Девушка из Бруклина

      Салли решила не идти со мной, тем более она пришла в «Candy» со своим давним другом, и он вызвался ее проводить до Клара-стрит, поэтому мы с Джеральдом вышли вдвоем на улицу.       На город давно опустились сумерки, мягко укрывая синим покрывалом. В охладевшем к вечеру воздухе жужжали, пищали, гудели, скрипели, звенели насекомые. В городе их всегда было немного, но сегодня они будто проснулись после долгого жаркого дня. На небе сияли мириады звезд, и я постоянно посматривала на них, словно не хотела глядеть на Джеральда. Не знаю, почему я это делала, наверное, ощущала некое смущение. Одно дело — танцевать с парнем на глазах у всех, а другое — идти с ним по полупустой улице. Годы проживания в Бруклине научили меня некоторой осторожности, да и все же с мужчинами никогда не бывает просто.       Джеральд набросил мне на плечи свою кожаную куртку. Я вопросительно посмотрела на него и поинтересовалась, не холодно ли ему будет. Глупый вопрос, потому что на улице было прохладно, но вовсе не холодно.       — Все хорошо, — ответил он, пытаясь взять меня за руку, но я отошла от него на полшага назад. Он никак не воспринял это, словно понимая, почему мне не нравится эта фамильярность.       — Давно поешь? — спросила я, понимая, что надо как-то вести беседу, чтобы мы не шли в тишине, которую будут нарушать лишь звуки шумного города, затихающего после долго дня.       — Может быть, где-то год. — Джеральд бросил на меня внимательный взгляд. — Для меня все это хобби, которое совсем ничего не значит, я мечтаю совсем о другом, а не о большой сцене.       — О чем же? — От его куртки приятно пахло мужским потом, смешанным с недорогим одеколоном. Как бы сказала maman, это вульгарный запах, но почему-то мне нравилось, как этот пряный аромат наполнял мои легкие.       — Хочу жениться на девушке-эмигрантке, основать свою строительную фирму и застроить Бруклин новыми домами. — Он широко улыбнулся мне. Завораживающая улыбка показалась такой родной, что мое сердце радостно сжалось.       Я понимала, что он не американец, что совсем не принадлежит к нью-йоркской элите, но он мог стать тем, кем хотел. Все зависело только от него самого. Только он сам мог творить свою судьбу, и я позавидовала его свободе, будто у меня сейчас ее совсем не было.       — Хорошая мечта, — пробормотала я, глядя себе под ноги. — Ты ведь не отсюда…       — Я из Корка. — Джеральд подошел к стене коричневого, старого, обветшалого дома и, прислонившись к ней спиной, посмотрел на меня очень странно. — Это находится в Ирландии.       Папа всегда отмечал, что нет ничего хуже эмигрантов из Ирландии, которые наводнили Америку. Они появились еще в прошлом веке, когда в их стране были картофельные неурожаи — в поисках лучшей жизни многие жители Ирландии отправились через океан, в далекую Америку. Кого-то наша страна приняла, а кто-то умирал в нищете, потому что не смог отвоевать свое место под солнцем. Наверное, за то, что ирландцев можно было встретить везде, папа и не любил их, а может быть, и за то, что они брались за любую работу и для коренных американцев не оставалось рабочих мест.       Из-за этих слов отца я настороженно отнеслась к Джеральду, хотя все это предрассудки, которые не имеют ничего общего с реальностью. В соседнем с моим магазине работали две ирландки, с которыми мы часто обедали в перерыв, они рассказывали о трудностях своей жизни на Родине, и я прониклась к ним симпатией, понимая, что там, за океаном, их ждут семьи и они совсем не виноваты, что у них такая жизнь.       — Наверное, тяжело вдали от дома? — последовал мой очередной вопрос. Снова глупый, но он касался не только моего случайного спутника, но и меня самой: мне тоже было сложно вдали от дома, но пути назад уже давно не было — либо соглашаться с семьей, либо идти против ветра.       — Первое время было сложно, но я привык. А тебе тяжело без родных? — Он сделал шаг ко мне, но не дотрагивался, просто смотрел на меня, и в его голубых глазах читался интерес, но не такой, какой был у Джорджа. Тут было что-то совсем другое, что я никак не могла понять.       — У меня нет семьи, — соврала я, не испытывая никаких угрызений совести. — Мои родители умерли год тому назад, и я уехала из Чикаго сюда, потому что все было невыносимо.       — Сочувствую, — прошептал он, касаясь моей щеки.       — Ничего, сейчас уже намного лучше, — сказала я, слегка подаваясь навстречу.       — Я давно тебя искал. Все ждал, что ты зайдешь в какой-нибудь бар и я наконец-то узнаю твое полное имя, а не это безликое «Вив». — Он улыбнулся. — Теперь я знаю и бесконечно рад.       По-дурацки все это звучало и странно, но кто в нашем юном возрасте не склонен к романтике, глупостям и большим мечтам? Мне недавно исполнилось всего лишь двадцать два, Джеральд немного старше, само собой, мы немного наивны. Это нормально, кажется. Хотя мама сказала бы, что вовсе нет и что мне уже пора выйти замуж и родить ребенка, а не думать о чем-то несбыточном. Я же хотела немногого: только лишь чтобы меня услышали и не торопили с замужеством.       — Чему рад? — полушепотом спросила я, ощущая трепет в теле.       — Что ты здесь. — Джеральд замолчал, серьезно смотря на меня.       — Мне нужно уже домой, иначе у меня будут проблемы, — вдруг опомнилась я, увидев время на часах на фонарном столбе.       — Конечно.       Остальную дорогу до Клара-стрит мы рассуждали о всякой милой белиберде: кино, музыке, лете в городе. Мне было легко и просто с ним, но не хотелось загадывать далеко и решать, что с нами станет в дальнейшем. Что будет потом, покажет время.       — Погуляем завтра?       — Заходи за мной в восемь, я как раз буду дома. — Я сжала его руку. Быстро поцеловала в щеку и, не оглядываясь, побежала к входной двери.       Я не рассчитывала, что из этого знакомства выйдет что-то большее. Не хотела думать, что почти каждый день мы будем ходить на прогулки, снова говоря ни о чем. Я убеждала себя, что ничего такого странного не происходит: мы просто друзья. Но все кругом только и делали, что твердили, будто между мужчиной и женщиной не может быть никакой дружбы и это все миф, который придумали журналы и кино. Хотелось верить в то, что все вокруг заблуждались на этот счет, ибо мне хотелось, чтобы Джеральд был моим другом.       На следующей неделе после танцев в «Candy», направляясь из «Барточчи» домой, я и думать забыла о своих ожиданиях; иногда мне удавалось даже уверить себя, что думаю лишь о родном доме, о картинах домашней жизни на Манхэттене, о том, как мама по субботам делала маникюр, но после, словно резко очнувшись, я понимала: нет, голову наполняет пятничный вечер, парень, с которым познакомилась, с которым буду танцевать снова рок-н-ролл, зная, что под конец он проводит до дома на Клара-стрит.       Разобраться до конца в Джеральде я так и не смогла. Сегодня, например, когда он провожал меня до дома, я знала лишь то, что мне нравится танцевать, тесно прижавшись к нему, ощущая, как вибрации музыки наполняют тело; что с ним очень весело, особенно когда он в красках и картинках рассказывает про то, как чинил у кого-нибудь трубу. Однако не удивилась бы, окажись все рассказанное им не правдой, а просто шуткой, в которую Джеральд и правда обращал очень многое. В этом чувствовалось, что он очень просто относится к жизни и не делает из всего трагедию, продолжая мечтать и верить.       В доме миссис Клеманс только и было разговоров, что о моем кавалере-водопроводчике. Никто не верил, что Джеральд всего лишь мой друг. Девушки лишь смеялись, будто это какая-то шутка. На танцах я нарочно не стала знакомить его с кем-либо из них, а теперь, как только начался этот разговор про нашу дружбу, я жалела о том, что ничего про него не рассказывала, ибо это избавило бы от вопросов.       — Миссис Клеманс устроила мне настоящий допрос, — начал Джеральд, когда мы встретились в выходные, собираясь провести вместе полдня. — Она твоя тетя?       — Она моя домоправительница, — ответила я, бросая короткий взгляд на друга. — И что она хотела узнать?       — Так, ничего особенного, тот, кто приехал сюда, привык к этому. Но иногда это надоедает. Будто я ворую девушек, а потом их убиваю или делаю еще что-то плохое. — Он пожал плечами, засовывая руки в карманы черных брюк. — Не хочешь перекусить?       — В такую жару ничего не хочется, — пробормотала я, вспоминая разговор с Салли о том, что наверняка как-нибудь Джеральд пригласит меня на Кони-Айленд. А есть приходится мало, потому как в купальнике я буду смотреться весьма плохо.       Самое трудное было ложиться спать голодной. Девушки из пансиона постоянно подтрунивали над тем, что я называю Джеральда другом, а сама при этом стараюсь сидеть на диете. Припомнив все это, я решила, что все же стоит куда-нибудь сходить поесть:       — Может, мороженое?       — Это очень хорошая идея.       До ближайшего кафетерия пришлось долго идти, но когда мы пришли, то сразу же заказали огромную порцию мороженого с шоколадным соусом. Вредно для фигуры, зато очень вкусно. Мы не сидели с Джеральдом, как многие влюбленные пары, рядом друг с другом и обнимаясь. Нет, мы просто сидели друг напротив друга, смотрели в глаза, наслаждаясь тем, как холодное мороженое тает на языке.       — Надеюсь, завтра ты придешь посмотреть наше выступление? — В его голосе слышались жалостливые нотки, словно я могла отказать. Но за прошедшую неделю я ни разу не отказала ему и всегда ходила с ним на прогулки.       — Вот завтра у меня вряд ли получится. Мы с Салли работаем, цветные женщины приходят и по субботам. — Я слегка улыбнулась, словно моя улыбка должна была скрасить отказ.       — Жаль. — Он откинулся на спинку кресла, складывая руки на груди.       — Ты расстроен? — зачем-то спросила я.       — Нет. Все хорошо. — Но его угрюмый вид говорил об обратном. — Вивьен, не знаю, могу ли я у тебя спросить, — начал он осторожно. У меня почему-то перехватило дыхание, словно я догадывалась, что это за вопрос, и меня начала охватывать паника, потому что морально я была не готова к такому повороту.       — Да? — Мой голос дрожал.       — Мы мало общаемся, и все, что я спрошу у тебя, звучит очень глупо, но ты бы хотела быть не моей подругой, а девушкой? — Джеральд приблизился ко мне, заглядывая в глаза, словно желая найти в них правдивый ответ.       — Я не знаю, — ответила я, чувствуя, как все во мне противится, ибо он торопил меня, а я хотела наслаждаться тем, как медленно развивались наши отношения. — Мне надо подумать.       И это была чистая правда.