Невидимка

Серджо Советник вернулся не в лучшем расположении духа — даже дверь не запер, ворвался в кабинет и рухнул на кресло в тёмном углу. «Кресло для сраных дум», — как любит говорить Лларен Тирано. Уна волнуется за него — наверное, даже больше, чем все его друзья и родные, если те вообще были, — и пытается перенять его страдания всеми доступными силами. Кухня — единственное место, где она чувствует себя хозяйкой, но здесь Уна творит настоящую магию. Тесто уже настоялось, осталась начинка — маленькой кухарке подвластны любые, самые невероятные решения. Пусть серджо Тирано сколь угодно шутит о босмерских вкусах и поминает какое-то театральное представление про цирюльника — Уна не видит в том оскорбления. — Ци-рюль-ни-ка, — она вслух проговаривает малознакомое слово, как песню. Пироги отправляются на поднос ещё горячими, прямо из печи. Ей не хватает терпения, чтобы ждать. Уна одёргивает платье и, тихо шипя под нос проклятия, стряхивает муку с рукавов. «Ладно, — с грустью думает она, — он всё равно на меня не посмотрит». Но хочет выглядеть достойно. — Серджо, — тихо зовёт она слабым голосом и вздрагивает, когда тень в кресле резко поворачивается. Становится невыносимо душно, но жар от печи тут вовсе ни при чём. — Вот, возьмите, — наконец говорит она и краснеет, водружая поднос на маленький столик. Советник что-то невнятно мычит и откидывает голову на мягкую спинку кресла — снова не голоден, видимо, но Уна ему не верит. Она останавливается неподалёку и говорит снова: — Нельзя так убиваться, серджо. Вы сильнее, чем думаете сами. Я знаю. Прежде, чем Уне удаётся сбежать от позора, Кериан Индри мягко касается её запястья. Его пальцы холодны, но она будто бы не замечает. Уна готова делиться теплом; даже если он высосет из неё всю жизнь — всё равно не отступит. От этой шальной мысли идёт голова кругом. Оба молчат. Кажется, этот волшебный — и весьма неловкий — миг тянется вечность, но это далеко не так. Уне хочется, чтобы боги обратили их кожу в мрамор, скрывая расовые различия, хочется остаться на века статуей, о которых серджо любит рассказывать в излюбленной драматической манере. Под звук открывающейся двери они оживают — почти одновременно. Уна стыдливо прячет руки в карман фартука, когда зажигается свет в кабинете. — О, пирожочки! — Лларен устремляется к подносу и совершенно не замечает неловкости, застывшей в воздухе. — Уна, ты просто волшебница! — Дай и мне один, — наконец сдаётся Кериан, и его друг, подумав немного, нехотя передаёт поднос. — Только один. Я всё считаю. — Не беспокойтесь, серджо, — звонко говорит Уна. Глаза светятся счастьем, когда Советник пробует её стряпню. — Я сделаю ещё, сколько захотите! — О, ты даже не представляешь, сколько сэра Тирано может съесть, — ехидно замечает он, задумчиво глядя на надкусанный пирожок. — Боюсь, мы его не прокормим. Лларен весьма комично оправдывается, а Уна всё громче смеётся — за двоих. Нет, в камень она превращаться уже не хочет. Живой быть намного лучше. Когда она уходит, вслед доносится подозрительный голос Лларена: — Ей, Индри, у тебя рука в муке. Ты что… готовил? Я точно не отравлюсь? Уна спешит уйти и не оборачивается, чтобы посмотреть на выражение лица серджо Советника.