Lana Del Rey — Cherry
Джиджи, не в силах открыть глаза, раздраженно наугад ткнула пальцем по экрану, с третьего раза попала по слову «ответить» и прижала телефон к уху. — Кто это? — услышав знакомый голос, девушка убедилась, что Малик мирно спит рядом, потом проверила время и беспомощно коснулась ладонью лба. — У нас всё хорошо, Гарри. Что случилось?***
— Давай-ка еще раз… С того «та-да-да»… — Алекс отступил от микрофона. Студия Shangri-La в Малибу стала вторым домом уже давным-давно. Уютная обстановка навевала мысли о семье в Шеффилде, о хохоте до слез с Майлзом, о птичьем голоске Александры Сэвиор, о разноцветных волосах Тейлор Бэгли, о тёплых аккордах и душевных напевах. О пляжах, гитарах, белых рубашках и гигантских надувных игрушках для бассейна. Работая над новым альбомом для «Арктических мартышек», Тёрнер старательно отгораживался ото всех душевных воспоминаний. Его тошнило от одной только мысли о том, что получится пустить кого-то в свою жизнь. Ему хватило и предыдущего опыта. С годами аллергия на репортеров становилась всё ощутимее. Откровенность в песнях призывала тоску, потому что правда всегда была скучной. Оттого Алекс и не мог собраться: у него в голове заела мелодия «Carolina» со вчерашнего концерта экс-фронтмэна «Вандирекшн», и он уже который раз прерывал запись своей собственной композиции, стуча ботинком по мягкому полу. В этой песне не было ничего необычного. Это раздражало. — Нихрена не получается. — Чего? — обернулся Хэлдерс. — Говорю, не могу ничего делать. Не идёт. Не получается. — Ты так уже два года говоришь, совесть имей. — Кук, притащи пива, — отмахнулся от них всех Алекс и вышел из комнаты звукозаписи. — Вруби всё заново, хочу послушать. Кондиционеры работали на полную мощность, пальмы качались на ветру. В окна от пола до потолка музыканты видели, как начинается шторм и небо затягивают тучи. Вдруг Тёрнер выкрутил до предела бас-гитару в песне, и мужчины схватились за головы, матерясь и отворачиваясь. — Я перепишу всё. — Можно погромче сделать, а то плохо слышно, как Ник лажает на басах, — прокричал Мэтт, всё еще держа пальцы в ушах. — Всё не так, заново. — Да ты поехавший, — недоверчиво прищурился Ник и вытащил изо льда две бутылки. — Одиннадцать песен, из-за одной херовой ты ставишь крест на всём альбоме. Он был уверен, что утром у дверей студии столпится человек пятьдесят: из новостей, сплетен и фотографий они узнают, что их кумиры вернулись к созданию музыки. Им не будет дела до того, что своим приходом они нарушат личное пространство и вторгнутся в личную жизнь, и уничтожат то зыбкое вдохновение, которого искал Алекс несколько месяцев. Это никогда никого не волновало. Если уж они швырялись в него одеждой, просто чтобы он взглянул в их сторону… Иногда фанатская любовь доходила до безумия, и если бы Тёрнер не добился этого успеха сам, а пришел бы на всё готовенькое, то, наверное, давно нацепил бы если не нимб, то золотую корону. К счастью или сожалению, на достижение определенных вершин ушли годы репетиций, тысячи исписанных листов, десятки промахов и преодоление стен непонимания со стороны всех подряд. Это научило его относиться к людям и творчеству с большим терпением, снисхождением и простотой. — Эта долбанная популярность отобрала у меня возможность творить. Чувство долга давило на плечи и перекрывало кислород. — Это похмелье, — срывая пробку, философски сказал барабанщик. — Годы уже не те. Отлежись дома, потом поговорим. — Ага, — проигнорировал его Тёрнер, всё еще разглядывая амплитудную модуляцию на мониторе, поджав губы, поискал взглядом гитару и тамбурин и нетерпеливо постучал пальцами по столу. — От меня ждут песенок о романтике или ебле, а я, может, хочу писать о том, как песок в ботинках застревает, как раньше. Помнишь эти времена, Мэттью? Смотришь в окно, видишь чайку и пишешь о том, как она летает и о чем мечтает. Они помолчали. — Времена. — Времена, — подтвердил Алекс, почесав голову. — Может, Эда Ширана какого-нибудь попросим для нас написать, а? — подал голос О’Мэлли, потягиваясь на стуле и убирая в сторону телефон. — Или этого Стайлса, он вроде забавный. Вся музыка Алекса — горячие объятия на холодной улице. Какая-то девушка что-то страстно говорит, а потом он помнит, как она держит его за руку, в горле у него скребутся кошки, но он почему-то не курит, а пытается не уснуть под ритмичное покачивание автомобиля и веселый голос спутницы. Затем они переступают незнакомый порог незнакомой квартиры. В голове одна мысль: главное не упасть, иначе он потянет за собой на кафель и эту хрупкую девицу. Что случится после этого, он не помнит, на какой-то промежуток времени он как будто выпадает из реальности. Каждая песня — одна и та же история, даже финал одинаковый. И теперь он слушал слова осуждения и чуял приятый запах «Уинстона», исходящий от Кука. Ему хотелось ухватиться за этот аромат как за спасательный круг в бушующем море, но он не мог, потому что знал, что этот круг больше не предназначался ему — о сигаретном дыме он тоже уже писал. Чтобы создать шедевр, ему необходимо было влюбиться. — Я попрошу агента связаться с Гарри, — сдался Алекс. — А теперь, Ник, сыграй свою часть по нотам.