Осколки

Снейп шёл с такой скоростью, при которой окружающие предметы проносятся одним сплошным смазанным пятном, и думал лишь о том, что сейчас возьмёт несколько галеонов и пойдёт снимать накопившийся стресс в бар Аберфорта. А завтра он изловит мисс Грейнджер и заставит её передумать. Неважно, какими способами. Терять профессорское звание и мизерную прибавку к окладу он не собирался. В стремительном яростном движении не замечалось ничто и никто: стены, портреты, вековые скульптуры, рыцари в латах и мальчик. Он прошёл бы мимо, если бы тот не окликнул его. — Профессор Снейп! — позвал Кастор. Снейп резко обернулся, и в его взгляде читалась такая гремучая помесь раздражения, нетерпения и ярости, что порученец решил не медлить и пробормотал на одном дыхании быстро-быстро: — Я нашёл мисс Грейнджер у озера, пятнадцать минут назад, но она, скорее всего, уже ушла. — Благодарю, мистер Адамс, вы свободны. Выполнивший задание студент свернул к гостиной Слизерина, а Снейп — в свой кабинет. Он снял с вешалки осеннее пальто и направился к западному выходу из замка, откуда каменистая тропа вела прямо к озеру. Над Хоглейком уже заходило солнце. К берегу прилегал негустой перелесок с ивами и осинами, верхушки которых покачивал слабый ветер. Гермиона должна была быть где-то там. Он шёл так быстро, что редкие порывы ветра, задувавшего в лицо, казались сильнее, чем были на самом деле, и сквозь них слышалось собственное даже не дыхание, а громкое рваное сопение, похожее на то, как дышит разъярённый зверь. «Так. Успокойся». Вдох-выдох. Медленно. Вдох-выдох. Ещё раз. Вдох-выдох. И ещё десять длинных, глубоких. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох-выдох… Из-за вечерней дымки, охваченный мягким закатным светом, проступал силуэт. Это точно была она: тонкая, маленькая, издали ещё более хрупкая. Волосы убраны в спутавшийся хвост, завитушки торчат в разные стороны, игриво золотятся на солнце, приподнятые массивным вязаным шарфом. Худая спина обтянута серым пальто. Спина, к которой хочется прильнуть сзади, спина, в которую хочется послать Круцио. Спина, которая отправила к чертям все вдохи-выдохи, а вместе с ними — и самообладание Снейпа. *** Зима в этом году запаздывала, декабрь выдался аномально тёплым. Деревья сбрасывать листву не торопились, а солнце светило каждый день, нагревая сухую землю и желтовато-красный ковёр травы с застрявшими в нём редкими листьями, под которыми копошились муравьи. Прилетевшие зимовать синицы растерянно блуждали с ветки на ветку, явно не понимая, что происходит с погодой. Гермиона наблюдала за тем, как огненная сфера, обжигая небо розовато-оранжевыми полосами, уползает за горизонт. Она весь день старалась не попадаться Снейпу на глаза, надеясь, что ситуация разрешится миром, и уже завтра придёт утвердительный ответ от Макгонагалл о том, что профессор подписал бумаги, тем самым освобождая от своих занятий. Она подняла валявшуюся под ногами ветку и повертела её в руках. Улыбнулась. Она любила так делать в детстве, когда гуляла с мамой и папой по лесу — подбирала с земли ветку и представляла, что это волшебная палочка. Кто бы знал… Она решила прогуляться вдоль озера сразу после ужина, и ноги сами вывели её к небольшой полянке, где они с Гарри и Роном в тёплую погоду любили сидеть и обсуждать очередной план победы над Волдемортом, или готовиться к занятиям, или просто болтать ни о чём. Однажды Рон притащил сюда полные карманы сладостей, а потом у всех троих болели животы, а в другой раз Гарри мирил здесь её и Рона, когда они поссорились из-за Крама. Воспоминания о прошлом были такими же влажными и мягкими, как прильнувший к земле вереск. Те времена казались безвозвратно утерянными, и от этого ощущения болезненно сжималось сердце. Куда всё ушло? Где эта река времён, в которую утекли их прежние дни, прежние жизни? Покажите её! Гермиона твёрдо решила бороться с забвением: она пообещала себе, что в следующие выходные затащит мальчишек на эту полянку, и они снова будут болтать ни о чём, как в старые добрые… Она услышала шаги. Не поворачиваясь, на слух определила, кому они принадлежали — так властно вышагивать мог только один человек. — Долго вы собираетесь бегать от меня, мисс Грейнджер? Его холодный голос ударил в спину ознобом, вызывая мурашки, и она сжалась, обняв себя за локти, чтобы стало теплее. Тон слов был спокойным, но она чувствовала, какие звери таятся за этой невозмутимостью. И снова страх забился в груди, почти первобытный, который она уже устала испытывать и анализировать. Ну чего, чего она боялась? Снейпа? Вот уж нет! Она знала, что он не посмеет сделать ничего противозаконного. Тогда что? Почему дрожала, как испуганный кролик, когда он оказывался рядом? Почему не могла хотя бы раз ответить ему достойно, с напором, как отвечала Забини, или Малфою, или любому, кто пытался её задеть; почему не могла накричать, отчитать его, как сотни раз отчитывала Гарри или Рона. А потом… мысль, чёткая и яркая, врезалась в голову и ослепила так, что она закрыла глаза. «Потому, что он — мой преподаватель». Вот он — барьер, за который она не могла переступить. Не дождавшись ответа, Снейп снова заговорил: — Скажите, пожалуйста, в какой из прикроватных тумбочек вы сегодня оставили свои мозги? Вопрос своей неожиданностью выбил из головы все мысли и заставил Гермиону повернуться и открыть рот в немом вопросе. Глаза встретились с его глазами и… вот оно. Снова. Он стоит, презрительно кривя губы, руки убраны в карманы так, что выглядывают одни большие пальцы. Вся его поза откровенно намекает на превосходство. А она не видит ни надменного взгляда, ни презрительной ухмылки. Она видит только эти чёрные глаза и чувствует, как сердце трепыхается о рёбра. «Это ничего… это пройдёт. Это не навечно». Снейп внимательно наблюдал за ней. — Я выражусь точнее, — сказал он сердито, — о чём вы думали, когда шли к Макгонагалл катать на меня жалобу? Или вы решили, что я подпишу документ, лишающий меня звания профессора? — Звания профессора? — переспросила она, задумываясь, припоминая свой разговор с Макгонагалл. Директор сказала ей, что попытается разрешить ситуацию, но не раскрыла, каким образом. — Так я и думал. Абсолютное неведение! — Объясните же! — попросила она. — Да вы хоть понимаете, что из-за вашего доноса меня могут уволить? — угрожающе процедил Снейп, вынимая руки из карманов и подходя ближе, настолько, что она могла бы дотронуться до жёсткого воротника его пальто, если бы протянула руку. Видит Мерлин, она не желала его увольнения, вообще не хотела как-либо мстить ему. Но внутренний барьер начал рушиться, неспешно, по кирпичику, и ей страшно захотелось увидеть его лицо, после того, как она совершенно спокойным голосом скажет: — Почему меня должно это волновать? Его глаза опасно сверкнули. Ноздри раздувались, втягивая холодный воздух, которого он вбирал так много, что пальто становилось тесным в груди, и пуговицы грозились выскочить из петель. Так, наверное, дышит хищник, перед тем, как наброситься. Но через несколько мгновений — непрошибаемая маска, и ни следа от былых эмоций. — Потому что Макгонагалл не верит в вашу историю. Ни на йоту. А я не подпишу. Следовательно, нас с вами, мисс Грейнджер, ждёт разбирательство с участием Совета попечителей, на котором, скорее всего, вскроются наши… к-хм, — он скривил губы, — необычные отношения. — Вы им расскажете?! — потрясённо воскликнула она. — Разумеется, нет. Мне не с руки портить свою репутацию, — он намеренно уставился куда-то в сторону, — из-за какой-то интрижки. Но они всё равно узнают. Он перевёл взгляд на вспыхнувшее негодованием лицо. — Из-за интрижки? — её щёки пылали от возмущения. — Да, мисс Грейнджер, — равнодушно ответил Снейп. — Отзовите свою жалобу, иначе Совет узнает о вашем непристойном поведении, и, по всем правилам, вы будете исключены из Хогвартса. — О МОЁМ непристойном поведении?! — вскричала она, наступая. — О вашем, — невозмутимо отвечал он, тоже делая шаг к ней. Она замерла в нерешительности, не понимая, что ещё можно ему ответить. Его наглость и непробиваемое упрямство ставили в тупик. Она отвела взгляд от сверлящих её чёрных глаз и посмотрела на морщинистый ствол ивы, с проплешинами мха, по которым полз муравей. Он тащил соломинку, весившую, наверное, втрое больше него, и Мерлин знает, зачем ему была нужна эта ноша, но то упорство, с которым он карабкался вверх, не сдаваясь, не останавливаясь ни на секунду, чтобы передохнуть, пробудило в Гермионе какую-то внутреннюю силу, которая окончательно уничтожила барьер «Преподаватель-студентка». И стало так легко, что слова сами вырвались: — А что насчёт вашего поведения, профессор Снейп? Это… это вы соблазнили меня, вы воспользовались мной! — произнесла она, глядя на него, как на равного. Не как на преподавателя. Как на мужчину. — Не прикидывайтесь невинной овечкой, мисс Грейнджер. Если бы вы не строили мне глазки на лекциях, я бы и шагу не сделал. Прямо и бескомпромиссно. Но он был прав. Она первая воспылала к нему чувствами. И чем, кроме оскорблений, Гермиона могла возразить ему на это? Как вообще можно спорить с человеком, который умеет любой твой аргумент обернуть против тебя? — Вы самый гнусный, самый мерзкий человек, которого я знаю, — она говорила тихо, глаза пристально смотрели на него, голос дрожал. — Вы мне отвратительны. Эти слова произвели совсем не тот эффект, которого она ожидала. На губах профессора заиграла самоуверенная ухмылочка. — Мисс Грейнджер, позвольте спросить… — он сделал многозначительную паузу. «Непрошибаемый человек! Просто… Сухарь!» Продолжать разговор показалось бессмысленным, и она уже собралась уйти, не дав ему договорить, но то, что он сказал далее, заставило замереть на месте с раскрытым от удивления и негодования ртом. — Когда вы жались ко мне своей аппетитной задницей на глазах у всех, вы тоже испытывали отвращение? От потрясения она забыла, как дышать, а он наклонился к ней и над самым ухом произнёс, отчётливо, медленно, проговаривая каждое слово, будто наслаждаясь вкусом и звуком: — Или когда я трахал тебя на своём столе, а ты выкрикивала моё имя и стонала, как последняя… Гермиона резко отстранилась от него. А в следующую секунду — Снейп даже не успел среагировать — раздался оглушительный хлопок от соприкосновения кожи с кожей, и его пальцы инстинктивно прижались к пылающей правой стороне лица, где мгновение назад была её ладонь. В ушах звенел звук пощёчины. Он, не отрываясь, смотрел на неё, пока его рука сползала вниз, обнажая некрасивое красное пятно. Всё замерло. Притихли копошившиеся неподалёку кроты, белки попрятались в дупла, синицы, стиснув клювы, застыли на ветках и с тревогой уставились своими маленькими глазками на две человеческие фигуры, стоявшие друг напротив друга посреди надвигающейся тьмы. Солнце давно зашло, и небо тяжёлыми тучами нависало над лесом. Ветер внезапно умолк, словно сама природа приглушила звуки, чтобы посмотреть на продолжение развернувшейся сцены; чтобы не пропустить ни одного слова, ни одного взгляда. Тягучая, давящая тишина. И только громкое дыхание — его и её — в этом избыточном, гнетущем напряжении, заполнившем каждый кубометр пространства. Снейп пребывал в каком-то оцепенении, будто проделывал в уме сложные операции, призванные преодолеть когнитивный диссонанс от того, что произошло. Её поведение было непонятно ему, а он не любил, когда кто-то или что-то оставалось непонятным. Дело не в том, что это была пощёчина, дело в том, что это — пощёчина от Гермионы Грейнджер. Ни одна женщина до неё не осмеливалась поднять на него руку. И самое странное, что ему не хотелось наказать, отомстить ей чем-нибудь. Холод, обжигающий правую сторону лица, вовсе не вызывал злость, вместо неё — острое ощущение правильности происходящего, словно на его внутреннем, сломанном компасе справедливости задёргалась стрелка, показывая — «заслужил». А с внутренним компасом он спорить не мог. Просто… знал, что не прав. Когда произнёс все эти слова: и те, что были между ними, и те, другие… Он не собирался говорить гадости, когда шёл сюда. Но, видит Мерлин, рядом с ней он контролировал себя намного хуже, чем с кем бы то ни было. А когда она показала своё равнодушие, внутри что-то взорвалось. Как тогда, много лет назад, когда он в порыве злости выкрикнул: «Грязнокровка!», а потом захотелось побежать следом, извиниться, но он почему-то этого не сделал. Так некстати вспомнились слова Макгонагалл: «И где именно вы перегнули ту самую палку, Северус?» «Много где. И не один раз», — мысленно ответил ей Снейп. Ему вдруг захотелось что-то сказать, чтобы… «Чтобы что? Уж не извиняться ли ты вздумал? Перед студенткой? Опомнись!» В любом случае, это уже не поможет. Он раздражённо выдохнул и на мгновение прикрыл глаза, когда раздавшийся вдруг среди всей этой тишины голос вырвал его из раздумий. — О той ночи с тобой я жалею до сих пор, — слова дрожали, неконтролируемо соскальзывая с языка, а на глазах выступали слёзы. Ей уже было всё равно. Что он подумает, что скажет, что сделает. Он ничего не ответил, молча смотрел на неё. — Мне казалось, что я могу понять тебя… и твоё одиночество. Мне хотелось стать ближе… даже не знаю, зачем. Наверное, я поддалась чувству жалости. Но я ошиблась, — горькая усмешка слетела с губ. — Тебе ведь никто не нужен, а твоё одиночество не более, чем маска, за которой я не смогла разглядеть главного. Ты — эгоист. Ты самый настоящий эгоист, Северус Снейп. Высокомерный, заносчивый гордец! И ни одна женщина никогда не будет с тобой счастлива! — Довольно, мисс Грейнджер, — прервал её Снейп. Он и сам не понимал, что в нём происходит. Что-то тяжело ворочалось, вызывая болезненные спазмы в груди. Что-то, похожее на чувство вины или сродни ему. — То, что я полюбила тебя, было самой большой ошибкой в моей жизни. Она увидела, как непроизвольно приоткрылся его рот, совсем слегка, а продольная морщина на лбу стала глубже. Снейп, наверное, и сам не заметил или забыл надеть привычную маску — так и стоял с этим глупым удивлением на лице. — Ты же презираешь весь мир. Ты постоянно сравниваешь и сверяешь ум и способности других со своими, словно боишься, что кто-то окажется лучше тебя. Но они и так лучше — все те, кого ты унижаешь на своих занятиях — они достойнее тебя. Потому что в них есть доброта, чуткость, человечность. Что есть в тебе, кроме твоего хвалёного ума и высокомерия? Любить ты не умеешь. Поэтому пытаешься подчинить и растоптать. Я зря старалась найти в тебе хоть что-то хорошее. Твоя душа уродлива. Ты злобный, пустой и чёрствый. — Довольно! Хватит! — взревел Снейп, одним броском подскочив к ней и сжав в руках хрупкие плечи. Глаза впивались в глаза, смотрели бешено. Грудь тяжело вздымалась. Он произнёс, цедя каждое слово: — Наш разговор окончен, мисс Грейнджер. Резко разжал пальцы, выпустив её, развернулся и направился в сторону замка. Она задумчиво смотрела на удаляющуюся в полумрак фигуру, гладя ладонями побаливающие места, где мгновение назад были его сильные руки. Пришло облегчение, словно с души свалился огромный булыжник, который придавливал своей тяжестью все последние дни. Она прикрыла глаза и втянула носом влажный прохладный воздух. «Кажется, будет лить всю ночь», — подумала она, глядя на массивную, расползающуюся по небу тучу, а потом вновь посмотрела на почти слившуюся с темнотой спину и еле слышно пробормотала: — Не такой уж ты и непрошибаемый, Северус Снейп.