Ты знаешь, люди ломаются. Порою, устав сохранять Пламя жизни… Равняются На озера мерную гладь. © А. Д. А.
Я никогда не отрывалась на чужих — была предельно вежлива и осторожна. Избранным же доставался весь спектр яда, насмешек и моих нервных срывов. Сомнительная радость быть моим «избранным». Кому это нужно — наслушавшись общественного негатива получать его в утроенном количестве от того, кто по идее должен дарить тепло и покой. Наверное, я неосознанно желала, чтобы все от меня отвернулись, чтобы все меня бросили. Зачем? Раньше я бы отмазалась громким: «Я недостойна любви!», но сейчас… сейчас я понимаю, что мне хотелось себя жалеть. Хотелось внутренне подвывать и приговаривать, какая Сашенька бедная, да несчастная, как Сашеньку все бросили и никому она не нужна. Вот только я всегда это прятала даже от себя, потому что одновременно с саможалостью открывалась и вторая моя сторона, которая не терпела в себе слабости. Такое вот заунывное пение о несчастной судьбе было бы забито до смерти только в зародыше, потому что жалость — это слабость, прикрытая ненадежной вуалью страдания. Если бы я не умерла, то, наверное, всё же добилась бы своего и была бы виновата в этом единолично. А когда пустота и разруха внутри окончательно доконали бы, я бы сломалась и окончательно превратилась в серый безвольный овощ… что и переживаю сейчас, вот только маленько по другой причине. «Маленько». Хах. А кое о чём я за часы, проведённые здесь, не подумала. Если бы Торин действительно был тем, кто отдал мне сердце, то он бы остался жить, как оставалась и я прежде, а значит «счастливец», разделивший своё сердце пополам, всё ещё бродит где-то здесь. Кстати о «здесь». Я сидела в шатре у Фили и Кили, которые получили вообще-то серьёзные раны и за которыми теперь нужен был уход. Шли едва ли вторые сутки с момента… с момента окончания битвы. Предыдущий день я сновала по лагерю, пугая всех, кто осмеливался подойти одним своим видом или кривоватой усмешкой, пока остроухий не отпинал меня до парней, заявив, что я должна помочь в их выздоровлении хоть так — подежурить у кроватей. А ещё он заметил, что если продолжу в том же духе, народ меня за умертвие примет. Я, помнится, назвала его хорошим другом, да? Я оставила плащ в палатке у Фили и Кили. Собственно, до этого я там дежурила, на тот случай если кому станет плохо — рана воспалится, заражение пойдёт, жар там и так далее. Слава Всевышнему, обошлось и парни проспали всё моё присутствие, а когда Оин пришёл их проверить, я поменялась с Дори и ушла к эльфам искать Леголаса, который звал вчера на охоту. Спать не хотелось, есть тоже — была только чёрная бездна внутри, которую уже ничем не заполнишь. Я даже холод не осознавала, пока не взглянула на закутанного по уши гномьего сторожевого. Ещё никогда этот мир не казался мне таким серым и безжизненным, как в этот день. Чёрные пепелища костров дымились до сих пор, следы крови, казалось, въелись в самую землю, а от металлического горького запаха не спасал и поднявшийся с севера ветер, качавший верхушки деревьев в не столь далёком Лихолесье. — Давно ждёшь? — Мне на плечи приземлился тёплый шерстяной плащ, пахнущий травами и елью. — Эм, — я глянула на едва поднявшееся солнце, — да не очень. — Ну что, готова научиться стрелять из лука? — весело спрашивает лихолесец, толкая меня в сторону жалкого лесочка на окраине Долгого озера. — Я умею стрелять из лука, — вяло огрызаюсь я, позволяя себя тащить куда заблагорассудится и потребуется. — Если ты стреляешь так же, как дерёшься, то стрелять ты не умеешь. Я слабо усмехаюсь — потому что именно этого он и ждёт, а не потому, что мне хочется. На самом деле, я знаю чего он добивается оскорблением моих навыков — эмоций, в идеале гнева, который помог бы мне преодолеть горе, но у него ничего не выходит, потому что я никогда не мнила себя великим воителем. Кулаком по морде попаду — и ладно. Мы шли в полном молчании около сорока минут, пока остроухий с хитрой улыбочкой не остановился метрах в десяти от леса. — Ну чего ты? — устало спросила я, скрестив руки на груди. Эльф снял с налучья второе оружие, которое было втрое меньше его собственного и торжественно протянул мне вместе с мотком, по-видимому, тетивы. — Натягивай, — коротко приказал он, отступая на пару шагов назад. — Скажи честно, у вас с этим «орудием» дети развлекаются? — Нет, это я выпросил у гномов, специально тебе по росту, — недовольно поморщившись сообщил эльф, которого всё еще не радовала перспектива союза с гномами (сам между прочим его предполагал), пусть он и примирился с ними ради меня и, должно быть, ради себя самого. Переучиваться сложно и долго — думаю, что привитая за долгие годы неприязнь уйдёт ещё не скоро, однако остроухий справится — я вижу это каждый день и даже то, что он попросил у них что-то, пусть даже и для меня, уже о многом говорит. — Спасибо, — вздыхаю я, натягивая бечёвку, как учил меня Уфир когда-то. Эльф кивнул одобрительно и подал мне стрелы — похоже тоже одолженные у гномов — указав куда-то в сторону деревьев. — Попади в любое на выбор. — Третье слева, — возвещаю я, вытянув из колчана одну стрелу и закрепляя её на тетиву. Стойка, в которую я встаю, была выучена путём боли и страданий, потому что Уфир был до ужаса категоричен, словно не демон, а купидон. Его любимая на тренировках палка охаживала меня по спине или ногам, находящимся в неверном положении. Жестоко, но эффективно. Свист и удар! Стрела вошла в дерево едва ли на одну шестую, но прочно в ней засела — это было видно даже слишком чётко. — Ладно, стреляешь ты не так уж отвратительно, но я бы поработал над силой. — Ты придираешься, — меланхолично заметила я, шествуя к кромке леса, чтобы выдернуть стрелу, — я маленький задохлик-человек, который даже гоблина нормально сдвинуть не может. — Идём уже, поучимся считывать следы. — Это уже интересно, — оживилась я, закидывая колчан за спину и вступая под вечную сень деревьев, — показывай. С охоты мы вернулись к полудню, нагруженные дичью. Леголас на самодельных носилках тащил оленя, которого собственно и подстрелил, а я ползла позади с парой зайцев и зазевавшейся ранее птахой — глухарём. Эльф посвятил меня в обряд отпускания души зверя и прошения у него прощения. Эльдары — дети природы и за убийство животных им также больно, как и самой Матери. Они поют молитву, чтобы умерший простил их и знал причину — что его убили не просто так, а потому что без его мяса им сейчас не выжить. Остроухие никогда не охотятся ради забавы и убивают милосердно — без боли и быстро. Нас уже ждали постовые гномы, чтобы забрать добычу и отнести в полевую кухню. Охотников утром разошлось в разные стороны много, но мы вернулись быстрее остальных. — Пойдем перекусим, — зовёт меня с собой Леголас, сваливший свою ношу на кого-то другого. — Схожу с начала к парням, — отрицательно качаю головой я, определяясь с нужным направлением. Мужчина понятливо кивнул и ушёл к кострам, а я направилась к палаткам врачевателей. Пока шастала по лесу, нашла дикую яблоню, ещё не сбросившую свои плоды (похоже, растения тоже сходят с ума). Нарвав яблок, я подумала, что порадую парней, потому что дички оказались на удивление вкусными и не слишком кислыми. — Привет. — Я просачиваюсь в палатку, кивая уставшему Дори и более или менее очнувшимся парням. — Мы притащили мяса, иди пообедай, я с ними побуду. Гном кивает в ответ, поднимается с насиженного места и уходит на улицу. — Я вам всем позже принесу, — сообщает он уже у выхода. — Спасибо, Дори. Я подцепляю стул, перетаскивая его в пространство между кроватями. — Где ты была? — спрашивает Фили, приподнимаясь на локтях. — Ходила на охоту с остроухим, — отзываюсь я, откапывая в глубине сумки яблоки и раздавая их парням. — Он определил мою стрельбу под гриф «не так отвратительно». — Выглядишь так, словно бы вообще не спала, — замечает лениво Кили, крутя в руках зеленоватый плод. — Я у вас всю ночь дежурила. Фили замирает, не успев откусить яблоко. Его растерянный вид настолько комичен, что я вдруг смеюсь, в первые с момента, как умер Он. Смех больше похож на карканье вороны и кажется таким неуместным, что я почти сразу замолкаю. Голос сел — от крика или от бессонной ночи, но я довольно ощутимо хрипела и сипела. — Прямо… всю? — растерянно переспрашивает Кили, явно не понимая, почему я не пошла хотя бы отдыхать. — Оин боялся, что раны могут воспалиться — нужен был дежурный. — Взяли бы кого-нибудь из воинов, — недовольно ворчит Фили, садясь на кровати и пятернёй приглаживая волосы. Я улыбаюсь краешком губы. — Это сомнение в моих способностях? Гном на секунду даже замирает от изумления и возмущения. — Я не сомневаюсь в тебе, — бурчит он, — просто кое-кому тоже нужен отдых. Кили громко фыркает в яблоко, как мне кажется насмешливо, но отчего-то молчит. — Я не хочу отдыхать. Мне это не нужно.***
— Леди! Чуть удивленно обернувшись, я с неподдельным интересом наблюдала, как ко мне подходит отчаянный храбрец из числа гномов. По правде сказать, он вообще первый из посторонних, кто заговорил со мной за последние два дня. Хотя учитывая моё выражение лица и давящую ауру, это вовсе не удивительно. — Да? Я выгибаю одну бровь, глядя как кхазад приглаживает ярко рыжие волосы и шумно выдыхает, видимо пытаясь восстановиться после беготни за мной. — Леди Лисса, возможно вы не помните… — несколько растерянно начал гном, но тут же взял себя в руки, — меня зовут Нарин. — Это конечно прекрасно, — киваю я, — но ваше имя мне ничего не сказало. — Вы спасли мне жизнь. — Твердо произнёс гном, отбросив всё смущение. — Я хочу выразить свою искреннюю благодарность… — Не стоит, — тут же оборвала я, почувствовав приступ раздражения, — не стоит благодарить меня за то, чего я даже не помню. Доброго дня, мистер Нарин. — Постойте! — Гном проворно перегородил мне дорогу. — Не только я хотел выразить вам благодарность — все, кто были в тот день под вашей опекой, признательны. Мы хотим устроить посиделки у третьего костра. Будет великой честью, если вы к нам присоединитесь. Сегодня вечером, что скажете? — Я подумаю, — Нарин почтительно склоняет голову, удовлетворившись моим ответом и собираясь уйти. — Мистер Нарин, — он удивленно оборачивается, словно бы не ожидая от меня столь мягкого тона, — я не леди, не стоит так ко мне обращаться. — Как скажете, Лисса. В обед я присаживаюсь рядом с Леголасом. Он не выражает упрёка ни по поводу того, что я не пришла вчера, ни по поводу того, что опять не пойми где шлялась столько времени. — Есть будешь? — непринуждённо спрашивает он, наливая в миску наваристую похлёбку и протягивая её мне. Я отстранённо киваю, принимая угощение из рук, но не спеша его пробовать. Слишком горячее. — Говорят, Фили уже лучше и он вместе с Даином решает вопросы о договоре с Бардом и отцом. — Да, этому барану на месте не сидится, — подтверждаю я, все же глотнув горячей жижи, — Оин конечно ругался, но Фили скоро станет королём… что ему какие-то запреты, верно? Зато Кили теперь мучается в двойне — его опекают сразу двое наших лекарей, а зная замашки Дори долго он не продержится. — Не пойдёшь спасать друга? — усмехается Леголас, накинув мне на плечи ещё и свой плащ, так как погода явно менялась не в лучшую сторону. — Этому шалопаю полезно для разнообразия, — фыркаю я, изобразив на лице презрение. На деле же внутри не было ни-че-го. Эта пустота больше не пугала, как прежде. Ну есть и есть — какая разница? Тяжело вздохнув, я отставляю миску в сторону и заваливаюсь на остроухого, положив подбородок ему на плечо и утомлённо прикрыв глаза. Мышцы ныли так, словно бы я никогда в жизни не давала им отпуска. Я любила дремать на чьём-нибудь плече, но сейчас хотелось просто посидеть с кем-то тёплым в обнимку. — Я поиспользую тебя, ладно? Шея ноет — жесть. Меня осторожно приобнимают за плечо, так и не ответив, из чего я сделала вывод, что мне милостиво разрешили творить что захочу и как захочу. — Лисса? — слышу я удивленный голос, но открывать глаза слишком лень. Даже думать лень. — Тише. Молчание воцаряется ненадолго, хотя и без того ясно, что оба нечаянных собеседника не слишком друг другу рады. — Как она? — наконец спрашивает гном. — Она меня пугает, — шепчет Леголас, видимо думая, что я заснула, хотя я лишь прикрыла глаза на время, — за три дня она съела миску похлёбки и пару яблок, а заснула так и вообще в первый раз. — Торин был нам всем дорог, — вздыхает печально Фили, — она оправится от скорби. — Она не скорбит, — мягко возразил остроухий, — это глубже скорби. Как-то Лисса обмолвилась, что обязана вас всех спасти. А ещё… ты не был там, когда умирал ваш король. А я был… она кричала так, словно бы ей душу рвали на части, а после чуть сама себя не зарезала. — Зарезала? — удивляется гном. — Я не знал об этом. И что ещё за обязанность нас спасти? — Не ревнуй, гном, — хмыкает Леголас, — со мной ей просто легче говорить, потому что я чувствую эмоции, даже те, что она скрывает. — В душу лезешь, — почти презрительно кинул блондин, — без её на то ведома. — Осади, будущий Король под Горой, — строго обрывает эльф, — ей нужна сейчас поддержка. — Только вот твоя ли? Побить их что ли для профилактики? Сонно оторвавшись от плеча друга, я укоризненно смотрю на обоих, как будто бы они действительно нарушили мой сон, но ничего не говорю, скидывая плащ остроухого и поднимаясь на ноги. Похоже, что молчание с моей стороны пугает их во сто крат сильнее, чем безудержный трёп. — Ты куда-то собралась? — осторожно спрашивает Фили, с которым мы сегодня даже не виделись. — Да, меня кое-где ждут. Приятного вечера. Лагерь представлял собой сборище палаток, в которых временно жили|лечились все народы Средиземья. Конечно, можно было бы перенести всё это в Гору или Дейл, но подходы и туда и туда были разрушены (не говоря уже о том, что Дейл стал ещё большими руинами, чем прежде), а некоторых раненых нельзя было трясти или перемещать. И все остались вместе, потому что так было проще выжить, а зима придвинулась совсем вплотную… Всего было три зоны деления — люди, гномы и эльфы. В каждом районе были свои костры, но так же имели пять общих, которые не тушили никогда и у которых собирались все подряд. Запутаться где какой было невозможно, потому что они были на подобии границ между районами и бродя по лагерю ты с легкостью находил, где первый, а где третий, так как они служили основными ориентирами. Я оказалась у третьего костра, когда солнце только-только село. Установившаяся тишина при моём появлении вызвала желание развернуться и уйти обратно, но вовремя возникший Нарин всё испортил. — Лисса! — воскликнул он, впихивая мне в руки фляжку и толкая к паре десятков сидящих у костра. — Мы вам очень рады! Садитесь-садитесь. Господа остроухие ещё не успели затянуть свои баллады, а потому у нас весело. — Осторожнее, гном! — расслабленно кинул кто-то из эльфов, откинувшись на своем месте и одарив меня очаровательной улыбкой, какой только может улыбаться парень девушке, — а то мало ли что может случиться во время вашей попойки. — Господа, — негромко произнёс человек с тёмными спутанными волосами, едва ли ниже плеч, имеющий тот особый шарм опасного типа, который отпечатывается на лицах тех, кто умеет и любит биться, — отложите свои склоки до лучших времен. Среди нас дама. — Ничего, — усмехаюсь я ему в ответ, — я уже привыкла, что гномы с эльфами препираются по любому поводу. Как-нибудь переживу. — Гм… — немного смущенно бормочет Нарин, — большинство из нас сегодня бы не сидело тут, если бы не эта замечательная девушка. Кто за то, чтобы выпить за Драконью Наездницу? Вверх медленно поднялись все кружки, фляжки и прочая дребедень, из которой возможно было пить, всех находящихся у костра. — Пусть Валар хранят тебя, — произносят мужики, заставив меня удивленно замереть, наблюдая за тем, как все единодушно произносят эту фразу, выпивая свою порцию вина или чего там ещё. Судя по всему, я вляпалась в какую-то боевую Средиземскую традицию, о которой ничего не знаю, но всё равно пью со всеми наравне, потому что так кажется правильным. Вечер проходит спокойно, я знакомлюсь по очереди со всеми, и даже скупо улыбаюсь на ту или иную шутку. Эльфы весело подтрунивают над гномами, те в свою очередь проявляют запасы терпения, сарказма и благодушия. Мне нравится это общество, но я не уверена, что ещё хоть когда-то встречусь со всей этой компанией. Сейчас это не важно, потому что все слишком устали, потому что всем просто хочется немного тепла и веселья, хочется отвлечься. Я шла чуть пошатываясь, но стараясь ступать твёрдо. Всё же пить было не лучшей идеей, но мне неожиданно стало лучше в плане душевных терзаний. Сейчас внутри было то блаженное ничего, которое так и манило. — Лисса? — меня мягко остановили и как-то запоздало я отметила про себя наличие гнома в радиусе пяти метров. Фили обеспокоенно пытался поймать мой взгляд. — Привет, — заулыбалась тут же я, пытаясь вспомнить, а выделялся ли мне вообще шатёр или нет? Хмм… — Ты пьяна, — недовольно покачал головой гном, — пойдём, я провожу тебя. — Куда? — я позволила ему взять меня за руку и решительно вести по переходам между палатками. — Туда, где ты протрезвеешь и поспишь.***
Я застонала и перевернулась на чём-то мягком. Тяжело вздохнув я открыла глаза и тут же чуть не отскочила на метр, но резкая головная боль помешала мне это сделать и в итоге я свалилась вместе с одеялом на пол. — Что ты тут делаешь? — спросила я, рассудив, что раз нас с Фили разделяет лежак беспокоиться о моральных устоях нечего. Ко всему прочему, подниматься с застеленной каким-то подобием ковра земли не хотелось, потому что прохлада чувствовалась даже так, что мне безумно нравилось, потому что сама я словно горела. — Нужно поговорить. — спокойно произнёс гном, но я уже знала, что сейчас это спокойствие напускное. — О том, что с тобой происходит. — Нет, не нужно. — Я села, прижав к себе покрывало, и, морщась от боли, открыто взглянула почти королю в глаза. — Потому что со мной ничего не происходит. — Да ну? — скептично спросил Фили, поднявшись с прикроватного стула и медленно пройдя в обход лежака. — И твоё безучастие, твой отказ от нормального питания и сна, твоё напивание чёрт знает с кем и где — это всё «ничего не происходит»? Он резко поднял меня на ноги и хорошенько встряхнул, прямо как в пещерах гоблинов. — Фили, не шуми, — просипела я, чувствуя как меня подташнивает и ещё сильнее начинает болеть голова. В тысячный раз прокляв тот миг, когда решила вчера мешать вино с самогоном, — и без того тошно. Со мной всё будет в порядке. — Остроухий так не считает. — бережно усадив меня на кровать, брезгливо проговорил гном. — Леголас тонкий психолог, но сейчас он ошибается. — медленно проговорила я. — Просто… просто я впервые кого-то потеряла. И мне тяжело. — Иди сюда, — он порывисто прижимает меня к себе, — ты сильная. И я в тебя верю. — О, только не разводи тут мелодраму, прошу! — я ткнула его под ребра и рассмеялась, тут же болезненно сморщившись и схватившись за голову. — А теперь, когда я испортила такой момент, можешь шебуршать отсюда, потому что у меня похмелье и страдать я предпочту в тишине и одиночестве. — До вечера, — фыркнул парень, поднявшись на ноги и проследовав к выходу. Я откинулась на лежаке, оглядев место куда попала. Палатка была небольшая, но мебель (явно эльфийская) тут всё же была. Столик, два стула, лежак, на котором я расположилась, лампа со свечой, куча ковров, ширма в противоположном от входа углу и… мои вещи. То есть все сумки, которые так или иначе оказывались со мной на непродолжительное время в моём пользовании, моя одежда и… альбом, который кто-то бережно положил на стол. Посчитав это за знак, я всё же сползла с кровати и, параллельно подцепив рюкзак, бухнулась за стол, решив описать всё, что произошло в последнюю неделю, а то как-то всё было не до того. Странно, как быстро человек привыкает ко всему — даже к боли. Он учится день за днём и в итоге то, что мучило нас в начале невыносимо сейчас кажется смехотворным комариным укусом… хах, здорово я пошутила, да? Ни фига это не комариный укус. Я вообще не уверена, что хочу когда-нибудь что-нибудь чувствовать… но похоже сердцу теперь плевать, чего там хочет мозг. Я осознала что плачу только к пятой минуте и то потому что капля сорвалась и упала на листы с бумагой, чуть не размазав момент с умирающим сыном Траина. Неверяще коснувшись собственных щёк, я с ужасом разглядывала мокрые пальцы. Даже не помню, когда в последний раз плакала. Мне всё казалось, что эта функция отмерла ещё тогда, когда мама мне это в жесткой форме воспретила. Я ведь не плакала, когда умер Он… да, ситуация от этого не лучше, но чёрт дери, почему сейчас? Может, осознание и восприятие на данный момент (с больной головой) лучше, может… может до этого я до конца не верила во всё происходящее? Отрицание — первая из стадий принятия. «Отрицание неизбежно — это самая естественная реакция человека на большое горе. Этот этап невозможно миновать, его приходится пройти каждому, кто попадает в сложную ситуацию. Чаще всего отрицание граничит с шоком, поэтому человек не может адекватно оценивать происходящее и стремится отгородиться от проблемы. Человек всеми силами пытается сделать вид, что в его жизни ничего не изменилось. Он замыкается в себе и отказывается обсуждать проблему с кем-либо посторонним.» Я помню, как учила это, чтобы облегчить себе жизнь в универе на будущий год. Теперь вот ставлю себе подобный диагноз. Хотя вряд ли он верен — мне ли судить, что со мной происходит, верно? Ты ведь, Сашенька, так хотела приключений и магии. Нравились сказки — так вот, пожалуйста, умойся в крови такой чудесной истории! Выругавшись сквозь зубы, я отложила перо и поднялась в поисках одежды. Надо бы сходить и поесть, что ли. И так похожа на скелет… хотя откуда я об этом знаю? Идея пришла неожиданно и потребовала исполнения. Взяв рюкзак я начала его перетряхивать в поисках нужной вещи. Оная нашлась быстро, но… была разбита. Печально взглянув на осколки некогда любимого зеркала я усмехнулась и чуть было истерично не засмеялась. Сколько там лет несчастий предсказывалось такому дебилу, как я? Семь, вроде. Повздыхав ещё немного над загубленной судьбой (ведь то, что в Средиземье «несчастья» можно было приравнять к возможному скорейшему летальному исходу, было вполне вероятно), я закинулась (удивительно!) обезболивающим из аптечки и принялась наскоро собираться. Кажется, ещё немного и я срастусь с рубашками и брюками. Не то чтобы прежней жизни меня это сильно напрягало, но там были и альтернативы поднадоевшим и штопаным раз по десять штанам, которые тут приходилось холить и лелеять. Во врачевательную часть лагеря я старалась больше не соваться, потому как Фили и Кили оттуда скоропостижно свалили, а все остальные, кроме Оина и Дори, и так близко не подходили. Там было страшно и кроваво и очень напоминало о поле боя. Врачи, даже эльфы, едва передвигались между палатками, то тут, то там слышались крики больных и умирающих, а мне среди этого чудился сожжённый Эсгарот… вины на душе и так хватало. Так что путь до ближайшего костра я проделала немаленький, потому как попёрлась в обход. Отряд сидел, попыхивая трубками и о чём-то неспешно переговаривался, млея от тепла костра, потому что стоило от него удалиться, и моментально обдавало холодом. Необъяснимая злость взялась за сердце ржавыми щипцами — он больше не будет сидеть со всеми, не будет следить за всеми и тихо перешучиваться с Двалином… потому что его нет. Потому что он, упрямый баран, посмел умереть. Стряхнув с себя злость я прошествовала к Бофуру и примостилась рядом, протянула руки к огню в тщетной попытке отогреть заледеневшие пальцы. Морозы становились всё серьёзней, но пока было слишком много раненых, а дорога в гору была до ужаса ненадёжной, так что особо деваться нам было некуда. Сквозь костёр на меня смотрел Фили. Наши задушевные разговоры мне не нравились, потому что это было для меня странно — говорить что-то о себе… так правдиво. Он определённо имел надо мной слишком большую власть и это было ненормально. Как я уже говорила — раньше я не верила в любовь. По крайней мере для себя — эдакая недосягаемая сказка, которой никогда не суждено сбыться. Однако же вот — я, вроде как, люблю вон ту золотоволосую сволочь, ну а меня любит кто-то другой, такой щедрый, что разделил своё сердце на двоих. Но это точно не Фили, нет. Не думала, что можно полюбить до безумия, ведь человек в здравом уме на войну очертя голову не кинется. Но опять же вот же прямое доказательство — обычный задохлик с Земли выжил в Битве Пяти Воинств, в которую, собственно, ввязался ради того чтобы кого-то спасти. Меня бы ещё кто от самой себя спас, ага. Прискорбно это сообщать, но Саурон своё получил — я действительно сломалась над телом неспасённого мной гнома, а ведь скажи я одно простое «да» и ничего бы не произошло. Вот только сколькие погибли, узнай Саурон то, что ему нужно, получи мою помощь? Не то чтобы я ахти какой крутой воин, но знание будущего — это огромная сила и в плохих руках она способна принести много зла. И не какого-то там эфемерного зла, а вполне такого себе реального и ощутимого. Тысячи жизней или весь мир? Да уж, с этой точки зрения мои метания выглядят даже как-то жалко, если честно. Вторая стадия — гнев.***
Я лазила по относительно большому и раскидистому дереву, пока Леголас неспешно углублялся в чтение где-то в корнях. — Мне скучно, — вздыхаю я, свесившись с ветки вверх тормашками. От чего-то я вдруг решила, что пора бы попробовать удержать обломки прежней жизни на плаву, утащив под предлогом «потрындеть» остроухого в тот самый несчастный лесочек, тут же озаботившись тем, что ему стоит проверить мои письма, потому что не думаю, что так уж офигенно грамотно пишу, так как мой письменный всеобщий всё ещё был не очень. Третья стадия — торг. Эльф медленно отводит свой взгляд от рукописи и смотрит на мою раскрасневшуюся физиономию. Кажется, удивляться он действительно разучился. — Сама просила проверить грамотность. Да, просила, но не думала, что успела написать так много. Да и вообще, он ещё даже ничего не исправил, хотя прочёл прилично. Конечно, остроухий знал мою истинную цель появления здесь, но явно не озаботился глянуть со всех сторон на эту заваруху. Например, почему я скоропостижно помираю и возвращаюсь к живым и почему иногда у меня бывают непонятные всплески вовсе не моих куцых силёнок — например, в битве я без труда добила орка. Или когда сумела выбить Азога из седла. Или когда умудрилась добраться до уязвимого места дракона почти полностью обожжённая и обессиленная, но тем не менее не свалившаяся с вертящейся огнедышащей ящерицы. — Кому это? — со вздохом прикрыв альбом спрашивает Леголас. Я сжимаю губы в тонкую полосу и спрыгиваю с дерева. — Интрига, — пискляво тяну я, сложив руки на груди и закатив глаза. А ведь действительно, кому? Тот эфемерный «ты», который отдал мне сердце и с которым я была... буду честна, что-то не находился. Одно время я представляла на месте него Т… Его, но так как он теперь мёртв этот вариант откладывается. Кто же ты? — Лисса, это ведь действительно важно для тебя, — сурово произносит остроухий, поднимаясь на ноги, — если я могу тебе помочь — просто скажи. — Я знаю, — улыбаюсь нервно, неестественно, словно бы с трудом и позволяю себя обнять, — спасибо тебе за это. И всё же, он классный друг.***
Две недели как на иголках с постоянными попойками (куда я качусь?) и похмельями, мелкими перепалками то с Фили, то Леголасом на тему моего «не такого» поведения, и вот нормальная дорога в Эребор была закончена. Пока-ещё-не-король тут же приказал всем туда выступать, раненых фиксировали и готовили как могли, большинство целителей были не в восторге, но даже они признавали, что вдарь морозы ещё чуть посильней и все труды точно пойдут насмарку. Из-за грозящей разразиться метели даже эльфам было предложено заселиться в гору, но Трандуил отклонил это предложение, свернул лагерь, оставив пару лекарей, у которых всё же были раненые, и удалился в сторону Лихолесья, уговорив поехать с собой Леголаса. Ему претило оставлять меня, покуда я то впадаю, то выпадаю из состояния овоща и пью с какими-то левыми мужиками, но всё же под моё клятвенное «никуда не влезу, покамест ты не приедешь» он всё же сдался и воспретил мне пить. А оно было уже и не нужно — наша компашка лазаретных недобитков распадалась, так как уезжали эльфы, а без них (неужели я это говорю?) было не так весело, да и не до попоек было — скоро должны били прибыть гномки с Синих гор и из разных других мест, которых призвали как только завершилась битва. Как-то незаметно комната в Горе, занимаемая в прошлый раз, была за мной закреплена. Справедливо рассудив, что лишний раз казать из неё нос мне не с руки, я натырила еды и посуды (ванна к комнате, слава Валар, прилагалась) и засела в продолжительном ничегонеделаньи на хрен-знает-сколько дней, за которые пропустила приезд, к которому все готовились, и пару раз послала кого-то больно беспокойного, озабоченного тем, почему я не выхожу. Вены себе режу, блин. Да, это было несколько грубо, но видеть никого не хотелось. Перевернувшись на спину оглядываю потолок выделенной комнаты. Вчера вечером я тут убралась от нечего делать, поэтому вместо привычного слоя пыли и паутины видны причудливые узоры, образующие какую-то картину. Представить, какую, не хватает вдохновения. Странный упадок сил — я даже карандаш в руках держать не могу. Смотреть на так и не подшитую рубашку вообще тошно, чего уж говорить, если я даже не удосужилась сполоснуться или хотя бы заплестись. Пока мы жили в палатках ещё был резон вести себя как обычно, но теперь в кишащем разными народами замке, заперевшаяся в отдельной комнате я больше не пыталась притворяться собой. Не уверена, что вообще когда-нибудь ещё собой стану. Я вздрогнула от громкого стука в дверь, а после её просто вышибли, чего до этого никто сделать не догадался. На секунду — всего на одну — мне причудился Он, смотрящий необычайно заинтересованно, но после я разглядела вполне женственные формы, очаровательные бакенбарды, а не полноценную бороду, и длинное дорогое платье. Я вскочила, чуть было не грохнувшись вместе с одеялом на пол, но сумела удержать равновесие и почтительно поклонилась: — Ваше Высочество. — Вот как. Ты знаешь меня? — она вздёрнула изящно бровь, прикрывая за собой дверь и абсолютно спокойно проследовала к креслу у камина, который давным-давно потух. — Пройдя столько времени бок о бок с вашими сыновьями и б… братом, — меня чуть было не перекоробило от едкой боли, колыхнувшей сердце, — стыдно было бы не узнать вас. Одна кровь как-никак. — Что ж, действительно, — довольно кивнула женщина, после чего махнула на второе свободное кресло, — садись. — Я осторожно подняла одеяло, наскоро его свернув, положила на кровать и послушно проследовала на указанное место, почувствовав себя даже несколько… заинтриговано. — О тебе ходит много слухов, Лисса Красная Шапка. — Начала размеренно гномка. Я безразлично взглянула на обгоревшие поленья, чуть закусив нижнюю губу. — Прошу прощения, моё поведение в прошлом было черезчур неосмотрительным и вызывающим. Теперь я это вижу и понимаю. — Если бы не такое твоё поведение, я бы лишилась любимого сына, — резко оборвала меня Дис, — так что я благодарю Махала за то, что ты очутилась на его пути. Но проблема в том, что увиденное мною в этой комнате, — она многозначительно прошлась взглядом по мятой рубашке и спутанным волосам, — не соответствует услышанному. Изначально, я шла произнести слова благодарности и познакомится с тобой, но теперь понимаю, что этим дело не ограничится. — Не стоит беспокоиться, Ваше Высочество, я в порядке… мне просто нужно время. — Маловероятно. — покачала головой Дис, сжав полные губы, — Время тебя только загубит. Ты винишь себя в его смерти… не ты одна, — я вздрогнула и подняла взгляд на темно-синие глаза напротив. Как у него, — но нам с тобой нужно взять себя в руки и отпустить этот груз. Его убила та тварь и мы никак не могли этому помешать. Думаю, Торин не хотел бы, чтобы его воспитанница превратилась в лишь подобную себе тень. Потери — это всегда боль, но постепенно она притирается и с ней возможно жить. Да, она не уйдёт, но ты сможешь её заглушать и забывать. Однажды, но ты сумеешь с этим сладить. — Странно, — чуть усмехнулась я, — два месяца назад я то же самое доказывала одной эльфийской деве, которая была уверена в том, что боль уходит. Мы так друг друга и не убедили. — Ясно. Так, а теперь ты немедленно идёшь в купальню и приводишь себя в порядок, после чего мы идём в трапезную, где ты нормально ешь и пьёшь, — строго хлопнув в ладоши произнесла Дис, поднимаясь на ноги и направляясь к шкафу с одеждой, который я не удосужилась даже открыть. — Спасибо, — вдруг тихо говорю я, не глядя на застывшую гномку, соскальзываю на пол и бреду к ванной, тщетно пытаясь расправить плечи.***
Мне нужен был этот пинок — сама я ни в жизнь не смогла бы заставить себя хотя бы с кровати подняться, не говоря уже о том, чтобы выйти в люди. Я сощурилась, чуть прикрыв ладонью глаза, и шагнула в трапезную, чувствуя, как хочется сжаться до размеров комара и «улететь» обратно в комнату. Как-то так получилось, что наше с Дис появление отметили все — люди ли, гномы ли — не важно. Смотрели, хотелось верить, все же на принцессу, вот только оказывается я теперь тоже личность известная. Неправильно это. Оплошала в обоих случаях, но все равно — ГЕРОИНЯ. Так и подмывало пойти встряхнуть каждого и спросить, какого чёрта они меня возвели в этот нелепый ранг. — Лисса! Быстрым шагом к нам приближался счастливый, насколько это было вообще возможно в связи с последними событиями, Бильбо, широко расставив руки для объятий. Что-то ёкнуло в моей закостенелой душе трепетно и нежно, позволив полурослику обнять меня, а мне ответить на объятия. Он был мягким и тёплым, пах едой, но в большей степени выпечкой — наверное выбил себе место на возрождающейся кухне — и был до ужаса домашним. Я чуть было не расплакалась от избытка внезапных чувств. Я не писала, как часто общалась со Взломщиком, но всё же прецеденты были. Ведь нас так роднило отсутствие комфорта — как бы я не крутилась и выпендривалась, на самом деле поход не был лёгким даже в первые дни, хотя меня к подобному готовили… а Бильбо — нет. Так что щедрые советы о том, как лучше сидеть и какие травы снимут боль были в ходу. Так же мы любили, шушукаясь, пересказывать истории по вечерам и декламировать стихи с только заваренными Дори травами в кружках. Так просто и уютно, потому что эти суровые воины хоть и были замечательными, но поначалу мало принимали нас и относились с долей подозрения. Вот только я этого не замечала, в отличие от хоббита. Оглядываясь назад — теперь вижу. Я отстранилась от Бильбо, потрепав его по плечу, и, кивнув махнувшему мне Балину, опустилась рядом с Дис и Двалином, которые что-то обсуждали на кхуздуле. Вяло обведя стол глазами я решила, что есть, в общем-то, уже не сильно и хочется. Не то чтобы выставленное тут было неаппетитным или несъедобным — просто пинок Дис оканчивал свое действие и я снова входила в состояние апатии. Четвёртая стадия — депрессия.***
Странно было бы найти меня там, где я была. Я сижу на холодном полу возле саркофага, в который по истечении недели опустят его тело. Я перебираю в руках мёрзлые ягоды брусники, которые отрыла на склоне у ручья сегодня, пока шла официальная часть прощания — я поступила по-свински, не придя туда, в конце-концов не только мне тут тяжело, но — плевать. Руки дрожат, а я не очень то стараюсь эту дрожь унять — сейчас никто не видит и мне можно быть слабой и разбитой. Такой, какая я сейчас на самом деле. Если бы всё ограничилось только сожжённым Эсгаротом, то я бы пережила и осталась прежней, но новый удар жизни — Битва Пяти Воинств — и смерти… смерть, пришедшая с ней был выше моих внутренних сил. Пятая стадия — принятие. Я провела последующие две недели с последней записи шатаясь по окрестностям, там где меня никто не видел и не искал. Изредка появлялась у гномок, помогая что-то таскать и подшивать, иногда готовила вместе с Бильбо, но всеми силами избегала одного золотоволосого засранца, потому что не хотела делать себе ещё больнее осознанием того, что он меня никогда не полюбит в том смысле, в котором так страстно желало больное и непокорное сердце. Меня официально можно было поздравить — я преуспела в своём квесте «избеги Фили всеми чаянными и нечаянными путями», да так, что впору было бы назвать себя шпионом экстра класса. — Знаешь, — тихо заговорила я, ощущая себя охотником из одного фильма о Белоснежке*, — я думала, что у нас получится. Дойти до «долго и счастливо» для тебя и твоих племянников. Но ты ведь изначально знал, как всё закончится, верно? Ты не видел для себя спокойной жизни, возлюбленной гномки, которую я бы тебе непременно нашла бы, чёртов ворчун, — сжала пальцы на правой руке в кулак и треснула по стоящему позади саркофагу, не обращая внимания, что перепачкала руки в половине ягод, — и маленьких гномят, с которыми я бы шалила на нижних ярусах, таская у кузнецов их инструменты, или прыгая на мехах в кузнях, или… да мало ли чем ещё можно заняться в этой горе? Но это то, что надумала себе я… а ты кинул меня в этом мире, сволочь. А ведь обещал отбить меня у остроухих. — Кривая усмешка скользит по губам и я прикрываю глаза, касаясь затылком холодного камня. — Кто теперь защитит меня от нападок любителя оленей? Хотя вряд ли он меня теперь стерпит — я же его мальчика порчу… это между прочим клевета — у нас с ним взаимообмен гадостями. Хотя он хороший друг. Знаешь, я не понимаю, что мне делать ближайшие лет шестьдесят, до следующей масштабной жопы. Может, отстраивать бункер? — Я ехидно усмехнулась, представив скептический взгляд в свою сторону тёмно-синих глаз. — Да-да, это жуткая неожиданность, но я больше не хочу искать приключений и сражений… Война — это страшно, а не круто. И, да, я, тупая идиотка, только сейчас до этого допёрла, хотя ты твердил об этом чуть ли не с начала похода. Но ведь на то я и вечный ребенок, чтобы не слушать взрослых, верно? Правда, меня, наверное, теперь нельзя назвать ребенком — после Отечественной в нашем мире тоже были такие как я, только младше намного. Ну, знаешь, когда смотришь на пятилетнего пацана, а у него глаза старца… хотя что я говорю, кому как не тебе о подобном знать, да? Торин… — Я всхлипываю, хотя была уверена, что слёзы закончились ещё в лагере. — Я сломалась и мне страшно. Но я никому не скажу. И буду сильной, как ты. Честно-пречестно. Знаешь, с чего начну? — Я замолкаю на пару мгновений то ли ждя ответа, то ли просто собираясь с духом. — Отпущу твоего племянника. Точнее сама уйду — у него впереди целая гномья жизнь, а я… я в неё не вписываюсь, да и к тому же… он-то не такой дурак, чтобы влюбиться в больную иномирную идиотку, которую и знает-то всего шесть месяцев, хотя это и не мало, но только я, блин, такая дурная. Да, я влюбилась в этого золотоволосого идиота! — Вдруг злостно рявкаю я, треснувшись башкой об камень. — Вот только никому не скажу, хотя, наверное, остроухий и без этого понял, да ещё и прочёл кое-что, но… он будет молчать, хоть он и козел, но тайны хранить умеет. А ты баран, потому что бросил м… нас. Но, я тебя прощаю. На полном серьёзе, Вашество, прощаю и больше не буду проклинать и ныть, как плохо, когда тебя нет. Буду, — я усмехаюсь, понимая, что уже повторяюсь, — сильной. Как учил. Что ж, моя «Белоснежка» не встала со смертного одра и не пошла поднимать народ на злую королеву (тут мне представился Трандуил перед золотым зеркалом), правда, я «её» и не целовала, но это вряд ли помогло бы — от клинка в сердце «сила любви» не спасает. Она вообще-то ни от чего не спасает, только губит… но мне теперь плевать. Я ведь обещала.***
На коронацию Фили меня выряжали гномки, но я так и не увидела деяния их рук — была излишне увлечена самоуничтожением. Идти никуда не хотелось. Бофур сказал, что помимо коронации у нового короля радостная новость — он женится на племяннице Даина Железностопа. Только это был секрет. И для меня не радостная новость. А завидовать не хорошо. Совсем не хорошо, ведь зависть чёрное чувство, и мне лучше поберечься от него, если не хочу прогнить раньше времени и потерять замечательного остроухого друга. Леголас ждал меня на входе в праздничный зал, разодетый в какие-то дорогие ткани и с венцом на белокурой голове. Шутить по этому поводу не хотелось. Остроухий не задавал вопросов, просто стал рядом со мной в самом углу шикарного зала с золотым полом. Совсем не там, где мог бы стоять принц. Я как в тумане следила за происходящим — вошёл новый король, подле которого степенно вышагивали брат и мать. Они направлялись к трону, где Балин, украдкой утирая слёзы — то ли счастья, то ли печали — готовился произнести речь. Фили произнёс клятву перед своим народом и ему на голову водрузили корону — ту же, что в драконьей горячке нацепил Торин. — Да здравствует новый Король-Под-Горой — Фили, наследник Торина Дубощита! — торжественно воскликнул Балин, и зал многоголосым кличем подхватил. Сегодня здесь были не только гномы, рычащие на одной ноте, но и люди, и эльфы, и даже один хоббит и один волшебник. Сегодня все народы Средиземья ликовали, приветствуя нового Короля-Под-Горой. — Господа, — когда последний голос утих под потолком, произнёс Фили. Я внутренне сжалась — вот сейчас он объявит о помолвке… — теперь, когда основное торжество завершилось, пройдёмте же в Пировую, дабы всласть навеселиться! Меня несколько поотпустило — скажет за трапезой, должно быть. Но не сейчас. Леголас ловко утащил меня из Залы Королей, легко лавируя в толпе и пробираясь к Пировой. Все места за столом были более или менее закреплены благодаря монархическому строю. А я, без роду и племени в этом мире, в первые секунды растерялась — ровно до того момента, как остроухий, больно стиснув мою руку, усадил меня рядом с собой и весело улыбающимся Кили. В ряды королевских семей и их советников, где мне было совершенно не место. — Знаешь, в тебе мало сейчас узнаётся шалопайка и прохвостка, — тихо, но не менее от этого радостно заметил Кили, наклоняясь ко мне. Я оценивающе его оглядела и хмыкнула — причёсанный, в бархатном сюртуке, с большим родовым медальоном, отливающим тусклым золотом и начищенных сапогах он больше не походил на смешного оборванца с дороги, который повстречался мне полгода назад. — Можешь сколько угодно отрываться на мне за свои мытые волосы, но мы оба знаем, что больше пострадал всё равно ты, — усмехнувшись, сообщила я принцу. Он заметно поник, кинув на меня не шибко довольный взгляд из разряда «кто вообще дал бабам язык» и незамедлительно уткнулся в тарелку. Когда объявили танцы, моих пальцев коснулись чьи-то длинные и холодные. Леголас, улыбаясь, вытащил меня из-за стола и вывел на центр зала. Криолиновая юбка мешалась под ногами, а корсаж сдавливал и без того тощие рёбра — было неудобно и больно, но я не подавала вида — такова была мода у здешних людских женщин, а мне доставали заготовки для платья именно у них. — Ты выглядишь… волшебно. — наконец заговорил Леголас, осторожно сжимая мою руку. Я перевела на него тяжёлый взгляд и решила, что для него сыграю прежнюю себя — дурную и весёлую. — Ну, даже если и так, то это ненадолго, я сейчас… Остроухий закатил глаза и остановил мой словарный запас. Весьма вовремя — я не успела придумать что такое сделать, чтобы ухудшить свой вид в одно мгновение. — Помолчи и потанцуй со мной, как обычная девушка. Я вдруг почувствовала себя жуть как неловко — он понял, что что-то не так, ведь до этого я молчала, да и к тому же эльфы чувствуют фальшь — остроухий смотрел на меня прямо таки убийственно. — Я не знаю ваших танцев. — Я помогу. Он «по-доброму» сощурился, как дядюшка-маньяк, и протянул мне свою вторую раскрытую ладонь. Ясно, я не отверчусь. — Пеняй на себя, — раздражённо произнесла я, вкладывая свои пальцы в его и позволяя привлечь себя поближе. Про себя как мантру я повторяла, что это «кошмарно-ужасная идея». В этого остроухого было бы легко влюбиться — он хорош собой, образован и, несмотря на всё, у него жутко доброе сердце. Не зря же у него столько фанаток, у этого принца, в моём мире. Но я полюбила другого, словно чёртова мазохистка, влюбившаяся в собственный перелом, до боли и зубовного скрежета. И я не смела требовать взаимности, ведь жизнь не сказка, в которой король влюбляется в простолюдинку из толпы. Однако на один вечер, в прекрасном платье, с чудесной прической, отмытая и накормленная, с прекрасным белокурым принцем под руку, я смогла представить себя принцессой. Я была принцессой, что в двенадцать сама обратится в тыкву и упустит своего возлюбленного, которым был даже не принц, с которым она танцевала. — Могу я пригласить вашу даму на танец? Я испуганно вздрагиваю и сильнее вцепляюсь в ладонь остроухого, который дарит мне благосклонную улыбку. О нет. Не вздумай пакость ушастая я тебе этого никогда не прощу. — Конечно, — кивает Леголас и передает меня в руки Подгорного Короля. Тот осторожно притягивает меня к себе ближе и сжимает ладонь. Я кажусь себе совсем тощей на фоне его мощной фигуры — месяцы похода и периодические голодовки еще долго будут напоминать о себе плоским животом и сильно выпирающими костями. От этого осознания я смущаюсь, как последняя соплячка и отвожу взгляд, чтобы он не увидел там то, что я желаю скрыть. Фили ловко ведёт меня, не давая ни намека на инициативу, и это, пожалуй, даже хорошо, ведь я всё равно не знаю движений. Я разглядываю улыбающихся гостей, которые удивленно провожают нашу парочку взглядами. Должно быть выглядим мы и впрямь колоритно — я выше его на пять (или, может, десять) сантиметров, а он шире меня на пятьдесят. Шучу, конечно, какие пятьдесят… скорее уж сто. — Лисёнок, — тихо зовет Фили, ловко перекручивая меня в своих руках. Как будто бы всю жизнь на танцполе провёл. Я вздрагиваю и перевожу свой взгляд на его переносицу, сосредоточенно стараясь не скользнуть хотя бы одним глазом «не туда». — Ваше Величество? — покорно спрашиваю я, придавая себе максимально серьёзный вид. — Почему ты так со мной говоришь? — с укором произносит он, чуть отталкивая, а потом вновь притягивая к себе. — К остальным ты не поменяла отношение. — Они не стали королями сегодня. — отзываюсь я, чуть не наступив ему на ногу и чертыхнувшись про себя. — Ты бегала от меня почти весь месяц после битвы. — Вам кажется, просто Вы были заняты… всем свалившимся на вас, — я не смогла сказать «подготовкой и к коронации, и к похоронам», потому что даже после погребения вчера Торина, даже после того, как он умер у меня на руках, верить в его смерть было выше моих сил. Именно по этой причине я не была на официальных похоронах, зашла после, когда все отправились отдыхать и трындела с ним. И именно тогда смогла наконец принять этот факт. Что же, видимо не до конца. — Лисёнок, я всё знаю, — устало вздыхает Фили, притягивая меня к себе крепче, чем того требовал бы танец и рукой заставляет смотреть себе в глаза. Меня знобит от лучистого взгляда серых глаз, но я продолжаю ломать комедию. — Похвально, конечно, но я сомневаюсь, что Вы знаете прямо всё, ведь даже Гендальф всего не знает… — Хватит, я был вчера ТАМ. — Он многочисленно произносит «там», давая понять, что вариантов для выкручивания у меня нет, — искал тебя, потому что не пришла на официальную церемонию, и нашел. И я всё слышал. — Фили, я… — пытаюсь сформировать дельное объяснение, но выходит скверно. От чего-то словарный запас от меня бегает уже месяц. А может, синдром «капитана Джека Воробья» просто прошел. — Теперь молчи, — останавливает меня король, прекращая танцевать и увлекая в тени высоких колонн, чтобы ничьи уши или глаза нас не видели, — говорить буду я. Мне становиться неловко и стыдно, и страшно, так что хочется скрыться под землю или ещё куда поглубже. — С чего ты взяла, что можешь куда-то уйти? — Извини? — от шока я даже забыла про официальный тон и вытаращилась на парня, который грозно хмурился и жутко напоминал сейчас Торина. — Мне казалось, что я у вас гощу, а гости уходят тогда, когда им заблагорассудится. — Дура, — почти выплюнул мне в лицо Фили, — ты столько с нами пережила, столько сделала, что здесь… здесь теперь твой полноправный Дом. — Люди часто уходят из… — Замолчи, я сказал. Ты никуда не пойдёшь — я тебя попросту не отпущу. Я резко выпустила воздух, сдерживая слёзы обиды. Зачем он издевается? Зачем рвёт то, что осталось от моей гнилой душонки? — Прекрати меня мучить. — рычу я от злости, когда запястья хватают и заводят за голову. Из-за нехватки воздуха (корсет сжимает ребра) я начинаю задыхаться, а гном осторожно утыкается мне в район предплечья, как будто бы прячась от меня. — А ты прекратишь? — Глухо произнес он, проведя носом по стыку плеча и шеи. — Я тебя не… — Ты кидалась к опасности, бежала от нас… от меня чуть ли не весь поход и вот теперь ты опять собираешься уйти! — Фили оторвался от меня и яростно взглянув в лицо, тряхнул, так что чуть искры из глаз не посыпались, и гаркнул — Не выйдет, ясно? — Фи… — Мои губы грубо накрыли, сминая любое сопротивление и прижимая к холодной стене и горячему телу. — Я тебя не отпущу, — яростно дыша произнес Король, отпустив мои запястья и прижимая меня к себе за талию. Это ли не то, зачем меня сюда послали? Серые глаза со стальным отблеском — разве они могут быть такими тёплыми? Разве от одного прикосновения может спирать дыхание из-за болезненных спазмов где-то в груди? Разве правильно желать так отчаянно, чтобы горячие ладони никогда не отпускали мою талию? — Хорошо, — тихо шепчу я, хватаясь за его запястья, отчаянно зарываясь в русые волосы и вдыхая тяжёлый мужской запах, который был всё равно приятен, хоть и сильно горчил табаком. — Что? — выдохнул гном, похоже, не поверив в то, что я так легко сдалась. — Чёрт, ненавижу тебя за это… но люблю. Какие громкие слова. Я никогда таким не разбрасывалась, да что там — говорить о чувствах было сродни ковырянию вилкой вен. Но, кажется, Фили мои муки были в радость — он заулыбался, как ребенок на Рождество, получивший самый лучший подарок. Он прижал меня к себе ещё крепче и огладил щёку большим пальцем. — Men lanubukhs menu**, — шепчет он. Я знаю перевод — не из фильма или книги, нет. Я чувствую его в каждой клеточке Фили, которыми он старался прижаться ко мне. Мне вдруг захотелось рассмеяться и сделать какую-нибудь глупость — но не как раньше опасную для жизни, а скорее уж милую и детскую. — Что будет, если король сбежит с праздника по поводу своей коронации? — Я растянула губы в ухмылке, ловя лукавый взгляд парня. — Думаю, королю простительны некоторые вольности, — скопировав ухмылку, отозвался Фили и, схватив меня за руку, потащил куда-то вдоль стены, видимо к выходу, которого я не знала. Хотя я мало бродила по замку, откуда мне вообще что-то знать.***
Я проснулась из-за того, что буквально каждой клеточкой тела чувствовала прожигающий взгляд. Лежать было и удобно и не удобно — то есть меня вполне устраивало, что одна моя нога внаглую прижимает к себе чей-то торс, а голова покоится на стыке чужой шеи и плеча, однако левая рука, на которой лежал очень терпеливый субъект явно затекла и отдавала болью по всему телу. — Ты во мне дырку прожжешь. — сообщаю я вслух, всё ещё не открыв глаза и чуть пошевелив правой рукой, чтобы убедиться в её целости. — И тебе доброе утро, — хрипло произносит мужчина и я чувствую, как меня прижимают к себе уже сильнее — в районе закинутой ноги и спины, — хотя ты могла бы быть менее прямолинейной и более доброй. — Ты знал на что подписывался, — пробормотала я, потеревшись носом о шею и плавно перейдя выше, добравшись на ощупь до уха, — к тому же я же не послала тебя к барлогу, всего лишь попросила не прожигать меня взглядом. — Да? — гном легко нас перевернул, нависнув надо мной, заставив всё же открыть глаза, чтобы увидеть хитрющую рожицу напротив. — А голос был такой, словно бы всё же послала. — Фили, — проныла я, осторожно перебирая его волосы, свалившиеся на меня густой волной, — ну давай просто ещё немного доспим, а? — Насколько я помню, ты не особо-то хотела и любила спать во время похода. — А сейчас хо… — Фили склонился надо мной, обдав горячим дыханием и заставив совершенно позабыть о том, что я хотела сказать. Я моментально покраснела, что безумно понравилось Фили, судя по тому как он заулыбался и склонился ниже. Зараза. Он приник губами к моей шее и нежно заскользил к правому уху, прикусив его, а потом вернулся обратно, заставляя меня судорожно выдохнуть. — Фили, блин, завязывай, — ворчу я, — я не буду… — Но ты ведь хочешь, — выдохнул гном, прижав меня к себе одной рукой, и закинув ноги к себе на бёдра. Тело пронзила болезненная судорога. — Ай, — зашипела я, вцепившись в плечи короля, — больно, больно, отпусти! — Лисёнок? — тут же сменил тон на испуганный Фили, моментально меня отпуская. — Я…прости, не хотел. Не подумал. — Не подумал он, — фыркаю я, отползая к изголовью, — идиота кусок. — Ты никогда не изменишься, — покачал головой гном, оставив поцелуй у меня на коленке и бухнувшись рядом, обняв меня за плечи и прижав к себе, всему такому горячему… стоит ли говорить, что в Эреборе я вечно мёрзла, находясь в своей комнате? — С чего это я должна меняться? — спросила я, чувствуя, как гном нежно целует за ухом и в макушку, а потом заматывает меня в одеяло, словно ребёнка. Вряд ли он тоже когда-нибудь изменится. — Я люблю тебя. — прошептал Фили, сжав меня в медвежьих объятьях. — Гхм, — пробормотала я, положив голову на плечо парня, вдохнув глубоко его запах, — думаю ты заметил, что я всё же несколько… изменилась за последнее время. И не сказать, что в лучшую сторону. — Слушай… его уход всех нас подкосил и изменил. Я не перестал тебя любить из-за того, что ты меняешься в ту или иную сторону — это нормально. — Постой! — Я приложила пальцы к его губам, собираясь с мыслями. — Ты знаешь не всё. — Лисса, я не стану тебя осуждать, что бы там ни было. — Я… я знала, что может произойти — перед приходом в Эсгарот мне приснился… Чёрный Властелин, вернее лишь его голос. Он предложил сделку — жизни вас троих на моё служение. Я послала его к чёрту, уверенная, что смогу вас спасти, подговорила остроухого и думала, что всё успею… — слёзы навернулись на глаза, — я виновата в том, что Торин мёртв. Я могла бы спасти всех… но в итоге спасла лишь тебя, а Кили помогла Тауриэль на пару с Леголасом. Да и можно ли считать мой поступок спасением тебя? Мы там оба чуть не погибли. — Лисса! — Фили схватил меня за плечи, останавливая слёзы. — Послушай, ты всё сделала правильно. Идти на сделки со злом — гиблое дело. Кто должен был погибнуть? — Ты, Кили и Торин. — И ты спасла меня и брата. Двое из трёх. Не спорь. Если бы не твоё вмешательство, я бы умер. Если бы ты не надоумила остроухого — умер бы Кили. Торин не осудил бы тебя. Ты не всесильна, всесильных попросту нет. Я не знаю, почему ты так отчаянно пытаешься сбежать от любви, но я тебя не отпущу — даже не мечтай. Я крепко прижалась к нему, зарывшись в ворох золотых волос и затихла, слушая как гулко бьётся его сердце в унисон с моим. Пожалуй, я могла позволить себе слабость — такую, как оставить этот день только нашим: терпеливо сидеть, пока он плетёт что-то сложное из моих прядей на виске, потом отобрав у него расческу приняться распутывать колтуны в золотистой гриве; украсть заколку от усов и гордо водрузить её на нитку к своему талисману, ускакав на балкон прямо под дождь, одетая только в одну рубашку и то, снова, не в свою, сидеть у камина вместе с ругающимся гномом и распивать вино, будучи замотанной по самую макушку в какую-то больно тёплую шкуру, с криком запустить в похмельного Кили сапогом Фили, хотя первый всего-то зашел проведать брата после попойки, выслушать ряд насмешек от обоих, находящихся по разные стороны двери и активно притвориться обиженной, попытавшись свалить с вином в ванную, но потерпев фиаско и оказавшись снова в тёплых объятьях на постели. Мне был нужен этот день, чтобы помнить о том, что я могу быть счастливой, но что расплата за счастье будет горька. Завтра всё изменится. Для нас обоих.