***
Когда через несколько часов Эрен привёз детей обратно, Энни вовсю пыталась уложить волосы в опрятное каре и закрутить концы внутрь. Столь усердная подготовка жены вдохновила его внести кое-какие изменения во внешний вид, дополнить образ. Эрен перечесал пробор на бок, достал одеколон — когда он пользовался им в последний раз? Обычно мужчина довольствовался дезодорантом. Терпкий аромат навевал мысли о любовнике. Эрен знал о реакциях девушек на мужской одеколон, а теперь у него самого живот сводило от наслаждения и воспоминаний о Леви, кончиках его пальцев, губах, дразнящих лёгкими касаниями кожи. Боже… Когда он стал таким геем? Выбор Энни пал на синее узкое платье, чуть не доходящее до колен по длине. Его лямки соединялись на шее, оставляя спину открытой и образуя V-образный вырез, тянувшийся до груди и приоткрывавший вид на мягкие груди, меж которых покоилась бриллиантовая капля на тонкой золотой цепочке. Все считали, что этой холодной женщине к лицу исключительно белый металл, однако Эрен дарил ей украшения только из жёлтого золота, как бы пытаясь привнести солнца в угрюмый образ жены. Тонкий браслет со «снейковым» плетением и серьги-гвоздики с белыми кристаллами дополняли образ. Пальцы же украшало простое обручальное кольцо. Энни бы надела ещё семейное кольцо, передающееся в её семье через поколения, но чёрные камни в нём совсем не гармонировали с образом. Она походила на американскую модницу пятидесятых годов, не хватало только коротких сигарет, что курили женщины в то время, вот только Энни не притрагивалась к сигаретам уже около двадцати лет. Единственное, что выбивало её из ретро-стиля — помада: не ярко-красная глянцевая, а матовая бордовая. Женщина считала, что для блондинки красный — слишком вульгарный цвет, который в своём возрасте она себе позволить не могла, да и не горела желанием. Поддавшись основному цвету наряда жены, Эрен решил надеть тёмно-синий шёлковый галстук, подаренный ему коллегами на день Рождения три года назад, который Энни тут же забраковала, утверждая, что этот цвет ему не идёт, и ни разу не дала надеть. Не дала и сегодня, возмутившись и закинув несчастный аксессуар куда подальше, а в замен завязала на его шее такой же шёлковый, но бордовый, приняв-таки во внимание желание Эрена хоть немного соответствовать цветовой гамме её образа. Надо сказать, этот цвет не подходил к зелёным глазам мужчины, однако неплохо смотрелся на фоне немного смуглой кожи и коричневых волос. Чёрный костюм и белая рубашка — Эрен чувствовал себя школьником, сопровождаемым женщиной постарше на первое сентября, о чём он никогда не сообщит жене. Единственное его спасение — женщина чертовски хороша собой. По окончании приготовлений супруги напоминали героев американской кинокартины восьмидесятых. — Ну, вас, значит, сегодня не ждать, — сделал вывод Гриша, увидев родителей. — Не получится — завтра приходят гости, так что вернёмся через несколько часов. — Одной фразой Энни обломала все планы сына на сегодняшнюю ночь. Лицо мальчика посерело, ибо гостей он не любил от слова «совсем», но снова посветлело на словах: — Будет Армин. — Слушай. — Гриша шёпотом подозвал отца к себе. Когда мужчина наклонился, мальчик продолжил: — Потяни время. У меня там ивент, мы уже собрали компанию на ночной рейд. Ты же понимаешь, что я не могу подвести людей. — Сделаю всё возможное, но всё равно постарайтесь закончить быстрее, — так же тихо прошептал Эрен в ответ. — Не могу обещать. — И в интернете не засиживайся, — вклинилась Энни, видя, как мужская часть семьи о чём-то перешептывается. — Обязательно, мама. Лягу в десять как штык, — выпалил Гриша. — Ну, не позднее часа хотя бы, — смилостивилась мать. Закончив со сборами, супруги оставили последние наставления детям и покинули квартиру: Эрен, будучи в этот вечер истинным джентльменом, открыл дверь и пропустил даму вперёд. Грише на секунду показалось, что сейчас, как в анекдоте, отец захлопнет входную дверь изнутри и повернёт щеколду, оставив жену снаружи без ключей, телефона и возможности попасть домой. Вопреки этому предположению, Эрен скрылся за дверью следом за Энни. — Ты даже помыл машину, — отметила Энни, садясь в салон «кадиллака». — Конечно, ведь этот вечер должен быть идеален. — Эрен закрыл дверь за женой и сел на место водителя. — Почему? Почему именно сегодня? Потому что их больше никогда не будет. — Их давно не было… Он дал себе установку быть отличным мужем на протяжении последних дней. Эти безмятежность и спокойствие пропадут в понедельник. Эрен точно знал это — ничто не останется прежним. Придут новые чувства, эмоции, атмосфера, которые породят грубые, колкие слова, что приведут к разводу. Она не станет терпеть. Эта новость — его откровение — станет слишком унизительной для неё. Она причинит много боли женщине, что совершенно не заслуживает этого. Но он не мог больше молчать. Его поражали товарищи, с которыми он заскакивал время от времени в бар: у них было что-то вроде соревнования «у кого будет больше „побед“», в котором Эрен ни разу не участвовал. Они так гордились своими «победами», при том, что каждый имел семью. На Йегера обрушивался шквал презрительных взглядов, в которых читалось «подкаблучник», когда мужчина в очередной раз говорил, что был верен жене. И пожалуйста — первая «победа». Да ещё какая! Эта мысль вызывала у Эрена ненависть к самому себе. Он поглядывал на жену: на её кристально-голубые глаза, губы, притягательно выделенные тёмной помадой, шею, на которой уже появлялись признаки старения, декольте под расстёгнутым пальто, открывающее часть груди, что быстро поднималась и опускалась, выдавая восторженное состояние хозяйки. Эрен любил её: она по-прежнему оставалась привлекательной в его глазах, желанной. Ещё год назад он и не догадывался о своей бисексуальности. Его никогда не тянуло к мужчинам, пока один основательно не «отпечатался» в его сердце. Но до этого… Испытывал ли Эрен какие-либо чувства к начальнику: когда ответил на поцелуй, когда пришёл на «свидание» в его кабинет после рабочей смены, когда впервые заключил его в объятья? С ужасом и ненавистью, презрением к самому себе и долей тошноты он понимал, что нет — не было у него никаких чувств к Леви. Не было ничего. Кроме интереса. Оказывается, жизнь может быть настолько скучной… Но разве же это оправдание, разве это причина, разве повод? Снова и снова Эрен вспоминал своих товарищей, что изменяли из чисто спортивного интереса. Он всегда гордился своим отличием от них, хоть и чувствовал себя белой вороной. Суть этого соревнования и причины наслаждения для него так и остались загадкой, даже после того, как мужчина «нырнул» в него. Его уже после измены с первым человеком грызло чувство вины и собственной ничтожности, как они могли идти на это раз за разом, меняя девушек и женщин одних за другими? Они владели способностью не привязываться к любовницам «на одну ночь», чего был лишён Эрен. Он не мог выбросить первую измену, а со временем и последующие, и любовника из головы, ведь тот являлся его начальником, с которым они виделись чуть ли не каждый день. От Йегера не скрывались чувства к нему, сжигавшие Леви. Те чувства, что пленили Эрена, заинтересовали. Как и его конфликт с самим собой: не раз Эрен жалел, что поддался — и он, и его любовник. Леви не смог противостоять своим чувствам к семейному человеку и подавить их, Эрен — интерес и… милосердие? Жалость? Аккерман был последним человеком, который довольствовался бы этим. Если у них завязались отношения, значит, никакой жалости в его действиях не было. Стало ли Эрену легче от этой мысли? Частично. Леви заслуживал больше, чем мелочную жалость, Энни заслуживала большего, чем поганую измену. Он не мог предотвратить оба события: измена — из жалости ли или со сжигающим желанием оставалась изменой. Эрен мог не допустить только одного. Мог проявить долю уважения только к одному из любимых, когда в большинстве случаев казалось, что именно об него и вытирают ноги. Как же он устал… Скоро это закончится. Плохо или очень плохо — Эрена это уже не волновало. Его не волновало то, какой его жизнь станет в понедельник, в какую превратится потом. Это тянулось слишком долго и вышло за пределы маленькой служебной интрижки, приняв серьёзные обороты. Пришло время поставить всё на свои места, раскрыть все карты, вывернуть грязное бельё наизнанку. А сейчас… Осталось натянуть маску хорошего мужа и осчастливить женщину, что разделяла с ним ношу семейной жизни больше десятка лет. В последний раз.***
Зайдя в ресторан на первом этаже отеля, Энни слегка пошатнулась, увидев внешний вид его зала. В гардеробе у входа их обслужил вежливый персонал, их проводили к столику и предложили меню. Роскошное убранство поражало: высокий потолок, большие хрустальные люстры, гобелены во всю стену, изящные шторы, доставлявшие эстетичное удовольствие. На сцене музыканты исполняли джаз, мужской и женский вокал время от времени сменяли друг друга. Атмосфера роскоши с непривычки порядком напрягала, но, несомненно, доставляла удовольствие. — Только не говори, что это с денег на машину? — поинтересовалась она у мужа. — Ну… Не буду. — Эрен отвел глаза. Конечно, он не брал тех денег, но разве можно было упустить шанс пощекотать нервишки жене? — Йегер!.. — шикнула Энни. — Ты слишком низкого обо мне мнения, Йегер, — передразнил мужчина. — Расслабься. В этот вечер самый дорогой бриллиант — это ты. — Воу, ты не так сильно оплошал, чтобы толкать такие речи. Сначала она отшатнулась, потом засмеялась — поведение её мужа выглядит очень забавно и даже нелепо, однако есть в нём что-то… тревожное. Женщина внимательно следила за его реакцией на смех: расслабленное лицо, лёгкая улыбка и океан тоски в глазах — будто Эрен прожил хорошую жизнь и прощается с ней, предаваясь воспоминаниям. Он устал. Энни попыталась выбросить подобные мысли из головы, дабы те не портили прекрасный вечер с самого начала. Изучая меню, она пыталась найти хоть что-то с человеческим названием, но такого в списке не оказалось, поэтому блюдо выбирать пришлось по цене: не самое дешёвое, но и в пределах разумного, если в подобных заведениях вообще существует что-то разумное, помимо отменной музыки и вежливого персонала. Почему не пишут ингредиенты? Вот как им, представителям среднего класса, выбирать в этом разнообразии блюд то, что придётся по вкусу? Или его здесь и не существует? Этим меню будто доносят, что такие места только для людей, способных позволить себе регулярное посещение. Оговорив выбор блюда, супруги переключили внимание на винную карту. Оказалось, что ни Энни, ни Эрен не умеют выбирать вино — в противном случае они не смогли бы скрывать этого друг от друга на протяжении тринадцати лет. Доверившись сомелье, супруги заказали бутылку красного полусухого, и на этом их трудности в проведении вечера закончились. Расслабившись и откинувшись на спинки стульев, они перевели внимание на музыкантов, изредка посматривая друг на друга, но не произнося ни слова. В какой-то момент Эрен потерял интерес к музыкальному выступлению и полностью переключился на Энни, чьё лицо сияло от счастья. Теперь перед ним сидела юная девчушка, наслаждающаяся происходящим на сцене. Как же она была красива в этот вечер: в свете дорогих люстр, среди роскошной мебели — счастливая и любимая себе. Даже крючковатый нос не портил общего представления о ней. — Эрен. — Она больше не могла выносить пристального взгляда мужа. — Что с тобой? У тебя такой вид, будто ты узнал, что тяжело болен, и тебе осталось жить три дня. На отведённом женой «сроке жизни» Эрен вздрогнул. Он было уже собрался оправдываться, что дело в её обворожительном виде, а не в его тревогах и переживаниях, как у столика, будто из ни откуда, возник официант с подносом, спасая посетителя и переводя внимание супругов на другую тему. Поставив накрытые тарелки и бутылку, он снял крышки, обнажая блюда, и разлил вино по стаканам. Блюдо представляло собой кусок мяса чуть больше спичечной коробки, покрытый соусом и украшенный зеленью. Энни мысленно похвалила себя за сообразительность, пару часов назад тонко намекнувшую перекусить перед выходом. По лицу Эрена было видно, что он солидарен с женой, и они на пару, незаметно друг для друга, подъели ещё дома, оставив в желудке место как раз для этого кусочка. Ну, наверно, суть подобных вечеров не в наполнении живота до упора, а в приятном время провождении в хорошей атмосфере и приятной музыке. Пожелав друг другу приятного аппетита и чокнувшись наполненными бокалами, супруги приступили к ужину. Мясо было настолько мягким, что буквально таяло во рту, а вино с еле ощутимыми сладкими нотками удовлетворяло обоих. Только Энни отправила последний кусочек себе в рот, как зазвонил её телефон. Она сначала не хотела отвечать, но на дисплее высвечивался номер начальника, что просто не оставляло иного выбора. Отойдя в дамскую комнату и нажав на кнопку приёма вызова, Энни тут же пожалела о своём решении: лучше было проигнорировать этот звонок и потом выслушать причитания о том, что не ответила, чем сейчас слушать выговор о невыполненной работе. Женщина стала пререкаться, стоя на том, что она выполнила всё в срок, однако начальник не желал её слушать и гнал на работу прямо сейчас. Он на отрез отказывался принимать во внимание то, что сегодня у Йегер законный выходной, а на часах, к тому же, восемь вечера, и она не обязана ехать куда-либо. Пока сварливый мужчина поливал грязью и оскорблял несчастного подчинённого, указывая на её бесполезность, Энни механически ломала ногти, заставляя себя не плакать до самого конца. Извините. Извините. Извините, что я существую! — только и звучало у неё в голове. Дослушав речь начальника, она вернулась к столику. В конце концов он отыскал материал, порученный Энни, и отстал от женщины — оказывается, просто перепутал её с другой сотрудницей. Извинениями мужчина, к слову, не стал утруждаться, но отстал — и на том спасибо. Увидев вымученное посеревшее лицо жены, Эрен подскочил и подхватил её, когда Энни просто упала в его объятья, крепко сжала и затряслась. Как же ей было тяжело от всего этого. Он не сможет рассказать ей. Ни сейчас, ни когда-либо. Как он может оставить свою жену одну с двумя детьми в ситуациях, что обрушиваются на хрупкие женские плечи, взваливаются другими мужчинами, гнусно помыкающими «слабым» полом? Энни сильная — и это делает её мишенью. С возрастом женщин обязывают всё больше и больше зависеть от мужчин. Энни подняла голову и посмотрела на мужа. Она ничего не спрашивала и ничего не говорила — лишь притянула к себе и поцеловала, вкладывая все чувства, отчаянно цепляясь, замирая и задыхаясь от волнения. Будто в последний раз. Супруги переместились в отель и оплатили номер, где пробыли до глубокой ночи, не покидая друг друга ни на минуту. Домой они вернулись лишь под утро и сразу же провалились в глубокий сон, за который ни разу не расцепили объятий.***
Первой проснулась Ирэн. Она точно помнила, что засыпала на диване перед телевизором, так как ей удалось очутиться у себя в кровати? Момент, когда заботливый старший брат перенёс сестру в комнату, совсем не отпечатался в её памяти. Проверив всю квартиру и убедившись, что остальные члены семьи беззаботно спят, Ирэн, даже не почистив зубы, первым делом закинула в рот конфету, невзирая на запреты матери, и побежала в родительскую спальню. Отправив дверь в полёт по петлям, она с разбегу запрыгнула на кровать, где точкой приземления стал живот отца. После столь резкого пробуждения Эрен не мог вдохнуть ещё несколько секунд, а его глаза, казалось, закатились на сто восемьдесят градусов внутрь. От громкого приземления дочери и глухого хрипа мужа проснулась Энни и непонимающе заморгала глазами, пытаясь сквозь сон понять происходящее. От родителей Ирэн оттащил Гриша, прибежавший на шум. Делая замечание сестре, что нельзя мешать людям спать, одновременно извиняясь и желая доброго утра пострадавшим, он покинул комнату, таща девочку, как котёнка. Эрен понял, что они с сыном квиты. Супруги переглянулись, их недоумевающие взгляды постепенно прояснились, а на смену изумлению пришли тёплые улыбки — дети. Живот до сих пор ныл и пульсировал от боли. Эрен понимал, что больше не сможет заснуть, поэтому встал, Энни поднялась вместе с ним: пусть она и была чертовски сонная, уборку никто не отменял. Ни вчера, ни на неделе женщине не представилась возможность навести порядок, так что вся надежда была на сегодняшнее утро. Приняв водные процедуры и позавтракав, Энни взяла тряпку и уже собралась её намочить, как появился Эрен, вызываясь помочь, и протирание пыли досталось ему. — С чего это ты решил мне помочь? — с подозрением спросила Энни — муж редко вызывался помочь в уборке. В последнее время она занималась ею ещё до возвращения Эрена с работы, отчего мужчина и не замечал, что в доме становится значительно чище. — Не хочу, чтобы ты устала до вечера. — Мужчина выжимал воду из тряпки, кожей чувствуя взгляд жены, так и твердивший: «Не выжми всю воду, а то только размажешь грязь». — Ты не думаешь, что три раза подряд — это как-то слишком для супругов нашего возраста? — Я же просто забочусь, — усмехнулся Йегер, складывая тряпку. — А говорят, мужчины думают только об одном. — Я… — Энни отвела взгляд. — Не была до конца честна с тобой. — О Боже, нет, — наигранно испугался Эрен, обходя жену. — И, Эрен, — окликнула она вслед, — если ты оставишь пыль в углах, я замечу. В тот момент мужчина принялся активно тереть в углу полки. Энни по-доброму усмехнулась на его реакцию и пошла за пылесосом, не доверив мужику хозяйственную технику, при этом стараясь не вспоминать угробленный принтер.***
Супруги еле успели закончить все дела к вечеру. После уборки им предстояло приготовление еды. С большей частью они управились, но вот рыбе ещё предстояло постоять в духовке какое-то время. Она так и не успела дойти, когда в дверь позвонили. Энни открыла, пропуская Армина в квартиру. Эрен всегда трепетно относился к другу, любовь к коему разделила и Энни, но каково было удивление последней, когда вслед за ним зашла та самая женщина, что застукала их с мужем, а позже отчитала за принтер. Они долго смотрели друг на друга, не веря в происходящее. Как тесен мир. Армин представил её как Микасу Аккерман. Супруги переглянулись — фамилия как у начальника Эрена, хотя тот никогда не рассказывал о своих родственниках. Эрен мог бы спросить — всё-таки эта женщина стала его гостем, и он имел полное право без зазрения совести поднять данную тему. — Извини, что была груба тогда, — начала Микаса, когда дети с разбегу накинулись на Армина, а Эрен пошёл его спасать, оставив женщин наедине. Энни лишь дёрнула плечом, показывая своё безразличие к той ситуации. — А ты не особо разговорчива. И всё же разреши объясниться. — Энни чуть не выпалила: «Запрещаю», но всё же дала гостье слово. — Это как в случае с врачами в бесплатной поликлинике — когда они «оправдывают» своё грубо отношение с пациентами от самого порога их кабинета тем, что «человеколюбия на всех не хватает» из-за тех, кто уже нагрубил им до твоего прихода, разозлив работника. Так и тут: по большей части меня вызывают на самые тупые случаи, типа зажёванной принтером бумаги, когда её можно просто обратно вытащить или в очень редких случаях снять заднюю панель. Люди совершенно не хотят пользоваться своими силами, ведь это их работа. И так весь день мотаешься по этажам и отделам. Только присядешь, как очередной вызов. Я не говорю, что мне не нравится моя работа, особенно когда появляется действительно трудный случай, над которым приходится попотеть, но, как и в истории с мед. персоналом, человеколюбия на всех не хватает. Не получив ответа, Микаса махнула рукой — будет ещё распинаться. Эта женщина напрягала её, Аккерман не хотела находиться с ней наедине, поэтому спросила, где уборная и отправилась в указанном направлении — «прямо по коридору и последняя дверь налево». В коридоре её боковое зрение засекло нечто смутно знакомое в спальне, дверь которой была полностью открыта, будто зазывая к себе «жертву». Не удержавшись, Микаса заглянула в комнату и встала напротив того, что привлекло её внимание. — Наверное, тяжело носиться по всему офису, имея топографический кретинизм. — Энни возникла у неё за спиной. — Занавески, — усмехнулась Микаса, не оборачиваясь. — Помню, как лет пять назад сражалась за похожие с одной низкорослой белобрысой су… И тут она вспомнила лицо той женщины. Медленно развернувшись, Аккерман настороженно наблюдала, как лицо Энни сереет. Атмосфера между ними значительно накалялась, казалось, стоит проскочить случайной искре, как здесь всё взлетит на воздух. — Какая прекрасная память, — выдавила Энни. — Это свойственно всем технарям? — А Вы, значит… — Внезапно Микаса перешла на уважительную форму обращения. — Закончила юридический. — …Гуманитарий. Женщины не сдвинулись и больше ничего не сказали, но вокруг них полетели молнии, а над головами сгустились зловещие тучи. Наверное, они бы высосали все жизненные соки друг из друга взглядом, если бы не Эрен, который беззаботно сообщил жене, что духовка пропищала — он, как медик, даже не почувствовал накала между женщинами, когда у Армина в соседней комнате волосы дыбом встали. С благодарностью во взгляде Микаса подбежала к мужчине, развернула его и, положив руки на плечи, толкнула в сторону коридора. — Как хорошо, что Вы пришли! — сказала она у самого уха Эрена. — Иначе драки было бы не миновать, а мне нельзя — у меня «условка». — Не трогайте меня! — запаниковал Эрен и сбросил руки женщины со своих плеч. — Почему? — Я мужчина. — И что? — А вдруг это заразно?! — Подождите! — Микаса сложила руку «пистолетиком» и направила длинные ногти с отменным маникюром, покрытые чёрным лаком, параллельно зрачку мужчины, ставя Йегера на место и обращая на себя его внимание. — Почему нельзя? — Ну я мужчина — меня нельзя трогать. — Вы посмотрите какой раритет! — съязвила Аккерман, ставя руки в боки. — А ещё я красивый… — Были лет тридцать назад. Она вспомнила, с какой целью вообще отправилась в этом направлении и, сообщив, что вообще-то шла в другое место, отправилась дальше по коридору, огибая Энни, и теперь повернув точно налево. Эрен поражался наглости этой женщины. С недоуменным видом провожая Микасу глазами, он остановился на жене, которая не сверлила его грозным взглядом, а тоскливо смотрела на свои ногти. Подойдя к ней, Йегер отметил плачевное состояние её маникюра: неровные края, ногти кусками оторваны, то образуя острый выступ, то углубляясь до самого пальца — он помнил, как вчера в некоторых местах они кровоточили. Все труды прошли даром после звонка начальника. Энни не из тех, кто сразу бросается в крайности, только подобные ситуации преследуют её года. Ни у кого не хватит сил терпеть столько. — Сходи завтра после работы. Уж на один-то вечер можешь переложить домашние обязанности на меня. Прокрутив в голове все недавние события, Эрен ожидал услышать от жены язвительные заявления о его безответственности. Вопреки этому Энни подняла голову, сначала посмотрела на него, потом отвела глаза — её взгляд был настолько затуманен и отдалён, что по телу мужчины пробежали мурашки. Она ничего не произносила, обдумывала что-то. Затем, кивнув своим мыслям, обратилась к мужу: — Не напивайся сегодня — мне нужно с тобой поговорить. — Пф, да когда я напивался? — Эрен пытался казаться беззаботным, когда его душа разваливалась на части. Слишком рано — это не входило в его планы!.. Но Энни будто не слышала его. — Вообще не пей сегодня. — Ну палку-то не перегибай, — обиженно крикнул Йегер вслед. Когда Энни скрылась из виду, Эрен облокотился о стену. Он не готов. Не признаться, а увидеть её реакцию. Сломать ей жизнь. Ему хотелось просто рухнуть от бессилия. Сердце бешено колотилось, как маленькая птичка, загнанная в клетку; во рту собирался неприятный кислый привкус — снова ему тошно от самого себя. Да и как он мог позволить себе забыться? — Та ещё запара? — спросил подошедший Армин, услышав последний диалог супругов. — Которая вскоре ждёт и тебя, — усмехнулся Эрен. — Я так понимаю, ты наконец-то решил жениться? — С чего ты взял? — А разве вы с ней не… — Считаешь, что дружбы между мужчиной и женщиной не бывает? — Я так в пятнадцать пытался подружиться с девушкой. — И? — Теперь я женат на ней. — Если ты в какой-то момент оступился — это не значит, что я наступлю на твои грабли. — Какие грабли? — поинтересовалась внезапно появившаяся за спиной Микаса. — Мужской юмор, — ответил Эрен, чувствуя, как его друг напрягся — всё-таки Армин не хотел обижать женщину своей позицией по поводу браков. Хотя Йегер считал, что эту крепость вообще ничего не возьмёт. Не успела она открыть рта, как Энни позвала всех к столу. Мужчины заметно расслабились. В компании со вкусной едой всяко будет приподнятое настроение. А положительные эмоции — то, чего Эрену в последнее время критически не хватает. Начав трапезу, взрослые обсуждали забавные случаи с работы, из повседневной жизни, вспоминали прошлое; дети ковырялись у себя в тарелках, не в состоянии вклиниться в разговор. По столу ходили смешки, подколки, разговор не унимался ни на секунду. Энни наклонилась к мужу и сообщила ему, что звонит его мобильный телефон. Покинув застолье, Эрен направился в другую комнату, где и лежал телефон, однако не успел дойти буквально пару шагов, как звонок отменили. Именно отменили — мужчина был более чем уверен в этом. Прямых доказательств, конечно, не было, но внутреннее чувство не оставляло сомнений. Посмотрев журнал звонков, Эрен не удивился, увидев последний пропущенный звонок подписанный именем его любовника. Он набрал номер обратно, но Леви тут же сбросил звонок. Да неужели. Эрен снова набрал и снова получил отказ. Ведомый интуицией, он подлетел к окну. Тогда их взгляды встретились. Они держали зрительный контакт, не веря, что это действительно происходит. Мир вокруг будто исчез, пропала повседневная суета, мелочные радости жизни. Эрен смотрел в лицо любовника, и его чувства вставали по полочкам. Оказывается, всё было так очевидно. И почему осознание пришло именно в этот момент? Почему он переживал всё это время? Внезапный прилив чувств взбудоражил сердце, и то затрепетало с такой силой, что стало тяжело дышать. Клетка открылась. Леви вздрогнул и скрылся в ветвях дерева. Эрен бросился на кухню, мысленно умоляя любовника не уходить. Сообщив всем, что к нему пришёл коллега по какому-то вопросу, мужчина тут же рванул с места. Присутствующие не акцентировали на этом внимание, продолжая говорить о своём, кроме Армина, который с подозрением посмотрел вслед другу. В квартире Йегеров было запрещено курить, поэтому единственным местом для здешних курильщиков оставался подъезд, куда Армин и отлучился. Выбежав из дома, Эрен бросился к дереву, под которым скрылся Леви. И, о счастье, он был всё ещё там, переступая с ноги на ногу и не находя себе места. — Я помню, помню, что у нас был уговор — не приходить к дому, особенно без предупреждения! — выпалил Леви, когда Эрен подбежал к нему. — К чёрту уговоры! Он рывком притянул любовника и впился в его губы поцелуем. Наблюдавшему из подъезда Армину, открылась картина настоящей драмы. Два несчастных возлюбленных, что так отчаянно тянутся друг к другу, но по каким-то причинам не могут быть вместе. Подобно Ромео и Джульетте. Сливаясь в самозабвенном поцелуе, отдавая всего себя любимому, лишь бы поддержать его, совершенно не думая о себе. Душераздирающе. Не выдержав, Армин потянулся за второй сигаретой, продолжая наблюдать за любовниками. Они разорвали поцелуй и теперь просто стояли в обнимку, ничего не говоря, смотрели друг на друга, изредка заглядывая в лицо один другому. Когда же Эрен отпустил любовника и зашёл в подъезд, Армин докуривал уже третью сигарету. — Во что же ты влез, Эрен?.. Он не требовал моментального ответа и больше ничего не спрашивал. Вместе давние друзья вернулись в квартиру, не проронив ни слова. Армин не давил на друга презрительным, недовольным взглядом — он сочувствовал, ведь прекрасно видел, в каких трепетных отношениях состоят мужчины. И понимал, что это что-то не поддающееся контролю — такого нельзя достичь намеренно. На кухне остались только Микаса и Энни — дети уже сидели в своей комнате. Они открыли бутылку вина, остаток которого ещё покоился на дне их бокалов, и устроили соревнование по армрестлингу. В глазах обеих читалось желание убить соперницу. Увидев это, Армин предложил не мешать им и переместиться в свободную комнату. Когда мужчины устроились в зале, Эрен ожидал шквал вопросов от Армина, но их не последовало. Наоборот, он начал рассказывать о Микасе. Она выросла в семье с пуританским воспитанием. И, как это бывает у подростков, чем больше им запрещаешь, тем сильнее их желание нарушать. В юношеские годы с Микасой случалось… всякое: драки, вандализм, проблемы с алкоголем — многое из того, что приносило ей проблемы с законом. Каким-то чудом ей удалось частично выкарабкаться из того мира, той среды и пробиться в общество. Частично. Одна её часть выросла и стала той женщиной, которая предстаёт перед людьми в обычное время, другая — так и осталась тем подростком, жаждущим бунта. Нет, это не раздвоение личности — ей будто не за кого зацепиться, и она не может определиться с тем, кем же действительно является, какова её цель, на что тратить свои способности. И всё же Эрен не понимал причину, из-за которой Армин держится этой женщины. Жалеет ли её или заинтересован в ней? Их, этих причин, может быть бессчётное множество, а может не быть и ни одной. И ведь зачем-то он их познакомил. Какую загадку ты предлагаешь? Поразмышлять над этим ему не дали: дверь в зал открылась, и Микаса поинтересовалась, не пора ли им домой, на что Армин ответил утвердительно. Проводив гостей, супруги вернулись на кухню, не проронив ни слова. Эрен сел за стол, ожидая моментального допроса, однако Энни принялась собирать посуду со стола и переносить её в раковину. Чувствовалось, как она нервничает. Эрен не стал подгонять жену, понимая, что сам не готов к этому разговору. Слишком рано. Её понедельник в любом случае был обречён, но так ли виноват Эрен, если хотел дать ей больше времени беззаботного незнания, оттянуть болезнетворный момент? Кому? Энни резко оторвалась от посуды и выпрямилась, собирая последние капли решимости, чтобы заговорить. Она даже не помнит, когда в последний раз настолько сильно нервничала и нервничала ли так вообще. — Все эти годы я старалась не лезть в твои дела, которыми ты со мной не делился, — наконец начала Энни, опираясь руками о стол. — Но, видя твоё состояние, я не могу оставаться в стороне и просто наблюдать, как ты терзаешь себя. Эрен… Что я должна знать? Ну вот оно. Слишком рано. Время пришло. Слишком рано. Эрен не знал, с чего начать. Слишком рано. Издалека… Слишком рано. Или сразу прыгнуть с места в карьер. Слишком рано! — Я изменил тебе! — на одном дыхании выпалил Эрен. От столь резкого ответа у Энни дёрнулся глаз, но она нисколько не удивилась услышанному — она знала. Не хотела верить, но знала. Женщина медленно опустилась на стул, продолжая слушать своего мужа. — Впервые мы увиделись год назад. Его поставили на должность нашего начальника. С того раза, как наши взгляды пересеклись, между нами установилась особая связь. — Как же банально это звучит! — Которая становилась всё прочнее и подобно тросу тянула нас в неведомом направлении… Я всегда любил тебя и детей — меня тянуло к семье, но в какой-то момент он стал очень важен для меня. Слишком сильно. И я не смог устоять, не смог сдержать себя. Я люблю тебя, но и его я люблю… С каждым его словом внутри Энни что-то сворачивалось, казалось, её сейчас наизнанку вывернет. Она видела, как он запутался, в каком отчаянии находится, как боится рассказывать, но уже не может молчать. Теперь всё вставало на свои места, последние части пазла заполняли «дыры», образуя единую картину. Теперь Энни понимала причину странного поведения Эрена. Он продолжал говорить: о чувствах, о событиях, о нём, об их жизни — в которой нет её. Энни поднялась и подошла к мужу, в его глазах читалась мольба: злись, кричи, ударь, заплачь — чувствуй. Но в глазах Энни стояла пустота, которую, казалось, нельзя заполнить. Она обняла дорогого, близкого ей человека и прижала к груди. Эрен закрыл глаза и по-детски зацепился за талию жены, как испугавшийся ребёнок хватается за родителя в надежде, что тот закроет от опасности. Он не хотел терять её, и Энни это чувствовала. — Пойдём спать, — тихо сказала женщина после долгого молчания.