футболка, купленная год назад во время отдыха на Гавайях – и забирается в постель. Спальник Кита разложен на полу и кажется таким же бесхозным и заброшенным, как и его временный хозяин. Лэнс тихо вздыхает – он мог бы, конечно, постелить Киту на диване в гостиной, но не знает, как на это отреагирует мама и остальные родственники, которые обязательно заявятся к ним завтра ни свет ни заря.       Но Кита эти почти армейские условия, похоже, совершенно не стесняют. Он возвращается из ванной – еще более счастливый, чем до этого, и громко спрашивает у Лэнса, можно ли выключить свет. Лэнс бурчит свое нечленораздельное согласие откуда-то из-под одеяла.       Может, он все-таки сделал ошибку? Просто решил за Кита все, даже и не спросив его толком. И что если… что если, когда Кит завтра все же вернется домой, все будет еще намного хуже?       Лэнс ворочается в постели, но уснуть не получается совсем – сколько бы он ни пытался. Интересно, спит ли Кит?       Высунувшись из-под одеяла, Лэнс зовет Кита, и тот отвечает почти сразу – его голос совсем не сонный, но, быть может, из осторожности понижен до шепота:       – Что такое?       – Ничего, – Лэнс машинально переходит на шепот сам, хотя этого и не требуется. – Просто хотел узнать, спишь ли ты…       – Не сплю.       На этом их переговоры шепотом обрываются – но ненадолго, до тех пор, пока Лэнс не осознает, что хотел спросить вовсе не это. Он возвращается к нормальному тону.       – А ты, значит, очень неловкий.       – Неловкий? – явно не понимает Кит.       – Ну, ударяешься о полочки в темноте…       По молчанию Кита – холодному, почти недружелюбному – становится ясно, что эта тема определенно не входит в разряд его любимых. Он просто игнорирует сказанное Лэнсом, словно и ничего не слышал, и замолкает на такое долгое время, что можно решить, что он уже заснул. Но когда Лэнс собирается снова подать голос, Кит сам нарушает воцарившуюся в комнате сонную тишину:       – На полу неудобно.       – Что-о?       – Твердо. Я не могу заснуть.       Лэнс раздраженно фыркает.       – Если ты подумал, что я уступлю тебе свою кровать…       – Не надо уступать, – Кит обрывает Лэнса в середине фразы – спокойно, даже уверенно. Чтобы он ни задумал, Лэнс уже кожей чувствует, что ему это не понравится. – Мы на ней вдвоем поместимся.       – Еще чего придумал!       Кит снова молчит. Обиделся, вероятно, гадает Лэнс. В темноте лица Кита не видно, но, судя по звукам, он начинает возиться в спальнике. Вертится с боку на бок, пока Лэнс не сдается и бормочет пристыженно:       – Ну ладно, боже мой… Только подушку с собой возьми. И одеяло у меня одно.       Лэнс ничего не видит, но слышит шорох и дыхание Кита рядом с собой и чувствует, как кровать немного прогибается под его весом. Он действительно сделал это… Забрался в его постель. Или на планете Кита это в порядке вещей?       Внезапно становится жарко. Лэнс понимает, что тело Кита где-то совсем близко и бурчит предостерегающе:       – Оставайся на своем конце кровати.       – Моем конце кровати?       – Ладно, забей. Просто дистанцию соблюдай.       – Тут и так много места. Что тебе не нравится…       – Все! Ты слишком близко! И дышишь мне в ухо… Я твой локоть у себя в боку чувствую!       От досады Лэнс повышает голос, а Кит в очередной раз замолкает. Спорить он, по-видимому, не желает, кроме того, явно снова обиделся. Слова ему уже не скажи.       Лэнс не чувствует себя ни капельки виноватым, ведь это его кровать, но то, что вырывается у него, почему-то звучит как попытки оправдания:       – Ты вообще рад должен быть! Смотри, какой я хороший друг…       Он и сам не знает, что, собственно, этим хотел сказать, поэтому запинается на полуслове, но Кит вдруг поддерживает его из темноты:       – Ты правда хороший друг, Лэнс. Очень хороший.       Лэнс сглатывает, понимая, что ему стыдно. Стыдно, стыдно, стыдно. Как и тогда, на берегу горного озера, он чувствует превосходство Кита над собой. Чувствует, что тот лучше, искренней и в сто тысяч раз сильнее него. Поэтому и выдерживает все, что с ним случается, со стиснутыми зубами, и даже и не думает жаловаться. Никогда.       От стыда хочется спрятаться. Убежать. Просто чтобы не слышать его голос… Лэнс непроизвольно зажмуривается, хоть в темноте не видно ни лица Кита, ни даже размытых контуров.       – Ты мой лучший друг, Лэнс, – тихо повторяет Кит, и Лэнс отчетливо понимает: он снова притерся к нему. Лежит совсем близко и дышит прямо ему в плечо. – Самый лучший… Я люблю тебя. Очень.       – Кит!       – Что?       – Говорить такое… просто идиотизм какой-то.       Хорошо, что они в темноте. Хорошо, что Кит не видит ничего, потому что лицо Лэнса горит не хуже сигнальной ракеты в ночном небе где-нибудь над Аляской. Он чувствует себя в ловушке – если бы они сейчас были в другом месте, где угодно, да даже в школе, он бы просто смылся куда-нибудь, чтобы прийти в себя одному, но сейчас… Он же в своей собственной комнате, у себя в кровати.       Кит молчит, но дышит так громко, что лучше бы сказал что-нибудь. Может, снова обиделся, а может, просто больше не знает, что говорить. Лэнс уже было думает, что все наконец закончилось, как Кит вдруг обнимает его.       Его объятия – теплые, неуклюжие и слабые, как у маленького ребенка – погружают Лэнса в такое смятение, что несколько мгновений он не может даже дышать. Кит кладет подбородок ему на плечо, и Лэнс чувствует его волосы на своей щеке. Они щекочут и раздражают его кожу, его ноздри, его губы…       – Отлипни, Кит!       Наконец способность говорить к нему вернулась. В горле немного першит, а футболка подмышками промокла насквозь. Кит все еще не шевелится, только обнимает его, поэтому Лэнс заставляет себя снова подать голос:       – Я сказал, отлипни! Мне жарко. Твои волосы дурацкие…       – Прости, – словно очнувшись от забытья, Кит послушно отодвигается. Но этого мало – Лэнс ощущает, что все еще дико потеет, а сердце бьется, как ненормальное.       – Не лезь ко мне, – предупреждает он.       – Хорошо.       – Hе знаю, понял ли ты меня, Кит Когане…       – Я понял.       Кит отодвигается еще немного дальше. Лэнс почти уверен, что тот теперь лежит совсем на краю и, наверное, только наполовину под одеялом. Сам виноват. В конце концов, он первый начал…       Лэнс чувствует, как слабость наравне с непреодолимой, всепоглощающей жалостью захлестывает его. Иногда Кит неестественно покорный, совсем аморфный. В голове всплывает картина со школьного двора и его безвольное, обмякшее тело в руках старшеклассников. И то, как один из них бьет его по лицу. А вдруг… это снова были они? Или все-таки кто-то другой…       Кто бы это ни был, Кит наверняка не сопротивлялся и в этот раз – терпел один удар за другим, словно так и надо.       – Кит… – Лэнс понимает, что зовет Кита только тогда, когда слова уже срываются с его губ. Но Кит почему-то не слышит его, и перед тем, как напрячь голосовые связки еще раз, Лэнс прислушивается.       Кит дышит тихо и ровно. Не шевелится и не отвечает. Заснул, что ли? Лэнс осторожно переворачивается набок и долго, долго, долго смотрит в темноту. Он не видит Кита, но чувствует, что тот рядом. И понимает, как сильно рад этому.       Он просыпается посреди ночи. В комнате не больше света, чем до этого, а одеяло сползло куда-то в сторону. Лэнс не понимает, почему ему все равно жарко, но это непонимание длится совсем недолго – за спиной он обнаруживает Кита, прижавшегося к нему снова всем телом. Надо же, ничему не учится…       Лэнс пытается высвободиться из его объятий – аккуратно, чтобы не разбудить спящего, но это не представляется возможным. Кит обвивает его руками неожиданно крепко, бормочет что-то неразборчивое и утыкается носом ему в шею.       Черт с ним. Лэнс кое-как натягивает сползшее одеяло обратно на них обоих. По крайней мере, Кит не издает никаких звуков, только сопит тихо-тихо и, прежде чем погрузиться обратно в глубокий сон, ерзает немного, пытаясь устроиться поудобнее.       Чувство стеснения постепенно пропадает, и Лэнс ощущает, что ему удается расслабиться. Если Киту уж так сильно хочется обниматься, то что тут поделаешь? Ничего страшного в этом нет. Объятия – это нормально. Это естественно.       И перед тем, как окончательно погрузиться в сонное забытье, Лэнс думает, что, пожалуй, ничего не имеет против, если когда-нибудь в будущем Кит возьмет его за руку и попросит прикоснуться к нему так, как в видениях. И, возможно – Лэнс все еще думает над этим и поэтому не уверен – он так и сделает. Он выполнит его просьбу.       Если Киту, конечно, захочется.