Умирают те, Кто на моих глазах превращаются в стариков. А он всего лишь однажды ушёл в горы. Марта Кетро.
Эту нору описывали столько раз, столько людей фантазировало и перефантазировывало её убранство, внутренний уют и самого хозяина, что мне, право, неловко. Хоть моей любимой фишкой было подмечать в интерьере детали, запоминать расположение предметов в новой обстановке и комнат по дому, описывала я их всегда через пень-колоду. Не найти кухню или каминную я бы попросту не смогла — это был бы верх идиотизма. Однако я всё же не наглела и старалась не отходить от тени хозяина дома. Пока остальные гномы меня не замечали и не знали о моём существовании, Фили и Кили благополучно забыли обо мне. Почему же я пряталась? Здравствуй, Стеснение, давно не виделись, я не успела соскучиться. Это была одна из моих фишек — пока не трогают, можно поиграть пустое место. Пустым местом быть не так уж и плохо. Я, например, изучала потенциальных сотоварищей по несчастью на ближайшие полгода. Как-то так сложилось, что даже осознавая себя натуральной сволочью и социопаткой по природе своей, я неосознанно тянулась к одобрению общества. Господи, начинаю чувствовать себя в некотором роде Онегиным. Так вот, чем больше наблюдаешь, тем больше понимаешь, что собеседника раздражает, что наоборот нравится и какую линию поведения подбирать для общения с той или иной личностью. Эх, прекрасный двадцать первый век, где половина общественности такие актёры, что хоть Оскар вручай, я не буду по тебе скучать. А народ-то прибывал. Когда в коридоре, который гномы быстренько обустроили под трапезную, появилась высокая фигура мага, я решила перебраться в его тень, пока Бильбо не вспомнил про обещанный чай. Да и фигура волшебника была как-то повнушительней. Гэндальф меня сразу раскусил, но, видимо, ждал подходящего момента, чтобы представить высшему гномьему свету. Например, когда все усядутся есть. Честное слово, на секунду я подумала, что очутилась в какой-нибудь американской школе или лагере — в кино обычно показывались сцены, когда милые детки кидались в друг друга едой, устраивая неравные бои. Вот только дети делали это просто по приколу — испачкаться и напакостить, а гномы таким образом передавали друг другу те или иные угощения, которые им понравились, чтобы товарищ тоже оценил вкусовые качества блюда. Я опиралась на косяк прохода, ведущего в коридор, соединенный с выходом из норы, и старалась слишком не светиться. И то ли я такой ниндзя, то ли гномы такие слепые, но до тех пор, пока Гэндальф меня не окликнул, никто даже присутствия в Норе левой человечки не замечал. Сюрприз, ребятки. — Лисса, пойди и поздоровайся с этими очаровательными господами! Я говорила, что Гэндальф сволочь? Нет ещё? Ну, тогда говорю сейчас. А я-то думала, этот гвалт ничто не сможет перекрыть. Но истари похоже вообще плевать на то, что мои надежды разбиваются о суровую реальность. Я осторожно скользнула за спинами гномов, аккуратно встав возле Гэндальфа. Маг доброжелательно улыбался и выжидательно на меня поглядывал. Я что, должна что-то сделать, но сейчас не догоняю, да? Ла-а-а-а-адно. Это не сложно, нужно просто отпинать своё Смущение и попытаться перестать напоминать самой себе помидорную статую. — Добрый вечер… — …дамы и господа! Мы представляем вашему взору единственный в своём роде экспонат — тупую попаданку, которая не может завязать обычный диалог и поразить всех трепетанием своих дивных ресничек, как истинная Мэри Сью». Не спрашивай, это не то, что тебе очень нужно знать, и вообще плохая тема для обсуждения. Просто почаще вспоминай, что я — больная идиотка. Вдруг поможет, да и мне когда-нибудь полегчает. Видимо, Гэндальфу теперь придётся тренировать силу воли и терпение. И не только из-за того, что гномы — упрямые скоты, но и потому, что я чёртов тугодум. Почти неловко. — Лисса послана сюда Валар в помощь нашему делу, — невозмутимо проговорил Олорин, которого, похоже, наступившая гробовая тишина не смутила ни капли. — Хочешь сказать, эта мелочь пойдёт с нами? — отрывисто спросил Двалин, явно стараясь не проматериться. О да, я понимаю и не обижаюсь ни на что. Меня сейчас действительно ни с чем, кроме мелочи и не сравнишь. — Она обучена обращаться с оружием, имеет хорошую смекалку… — начал хвалить меня маг. Это так меня рассмешило, что Смущение подвинулось в сторону, уступая место Идиотизму. Чёрт, нифига не благородно… — А я ещё и крестиком вышивать умею… — тоненько промурлыкала я на манер Кота Матроскина, явственно делая акцент на том, что кого-то цитирую. Ох, этот взгляд «ты тупая дура» — просто бальзам на израненную душу. Прям дома побывала. — В общем, обузой она не будет, — тоном «ляпнешь ещё хоть слово невпопад — дальше этой норы не выйдешь никогда» проговорил многоуважаемый волшебник, выжидательно уставившись на гномов. Те не спешили идти на контракт. Оно и понятно — самые общительные Фили и Кили уже со мной знакомы и сейчас ухмыляются так, словно придумали какую-то жуткую пакость, но я буду не рада о ней узнать. — Бофур, к вашим услугам, — весело гаркнул вдруг кхазад в ушанке, положив начало новому гвалту, теперь уже приветствий, которые в сущности мне были не нужны. Я и так всех знала, но сопротивляться такому наплыву не могла. Это что, доброе отношение к стрёмной человеческой девке? Готова спорить, без небесного ментального пинка не обошлось. Потому что в жизни так не бывает. Или у гномов просто привычка такая — кутить несмотря ни на что? Что ж, если так, то это можно сказать круто — жить каждым мгновением, как будто бы в последний раз. Я не умела ловить момент и расслабляться, особенно в больших и шумных компаниях. — Откуда же вы родом, посланница Валар? — улыбаясь, спросил всё тот же оптимистичный Бофур, суя мне в руки кружку с пивом. Ну, хоть не пинту, как у остальных. — Гэндальф сказал, что из другого мира. — подключился Кили, перебравшись вместе с братцем поближе ко мне. — А есть другие миры? — удивился кто-то с другого конца стола. — Я тоже была весьма обескуражена. Спустя долгое время вновь чувствовать голод было… странно. Я утащила лишь пару ломтей сыра и колбаску, но даже этого жутко застыдилась — Бильбо мялся где-то между коридором в кладовку и Гэндальфом, а ещё был явно печальнее, чем в наш короткий диалог на пороге его дома.***
Мммм… Не ожидала, что они в реальности запоют. Это всегда казалось лишь авторской приукраской. Но когда пришлось оперативно отступать под стол, я поняла, что всё более чем реально, а гномы прекрасные импровизисты… импровизионеры? Чёрт, как правильно-то? Ладно, смысл ты уловил, наверное. Короче, на секунду мне показалось, что у них единый разум на всех, потому что песню они исполнили дружно и не задумываясь над словами, никто не запнулся и не сфальшивил. Кто лучшие певцы Средиземья? Эльфы? Какие эльфы, я вас умоляю. Недолго музыка играла. Стук в дверь и все замерли, растеряв былое веселье. Гэндальфово «Это он» было произнесено с такой интонацией, что было не совсем понятно, торжественности маг прибавляет или ужаса. Параноиком тут, похоже, была только я, потому что с тем рвением, с которым гномы ломанулись в прихожую, можно было бы сворачивать горы. Внутренний голос весьма лаконично предложил сныкаться куда-нибудь подальше, чтобы никто не нашёл, а голос Дианы (почему же моя совесть говорит её голосом?.. Ах, да…) в подсознании осудительно заметил, что нельзя шататься по чужой собственности без спросу. Однако влияние на меня имела только Диана настоящая, так что я по-быстрому свинтила в комнату с камином. Нашли меня довольно быстро, хоть Гэндальф и решил дать мне передышку на время обсуждения общего плана, который я и так знала. А он видимо знал, что я знаю. Меня приволокли на место уже успевшего грохнуться в обморок Бильбо и усадили рядом с магом. — Я просил о помощи, а ты приводишь ко мне в отряд женщину? — зашипел Торин, скользнув по мне оценивающим взглядом. — Да что там женщину, ребёнка?! На месте Гэндальфа я бы забилась в уголок и не казала носу до следующего столетия, но Гэндальф на то и Гэндальф, чтобы упрямо стукнуть по столу кулаком и продолжить спор, который они с гномом, видимо, начали ещё до моего триумфального возвращения. Конечно, мне в некотором роде было лестно, что одни из сильных мира сего ссорятся из-за меня, но не присутствовать при этой ссоре было бы вообще здорово. — Она послана из-за Грани. Её судьба пройти с вами этот путь. — Это опасно, она умрёт в походе — от воспаления лёгких или случайного клинка. Я не хочу нести на себе такую ответственность! — рыкнул Подгорный Король. Маг очень выразительно на меня обернулся, выжидая, видимо, поддержки, и я со вздохом, мысленно говоря себе, что это плохая идея, вступила в диалог. — Вашество, — осторожно произнесла я, пересев поближе к спорящим, — во-первых, у меня прекрасный иммунитет и я умею обращаться с оружием. А во вторых… даже если я умру, то смерти уже не боюсь. — Как же ребёнку можно не бояться смерти? — спокойнее, чем говорил с Олорином, спросил Торин. Я заставила губы растянуться в болезненной улыбке, отстранённо сосредоточив взгляд на руках. — Смерть — это не наказание, чтобы бежать от него и бояться. — Я подняла взгляд, всматриваясь в тёмно-синие глаза напротив. — Она — избавление от мук, которые преследуют нас чуть ли не всю жизнь. — Не говори так, Лисса. — посмурнел вдруг Гэндальф, явно собираясь начать читать мне нотацию по поводу ценности жизни, но я прервала его. — Я не говорю, что не нужно ценить свою жизнь. Но когда приходит твоё время уходить, бояться смерти — это последнее, что стоит делать. То, что скользнуло в глазах Подгорного Короля мне не понравилось совершенно, но Гэндальфа, кажется, удовлетворило и он продолжил добиваться моего места в отряде. Я не слушала, как меня там расхваливали — меня больше занял замерший в проходе за головой Торина Фили, который смотрел на меня, как на побитую жизнью собачку. Фу, жалость. Да, как существо женского пола я в глубине души хотела, чтобы меня жалели, но всегда пресекала подобные мысли и слова, которые могли бы повлечь к такой реакции окружающих. Потому что как только в мозгу появлялась мысль «как же всё плохо», я пинала себя мысленно так, что имей эти ментальные атаки реальный эффект, мои мозги бы никто и никогда уже не собрал из того кровавого месива, в которое они гарантированно превратились бы. Сострадание к себе я легко могла допустить, но жалость — это слабость, которую нельзя себе позволять не под каким видом. — Ладно, — рявкнул вдруг сын Трайна, треснув по бедной столешнице так, что я поразилась живучести того, что делают хоббиты, — она идёт с нами! Но потом не говори, что я не предупреждал. И стало это началом громадного пиздеца.