Реальность, в которой у нас нет никаких шансов

      Отца Кита зовут Рэнди. Представляясь, он просит, чтобы Лэнс называл его именно так, а не по-другому. Рэнди. Обыкновенное американское имя. Ничего особенного.       Как и он сам. Когда Лэнс впервые видит его, он возникает за спиной своего сына и кладет ладонь ему на плечо. Жест совершенно нормальный, даже вызывающий симпатию.       Отец Кита высокий и широкоплечий, и внешне не только не похож на своего сына, но и почти его полная противоположность. Волосы у него короткие, теплого пшеничного цвета, глаза светло-карие, а подбородок почти квадратный, с тяжелой нижней челюстью. Ни капли сходства, озадаченно думает Лэнс.       Рэнди кладет руку на плечо своего сына и спрашивает приятным глубоким голосом с немного канадским выговором:       – Кит, у нас тут что – скандальное телешоу? Ну-ка сбавь обороты. Ты на улице.       В голосе Рэнди, как и в том, что он говорит, нет ничего ужасного, но глаза Кита – замечает Лэнс – стекленеют в ту же секунду, становясь такими безжизненными, что жуть берет.       Рэнди вздыхает. Он смотрит на Лэнса дружелюбно, с некоторым сочувствием:       – Извини, если мой сын поднял на тебя голос. Я не думаю, что он это со зла. Кстати, я Рэнди. Пожалуйста, называй меня так.       Одной рукой все еще держа за плечо впавшего в прострацию Кита, он улыбается и вытягивает другую руку вперед. Лэнс пожимает ее – автоматически, потому что ничего другого ему не остается – и чувствует прохладу чужой кожи.       – Приятно с вами познакомиться, мистер… хм-м… Я…       – Лэнс, да? – отец Кита прищуривается на солнце. – Не удивляйся, Кит только и делает, что говорит о тебе. Ты у него на почетном втором месте после японских комиксов с роботами… Как их там? Постоянно из головы вылетает, как они называются.       Все еще щурясь на солнечные лучи, Рэнди улыбается почти беспомощно, а Кит бормочет приглушенно:       – Я тебе уже сто раз говорил…       – Ну забыл я. Ну да, опять. Будешь дуться на меня до скончания века?       – Я не дуюсь!       – Хорошо, хорошо.       Некоторое время они еще препираются друг с другом, как обычные отец с сыном, и Лэнса медленно начинают охватывать сомнения в реальности происходящего.       Отец Кита не похож на выжившего из ума садиста. Ничего из того, что Лэнс себе представлял. Более того, он кажется заботливым, почти нежным – то, как он смотрит на Кита, напоминает Лэнсу взгляд его собственной мамы, когда она любуется ими тремя, с аппетитом уничтожающими завтрак поздним воскресным утром.       И, возможно даже, он именно такой. Нормальный – обыкновенный одинокий отец, воспитывавший своего сына без матери. На мгновение Лэнсу даже кажется, что все, что произошло до этого – кошмарные синяки, стекленеющие глаза Кита и меняющееся выражение его лица при упоминании отца не больше, чем плод его фантазии. Что он просто насочинял себе это на пустом месте.       Все эти мысли проносятся у него в голове, и Лэнс замирает на месте – растерянный и чувствующий себя совсем слабым от стыда. Он уже собирается развернуться и уйти безо всяких прощаний, но в этот момент Рэнди убирает ладонь с плеча своего сына. И приглашает их в дом.       Кит живет в самой крайней и – что тут уж скрывать – самой шикарной вилле на всей улице. Она, словно отгородившись от остальных домов, стоит на небольшом возвышении, и за ней, сколько ни всматривайся в горизонт, нет больше ничего, кроме сухой и жаркой калифорнийской пустыни.       Настоящий дом на краю света.       Лэнс внезапно думает о том, что в таком уединенном месте никто не услышит его, хоть во весь голос кричи. Хотя зачем ему кричать?       Он смотрит в спину пересекающего перед ним двор отца Кита. Эта спина обтянута светло-синей рубашкой поло – подмышками ни одного темного пятна. Такая жара, а он даже не вспотел. Это у них семейное?       Лэнс сам не знает, почему Рэнди не вызывает у него никакого страха. Нет, говорит себе он, этот человек вряд ли мог оставить все эти синяки на теле Кита. Это должен был быть кто-то другой. Вот только кто?       Живая изгородь, оплетающая высокий каменный забор, поглощает все звуки извне, словно толстый слой ваты. Внутри дорожки из белого гравия и палисадники. Все такое ухоженное, что Лэнс ожидает вот-вот увидеть садовника или толпу прислуги, но двор оказывается пуст. По крайней мере, на первый взгляд. Единственное, что бросается в глаза, это ярко-красный «бьюик»-седан, элегантно припаркованный недалеко от входной двери. Богачи, ясное дело…       Внутри дома на удивление прохладно. Лэнс слышит едва уловимое жужжание кондиционера. Рэнди приглашает их за стол.       – Уверен, что вы оба до смерти голодны!       Покосившись в сторону Кита, неподвижно и прямо сидящего рядом, Лэнс натужно улыбается:       – Спасибо, мистер… Когане. Мы… э-э… Не стоит…       Он все еще не знает, как вести себя с этим человеком. Отец Кита шутливо отмахивается:       – Не нужно скромничать. И, пожалуйста, Лэнс, называй меня Рэнди.       – Хорошо, Рэнди.       По лицу Кита пробегает тень. Он поджимает и без того сжатые губы еще сильнее – и Лэнсу мерещится, что еще немного и из них пойдет кровь, настолько они напряжены.       Рэнди качает головой.       – Кит, приятель, что за лицо? Мы на похоронах?       – Не называй меня «приятель», папа, – просит Кит с таким выражением, будто его отец сделал глупую грамматическую ошибку. Рэнди перекрещивает руки на груди.       – Не знаю, из-за чего ты снова не в настроении, Кит. Но твой друг у нас в гостях. Будь добр, веди себя как человек.       Рэнди достает из холодильника пластиковую бутылку без этикетки и разливает из нее по высоким стаканам какую-то темно-зеленую жидкость.       – Фу-ух… Вот это жара сегодня!       Лэнс не знает, что на это сказать, и только кивает, охватывая ладонью свой стакан. Кит все еще куксится, поэтому тоже не произносит ни слова. На пару минут за столом воцаряется такая тишина, что даже слышно, как тоненько позвякивает заключенный в стеклянную оболочку и прицепленный снаружи к створке распахнутого окна традиционный японский колокольчик.       Он настолько выбивается из интерьера всего дома, что Лэнс зачарованно смотрит на него несколько секунд. А потом бездумно глотает темно-зеленую жидкость из стакана и понимает, какая она горькая.       – Что это? – обалдело спрашивает он у Кита, на что тот отзывается:       – Охлажденный зеленый чай.       – Кто только до такого додумался?       Лэнс смеется, но Кит не поддерживает его, а Рэнди, похоже, не на шутку занялся приготовлением еды и мечется от микроволновки к холодильнику с кучей мисок в руках.       – Пап?       Приостановившись на мгновение, Рэнди вопросительно смотрит на своего сына.       – Мы уже обедали сегодня.       – Знаю я твои обеды, Кит.       Лэнс вспоминает, как больше часа назад, прямо после уроков Кит уминал гигантский двухэтажный «роял бургер» в забегаловке рядом со школой. Он ждет, что Кит скажет об этом своему отцу, но тот почему-то молчит, словно воды в рот набрал. Рэнди улыбается Лэнсу:       – Я знаю, как это выглядит, но Киту нужно правильно питаться. Мы ведь не хотим, чтобы то, что случилось два года назад, повторилось снова…       – А что тогда случилось?       Лэнс понимает, что задал неправильный вопрос, когда глаза Кита враждебно сужаются. Но откуда он мог знать? Не то чтобы Кит уж очень много рассказывал ему о своем прошлом…       – Ого! Да ты же ничего не знаешь… – брови Рэнди ползут вверх, будто бы от легкого удивления. Лэнс бросает обиженный взгляд на Кита, но тот отказывается вступать в разговор, напуская на себя отсутствующий вид.       Его отец все еще деловито снует между микроволновкой и холодильником, но на столе уже появились миски с мутным, неприятно пахнущим супом, рис, филе рыбы, политое темным соусом, и китайские палочки для еды. Кит берет их в руки, но к выставленным перед ними блюдам так и не притрагивается, словно ждет чего-то.       Вытащив из холодильника тарелку с зелеными, похожими на силиконовые черви маринованными водорослями, Рэнди наконец сам опускается за стол и обращается к Лэнсу, охотно поясняя:       – Два года назад у Кита было расстройство пищевого поведения.       Кит смотрит на отца, не мигая. Лэнс чувствует, как зернышко риса попадает ему в дыхательные пути. Он сдавленно откашливается.       – Он просто перестал есть, – невозмутимо продолжает Рэнди. – Отказывался от всего – похудел так, что одни кости остались…       – Пап…       – В чем дело, Кит? Так ведь оно и было, разве нет?       Лэнс видит, как левая сторона лица Кита коротко дергается. Схватив в руки небольшую миску с супом, он принимается судорожно глотать ее содержимое. Его кадык конвульсивно вздрагивает.       – Понимаешь, я не мог с этим ничего поделать, – обращается к Лэнсу Рэнди, словно и не заметив реакции своего сына. – Кит не ел практически ничего несколько месяцев. А потом заработал тяжелую форму пневмонии и попал в больницу. Он чуть не умер…       – Вообще-то я умер, папа, – поправляет отца Кит так непринужденно, будто речь о том, как он переболел корью. Рэнди хмурит брови – первый жест, который прямо говорит Лэнсу о том, что между этими двумя людьми кровное родство.       – Клиническая смерть, конечно, тоже смерть, ты прав, приятель. Но это было всего на две минуты тридцать секунд… И давай не будем говорить об этом за столом, хорошо?       – Ты первый начал.       На мгновение лицо Рэнди меняется – улыбка исчезает с его губ, которые теперь кажутся совсем тонкими и напоминают губы Кита, а брови сдвигаются еще сильнее. Лицо Рэнди искажается точь-в-точь как у его сына – все его черты уродливо наползают друг на друга, словно кто-то небрежно смял их, как исписанный лист бумаги.       Кит бросает свои палочки на стол – так резко, что Лэнс, сидящий рядом, содрогается всем телом.       – Я не голоден, папа.       – Не глупи, Кит.       Рэнди не повышает голоса, но в нем появляется странный глухой оттенок, будто бы он зарождается не в гортани, а где-то в глубине утробы.       – Я же сказал, мы поели уже!       Лэнс почти физически ощущает, как от тела Кита рядом исходят волны напряжения – так, как происходит всегда, когда тот теряет терпение. Он со стуком отодвигает миску с рисом в сторону.       – Кит? – словно немного совладав с собой, Рэнди пытается улыбнуться, но черты его лица все еще неестественно перекошены, и улыбка производит на Лэнса противоположный эффект. Он съеживается. – Ешь свой рис, Кит. Ты ведь не хочешь, чтобы все было, как тогда? Помнишь, что случилось, когда ты попал в больницу, приятель?       – Не называй меня так… – Кит все еще сопротивляется, но совсем слабо. Его глаза тускнеют, и он опускает взгляд в стол. Рэнди вздыхает, будто бы облегченно. В его голосе появляются мягкие нотки.       – Я ведь знаю, что ты тоже не хочешь, чтобы это повторилось. Помнишь, каким одиноким ты себя чувствовал тогда? Все твои друзья отвернулись от тебя…       Кит кусает губы. Отведя взгляд от своего отца, он вдруг смотрит в сторону Лэнса.       – Ты ведь больше не хочешь быть одиноким, Кит?       – Мистер Когане…       Несколько мгновений отец Кита окидывает Лэнса таким пустым, растерянным взглядом, словно тот предмет мебели, который внезапно заговорил. Лэнс чувствует, как они оба – отец и сын – уставились на него, и понимает, что, быть может, совершает ошибку, вмешиваясь во все происходящее. А может, и наоборот – спасает положение.       Он ощущает прилив уверенности в себе.       – Мистер Когане, мы действительно поели после уроков! Кит…       – Ох, Лэнс, ну, конечно. Извини.       Рэнди улыбается – черты его лица разглаживаются, приобретая свою привычную, излучающую дружелюбие угловатость.       – Я не собирался… Ладно, ребята, понял, больше не буду навязываться. Занимайтесь своими делами. Кит, приятель, если ты еще что-нибудь хочешь, просто дай мне знать…       – Хочу, чтобы ты перестал называть меня «приятель», – парирует тут же Кит, а Рэнди только добродушно смеется.       – Ты неисправим!       Пока они пререкаются, Лэнс незаметно набирает в легкие воздух и, выдохнув, ощущает, как напряжение постепенно покидает его тело. Он делает несколько глотков охлажденного зеленого чая и понимает, что тот не такой уж горький, как ему показалось в первый раз.       Дом Кита огромный – длинные светлые коридоры, бесконечные двери и предметы мебели как на выставке современного искусства. Кажутся простыми, функциональными и стильными, но может быстро выясниться, что их стоимость приближается к нескольким тысячам долларов.       От пережитого за столом шока Лэнс еще не способен четко воспринимать окружающую его роскошь – он чувствует себя потерянным и вялым, поэтому позволяет Киту беспрепятственно увлекать себя куда-то в только ему известном направлении. Он понимает, что его запястья и колени мелко дрожат, и он хочет подать голос, но не может, потому что уверен: что бы он сейчас ни сказал, это окажется последней чушью.       К счастью, Кит сам начинает говорить, и – к облегчению Лэнса – его голос звучит буднично и абсолютно нормально. Остановившись у одной из дверей, Кит тянет за ручку и спрашивает:       – Ты не против, если мы побудем у меня в комнате?       – У тебя в комнате?       Вместо ответа Кит открывает дверь, и реальность для Лэнса перестает быть реальностью. В эту секунду она сливается с его видениями в одно неразделимое целое, и он больше не может отличить их друг от друга.       Он в комнате.       И хотя он тут в первый раз, каждая деталь, каждый предмет мебели, запах и цвет кажутся ему такими знакомыми, будто бы он часто бывал здесь в прошлом. Узкая, застеленная темным покрывалом кровать, невысокий шкаф и абсолютно безличный письменный стол, на котором ни учебника, ни тетради, ни даже стакана с карандашами и ручками. Это комната Кита? Это… его комната?       Жалюзи опущены вниз и приоткрыты всего на чуточку, совсем как в видениях, и лучи солнца снаружи палящие и обжигающие, но здесь, в этом маленьком полутемном чулане, холодно, как в подвале. Наверное, где-то работает кондиционер на полную мощность.       Лэнс и сам не замечает, как его предплечья покрываются пупырышками гусиной кожи. Чувства притуплены, его тошнит, а уши закладывает, будто при взлете самолета. Он видит Кита рядом, но это не полуголый мускулистый парень из его видений, а все тот же худой и несуразный мальчишка, к которому он так привык. Его Кит из настоящего.       Оба Кита сливаются в сознании Лэнса в одно целое, и от этого головокружение и шум в ушах только усиливаются. Неожиданно он начинает думать, как естественно было бы прикоснуться сейчас к Киту и что тот, возможно, именно этого и хочет, иначе бы не стал приводить его сюда. Ведь эта комната… это комната, в которой они…       Лэнс хватается пальцами за край шкафа. Тошнота накатывает плотной удушающей волной, и голос Кита звучит так, словно тот зовет его со дна глубокого колодца:       – Лэнс… Лэнс, ты что?!       Хорошо, что кровать совсем близко. Когда Лэнс приходит в себя, он сидит на ней, а Кит, пристроившийся рядом, панически сует ему в лицо стакан воды. Но стоит Лэнсу попытаться сделать глоток, как стекло болезненно ударяется о передние зубы.       Он морщится.       – Ты мне зубы собрался выбить?       Кит пристыженно мотает головой, отдавая стакан в руки Лэнса. На несколько секунд их пальцы соприкасаются друг с другом – живое яркое тепло в окружающем их подвальном холоде.       – Ты так побледнел, – взволнованно поясняет Кит. Лэнс пьет воду большими глотками и не ощущает никакого вкуса. – Я подумал, что ты…       – Просто голова закружилась.       Лэнс чувствует, что Кит бережно придерживает его за плечо, но старается не обращать на это внимания. Гул в ушах немного поутих, но реальность все еще кажется видениями. А видения реальностью. И так до бесконечности, пока Лэнс не разрывает этот замкнутый круг в своей голове, говоря:       – То, что произошло за столом…       Кит молчит, но Лэнс ощущает, как пальцы друга вцепляются в его плечо еще сильнее.       – Твой отец…       – Мой отец – хороший человек.       Отпустив плечо Лэнса, Кит зачем-то встает с кровати и, сделав несколько нервных шагов по комнате, замирает у письменного стола. Выдвинув один из его ящиков, он начинает копаться в нем.       – Ну… Тебе, конечно, лучше знать.       Сделав последний глоток воды из стакана, Лэнс вертит головой в поисках места, куда бы он мог его поставить, но не находит ничего поблизости и ставит стакан прямо на пол рядом с кроватью. Что это за комната, в конце концов?       Он трет виски и спрашивает себя, насколько Рэнди вообще нормальный. А потом – насколько нормален он сам?       – Вот! – Кит возбужденно пихает ему в руки большую, распечатанную на листе формата А4 фотографию. – Хотел показать тебе это…       – Что это такое?       Лэнс растерянно вертит листок, оглядывая его с разных ракурсов. Фотография сделана сверху, вероятно, из вертолета, и на ней запечатлено замерзшее, покрытое толстой коркой льда голубое озеро. Вспученное и будто расслаивающееся изнутри, оно распласталось в самом центре безжизненной долины, словно гигантская раковая опухоль.       – Такое красивое, правда?       Подняв голову, Лэнс изумленно смотрит на Кита. Тот, сев на кровать рядом, нежно проводит пальцами по глянцевой поверхности фотографии.       – Это озеро Ванда в Антарктиде… Место, в котором не было дождя уже больше тысячи лет.       – Вау, – Лэнс переводит взгляд обратно на снимок, – как на Марсе.       Они долго рассматривают фотографию вместе, и чем больше они на нее смотрят, тем больше Лэнсу чудится, что в ней кроется какой-то страшный изъян. Что-то, отчего она становится такой чужой и далекой, словно действительно сделана не на Земле, а на сухих и совершенно мертвых просторах Марса.       Обведя пальцем контуры озера, Кит вдруг улыбается.       – Это была любимая фотография моей мамы. Она напоминала ей… о родной планете.       Перед тем, как сказать Киту, что это все уже слишком, Лэнс делает глубокий вдох, но понимает: он не может. Потому что на губах Кита все еще эта теплая, беззащитная, едва заметная улыбка, потому что его пальцы все еще гладят фотографию, и он склоняется над ней – такой счастливый, как семилетний ребенок, получивший на Рождество именно то, что уже давно хотел.       Уши снова закладывает. Перед глазами двоится – и видения накладываются на реальность, словно полупрозрачная калька. Лэнс отчетливо слышит, как Кит дышит, как часто и ритмично бьется его сердце, разгоняя кровь по артериям. Он почти видит его молочно-белое худое тело под одеждой, расцвеченное темными синяками, которые больше не пугают, а кажутся такими знакомыми, как дорога, ведущая к дому.       Чувство близости – интимное и бесконечно глубокое – пронизывает его, доводя до дрожи, и, не удержавшись, Лэнс прижимается к Киту, тыкается кончиком носа в бледную щеку, ловит пальцами пряди его волос. Через несколько секунд Лэнс уже целует Кита в губы – по-настоящему, по-взрослому, так, как не целовал еще никого, а потом клянется ему – содрогаясь от чувства вины, от стыда и испуга – что больше не сделает этого никогда в жизни.