Кронос

В интернете Казуки видел, как выглядят заброшенные города, те, из которых утекла жизнь после аварии или по иной причине. Его родной город сейчас напоминал одну из таких фотографий. Переметнувшись обратно в свой мир с так и не пришедшим в себя Манабу, Казуки оказался посреди какой-то детской площадки. Несмотря на ясную солнечную погоду, ни детей, при прохожих в поле зрения не было. Казуки ощущал страшную усталость, потому даже удивление вышло слабым и сменилось равнодушием. Под ногами что-то захрустело, словно осенние листья, и Казуки только теперь осознал масштаб случившейся трагедии. Дороги и земля – всё вокруг было покрыто слоем дохлой саранчи. Видимо, всё началось в тот момент, когда он отправился на Ремину, и те тучи, застлавшие небо, были вовсе не тучами. Практически все листья на деревьях и кустах оказались сожраны. Если закрыть глаза на мёртвых насекомых, можно было представить, будто сейчас ранняя осень, как в кино, с её шелестом листьев под ботинками и голыми ветвями, тянущимися ввысь. Вокруг стояла мёртвая тишина. Казуки задался вопросом о том, как добираться до дома, если Манабу не очнётся? Ходят ли такси или автобусы? И где он вообще оказался? Однако, присмотревшись, Казуки облегчённо вздохнул. Поначалу он не узнал, но теперь понял, что это площадка перед пекарней Сейи. Вроде бы только утром он ждал здесь открытия её магазина, но сколько на самом деле с тех пор утекло времени, он не имел понятия. – Ладно, – подхватив Манабу, Казуки двинулся в сторону дома. Шагая по узкой улочке, он отметил, что некоторые линии электропередач оборваны и опасными концами лежат на земле. Не горел ни свет в помещениях магазинов, ни какие-либо вывески, из чего Казуки заключил, что город обесточен. Но, скорее всего, это ненадолго. «Надо позвонить Юуто как только всё включится», – отметил про себя Казуки, подходя к дому. Возникло старое ощущение нежелания идти домой, и, памятуя о печати Джина, Казуки уверенно толкнул незапертую дверь. В последний раз, как ни иронично, он покидал дом так же, вместе с Манабу, с ним и вернулся. Дверь в квартиру, очевидно, была открыта кем-то из Семи, искавших его, и запирать её никому из них в голову не пришло. Но Казуки, у которого от своего дома ключей-то не имелось, ведь его вещи остались в больничной камере хранения, это было только на руку. Удивительно, но печать Джина сработала на славу. Похоже, она отпугнула даже саранчу, устлавшую город ковром. Оказавшись дома, Казуки дотащил Манабу до ванны. Он покрутил краны и не без радости отметил, что вода есть. Без косы, которая всё время поддерживала изнутри, вернулось ощущение слабости. Не считая истощения, что-то болело, ныло и пульсировало. Голова становилась ватной и тяжёлой, клонило в сон, и желудок крутило так, будто он трое суток не ел. На кухне обнаружилось целое ничего и половинка недоеденного пирога. Им Казуки брезговать не стал, съел сразу, спешно запив водой из-под крана. Он не желал надолго оставлять Манабу в набирающейся ванне: вдруг тот проснётся и испугается, не сразу поняв, где находится? Скользнув взглядом по электронным часам, работавшим от батареек, он обнаружил, что уже полдень и на Ремине он, судя по дате, пробыл не менее четырёх суток. Вернувшись, Казуки сел около ванной и принялся аккуратно снимать с Манабу серые бинты. Те отходили легко, отлипая от бледной кожи и оставляя на ней клейкие следы. Казуки не хотелось думать, от чего они – должно быть, какая-нибудь реминская мазь для мумификации или вроде того. Сейчас вообще думать не хотелось. – Ты устал. Вздрогнув, Казуки резко вскинул голову и встретился взглядом с Манабу. Тот глядел на него из-под полуопущенных ресниц, сонно и вяло. Волосы соулмейта подсохли и превратились в сосульки после той жидкости, в которой он был усыплен. – Что произошло? – не дождавшись ответа, хрипло спросил Манабу. Если он и был удивлён, то скрывал это. – Это же твой дом? – Да. Воды набралось ему по грудь, и Казуки повернул кран. Он отклеил большую часть бинтов, сложив их склизкой кучей на плиточном полу, но как только дошёл до бёдер, Манабу перехватил его руку. – Я сам. Спорить Казуки не стал, только пожал плечами, хотя, вопреки усталости, в груди слабо шевельнулось разочарование. Он сел рядом, даже не намереваясь покидать ванную, а Манабу, видимо, смущался попросить его выйти. Он принялся сдирать бинты с ног. – Мне удалось вытащить тебя с Ремины, – неспешно начал Казуки, понимая, что от него ждут каких-то пояснений, – мне и… твоей маме. Она обещала ещё навестить нас. – Ты нашёл её? Она в порядке? Сколько прошло времени? – голос Манабу звучал ровно, но, судя по его замершим на месте рукам, тот весь обратился в слух. Возведя взгляд к потолку, Казуки начал пересказ своих злоключений на той стороне, не особо вдаваясь в детали. О том, что не нашёл бы Сейю, не вмешайся в его поиски Бё. О Леде с Сойком, о том, как почти не сдох из-за ускоряющегося времени. О предательстве Джина говорить было тяжелее всего, Казуки приходилось выдавливать из себя слова. Однако Манабу не изменился в лице даже тогда, он слушал внимательно, не перебивая. – Его можно понять, я его не виню, – под конец монолога сообщил Манабу. – Скорее, я удивлён, что Леда не сделал подобного раньше. Должно быть, чего-то не рассчитал. Да и Джин часто бывал со мной здесь, куда власть Леды не распространяется. «Ещё и руку ему укусил», – вспомнив давний эпизод в парке, добавил про себя Казуки. – Но без косы теперь плохо, – Манабу задумчиво поглядел на свои тонкие длинные пальцы. В итоге все старания соулмейта пропали даром, но Казуки почему-то не казалось, что всё хуже некуда. В груди словно рос ком из сильных чувств, и сложно было понять, отчаяние это, любовь или их смесь. И Казуки посчитал, что должен высказаться. – Много всего произошло, чего я не смогу объяснить себе до конца жизни. И никогда не пойму, как вы там живёте. Но для меня было и останется важным, чтобы ты был здесь – со мной. – Я… – начал Манабу, но не договорив, умолк и опустил голову. А на Казуки вдруг навалилась дикая усталость, настолько сильная, что если б он стоял, то непременно упал бы. Очень хотелось спать, но вернулся давний страх: что если он проснётся, а Манабу пропадёт? Будто прочитав эти мысли, Манабу сам решил проблему. – Казуки, – его голос звучал так нежно, что сердце затрепетало. Глядя исподлобья, чуть прикрыв глаза, Манабу безмятежно улыбнулся. Раздался всплеск, и горячая от воды рука коснулась скулы Казуки. – Со мной всё будет хорошо, а вот тебе надо поспать. «Не беспокойся», – изо всех сил пытался сказать тот, как теперь понял Казуки. Послушавшись, он встал и поплёлся в сторону гостиной, потому как ползти до спальни было лень и далеко. Узкий коридор с двумя выходами из ванной и уборной вёл сразу к ней. Казуки не сообразил, заснул он до того, как рухнул на диван, или уже после. Из сна он выплывал медленно, как из глубокой чистой реки. Сонное оцепенение ещё не до конца спало, так что с первого раза расслабленные мышцы не послушались. В комнате всё ещё было светло, но свет лился уже ярко-оранжевый, а значит, он проснулся перед закатом. Неловко сев на диване, Казуки обнаружил, что спал заботливо укрытый пледом. Манабу в поле зрения не обнаружилось, и он тут же почувствовал подступающую панику. Откинув плед, Казуки резко вскочил. Первым делом осмотрел кухню, щёлкнул выключателями, удовлетворённо отметив, что в город вернулось электричество. Пропажа обнаружилась в спальне. От одного вида парня, стоявшего к нему спиной, у Казуки перехватило дыхание, и он как дурак замер в дверях. Наверное, Манабу постеснялся рыться в хозяйских вещах, чтобы надеть хоть что-то чистое, так что натянул на себя безразмерную белую футболку и чёрные шаровары, лежавшие до этого в бельевой корзине. Так Манабу казался даже забавным и ещё более притягательным. Он просматривал полку с книгами, иногда трогая красивыми пальцами запылившиеся корешки, и когда его негромкий голос нарушил тишину, Казуки невольно вздрогнул. – Выспался? – Манабу даже не оборачивался, и Казуки задумался, услышал ли тот, как он подходил, или почувствовал как-то иначе. – Вполне. – На некоторое время я останусь здесь, – Манабу аккуратно поддел одну из книг пальцем и вытащил толстый фэнтезийный роман, который Казуки зачем-то покупал, но так и не открыл. Казуки мог десять раз радостно выкрикнуть, что он совсем не против, наоборот, что приложил ради этого все усилия. Но вместо слов просто сделал пару шагов вперёд. Обняв вздрогнувшего Манабу со спины, Казуки ощутил, как незримая связь зазвенела и начала переливаться между ними. Удивительно, но, чувствуя грудью острые лопатки и угловатые линии тела Манабу, Казуки словно заряжался от него энергией, как телефон от сетевого адаптера. – Мне очень жаль. Я о том, что происходит сейчас с твоим миром, – тихо произнёс Манабу. – Это печально, но неизбежно. – Ты нас недооцениваешь, – сообщил Казуки, вдохнув запах волос Манабу. Пахло от них шоколадным гелем для душа – похоже, его связанный не особо различал средства гигиены. – С Землёй что только не происходило. Даже все эти катастрофы уже случались. Но человечество приспосабливается к любым условиям. Люди очень живучие. – Знаю, – отложив книгу, Манабу понурил плечи. Он аккуратно развернулся, оказавшись теперь с обнимающим его Казуки лицом к лицу. Тёмный проницательный взгляд исподлобья, мазнувшие по подбородку волосы, ведь Манабу был немного ниже – всё это сорвало Казуки крышу. Должно быть, он сжал плечи соулмейта слишком сильно, когда решительно впился в его губы. Смешавшись, Манабу порывисто выдохнул, на миг разорвав поцелуй, но Казуки отступать не собирался. Дрожь, приятная и томная, пробирала тело, сердце забилось как бешеное, и всё, о чём сейчас мог думать Казуки, – это искреннее наслаждение мягкими губами Манабу в предвкушении чего-то большего. Голова закружилась от сумасшедших ощущений, по венам разлилась сладкая нега, и Казуки сделал попытку шагнуть влево, в сторону кровати. Но когда ладонь Манабу легла на его грудь, слегка отталкивая и останавливая, он не смог сдержать разочарованного стона. – Что? Обычно Манабу всегда выглядел мягким, улыбался нежно и понимающе, но его глаза неизменно оставались полными бесконечной мудрости. Казуки откуда-то знал фразу «тысячелетний взгляд». Примерно таким он привык видеть Манабу, поэтому сейчас даже растерялся, глядя на покрасневшего и нервничающего связанного. Словно тот был подростком, урвавшим первый поцелуй. «Дурак, Казуки! – мысленно дал себе подзатыльник он. – Это для тебя он тысячелетнее существо. А в своем времени Манабу такой же обычный парень». – Сейчас, мне кажется… – отведя потерянный взгляд, Манабу часто захлопал длинными ресницами, – …не лучшее время, чтобы... – Манабу, – вздохнув, Казуки взял его лицо в свои ладони, облизнув свои пересохшие губы. Хотелось сказать о столь многом, поделиться тем, насколько было тоскливо и плохо было без него всю жизнь, но все слова комом застревали в горле. – Завтра мир может рухнуть, и я боюсь опоздать сказать тебе самое главное. Или опоздать услышать. Манабу смотрел на него внимательно, а когда всё же робко кивнул, Казуки не стал себя сдерживать и вновь прильнул с поцелуем. В этот раз Манабу не отпрянул, а, наоборот, едва ли не перехватил инициативу, словно сам давно мечтал о том же. Он крепко обнял Казуки за шею, одной рукой вплетая пальцы в волосы на затылке, а другой судорожно сжимая ткань рубашки в кулаке. Не расцепляясь, Манабу позволил себя опрокинуть спиной на край кровати, тут же утонув в мягком покрывале. Не теряя ни секунды, Казуки опустился поцелуями на его щёки и подбородок, слегка прикусывая кожу. Он провёл языком вдоль тонкой шеи, растворяясь в блаженстве и чувствуя, как дрожит Манабу под ним. Руки скользнули под его футболку, оглаживая чистую нежную кожу. «Как жаль, что волосы остриг, такие красивые были», – вспоминая пушистую шевелюру Манабу, искренне пожалел Казуки. Сейчас локоны чуть достигали плеч и, рассыпаясь вокруг головы Манабу, кончиками скручивались в кольца. Манабу дышал сквозь приоткрытые влажные и покрасневшие губы, и Казуки не видел зрелища сексуальней. Он сам не заметил, как освободил его от верхней одежды и одной рукой приспустил штаны с бёдер Манабу. От каждого прикосновения к телу соулмейта внутри будто взрывался фейерверк, и снопы искр медленно и тяжело растекались удовольствием по венам. Тот не выпускал его из объятий, даже когда Казуки захотел отстраниться, чтобы откинуть мешающие предметы одежды подальше. – Манабу, – потребовалась невероятная сила воли, чтобы осторожно убрать руки соулмейта и выпрямиться. Лёжа на постели, Манабу смотрел удивлённо, на его лице мелькнуло что-то похожее на страх. А Казуки сидел на его бёдрах, глядя прямо и уверенно. – Ты, наверное, впервые... Будь Манабу землянином, а не существом иномирья, Казуки бы не так удивился, когда тот прыснул со смеху совершенно по-человечески. Манабу преподносил ему всё больше и больше сюрпризов, раскрывая себя с разных сторон. – Казуки, ну ты что? – уже успокаиваясь, хихикнул Манабу. – Даже не буду говорить о том, что люди и реминцы не так уж непохожи в этом. Я не знаю, успокоит ли тебя это или наоборот, но нет, не первый. «То есть, как это?!» – мысленно возмутился Казуки и сам не понял, как повторил это вслух. Манабу перестал смеяться, но с его губ не сошла понимающая улыбка. – Те, кем ты был в прошлых жизнях, Казуки, – на миг он сощурил глаза, словно испытал болезненный укол, – для меня это было не так уж и давно. Почему-то захотелось извиниться за свой дурацкий порыв ревности. Что Манабу чувствовал тогда? Что чувствовал, теряя свою половину каждый раз? Насколько ему стала в тягость связь сейчас? – Что за странные создания эти люди, – прерывая поток его мыслей, Манабу протянул руку и провёл пальцами вдоль руки Казуки. Ощущение оказалось неожиданно возбуждающим и щекотным. – Боятся ранить друг друга, но делают это изо дня в день. – О чём это ты? – Ни о чём, – Манабу возвёл глаза к потолку и шумно вдохнул, не прекращая свою ласку. – Нет повода для волнений. Казуки в первую очередь подумал о смазке, но тут же вспомнил, что в доме её просто нет, не покупал за ненадобностью. И его порыв сначала завалить, а потом раскаиваться, выглядел слегка глупо. – Я подумал это… – облизнув губы, Казуки сам залился краской, – чтобы ты меня… Манабу снова рассмеялся, в этот раз тихо и ласково, а затем перехватил Казуки за запястье и повалил набок. Судя по тому, как это легко получилось, силы у того было хоть отбавляй, пусть он ею обычно не пользовался. – Заманчиво, – грациозно оседлав бёдра Казуки, Манабу стащил с него брюки, – в другой раз. Феерия нахлынувших чувств буквально ослепила Казуки. Чего стоил один вид обнажённого, такого хрупкого Манабу, ёрзающего на нём. Кусая губы, тот медленно двигал ладонью вдоль твёрдого члена Казуки, второй касаясь самого себя. Если и можно придумать пытку изощрённей, Казуки её не ведал. Перехватив инициативу и уже плохо соображая, он вцепился в бёдра Манабу, впиваясь ногтями в кожу, и притянул ближе. Тот послушно подался вперёд, и как только Казуки проник в него, издал несдержанный стон. Температура в спальне словно желала расплавить их обоих, от жара горела кожа, покрываясь потом. Казуки положил ладонь поверх ладони Манабу, ласкающего себя, и ускорил темп, вырывая тихие беспорядочные стоны соулмейта. Он ловил каждый судорожный вздох, каждое движение, каждый взгляд из-под полуприкрытых век. Казуки даже веса Манабу особо не ощущал. Может быть, Манабу было не совсем удобно в такой позе, или он постеснялся своей наготы, но в один момент наклонился, накрывая собой Казуки. Его лицо оказалось совсем близко, и Казуки отмечал, как блестят губы связанного, как выпирают угловатые ключицы и как натянута на них кожа. Несколько чёрных локонов упали тому на лицо. Манабу задвигал бёдрами быстрее и настойчивей, уже не сдерживаясь, а у Казуки возникло сомнение, кто теперь из них ещё главенствует. Осознание, что вот это существо принадлежит ему, а он всецело принадлежит Манабу, буквально взорвалось в голове Казуки. Совершив несколько сильных толчков, он кончил, закрыв глаза и, кажется, простонав его имя. «Мой, – млея от удовольствия и сжимая дрожащего Манабу в объятиях, счастливо повторял про себя Казуки. – Только мой».