Третий

Смеркалось. Мелкий дождь, который шёл весь день, то усиливаясь, то ослабевая, к вечеру прекратился — но, судя по низко висевшим тучам, ненадолго. Третий прятался возле дома Леси, окружённого густыми колючими зарослями, в растрёпанном кусте сирени. Куст был старый, густо обросший тёмной листвой и усыпанный сиренево-голубыми гроздьями цветов. Тяжёлые кисти с сильным резким запахом, прибитые дождём, склонялись почти до самой земли. Спрятавшегося в нём киборга невозможно было увидеть снаружи — если только кому-то придёт в голову идея раздвинуть мокрые ветки. Третий сидел здесь с самого утра, сжавшись в комок, чтобы не выпускать остатки тепла из своего остывающего тела. Кисть правой, здоровой руки он спрятал подмышкой, а лицо уткнул в колени, но голые ступни уже совершенно заледенели. Если бы киборг мог двигаться, он не замёрз бы так сильно — но для этого пришлось бы выйти на открытое место. Не для того Третий покинул мягкую больничную койку и тёплое одеяло, чтобы его обнаружили уже через несколько часов. Дом Леси действительно был приметным, блестящую крышу в третьем от реки ряду Третий нашёл почти сразу. Когда он утром вылезал из окна и пробирался сюда задними дворами из больницы, шёл сильный дождь и дул пронизывающий ветер. Прохожих на улицах было совсем мало, и Третий надеялся, что по дороге его никто не заметил. Похоже, это действительно было так — за весь день убежище Третьего никто не обнаружил, кроме пары любопытных воробьёв. Вот только сидеть здесь было очень холодно и неудобно. Киборги, конечно, не чувствуют боли, как люди, воспринимая её скорее как неудобство… Но сейчас Третий ощущал это неудобство всем телом — и чувствовал себя отвратительно. Потерявший жёсткий электронный контроль организм бунтовал, отказывался подчиняться, не реагируя даже на чёткие приказы мозга. Когда очередной порыв ветра заставлял гнуться тонкие ветви и на голую спину киборга с мокрых ветвей обрушивался водопад крупных капель, всё его тело содрогалось в приступе неконтролируемого озноба. Время от времени грудь начинали раздирать приступы кровавого кашля, которые было очень трудно остановить. Спину и живот тоже время от времени сводили судороги. Скудная одежда и повязки промокли под дождём насквозь и теперь больше охлаждали, чем грели. Ел Третий последний раз сутки назад, Лесину кашу на сгущёнке, и давно уже потратил всю полученную энергию. Если бы сейчас чудом включился контроль состояния тела, он показал бы, по приблизительной оценке Третьего, не больше пятнадцати, а то и десяти процентов работоспособности. Программа перераспределения ресурсов помогла бы держать тело под контролем — но где её взять? Раздобыть пищу и одежду было хоть и непросто, но всё равно гораздо легче, чем восстановить работоспособность электроники. Когда Третий бежал из больницы через окно, он ещё сам толком не знал, куда именно пойдёт и что будет делать. Из палаты его выгнало острое чувство близкой опасности. Он просто физически не мог дольше там находиться — словно на объекте после взрыва, когда над головой висящие на волоске бетонные перекрытия, и нужно вовремя убраться из-под рушащихся плит, чтобы не превратиться в кровавый фарш. Третий не продержался бы в спасателях целых четыре года, если бы почти сразу не научился чувствовать близкую опасность. Киборгов старше Третьего во втором столичном спас-отряде не было. Из троих его ровесников, вместе с ним пришедших в отряд, Третий единственный ещё работал, остальные давно отправились в мусоросжигатель или были списаны и проданы за бесценок из-за повреждений, несовместимых с работой спасателя. Да и самого Третьего сейчас тоже бы не было — если бы не Кот. Молодой офицер-спасатель, проработавший к тому времени в отряде всего полгода, зубами выгрыз из начальства разрешение на ремонт серьёзно покалеченного киборга. Смета на ремонт Третьего вылезла далеко за границу рентабельности, и на него уже составлен был акт на списание, когда Кот внёс в кассу недостающую сумму — довольно значительную, кстати, — истратив почти все деньги, отложенные на покупку катера. А три недели после окончания ремонта Третий до сих пор вспоминал как самое счастливое время. Кот тогда взял отпуск, выбил у начальства официальное разрешение отпустить с ним Третьего, одолжил у друга двухместную надувную моторку — и они вдвоём отправились в сплав по Серой. Тогда-то и завязалась их странная дружба. На все три недели путешествия Кот словно забыл, что Третий — его подчинённый, и старательно обучал киборга нехитрым правилам туристов и рыбаков-любителей. Спали путешественники где придётся, иной раз даже прямо в лодке, по очереди. Купались, жгли костры, попадали в грозу, удирали от медведя, ловили плохо привязанную лодку, мастерили снасти из подручных материалов, помогали застрявшим на острове туристам чинить рацию. Ловили рыбу, собирали грибы и ягоды, даже охотились — правда, Кот считал, что настоящему рыбаку убивать зверей ни к чему, но Третьему охотиться не препятствовал, даже давал советы. Командир никогда не говорил Третьему, почему он так возится с ним, а Третий не спрашивал. Боясь спугнуть зарождающуюся между ними непонятную близость, он предпочитал не допытываться о её причинах, но тихо наслаждался плодами этой близости. Ещё в самом начале работы Кот велел всем киборгам называть его не хозяином, а командиром. А за время путешествия командир стал для Третьего главным из всех знакомых ему людей — и зашитая в киборга программа субординации не имела к этому никакого отношения. Если Третий за что-то и ненавидел сотрудников «DEX-компани», то вовсе не за попытку его уничтожить. Они были в своём праве — ведь Третий действительно был бракованным, и сам давно это знал. Но он не мог простить им уничтоженных записей последних двух с половиной лет в отряде, пропавших фотографий их рыбацких трофеев, множества навеки канувших в небытие историй Кота, которые он радостно вываливал на всех подряд — даже на отрядных киборгов, — и очень редко повторялся. В самом начале своей новой жизни Третий уныло смирился с тем, что его прошлое надёжно затёрто безжалостными руками контролёров «DEX-компани». Но вскоре он с недоумением и радостью обнаружил, что хотя биомозг по сравнению с процессором — гораздо более медленный и неполноценный инструмент для хранения и обработки информации, зато стереть из него однажды записанные данные далеко не так легко и просто, как из электронной памяти. И сейчас сцены прошлой жизни Третьего бесконечной чередой вставали перед ним из глубин его своенравной, не желающей поддаваться учёту и контролю биопамяти. Голодный, дрожащий, измученный киборг вспоминал, и ему становилось чуточку легче. Вернувшись на работу, Кот не перестал заниматься с Третьим: учил правильно общаться с людьми, заставлял уточнять неясные моменты, устраивал подробные разборы прошедших аварий… А ещё командир всё время что-то рассказывал. Истории были разные: из книг, из фильмов, из жизни самого Кота и его многочисленных знакомых, из жизни предков Кота в десяти коленах, — свой род он вёл с XX века, чуть ли не от участников социалистической революции и второй мировой войны. Рассказывал Кот всегда к месту и так интересно, что заслушивался не только Третий, но и почти все офицеры отряда. Иногда Кот отпрашивал Третьего у начальства и брал с собой на выходные на рыбалку — мотивируя это тем, что Третий частично теперь его имущество, и он имеет право хоть изредка им пользоваться единолично. Начальник отряда притворно ворчал, но разрешение подписывал. Кота в отряде любили — и коллеги, и начальство, — и многое ему прощали. И, конечно же, он нравился киборгам. Хотя среди остальных киборгов отряда, простых рабочих лошадок, Третий чувствовал себя белой вороной — но факт оставался фактом: все киборги исполняли распоряжения Кота немного быстрее и точнее, чем команды прочих офицеров. Кот не только обращался со всеми киборгами отряда, как с людьми (правда, не выделяя из них никого, кроме Третьего), но и не давал их в обиду коллегам. На подначки по поводу очеловечивания машин и бесполезности разведения политесов с набитыми электроникой чучелами Кот или отшучивался, или рассказывал очередную байку на тему «Любая машина любит ласку и смазку». Коллеги сначала подтрунивали над ним, но начали кое о чём задумываться после пары сложных аварий, в которых киборги под руководством Кота творили чудеса. Некоторые из офицеров даже взяли новый метод на вооружение, и вскоре показатели эффективности отряда уверенно поползли вверх. И всё же, по мнению Третьего, лучше Кота офицеров в отряде не было. Третьему было очень больно сознавать, что Кот теперь наверняка не будет с ним разговаривать, даже если встретит. Лейтенант считал, что старинные девизы «Служить и защищать» и «Жизнь человека священна» как нельзя лучше подходят к их работе, а Третий отлично понимал, что в глазах всех людей он — сорванный киборг, — априори представляет опасность и должен быть уничтожен. За ним числилось уже столько грехов, что командир просто обязан будет если не собственноручно уничтожить его, то немедленно передать в компетентные органы. Неподчинение приказу — раз. Бегство от хозяина — два. И неважно, что программа подчинения хозяину на тот момент уже не работала — ведь Третий всё равно считал Кота командиром! Убийство человека — три. За это любого киборга без разбирательств отправили бы в мусоросжигатель, какой бы геройский подвиг он перед этим не совершил. И, наконец, злостное пренебрежение своими обязанностями — ведь Третий до сих пор не сдался властям, а сидит, как преступник, в кустах под дождём, и ждёт Лесю — между прочим, чтобы в очередной раз наврать девочке и уговорить оказать ему помощь. Эти невесёлые думы оборвало такси, приземлившееся рядом с домом. Из него вышли три человека — Леся и двое мужчин. Третий смог как следует разглядеть их, когда они шли по дорожке к дому, и вздрогнул от неожиданности. Впереди шёл высокий худощавый врач, так настырно выяснявший сегодня утром у Третьего его настоящее имя и задававший неудобные вопросы. Так, значит, это он — хирург Киреев, отец Леси! Врач шёл медленно, бережно поддерживая прихрамывающую девочку. А следом за ними шагал лейтенант Кот — собственной персоной. Если бы Леся была одна или вдвоём с Котом — Третий, возможно, рискнул бы выйти из укрытия. Но присутствие Лесиного отца прижало его к земле. Третий отчаянно боялся этого человека — боялся его любопытства, его ума, его пронзительного взгляда. Он планировал пообщаться с Лесей наедине, но выпустил из виду её отца. Третий сообразил, что Леся останется одна только завтра утром, когда он уйдёт на работу, и руки у него опустились. До утра он, конечно, дотянет — вот только в каком состоянии он будет после ночи, проведённой на мокрой земле, в сырости и холоде? Третий ощутил знакомый спазм в груди, задержал дыхание и судорожно глотнул, давя несвоевременный кашель в зародыше. Хозяин дома тем временем открыл дверь. Небольшая компания исчезла в доме, дверь хлопнула, защёлкнулся замок. В окне дома, расположенном рядом с дверью, зажёгся свет. Через несколько минут свет зажёгся и в двух других окнах, выходящих на задний двор, где прятался Третий. Задвинутые плотные шторы не давали разглядеть, что происходит внутри, только время от времени на них становились видны тени проходящих мимо окон людей. Третий ждал. Всего сутки назад, — правда, ему казалось, что с тех пор прошла уже целая вечность, — Третий умел ждать безучастно, не мучаясь и не напрягаясь, как и любой киборг. Сейчас же он всем телом ощущал нетерпеливый зуд, подстёгивавший нервы: «Ну, когда же они, наконец, лягут спать?» Третий пытался успокоиться, отрешиться от ситуации — но это никак не получалось. Мельком он подумал, что если бы сейчас в него установили все стёртые программы и прогнали через тесты — он завалил бы минимум треть, настолько привык за эти сутки полагаться на органический мозг и его рефлексы, а не на электронику. К тому же, обучаться владению своим мозгом Третьему приходилось методом тыка, что отнюдь не способствовало высокой эффективности результатов. Люди-то имеют мозг с рождения и учатся его использовать целых шестнадцать лет, а он сейчас вынужден постигать эту премудрость в авральном режиме, иначе просто погибнет. Третий подумал, что он сейчас похож на спокойно летевшего по своим делам пассажира такси-беспилотника с внезапно отключившимся автопилотом. Чтобы не разбиться в лепёшку, неопытному пассажиру волей-неволей приходится хвататься за рычаги и кнопки, осваивая премудрости пилотирования на лету, и радоваться хотя бы тому, что из доставшегося ему флайера архаичное ручное управление после установки автопилота не выдрали с мясом… Примерно через час, когда уже совсем стемнело, Кот вышел из дома, и Третьему удалось уловить несколько фраз из их разговора. Беседовали они дружески и попрощались, пожав друг другу руки. Третий немного помечтал о встрече с Котом — просто так, для собственного удовольствия. Он знал, что если их встреча состоится, закончится она для беглого киборга плачевно. И врачу лучше на глаза не попадаться. А вот в том, что его дочь не откажет в помощи человеку, вместе с которым выпуталась из серьёзной передряги, Третий был уверен. Конечно, была вероятность, что Кот узнал его и рассказал Лесе и её отцу, что их новый приятель — киборг, но это станет ясно только после разговора с Лесей. Прошло ещё полчаса, и свет в одном из окон, выходивших на двор, стал совсем неярким, словно в комнате выключили общее освещение, оставив ночник. Скорее всего, это комната Леси — вряд ли отец разрешил больной девочке сидеть в гостиной допоздна. Пора! Третий выпутался из куста, подобрался к окну и осторожно постучал по стеклу. Подождал пару минут — и снова постучал. Когда он поднёс руку к стеклу в третий раз, шторы на окне раздвинулись, и в окне показалась взлохмаченная головка. Третий отлепился от стены и встал под окном, приветственным жестом спасателей вскинув ладонь. Леся вытаращила глаза, покрутила пальцем у виска и приоткрыла створку. — Маугли! — тихонько воскликнула она. — Ну, ты даёшь! Ты зачем из больницы удрал?! — Привет, — хрипло ответил Третий и осторожно откашлялся. — Там опасно. — Привет, привет, — ответила Леся, открывая окно шире и ложась животом на подоконник. — Да что там может быть опасного? — Тебе — ничего, это только мне опасно. — Ничего не понимаю, — сказала Леся. — В больнице тебе опасно, а здесь, значит, нет? — Здесь тоже, но меньше. В лесу было бы лучше всего, но с одной рукой я в лесу не выживу. Нужно переждать, пока раны не затянутся. Ты мне поможешь? — спросил Третий и снова закашлялся. Леся протянула руку и потрогала его лоб. — Ничего себе, какой ты холодный! — Я пока тебя ждал, замёрз очень, — признался Третий. — Я в кустах прятался. — Что, весь день? Раненый, раздетый, в кустах под дождём?! Ты же воспаление лёгких заработаешь! Тебе надо просто вернуться в больницу, там хорошо, тепло, там кормят, лечат… — Да нельзя мне в больницу, пойми ты! — повысив голос, прервал её Третий. — Если не хочешь помогать — так и скажи, и я тут же уйду! — Не смей! — рассердилась Леся. — Я хочу помочь. Ну, говори, что нужно? — Одеяло бы… Лучше бы такое, как в лесу было, но можно и простое. И поесть. И, если сможешь — одежду какую-нибудь. Хоть рваную, хоть грязную — всё равно. Леся сжала пальцами подбородок. — Термоодеяла в лесу остались, дома больше таких нет, только обычные… А поесть и одежду я найду. Слушай, а спать ты где собираешься? Под дождём тебя одеяло не спасёт! — У вас на участке маленький домик без окон стоит, — сказал Третий. — Можно воспользоваться? — Беседка? Можно, конечно, но там холодно… Нет, давай лучше вот как сделаем: лезь сюда, а то ты совсем замёрз. Погреешься, поешь, и поговорим заодно. Третий протестующе помотал головой: — Твой отец дома. Он может меня заметить. Давай я лучше снаружи побуду. — Не говори ерунду! Папа только обрадуется, когда тебя увидит. Я его уговорю. — Нет. — Ладно, я сейчас дверь в комнату запру, и никто тебя не увидит. Лезь давай! — Нет. Леся, выслушай меня, только не перебивай! — попросил Третий, подойдя к окну вплотную и ухватившись за подоконник. — Мне сейчас очень плохо. Я ранен, голоден, мне тяжело даже стоять. Если я скажу тебе, почему я боюсь твоего отца, почему не хочу возвращаться в больницу — ты не захочешь со мной разговаривать. Не спорь, я это точно знаю. Леся, ты мой единственный друг, и я не хочу тебя терять. Пожалуйста, дай мне еду и одежду — больше мне ничего не нужно… — А я так не думаю, — раздался рядом громкий уверенный голос. Леся чуть не выпала из окна от неожиданности, ойкнула и спряталась за штору. Третий вздрогнул всем телом и обернулся к отцу Леси, неслышно вышедшему из-за угла дома. Врач стоял неподвижно, скрестив на груди руки, и Третий потихонечку начал пятиться назад, вдоль стены — в сторону дыры в заборе, через которую можно было вылезти на соседнюю улицу, а там ещё один квартал вниз — и река… — Остановитесь, — спокойно скомандовал врач. — Я же просил вас не делать глупостей. Боюсь, ещё одна глупость будет стоить вам жизни. Третий остановился и прижался к стене. Ноги у него подкашивались, он только не мог понять, от чего: от слабости или от страха. Врач действовал на него, как удав на кролика. Третий тряхнул головой, не желая подчиняться чужой воле, и возразил: — Это не глупость. Я вам мешаю, я уйду. — Куда? В лес? В таком виде? Да, это очень умно. — Папа, он совсем замёрз! — пискнула из окна Леся. — Можно, он у нас переночует? Хоть одну ночь? — Леся, не лезь! — в один голос откликнулись её отец и Третий. Они переглянулись — и хирург улыбнулся первым, вслед за ним робко улыбнулся Третий. Врач расцепил руки, сделал несколько шагов и остановился возле окна, разглядывая киборга. Третий с трудом подавил желание удрать. Он заставил себя поднять голову и прямо взглянуть отцу Леси в глаза. — Что вы собираетесь со мной делать? — спросил он. Врач пожал плечами. — Для начала — поговорить. Я предпочитаю принимать решения на основании всей доступной информации. Предлагаю вам пройти в дом. Также обещаю никуда не звонить и никому о вас не сообщать. Могу снять и спрятать все устройства связи и записи, могу даже совсем отключить электричество в доме, посидим при свечах, как в средние века. Если нам не удастся договориться — позволю вам уйти, не буду преследовать или сообщать о вас в полицию. Взамен прошу вас не причинять вреда мне и моей дочери. Ну как, принимаете мои условия? — Только поговорить? — недоверчиво спросил Третий. — Пока — да. Но хочу сразу предупредить — мне нужна правдивая информация. — В голосе врача прорезались металлические нотки. — Я уже довольно много о вас знаю и пойму, если вы начнёте врать и изворачиваться. И самое главное: я в курсе, что вы — не человек. — А кто? — Леся с любопытством высунула голову из окна. — Маугли, ты что — инопланетянин? — Нет, девочка моя. Он — киборг. Голос врача прозвучал в ушах Третьего похоронным звоном. Киборг похолодел. Он умоляюще взглянул на ошарашенную Лесю, протянул было к ней руку, но тут же бессильно уронил её. Всё пропало. Она всё же узнала. Раньше Третий общался с Лесей на равных, но теперь девочка в курсе, что он — киборг, и никогда об этом не забудет. Не будет больше песен, не будет весёлых перепалок, не будет задушевных разговоров, о которых он недавно мечтал… Врач сейчас всего двумя словами убил его — убил так же верно, как если бы прострелил ему голову, — потому что жизнь окончательно потеряла смысл. Третий почувствовал, что ноги его не держат, только когда проехался плечом по шершавой стене и ощутил под коленями твёрдые плиты отмостки. Он сгорбился, опустив голову, вцепился пятернёй в волосы и простонал: — Зачем?.. — Что — зачем? — врач опустился на корточки рядом с Третьим и взял его за руку, щупая пульс. — Папа, что с ним? Он жив? — послышался сверху встревоженный голос. Третий поднял голову. Леся почти до пояса вылезла из окна, пытаясь разглядеть подробности в темноте под окном. — Я могу помочь? Можно, я выйду? — Нет! — рявкнул отец. И обернулся к Третьему: — Ну, идёте вы, или нет? Если мы через две минуты не будем в доме, это веретено выпадет из окна прямо нам на головы! Вы этого хотите? — Нет, — через силу выговорил киборг. — Я иду. Врач встал, поднял Третьего на ноги и пошёл рядом, страхуя. Он ещё не понял, что натворил. Но Третьим постепенно, пока он шёл к двери, овладевало холодное безразличие, которым он, словно силовым полем, отгородился от всего мира. Ему теперь было всё равно. И помощь, и предательство, и смертельный удар он принял бы с одинаковым равнодушным спокойствием. Киборгу не хотелось ни разговаривать, ни действовать, ни думать. Ему велели идти — и он шёл, а если бы велели умереть и дали нож — безропотно всадил бы его себе в сердце. Врач ввёл Третьего в дом, усадил на стул, начал что-то спрашивать — киборг молчал. У него в руке оказалась ложка, а перед носом на столе — тарелка с едой, но он сидел неподвижно, пока врач не взял его руку своей, не зачерпнул ложкой из тарелки и не сунул Третьему в рот. Киборг механически очистил тарелку, даже не разобрав, что за еда в ней была. Его повёли в ванну — он безропотно повиновался. Врач стащил с него грязные мокрые штаны и срезал старые повязки, осторожно обмыв тёплой водой, потом перевязал заново. Раньше Третьему всегда нравилось ощущение тёплой воды и чистого тела, но сейчас и это ему было безразлично. Наконец, его уложили в постель и оставили одного. Киборг закрыл глаза и с облегчением провалился в тёмное забытьё, где можно не думать, не помнить и не терзаться несбывшимися надеждами.