Невидимка

Морнхолд для Уны — город контрастов: он чересчур большой и шумный, но утонченный и современный; здесь магия, в которой она ничего не понимает, бьёт ключом, и свет, порождённый любовью строгой, но справедливой богини, пронизывает каждый булыжник, каждое сердце и заманивает в ловушку чудесами. За покупками она ходит на Великий Базар, где собираются торговцы со всех провинций, да и свободное время проводит там же. Словно огоньки перед пастью хищных рыб, о которых как-то рассказывал серджо советник, её привлекают цветастые вывески, фонарики, гирлянды и магические сгустки света, цепляющиеся будто бы за воздух. Ей не привыкать жить в каменных джунглях в атмосфере тихой ненависти, да и законы практически идентичны, но корни здесь чувствует только серджо советник. Даже Ратис, который периодически сопровождает Уну до Базара и помогает тащить тюки с овощами, тихо ворчит и угрюмо осматривается по сторонам, то и дело похлопывая по рукояти меча. Он никогда не говорит прямо, но она понимает, что мутсэра Ратис беспокоится за её безопасность: «глаза жеребёнка» всё так же выставляют Уну наивным несмышлёнышем. Ишрун прогулки по общественным местам недолюбливает, хотя для таверн делает исключение, будто хочет специально нарваться на неприятности. Первый и последний раз Уна идёт с ней за компанию с печальным итогом: хохоча, могучая орчанка приносит её домой на плече, чем вызывает настоящий фурор. Больше всех радуется, конечно, Лларен Тирано: — Кер, помнишь, мы с тобой надрались, а я ещё и не знал, что ребёнка спаиваю?.. Вот наш оленёнок по твоим стопам идёт! Серджо советник имеет задумчивый лик того, чья тайна позорным образом была раскрыта при лишних свидетелях, и Уне от этого становится только противнее. Она лежит в постели, силясь уснуть, но комната кружится в бешеном танце, пугая до даэдротиков, и, будто почувствовав её страдания, серджо советник передаёт с Ишрун, которую не обошёл разговор по душам, спасительное зелье. Утром она подаёт завтрак в обычное время и старается не дышать в сторону советника, а тот и бровью не ведёт, желает ей доброго утра и запирается в кабинете. Она не может работать спокойно, мечется, но вместо увольнения уже скоро получает повышение, которое первое время больше похоже на наказание. Новое жалование экономки кажется нескромно завышенным, и с непривычки ей трудно распоряжаться собственными доходами: так и манят деньги из кармана воздушные ткани, мягкие шёлковые, хлопковые и ситцевые — столько платьев можно сшить! Ведь новая должность обязывает Уну одеваться со вкусом — именно по ней судят о доме и о самом советнике. Трудно привыкнуть к переменам, к хлопотам и суете, которых не стало меньше, зато личной ответственности теперь куда больше. Порой она забывает, что больше не готовит для советника, а только руководит слугами, но всё равно ревностно пробует каждое блюдо первой и хранит рецепт его любимых рисовых пирожков, чтобы оставить между ними хоть что-то личное. Трудно привыкнуть к самой мысли, что малограмотная девушка из Валенвуда в принципе готова стать экономкой, и многие слуги глядят на неё волком, перешёптываются за спиной. Это обидно — ведь, по сути, она не перестала быть одной из них. Что же изменилось? Всего кажется слишком уж много для её хрупких плеч: гостей, забот, ежедневных бытовых катастроф, скандалов за закрытыми дверями и следов от сапог на дорогущем, подаренном госпожой Джашаной ковре. Последнее отчего-то становится последней каплей, и Уна, не зная, то ли закричать, то ли удариться в слёзы, устраивает первую в своей жизни выволочку поломойке. Теперь она понимает, что совершенно иначе смотрит на вещи; если что-то в этом доме важно для советника, то важно и для неё. Джашана вполне могла оказаться «той самой» женщиной, однако судьба снова оказалась к советнику немилостива. Даже Лларен Тирано, который со скепсисом отзывается о всех бывших пассиях своего друга, будто у него каждый разрыв — конец света, в этот раз хранит молчание. Они снова все вместе переживают удар, но на этот раз — серьёзную утрату, будто солнечный луч покинул дом и забрал с собой всё светлое, доброе и трепетное. Однако есть та, кто понимает свою роль в этой драматической пьесе. Рука Уны, незримая для тех, кто не желает видеть, чудесным образом, но без всякой магии оживляет дом яркими красками, как делают со своими лавками торговцы на Великом Базаре. Она отбрасывает сомнения и бежит туда за понравившимися с первого взгляда платьями. Слуги подняты, как по тревоге, однако под яркими гирляндами и фонариками ни у кого не получается хмуриться. В доме всегда много гостей, поэтому вопросов не задают. Мутсэра Тирано, первым переступив порог, хватается за сердце и тут же подзывает её к себе. — Я забыл о какой-то дате? Кто-то у кого-то родился? Или умер? — Уна молча качает головой, а Лларен всё продолжает угадывать. — Ну, большой праздник я бы точно заметил на улице… Ишрун молча пожимает плечами, проходит дальше, и Уна боится, что та просто уйдёт, однако ожидание ответа будто приковывает всех к полу. До сих пор молчаливый Ратис улыбается за спиной встревоженного Лларена — видимо, не ожидал подобной бурной реакции. — Разве нужен повод, чтобы всем собраться? Это обычный вечер, о чём речь? — говорит он и первым отодвигает стул, за что Уна ему благодарна. Вот и орчанка всё так же невозмутимо присаживается за стол — к счастью, она понимает намёки. — Я всё ещё уверен, что вы меня разыгрываете, — недоверчиво отзывается мутсэра Тирано и смотрит на столовые приборы так, будто те сейчас превратятся в праздничную мишуру. Серджо советник стоит в стороне лишь мгновение, которое для всех присутствующих тянется необычайно долго, а затем будто вспоминает, что является частью этого действа, и бросает на Уну хитрый, заговорщический взгляд. Неловкость быстро стирается, вечер идёт своим чередом, доказывая в очередной раз, что жизнь на одной потере не заканчивается. Считать следует только счастливые часы, ведь из памяти их никто не изымет — странно, что этой мудрости её научил мер, который сам порой о ней забывает, но Уна согласна подставить плечо в ответ, ведь так поступают в настоящей семье.