Спросила как-то я у старика:
«А страшно было воевать?»
Он сразу не ответил. Размышляя,
Сказал: «Мне трудно вспоминать».
© А.Д.А. «Беседы с безызвестным солдатом»
Так не уходят на войну,
С войны всегда есть шанс вернуться.
Не слушая, что я скажу,
Ушёл, забывший оглянуться.
© Telperin art by moimq
Видимо, я всё-таки заядлая грешница. Или у кого-то на небесах слишком извращённое чувство юмора.
Мы с Фили вышли к остальному отряду аккурат в тот момент, когда Торин чуть не прихлопнул Бильбо. «Безумцы всех умней»? — Что же, похоже, правило Страны Чудес на одного неуравновешенного Короля под Горой не распространяется.
— Торин, стой! — Я хватаю его за руку, вклиниваясь между ним и полуросликом.
Гном рычит от ярости и отталкивает меня, из-за чего, не устояв на ногах, я падаю на пол, отбив себе колени и руки. С каких пор я такая самоотверженная? С каких пор я бросаюсь защищать кого-то, зная, чем это возможно обернётся для меня? Меня не назвать законченной добрячкой, хоть людям нуждающимся в моей помощи я не отказывала, но всё же… всё же тогда меня именно просили, а сейчас — всё прекрасно бы рассосалось и без меня.
— Защищаешь этого предателя? — Взревел он, замахнувшись теперь уже на меня. Руку его поймал Фили, дав мне время подняться и отойти к взломщику. — Может быть, ты с ним за одно?
— Сам себя слышишь? — Гаркнула я, кивая хоббиту, чтобы он спускался по оперативно спущенной гномами верёвке. — Я помогала тебе на протяжении всего пути по мере своих скудных сил! Как и Бильбо! Но ты, похоже, предпочёл об этом забыть. Поверить не могу, что гном, ставший мне почти как отец, мог так сильно измениться из-за… какого-то вшивого золота и блестящего камушка!
Я потёрла шею и фыркнула, как будто бы рассмешённая собственным монологом. На самом же деле мне не было смешно, но то,
как на меня смотрел Торин, казалось просто глупой шуткой, а не реальностью.
Отойдя к краю Главных Ворот, там где уже спустился Бильбо, я зацепилась за верёвку, перекинув ногу через стену.
— Хватит с меня, я ухожу.
— Лисёнок, стой, — дёрнулся в мою сторону Фили, но Торин схватил его за предплечье, не пуская ко мне.
— Пусть уходит вместе с предателем! — Сплёвывает он.
Отлично. Похоже, мозги ему отказали окончательно, но вправлять их — не моя прерогатива, а его товарищей и… его самого, как бы больно мне не было.
Моя боль, в принципе, ничего и не решает, просто потому, что ни на кого другого я свои проблемы не скину, да и разводить сопли накануне битвы как-то совсем не к месту. Я, конечно, дурная, но не настолько, чтобы истерику тут устраивать.
— Лисса, не ходи туда! — Фили вырвался из цепкой хватки дяди (и умудрился же!) и подлетел ко мне.
— Фили… — растеряно моргнула я, — так надо.
Кому надо, правда, так и не ясно. Мне надо — той, которая с удовольствием бы уже никуда не полезла в жизни, или, быть может, Фили… которого сегодня могут убить. Да, похоже, это всё же нам надо.
— И что ты сделаешь? — Вспылил гном, нахмурив светлые брови и смотря прямо мне в глаза, как будто бы у меня и без этого было прекрасное расположение духа и стойкость в выбранной позиции. — Бросишь нас? Махал, Лисса, я считал, что большее безрассудство, чем прыжок на дракона ты уже не совершишь, но, видимо, ошибся. Армия за воротами не для красоты. Выйдешь отсюда и, скорее всего, умрёшь.
Фили смотрит на меня, как на палача, но я сама-то уже прекрасно понимаю, что тут ничего не изменишь. Мой выбор сегодня был предрешён ещё тогда, когда я попросила Кили довести меня до Шира. Теперь уже слишком поздно всё бросить и уйти — какой бы мразью я не была, оставить на верную смерть тех, кто мне дорог я не смогу. Да даже если не тех, кто дорог — ведь сколькие сегодня должны погибнуть?
— Я не останусь здесь, пока там могут умереть невиновные. Если есть шанс что-то изменить, то я это сделаю. Потому что так правильно. Надеюсь, Торин поймёт то же, что и я, пока не поздно.
Какие пафосные речи. Вовсе не в моём стиле. Нет, на каком-нибудь уроке литературы я могла бы загнать что-то подобное, но… была ли я когда-нибудь такой — неожиданно сочувствующей и бросающейся очертя голову навстречу опасности, словно бы мне под силу что-то изменить. На самом деле меня кто-то волновал, или я просто так много о себе возомнила? Я не была самоотверженной. Так что же, что же пошло не так?
— «Как Боженька молвила!» — Пропел Азраэль, когда я уже оказалась на земле, спеша добраться до уходящего куда-то в сторону серой хламиды Бильбо.
Стоило бы быть ближе к ним, или к тому месту, откуда полезут черви? Ага, ещё бы вспомнить, где это было! Может, смотаться в Дейл?
— «Не до тебя сейчас,» — раздражённо отозвалась я, ощупывая себя на предмет чего-нибудь полезного в битве. Сумка с лекарствами, и, вроде бы, какой-то нож в голенище сапога. М-да уж, как обычно всё легко и радостно. Хоть бы один раз не жопой думала.
— «Хэй, сегодня я твой персональный ангел-хранитель, дорогуша!» — Возмутился обиженно пернатый, пока я лавировала между эльфами, пробираясь в безопасную зону рядом с Гэндальфом.
— «Сказал ангел Мести. И вообще, ты скорее «ангел-губитель», так что не засоряй эфир. Я и так последние мозги из последних сил пытаюсь напрячь.»
— «Ещё посмотрим, какой я «губитель», — проворчал Азраэль, в то время как я наконец добралась до перепуганных людей под громкое: «Я выбираю войну» от Торина.
— Сбрендивший мир, — ворчу я, понимая, что надо бы вообще двигаться к Вороньей Высоте, но я, как и Фродо в случае с Мордором, без понятия где она находится, потому что все горы для меня выглядят довольно одинаково. Надо было свистнуть карту. Почему я такая тупая?
«Думаю, это был риторический вопрос».
— Доброе утречко, как ваше ничего? — Заголосил сквозь шум тысячи топочущих в нашем направлении ног рыжеволосый гном, выехавший вперёд на горном баране. Видно мне было плохо (вокруг стояли все, кто ростом явно был побольше моего), но зато слышимость такая, словно я в специальную концертную залу была приглашена. — У меня есть предложеньице, если соблаговолите уделить мне малость времени. Будь любезны… убраться от сюда!
— Зачем же так грубо, владыка Даин? — Спросил Гэндальф, оперативно оказавшись меж двух армий.
Эх, истари, неужели не ясно, что их теперь ни от чего не отговорить? А ведь всё происходящее сейчас отчасти и на моей совести. Леголас предупреждал, говорил, что нужно пойти к людям, которые смогли бы попытаться урезонить в хрупком равновесии эльфов и гномов, но один взгляд на Торина убивал во мне любые потуги для попыток что-то там как-то сделать и договориться. Король под Горой скорее бы удавился сейчас, чем пошёл на сделку с Трандуилом, его рассудок окончательно потерялся в каких-то неведомых далях, а Даин бы в любом случае поверил своему кузену, нежели мелкой человеческой девчонке.
Значит ли, что все мои потуги тщетны? Что же, похоже сегодня я это и выясню.
***
— Лисса сейчас там, за стенами, где кишат толпы тёмных тварей и жуткая мясорубка из людей, гномов, эльфов и орков, а мы сидим здесь даже не зная, жива ли она ещё!
Фили подскочил на месте, брат последовал за ним, кладя руку на плечо в успокаивающем жесте и обводя взглядом всех собравшихся.
— Мы идем драться за стену! Кто с нами?
В наступившей тишине раздались тихие шаги, на которые обернулись все, а Кили вспыхнул ещё неистовее, чем парой секунд ранее.
— Я не буду сидеть, сложа руки, когда другие сражаются с врагом
вместо нас! Моя кровь не позволит мне этого!
— Не позволит, — соглашается Торин, ступая как-то легко и свободно. Его глаза вновь налились жизнью и горели ярче прежнего. — Мы — сыны Дурина, а его потомки никогда не бегут от сражений… Я знаю, что не вправе просить этого у вас, но... пойдете ли вы за мной в последний раз?
***
Я увернулась от летящего в меня клинка, и, перекувырнувшись, уронила ближайшего ко мне орка, тем самым оказав услугу зазевавшемуся эльфу. Чёрти что, а не жизнь.
Я старалась смотреть и думать как можно меньше, потому что на самом деле тут было как в гребаном нескончаемом аду, из круговорота криков ярости и боли, отрубленных конечностей, выпущенных органов и мерзкого, вязкого запаха крови. Этот запах, казалось, въедается в мою суть и я теперь никогда от него не отмоюсь…
Первые двадцать минут я носилась, как угорелая, пытаясь помочь хоть кому-нибудь — оттаскивала подальше от основной толкучки, накладывала жгуты и повязки на скорую руку, давала снадобья, что оставил Леголас. Ещё тогда стоило их экономить, но я туго соображала (как обычно).
Вряд ли в Средиземье были полевые врачи — на меня смотрели жутко удивленно, пока я, глотая непрошенные слёзы и не глядя на увечья пациента, заставляла его что-либо глотать или терпеть.
Врач из меня так себе.
Вообще из меня кто угодно, наверное, так себе.
А потом на мой несостоявшийся госпиталь обратили внимание орки, и я в срочном порядке вступилась за только что спасённых. Схватила чей-то меч, потерянный в битве — я не посмотрела чей именно, потому что хватало того, что на рукояти была обычная кровь, а не чёрная, да и ко всему прочему, моя психика могла сдать в самый неподходящий момент, что было бы быть весьма прискорбным и обидным.
Хотела приключений, жаловалась на скучную жизнь, да? Получи, распишись и не питюкай теперь.
Когда ряды орков хоть немного редели, я снова кидалась за раненными, оставаясь, правда недалеко от импровизированного госпиталя, чтобы успеть вовремя в случае чего.
Те, кому становилось лучше, брали оружие и возвращались в битву, даже если рана всё ещё была опасна и плохо обработана. Они тоже далеко не отходили, и, постепенно, образовали почти островок тишины и спокойствия, в который я затаскивала кого могла и латала как могла.
Родной голос, пробившийся до меня сквозь болезненные стоны, стал просто бальзамом на душу, когда я перетягивала жгутом торс одного Лихолесского воина и накладывала по-быстрому повязку, вымочив её в какой-то синей дряни с заживляющим эффектом.
— Лисса!
Я обернулась на звук, ободряюще хлопнув эльфа по плечу, и, подобрав гномий меч (а это был именно гномий меч), высунулась из-за спин своих неожиданных защитников. Они были из разных рас, но работали единым целым, восполняя слабости друг друга, наплевав на собственные принципы в эту минуту.
Возможно, когда всё закончится и наша отчаянная компашка выживет, мы все дружно напьёмся и перезнакомимся, сейчас же никто не тратил силы даже на приветственный кивок.
— Фили, я здесь!
Он ловко уходит из-под удара, а в следующую секунду его врага пронзает мой меч. На нанесённую собственноручно рану я не смотрю, лишь с силой выдёргиваю клинок из тела, которое загнётся в течении пары минут.
— Слава Махалу! — Судорожно вздыхает гном, быстро оглядывая меня на предмет повреждений, пока его спину страхует брат. Больше из нашей доблестной компашки никого не видно, но меня все равно не покидает ощущение, что они где-то рядом. — На тебе почти ни царапины…
Я не успеваю ответить, или хотя бы осмыслить, вопрос ли это вообще, потому что в моей голове настойчиво гаркает голосом Азраэля: «Сзади!» — И я, пригнувшись, бью по новому врагу с разворота, добивая его неожиданно легко.
Даже испугаться не успеваю — ведь силам-то в хрупком теле взяться негде, как меня бьют по плечу… раскрытой ладонью.
— Вот девчонка-то молодец, как настоящая кхазадка с ним расправилась! — Я оборачиваюсь на массивного рыжеволосого гнома, за спиной которого маячит хмурый и немного виноватый Торин. — Это-то твоя воспитанница, что ль?
— Так точно, — усмехаюсь я, пытаясь параллельно найти раненых не смертельно, но таковых не оказывается.
— Почему ты не ушла в Дейл, с волшебником? — Спрашивает Торин, а я наконец нахожу взглядом корчащегося от боли воина с перерезанным бедром, кидаюсь к нему и достаю плотную тряпку, коих нарвала из старых вещей в Эреборе, когда поняла, что больше половины восстановлению не подлежит.
— Из-за этого, Вашество, — бормочу я, поняв, что кровь идет фонтаном и значит повреждена артерия. Перспективная повязка тут же переквалифицирована в жгут и я перетягиваю рану, — собираю их сколько могу и оттаскиваю к остальным — там уже своя линия обороны располагается. Но я недоучка, туда бы реальных лекарей. Где-нибудь Оина или Дори видно?
— Лисса, — неожиданно мягким тоном произносит Торин, — прости меня.
— На больных головой не обижаются, хотя ты знатно подпортил мне настроение.
Я улыбаюсь ему мимолётно, почти не оторвавшись от работы, а потом бразды правления принимает неизвестно откуда возникший Дори, который начинает всё деловито исправлять.
Я облегчённо вздыхаю (поняв, что смотреть в глаза раненым и мучить их больше не придётся) и поднимаюсь на ноги, намылив ласты к остальной шайке-лейке, да так и застываю.
Они, гордо воссев на запряжённую баранами колесницу, валят в сторону горной гряды, над которой развеваются сигнальные тряпки орочьей армии. Слона-то я и не приметила.
Ухтыж, Грин-де-вальда мне в мамки, это у них даже и мысли не возникло, что мою бренную тушку надобно с собой взять? Мудаки-и-и-и.
Я, поудобнее перехватив железяку (которая, вообще-то, меч, спасающий мне жизнь) и плюнув на всё, кинулась за ними, максимально сокращая путь и стараясь ни на кого не напороться.
Всё же Азраэль хороший ангел-хранитель. Не будь его, меня бы прошили каким-нибудь мечом и разговор бы на этом кончился… иногда судьба меня любит. Не очень сильно, но всё же.
Я прихожу к нужному месту чуть позже, чем гномы — оно и ясно, их тут по дороге чуть не сожрали пару-тройку раз и расхреначили к чертям всю колесницу, а я вполне бодренько
(НЕТ) бежала на своих двоих под явным покровительством святейшего Азраэля, чтоб перья его не выпадали и были всегда шелковисты, Аминь.
— Лисса? — Удивляется Дубощит, когда я, на скорости недобитого Флэша, пролетаю мимо него и только что высунувшегося Кили, устремляясь вверх по лабиринту коридоров бывшей сторожевой башни, боясь, что могу опоздать и не успеть. Однако, (не без помощи некоторых личностей) я всё же вылетаю на нужную площадку, чуть не снеся при этом, по неосторожности, довольно сощерившегося от такого поворота событий прихвостня Азога.
Вот это я влипла.
Вот это я влипла, так влипла.
Это были не те орки, что мне довелось повидать на поле боя. Эти были явно сильнее и умнее.
А Мэри Сью из меня так себе, как выяснилось.
Орк замахивается на меня ягатаном, моментально запуская мою версию «Саша-немного-не-в-себе-но-постарается-выжить». Я свожу атаку в сторону, притом умудрившись уронить собственный меч и орудие противника, и чуть ли не падаю в объятья к оному, больно приложившись о его вторую свободную руку, которую он вообще случайно в сторону отставил, когда я от него отбилась.
Лох — это призвание.
— Поцелуй землю! — Сдавленно квакаю я, отталкиваясь ногой от ближайшего столба, лишая равновесия и себя, и державшего меня противника.
Орк заваливается на спину, утаскивая меня за собой и сдавленно выдыхая, придавленный моей тушкой и собственной амуницией. Я вывернулась реактивным ужом, выхватывая тонкий эльфийский клинок (нож в голенище, блин), врученный Леголасом ещё перед его отъездом из Эсгарота, и полоснула по артерии на шее орка. Что ж, этот раз оказался не провальным, как я уже приготовилась его воспринимать — эльфийская сталь легко разрезала серую плоть, дав ход густой чёрной крови. Существо передо мной погибало так же, как и жило: мерзко, кроваво, захлёбываясь, но отчаянно пытаясь цепляться за жизнь или хотя бы отнять напоследок мою.
Сколько ненависти может вынести в себе одно существо?
В гробовой тишине за моей спиной послышался злобный смех и жидкие хлопки — Азог Осквернитель был доволен, ведь жертву, пытающуюся укусить тебя перед своей смертью вдвойне интереснее прикончить.
Он отбросил Фили к стене, давая отсрочку перед казнью и указал своим обрубком на меня, призывая, видимо, поднять своё оружие.
Надо же, какое благородство! Типа, если я сейчас не возьму «нож», то он меня не убьёт.
Пожалуй, проверять эту теорию я не стану.
У меня нет шансов. Мы оба это знаем, но я всё равно поднимаю клинок, вставая в заученную стойку, потому что пока я жива — жив и Фили.
Я рычу, кидаясь на орка, подныривая под занесённую руку, чтобы рубануть по бедру, но целой конечностью Азог отбрасывает меня, как котёнка, в стену, прежде, чем я успеваю нанести ему хотя бы царапину.
Кольчужная рубашка впивается в шею и рёбра, выбивая оставшийся после удара дух. Кажется, у меня сотрясение. Хотя, похоже, у меня по жизни сотрясение.
— Лисёнок…
Внутри всё обрывается и я оборачиваюсь к пришедшему в себя гному, хотя мне и страшно на него смотреть. Сколько боли и непонимания отражается в глубинах серых глаз (он-то был уверен, что я в относительной безопасности у импровизированного лазарета), что мне хочется рассыпаться в извинениях перед ним за всё сделанное и не сделанное.
Но у меня нет времени — тяжёлые шаги моего перспективного убийцы звучат уже совсем рядом и я пытаюсь дотянуться до клинка, когда мне со всего маха отдавливают пальцы левой руки до странно хрустящего звука, резанувшего по ушам.
Боль была дико-невообразимой — я в жизни ничего себе не ломала (если не считать тренировок во время моей как бы смерти, но тогда всё было не так ощутимо) при всём моём таланте влипать в неприятности.
Меня вздёрнули на ноги, больно потянув за волосы, которые решили распуститься, и я, почувствовав, как холодный металл осторожно, почти нежно коснулся шеи, зажмурилась. Так я ещё не умирала. И мне было страшно.
Страшно от того, что за гранью ждала Тьма — в этот раз я могла не вывернуться, могла не вспомнить и тогда она меня поглотит. Страшно, что мне будет чертовски больно, когда клинок распорет глотку. Страшно, что всё это сейчас с ужасом, который я буквально ощущаю, видит Фили, который пытается подняться и дотянуться до оружия, но не может этого сделать и раз за разом начинает всё больше ненавидеть себя за бессилие.
Это явно не та смерть, которую я призывала не бояться, казалось бы, уже многие годы назад, в норе у Бильбо.
Я не спасла Фили — он умрёт чуть позже меня, но всё равно умрёт.
Потому что я бесполезна. Потому что опять не справилась. Стоило остаться в Эреборе, под защитой толстых гранитных стен, ведь от меня всё равно толку никакого, кроме путанья под ногами.
— Отойди от неё, мерзкая тварь!
Клинок с моей шеи исчезает и я падаю на плиты, едва припорошенные снегом, отбивая себе колени и ладони. Новая вспышка боли вновь туманит рассудок, но не надолго — наконец-таки сказываются тренировки с Уфиром на выносливость, и я могу взять себя в относительные руки.
Торин, с мечом наголо, стоит в проёме площадки на пару с Двалином и Бильбо. Приспешники Азога не спешат на них кидаться без команды своего главаря, а я, пользуясь минутной заминкой, кидаюсь к Фили и своему оружию.
Гном с еле заметной усмешкой поднимается с моей помощью и берёт в руки меч, готовый обороняться даже в таком состоянии. Горькая улыбка скользит по моим губам — хороша же из нас команда — раненый и девчонка со сломанной рукой — вместе как раз один воин выходит.
— Лисси, держись меня, не отходи ни на шаг, — шепчет Фили, обнимая меня за плечи и опалив дыханием ухо. Будь мы в другой ситуации, я бы, наверное, дёрнулась, но сейчас не до того, что кто-то нарушил чьё-то личное пространство.
— Если бы я вдруг захотела отойти, — закатив глаза, отвечаю я так же тихо, — ты бы свалился.
— Ты можешь просто не язвить? — Как-то устало-весело произносит Фили, поудобнее опираясь на меня, чтобы успеть занести меч для удара, потому что в рядах орков начиналась движуха.
Торин и Азог стояли в центре зала, готовые кинуться друг на друга в любой момент.
Азог, всё же, нападает первым.
У меня нет возможности следить за их сражением, потому что я должна страховать и выступать в роли живого костыля для Фили, понимая за доли секунды, куда он собирается повернуться.
Я не смотрела на отрубленные конечности и разодранные глотки, если конечно не била и не рубила сама.
Когда же всё было кончено, я не досчиталась Торина, Бильбо… и Азога. Сердце ушло в пятки, не сумев удержать только установившиеся спокойствие и облегчение.
— Лисси, идём, — вздыхает Фили, — нужно найти Кили.
— Торин же… — Испуганно произношу я, а Фили, тяжело вздохнув, прижимает меня к себе, погладив по голове.
— Он справится. Это его бой, мы ничем не сможем ему помочь.
— Хорошо, — отрывисто произношу я, обняв его ещё сильнее, до боли в руках, которые и так не слишком здоровы, — пойдём найдем Кили.
Ушли мы не далеко — Фили покачнулся, начав заваливаться, а я, отругав себя по самое не могу, влила в него что-то от ран и потащила со всей возможной скоростью вниз — туда, где была нормальная помощь и его спасение. Туда, где мои ошибки могли исправить.
Страшно, когда кто-то умирает у тебя на руках, а ты не в силах что-либо сделать. Ведь он мне верил, защищал, а я даже не в состоянии была его предостеречь о гибели. Что я за человек? Что за друг?
Стиснув зубы, я пнула какого-то попавшегося на пути орка и в два раза активнее потащила на спине гнома, мысленно (а может и не только мысленно) обругав весь этот мир в общем и себя в частности.
Хрен тебе, а не сдавшаяся я, ясно, проклятущая Тьма и иже с ней? Я спасу этого недоношенного барана, его дядю и брата, потому что по-другому быть не может. Потому что на мне и так уже слишком много грехов и права на ошибку теперь нет.
Пора взрослеть, Саша.
— О, Махал, Лисса, что с ним? — Балин выскочил мне на встречу, подхватывая Фили с другой стороны и помогая нести его к лекарям.
— Азог устроил ловушку, я не знаю куда делись остальные, но Двалин вроде как пошёл разбираться с гоблинами-наёмниками, а Торин с Бильбо — с главной гнидой, — прокряхтела я, заметив, как оторвавшись от очередного страждущего пациента к нам спешит взволнованный Оин, готовый тут же отдать все силы, чтобы наследник жил.
Я кинулась обратно в битву, заприметив Леголаса на скакуне, как только доставила Фили до лазарета и убедилась, что Кили, которого неведомым образом нашла Тауриэль (поклон ей в пол), тоже там. Минус две проблемы.
— Леголас! — Кричу я, отбиваясь от какого-то слишком наглого орка и параллельно пытаясь выпить заживляющий настой, который чем-то напомнил мне Поттеровский костерост на эльфийский манер… Мой противник падает замертво от стрелы в глазу, а меня ловко закидывают на седло перед собой. Именно закидывают и именно НА седло, потому что я больно приземляюсь на луку животом, не успев перегруппироваться для того, чтобы сесть нормально, так что приходиться исправлять критическое положение буквально по ходу движения, чуть попутно при этом не свалившись.
— Куда? — Спрашивает принц, понимая, что расспрашивать меня сейчас бесполезно.
— На Воронью высоту.
— Ты же только…
— Пожалуйста!
Эльф натягивает поводья и даёт коню команду кидаться во весь опор в самую гущу и не думавшего прекращаться боя.
Остается совсем немного до Высоты, когда нас вместе с лошадью сбивает тролль. В который раз за день я прикладываюсь со всего маху о каменные склоны этой злосчастной горы и рассуждаю о том, насколько сильно нужно быть везучей, дабы не помереть в первые минуты боя.
— Леголас! — Хрипло зову я, поднимаясь и оглядываясь в поисках друга и соратника.
Он метрах в пяти от меня, уверенно вытаскивает клинки и кивает мне, мол: «иди, со мной всё в порядке». Я киваю в ответ и бросаюсь дальше, снова подобрав чей-то меч.
Я кувырнулась, уходя от атаки гоблина и с размаху обрубила ему руку с оружием, оглядывая мимолётом, как разорвались мышцы и сломалась со смачным хрустом кость, как кровь полилась из разодранных вен и артерий, с поразительным для меня хладнокровием.
Они чуть не убили Фили.
И Кили.
А ещё я до сих пор не знаю, что с Торином, так что мне наплевать на то, что я похожа на монстра, на то, что я потеряла саму себя в этой непрекращающейся битве и на горящую боль от срастающихся костей под действием эльфийской настойки. Мне нужно дойти до Торина и помочь ему. Чтобы он жил… и был в кои-то веки счастлив.
Я нередко делала так — ставила свои интересы ниже интересов какого-нибудь человека, но впервые это было так важно и опасно — граничащая с самоубийством вылазка. Уже давно я не мечтала о подвигах, не думала о том как это «круто» — бить врагов, защищая своих соратников. Война — не женское дело, особенно в этом мире. Я не знаю, смогу ли вообще спать после всего увиденного, но сейчас это тоже было не важно.
Страшно, жутко, мерзко, — но я все равно упёрто шла вперед, туда, где виднелась пять минут назад чёрная макушка.
Мир воинов, мир мужчин — неужели он вот такой, пропитанный ненавистью и болью? В детстве я верила, что в другом мире было бы лучше — светлее, чище, добрее.
Благородные рыцари, сражающие тёмных тварей.
А вот нихренашечки.
Может, люди здесь и добрее, но несправедливость, злость, ненависть, горе — тут куда острее чувствуются, даже если они чужие.
Я заметила это только тогда, когда мы были уже у Беорна. В тот момент, когда я увидела оковы на его руках, услышала о его семье… словно на собственной шкуре всё прочувствовала.
У меня же был план — я должна была сразу отправиться на Воронью высоту, прибыть туда раньше гномов, а потом со всем своим актёрским мастерством убедить их в том, что это западня и нам срочно нужно валить. А в итоге, вышло так, как вышло. Страшно подумать, что парни сейчас едва живые и это моя вина… Эру, или как там тебя, будь милосерден и не дай погибнуть ещё одному упрямому барану.
Я не успела.
Это стало ясно, когда я увидела прижавшегося к стене Бильбо, с ужасом глядевшего куда-то вперед.
Я не хотела видеть то же, что видит полурослик, но всё равно прошла мимо него, тут же пожалев о своём решении.
Чёрные волосы на белом снегу. Застывший, привалившийся к стене хоббит, смотрящий на меня с ужасающим состраданием и отчаяньем.
Я падаю на колени перед гномом, заменившим мне отца за каких-то пол года. Осторожно убираю пряди с мокрого лба и лихорадочно горящих глаз. У меня трясутся руки и я не верю, что всё реально. Кажется, я вновь разучилась чувствовать.
Так странно.
— Торин, — зову я, растягивая губы в глупой улыбке, как будто бы Король сейчас же встанет и скажет, что я помешала ему спать со своими капризами.
Он переводит взгляд на меня и осторожно тянется к лицу, убирая уже мои пряди за уши, так же, как сделала я всего мгновение назад.
— Не страшно, Лисенок, — улыбается он, так счастливо и открыто, как словно все богатства в мире вдруг стали его. В груди зарождается противный ком, я чувствую, как он медленно подкатывает к горлу, мешая дышать, как если бы вдруг вернулась та болезнь.
— Не торопись, мы тебя вытащим, — говорю я, не понимая зачем, ведь уже вижу ужасную рану на груди. Так же, не понимая зачем, я рву рубашку и прикладываю её, силясь хоть как-то остановить кровь. Но я бесполезна. Как и около Эсгарота. — Все будет хорошо, слышишь?
Я не верю своим же словам — я умудрилась потерять свою аптечку ещё когда свалилась с коня и ничего бы не смогла сделать. Да и будем откровенны — никто бы мне не поверил, и сын Трайна тоже не верит.
Только продолжает ласково смотреть, а потом треплет по волосам, как в самый первый день.
Мы замираем и кажется, что его последний вздох длится вечно, а глаза всё не спешат закрываться.
Но когда его рука обессиленно падает, а я продолжаю смотреть на остывающее тело, ждя следующего вздоха, то слышится крик, такой, какой не описывали не в одной из книг, ни в одном из фильмов — он больше похож на предсмертный вой какого-нибудь животного, чем на человеческое излияние.
И только когда внутри меня что-то с треском ломается и падает, возвращая в лёгкие почти забытую боль, усиленную в десятки тысяч раз, только тогда я понимаю, что кричу-то, в общем-то, я, стоя на коленях и давясь распушёнными волосами, прикрывающими моё перекорёженное лицо.
Что-то с хрустом ломается, а я не могу понять — лед это, или же душа, рассыпающаяся на тысячи осколков?
Я никогда не думала, что душевная боль может быть… настолько ощутимой. Как правило, всегда можно было абстрагироваться — я, вечно думающая мозгом, легко приказывала сердцу, что оно чувствует — и даже если обида, боль, страх, перехватывали бразды правления в мятежном кусочке Создателя, я всё равно быстро убеждала себя в том, что ничего не чувствую.
Не знаю, в курсе ли ты, но у нас подобное уже вроде как доказано — душевная боль длится не более десяти минут — всё остальное, это то, что навязываем себе мы сами.
Что-то в этот день пошло не так — а может процесс был запущен куда раньше, а я и не заметила — ведь я не смогла спрятать свои чувства или выкинуть их, за ненадобностью.
Все произошло наоборот — боль выкинула меня, совсем выкинула — из тела, из реальности, я не знаю откуда — ядовитой змеёй она оплетала все мысли, все чувства, и в какой-то момент я даже почти потянулась к кинжалу — бессознательно, но всё же. Чтобы оборвать страдания… чтобы всё просто закончилось.
Я не успела ничего сделать — появившийся из ниоткуда Двалин резко и шумно притянул меня к себе, больно дав мне по руке с оружием, чуть не переломав все кости в процессе, но мне было уже до той степени плевать на окружающее факторы, что я никак на это не прореагировала.
Что-либо, кроме бледного воскового лица перестало существовать.
На поле битвы орлы добивают последних гоблинов и орков, расшвыривая их останки куда попало, но он больше не сможет этого увидеть — не сможет увидеть, как взошло впервые за несколько дней из-за облаков солнце над его королевством, и как в это королевство придёт мир. В свободное королевство придёт мир. И жизнь. А вот он в это королевство уже не придёт, потому что мёртв.
Потому, что все мы всего лишь смертные.
***
Я смотрела на гаснущие звёзды, подставляла лицо первым лучам солнца этой зимы и размышляла над тем, что никогда больше не буду прежней шалопайкой. Смерть близкого тебе, это всегда больно, как выясняется. Книги врут и в жизни всё не так. Намного хуже.
— Ты обронила свою… шапку.
— Спасибо, остроухий.
Война — тоже больно. А боль меняет человека навсегда.
Сейчас, вспоминая себя шесть месяцев назад я хочу истерично заржать — это всё не сказка, и не счастливая история с хорошим концом. Хороших концов в жизни просто не бывает. Мне ли не знать, верно?
Я больше не хочу сражений. И приключений.
Взамен на всё, что со мной произошло здесь плохого, у меня появился один лучший остроухий друг — он сидит рядом, так же как и я свесив ноги с обрыва, смотрит на восходящие солнце и не говорит ни слова о том, что мне следовало быть внизу — в палатке врачевания, с выжившими Фили и Кили. Он просто пришёл за мной — тихо и бесшумно. И отыскал эту дурацкую красную тряпку.
Торин был прав — она абсолютно бесполезна. Они все были правы на счет неё. А я нет. Я просто цеплялась за неё, как за последний клочок своего прошлого — своего мира. Вот только я здесь, и тут останусь до конца своей жизни. Глупо было цепляться за прошлое.
Глупо… и легко. А в жизни не должно быть легко, иначе это уже не жизнь.
— Пошли в лагерь, Леголас. Я, пожалуй, проголодалась.
Ничто больше не будет для меня легко, а радостное детское прошлое… пусть катится в пекло.
