my dream is my destiny

Отец Чжухона все-таки заставил его прийти на работу. Сына он затащил туда практически силком, за несколько дней до этого скинув перед Чжухоном, качающим головой в такт музыке, доносящейся из наушников, несколько толстых папок с отчетами, только одному дьяволу известные. Голова у Чжухона заболела уже через несколько страниц, в которых он ничего не понимал, а дальше он и не пытался. Ему было невероятно обидно, что ему совсем некуда деться, его отец не понимает, что Чжухон для такого не создан и, что самое печальное, маму он медленно переманивает на свою сторону. Несмотря на то, что Чжухон пришел в компанию прямо-таки по блату, как единственная (и, надо быть честным, кажется, несбыточная) надежда отца, практически весь коллектив, в основном состоящий из молодых людей до тридцати лет, принял его хорошо. Ли младший с особой легкостью вписался бы даже в компанию тех, кому за пятьдесят, потому как обладал на редкость сильной харизмой: над его шутками вечно смеялись, с ним хотели дружить, а еще Чжухона постоянно кто-то пытался потрогать. Положительная обстановка в его офисном отделе, куда его запихнул отец, словно шпротину в консервную банку и оставил там на произвол судьбы, к превеликому сожалению самого Ли ничем не упрощала его обязанностей. Работа оказалась трудной, как и предполагалось весьма занудной, и Чжухон все время боялся ненароком ошибиться с той или иной важной бумажкой (в бизнес-планах он ни черта не разбирался), чтобы не расстроить отца и не наделать проблем, потому что компания — не какая-то шарашкина контора, а приличный, крупный холдинг. Раньше Чангюн проводил много свободного времени в комнате отдыха персонала, чтобы быть хоть немного ближе отцу. Чаще всего все были предельно заняты, так что комнату посещали на обеденном перерыве, и никто не обращал внимания на мальчика с книжкой в кресле у окна, а потому он мог спокойно себе позволить отдыхать в одиночестве. Одно время Чангюн перестал посещать компанию отца. Причин на то было несколько, но основными являлись: а) прохудившаяся связь между отцом с сыном и б) какой-то период мачеха там буквально поселилась, она имела цепкую хватку и словно желала прибрать к своим рукам немного международных сделок с партнерами. Но теперь, когда мачеха дома, а Чжухон хен так нуждается в его заботе и поддержке, Чангюн сидит в той же комнате, в которой недавно сделали нехитрый ремонт и теперь она была не в зеленоватых, а в песчаных оттенках, болтает ногами на стуле, разглядывая старшего. — Тебе идет, — по-доброму пытается улыбаться Чангюн, кивая на белую рубашку хена. Прежде он еще никогда не видел Ли в таком деловом, офисном стиле. — Внешняя атрибутика, увеличивающая пафос снобов, обитающих в отделе продаж и бухгалтерии, — отшучивается Чжухон, запивая свой скромный обед кофе из автомата. Не мамин, конечно, но тоже сгодится, когда приспичит. По всем канонам и стереотипам американских сериалов про офисы, Чангюн прикупил по дороге коробку разных пончиков, чтобы немного порадовать уставшего за день хена. — Со всеми уже поперезнакомился? — хмыкнул младший, отпивая чай из чашки. — Да ну, — Чжухон передернул плечами. — Раньше я думал, что быстрее всего слухи разлетаются в школе, но как оказалось — офис бьет все рекорды. Чангюн вместо веселого юношеского смеха ответил скромной улыбкой, кажется, самой сдержанной из всех тех, что Чжухон когда-либо видел на лице младшего. Поняв, что хен разглядывает его и, возможно, задается вопросами, Чангюн, которому стало не по себе, поспешил опустить голову вниз, оставляя хена лицезреть его ореховую макушку. Тогда Чжухон, немного погодя, отставил свой стаканчик с кофе, позабыв о еде, наклонился вперед, упираясь согнутыми в локтях руками в стол, чтобы быть поближе к младшему. Он осторожно вытянул одну руку и также аккуратно и неторопливо коснулся головы Чангюна, в желании расслабляюще поиграть кончиками пальцев с волосами младшего. Меньше всего на свете Чангюну хотелось Чжухона напрягать, тем более в такое сложное время, когда у Чжухона идет адаптация на новом месте. Чангюн всегда чувствовал себя виноватым, если он рассказывал хену о своих проблемах или о накопившихся мыслях, переживаниях. После этого становилось легче, но Чангюн, по натуре довольно сложно и долго привыкающий ко всему новому (а тем более к мысли факту о том, что он кому-то небезразличен взаимно), продолжал некоторое время чувствовать стеснение и скованность. И хоть Ли ругался на младшего за это и постоянно говорил, что не стоит переживать и «всегда нужно все рассказывать хену, он все уладит», Чангюн старался быть предельно избирательным и не разбрасываться по мелочам. — Ты какой-то не такой, — наконец заметил Чжухон, проведя рукой по щеке младшего и застыв взглядом на его бледном лице. В глазах Чангюна о края радужной оболочки плескалась озабоченность каким-то явно важным делом. — Что-то случилось? Чангюн, секундно подумав, отрицательно махнул головой, тихо шмыгнув носом (последствия простуды часто надолго оставались в юном организме). Чжухон в это, конечно же, не поверил. У того в голове вообще не укладывалось: каким же нужно быть слепым дураком, чтобы не замечать столь явные изменения во младшем, которые он, разумеется, старается скрыть? — Не капризничай, Чангюн, я же вижу: тебя что-то заботит. Давай, выкладывай, что такое? — Чжухон постарался улыбнуться, чтобы вывести младшего на чистую воду. Они давали обеты, что у них не будет никаких секретов и тайн, которые они вместе могли бы разрешить, но Иму, кажется, быть скрытым по фану. — Я просто хотел с тобой посоветоваться, — подал голос Чангюн, вздыхая и распрямляя согнутую спину. Он запустил руку в волосы и убрал челку с глаз, словно только что проснулся от легкого сна. — Посоветоваться? — заинтересовался Ли. Чангюн, как всегда не обладающий столь же колоссальным запасом энергии и сил, делал все размеренно, даже медлительно, и явно мялся, подбирая в голове подходящие слова. Стушевавшись, младший закусил губу, задумавшись и смотря в одну точку где-то на краю стола, а потом поднял взгляд на хена, который был готов выслушать все что угодно. Ли уже хотел нетерпеливо выдать просящее «ну, не томи ты уже, говори», но ему не хотелось торопить младшего, что столь основательно собирался с духом даже для того, чтобы просто попросить совета. Может быть, дело действительно весьма серьезное? — Вчера с моего счета в банке пропала вся накопленная сумма, — такое поразительное известие уже сразу заставило Чжухона удивиться и насторожиться, слушая более внимательно. — Когда мама умерла, отец открыл счет на мое имя, но до совершеннолетия родители или опекуны могут распоряжаться деньгами, могут перевести все сбережения на другой счет и закрыть мой. Чжухон нахмурил брови: от такой неприятной новости, какие обычно разворачиваются в детективах, которые любил смотреть его отец в молодости, сахар из кофе, кажется, неприятно осел на горле и заскрипел на сжатых зубах. — Куда были переведены деньги, знаешь? Чангюн вновь нерешительно закусил губу, словно ему было особенно грустно и тяжело произносить ответ вслух. Лоб Чжухона просиял складочками, когда младший кивнул головой и сказал, что операция перевода денежных средств была инициативой мачехи. Теперь задумался сам Чжухон. Да, они, конечно, не любили эту женщину, которую по непонятным причинам отец избрал когда-то. Не любили так, что даже имени никогда не называли. Но неужели все настолько набирает обороты, что становится похоже на сказку, где злобная мачеха желает отравить своего мужа и сделать из принцессы-падчерицы свою верную рабыню или даже приказать слуге отвести в лес и погубить? Как бы иронично это не выглядело и не звучало, но Чжухон с готовностью мог сам себя заверить, что даже если это и так (во что верить ему категорически не хотелось), то любую злющую мачеху с ее приспешниками он еще как победит и любого дракона темных сил в бараний рог собственными руками скрутит, но в обиду принцессу (принца) не даст. Пока Чангюн рассказывал, Чжухон откинулся на кресло, раздумывая и предполагая возможные обстоятельства, при которых взрослые могли такое провернуть. У господина Им Сонгема официальный брак, а это значит, что жена может распоряжаться счетом сына ровно на таких же условиях, как и его родной отец. Что-то в голове Чжухона снова никак не хотелось укладываться по полочкам так, чтобы все стало понятно. Чжухон сочувствующе глядел на своего младшего, который по мере углубления в рассказ, становился похожим на маленького, сжавшегося нервного ёжика, который при опасности иголки пустит не наружу, а в себя. Язык Чангюна, словно сговорившись с мыслями, а хозяина не спросив, выложил все свои переживания подчистую: он доверил хену о семейных проблемах; рассказал о том, что волнуется за здоровье и работу отца, который уделяет ей слишком много времени и изводит себя; а еще о том, что дома все последнее время еще более неладно, чем обычно — мачеха с отцом явно не допониманиях и, как Чангюн подозревает, в недомолвках. Одному Хосоку, кажется, в этой жизни хорошо — вечно тот пропадает либо в своей комнате, либо где-то с друзьями. — Ты умница, что так сердечно переживаешь за отца, — Чжухон одобрительно кивнул и мягко улыбнулся, давая младшему возможность успокоиться. — Ты не пробовал поговорить с ним? Если в компании сейчас сложности, ему будет приятна твоя поддержка, приятна и важна. — Я бы с радостью, — пожал плечами Им. — Но его уже второй день нет дома, а по телефону как-то… ах, не знаю. Я ничего не знаю. Чангюн устало уронил голову вниз и закрыл глаза ладонями, потирая их. Чжухон, раздосадовавшись тому, что младший расстраивается, подорвался с места и заключил парня в свои объятия. Чангюн не ответил, лишь через некоторое время снова вздохнул, из-за чего его плечи содрогнулись, и доверительно положил голову на чжухоновское плечо. А Ли было стыдно. Стыдно как минимум за то, что он совсем не проинформирован и ощущает себя вовсе не благоразумным хеном, которым хотел быть в глазах Чангюна, а совсем наоборот. Младший суетится, волнуется, переживает, узнает различные факты, связанные с компанией, а Чжухону и дела до всего этого нет: он ни слухом ни духом о том, что компания под руководством их отцов испытывает какие-либо затруднения, пришел на все готовое, потому что отец заставил, еще и жалуется. — Поехали, — призывно выдает Ли, отрываясь от Има. Он выкидывает пустой стаканчик из-под кофе в мусорку, а оставшиеся пончики великодушно дарует тому, кто первый их обнаружит. — Куда? — Чангюн расширяет глаза, наблюдая за хеном. — В банк, — пожимает плечами Чжухон и указывает на дверь. Чтобы во всем разобраться, в банк нужно наведаться непременно и чем быстрее, тем лучше. Для того, чтобы добраться до нужного места максимально быстро и удобно, Чжухон изначально вновь намеревался воспользоваться машиной отца. Чангюн решил эту идею оставить до лучших времен, ссылаясь на то, что ему хочется подышать свежим воздухом, банк сравнительно недалеко от офиса, а Чжухон так и не получил права, чтобы беспроблемно кататься по городу на автомобиле. Пройдя какую-то часть пути, они купили по лимонаду, и хотя лето уже прощалось с ними, солнце этим часом пекло по-особенному сильно, так что вскоре Чжухону пришлось затащить грозящегося получить солнечный удар младшего в ближайший автобус. В салоне не было многолюдно и на удивление совсем не жарко: ветер, создаваемый при движении транспорта, освежал. Но Чжухон уже через пару минут потянулся и закрыл окошечко над их сиденьями, чтобы его вечного боляку вдруг не продуло на сквозняке. Чангюн на это лишь недовольно захныкал, мол, будет жарко, на что Чжухон хмыкнул и сказал, что нужно было соглашаться на машину, а окно он не откроет, ибо младший и так до сих пор с насморком, как закадычные друзья ходят. Чангюн в банках не был порядком нескольких лет. Сначала его отец пользовался услугами госорганизаций, но потом решил сотрудничать с частным банком. Для выяснения мотивов Чангюн тогда был слишком мал и все, что он помнил это то, как его усадили на прохладный стул в помещении холодных оттенков, дали в руки леденец, его цветную книжку про животных и попросили подождать немного, пока папа не придет. Чангюн тогда едва доставал ногами до пола, болтая ими в воздухе, а сейчас ростом с менеджера-консультанта, что столь приветственно улыбается двум гостям. Им его редко слушал: говорил в основном Чжухон, которому часто приходилось бывать в банках из-за поручений родителей, а Чангюн наслаждался зеленым цветом стендов и старался максимально ближе подластиться к спасательному кондиционеру. — Ты прав, — подытожил Ли, самостоятельно пряча паспорт младшего в его карман, чтобы задумчивый Гюн ничего ненароком не потерял. — Была совершена законная операция по переводу денег на другой лицевой счет. Только вот зачем — непонятно. Чангюн присел на скамейку у банка, оформленную под стиль здания, что само по себе располагалось в теньке. Вокруг были зеленые ухоженные клумбы, принадлежащие организации — цветы и зелень, растущие на них, напоминали ему его былой дом в Америке, который он отчётливо помнил, несмотря на то, что покинул его в совсем нежном возрасте. — Не расстраивайся из-за денег, счет же не закрыли, просто перевели сумму, — Чжухон по привычке присел перед Чангюном на корточки, заглядывая в глаза. Тот только махнул головой, а после вообще задрал ее к небу, жмурясь. — Я не из-за денег тревожусь, а из-за того, что нас могут обмануть. Чжухон, понявший о чем говорит Им, вздохнул и пересел на скамейку рядом с ним. Пока Чангюн сидел с закрытыми глазами, вздернув голову кверху, Чжухон разглядывал младшего, и каждый раз был, словно новый раз. — Твой отец не мог влезть в какие-либо неприятности? — через некоторое время молчания спросил Ли. — Например, ему могли срочно понадобиться деньги для погашения того или иного долга, а тебя он просто не успел предупредить? — Нет, не думаю, — Чангюн опустил голову, отрицательно покачав ею. — Мой отец не такой. Чжухон не сомневался в том, что Им Сонгем человек мудрый, честный и многоуважаемый не только в их семье, но и во всей компании. Но ведь ситуации бывают всякие, разве нет? Каждый раз, когда речь заходила об отце Чангюна, то было видно, что сын гордится своим отцом, как человеком, беспредельно ему доверяет, но и очень волнуется за него. Знали бы только родители, как иногда сильно дети переживают за них. — Спросишь у нее сегодня на прямую, в чем дело? — больше предложил Ли, нежели спросил. Чангюн лишь в негодовании пожал плечами. Чжухон ненавидел, когда младший ощущал себя лишним или незащищенным. Поначалу Ли очень сердился на Има старшего, ибо совершенно не понимал его действий. Не понимал того, почему он так опрометчиво женился, почему любит сына, но не уделяет ему должного внимания, почему позволяет происходить в его доме всему тому, что происходит, или попросту позволяет водить себя за нос, ничего не зная. Чжухон, конечно, искренне негодует от того, как можно не замечать всей атмосферы и дел, что царят в собственном доме. Дом, как известно, крепость, только вот Чангюна, кажется, заперли в башне для пыток, не спеша оттуда выпускать, а младший совсем не такой, кто будет кричать об этом направо и налево, зазывая на помощь. Ему судить трудно, осуждать тем более — человек все-таки по возрасту куда старше и мудрее, Чжухон уже по скромному опыту знает, чем такие дела заканчиваются («не лезь не в свои дела, сопляк»), но именно это служит виной тому, что младший игнорирует его вопрос, не отвечает, потому что просто не знает, что ответить. — Хочешь мороженое? — в надежде расшевелить Гюна, Чжухон указывает на цветной фургончик с мороженым, который в жаркий день оказался бы самым лучшим спасением. Младшего так сильно хочется хоть немножко повеселить, что Ли почти забывает о том, что тот недавно переболел (и до сих пор не выздоровел). В ответ лишь равнодушное кивание головой, что означает «не хочу». Чжухон поджимает губы, глубоко вздыхает через нос, но не сдается. — Тогда, может, ко мне? — Не хочется сидеть дома совсем, — одним уголком губ мягко улыбается Чангюн, а Чжухону уже чуточку легче дышится. — Давай просто погуляем немного? Кажется, моя голова требует как можно больше кислорода. — Ладно, — соглашается Чжухон, хватая Чангюна за руку. — Но что-нибудь вкусненькое для поднятия настроения нам точно нужно заточить!

***

Когда вечером Чангюн возвращается домой, уже с порога он слышит какую-то возню в доме и громкие споры. Он особо не вслушиваются, но голос явно принадлежит не женщине: молодой, звонкий и Чангюн бы и рад, если бы незнакомый, да только вот в тот же миг на него из комнаты брата вылетает Кихен, продолжая по пути натягивать на себя свою куртку и о чем-то браниться. — О Боже! — парень резко останавливается, развернувшись и неожиданно оказавшись носом к носу с Чангюном. — Привет… извини, не хотел тебя напугать. Где-то Чангюн уже это слышал. Он растерянно наблюдает за обувающимся Кихеном, который явно раздражен и желает поскорее покинуть дом. Когда Чангюн беспомощно раскрывает рот, чтобы наконец спросить у приятеля в чем, собственно, дело, оттуда не вылетает ни звука, за что Чангюн мысленно ударяет себя по голове самой толстой книгой, какая у него только есть. В пороге своей комнаты наконец появляется Хосок, по которому пока явно трудно определить эмоции в данную минуту. В одном Чангюн уверен: кажется, он пришел очень не вовремя, но его все равно будто не замечают. А впрочем, как и всегда. Кихен последний раз оглядывается непонятным взглядом, на Хосока почти не смотрит, а если и смотрит, то очень и очень недовольно, но вся его злоба и словно разочарование пропадают в миг, когда он переключается на застывшего Чангюна. Понятно без слов, что Кихен совсем не хотел младшего озадачить, нарушить его покой или тем более предстать перед ним в неловком положении. Чангюн понимающе слегка улыбается в ответ, смотря на закрывающуюся дверь. Его рука так и застыла во взмахе, пока Чангюн задумался о том, что даже взвинченный, шустрый и немного на что-то рассерженный Кихен хен выглядел очень естественно и по-особенному красиво. Чангюну глубоко внутри все еще по-детски хочется быть таким же классным, как и Кихен. — Ты что-то ляпнул? — негромко предполагает Чангюн, разуваясь. Хосок оскорбленно фыркает, мотает головой и уходит на кухню, где стучит дверцами шкафчиков гарнитура и морозилкой холодильника. Из кухни доносится звук работы микроволновки — наверное, Хосок от отчаяния решил что-то приготовить. Не зацикливаясь на старшем брате, Чангюн осторожно семенит по дому, прислушиваясь к другим звукам: он заглядывает в комнаты, но его сердце тяжело падает, когда Хосок командует со спины. — Родителей нет дома, — поясняет Хосок, крутя в руках полотенцем. Чангюну почему-то кажется, что он им сейчас его либо хлестанет как следует, либо придушит к чертовой матери. Но Хосок лишь небрежно бросает весть о том, что сегодня снова день не заладился и родители ругались. У него, как видно, своих забот полон рот, а вот Чангюн не может быть к этому равнодушен. Он стоит на месте, не зная, стоит ли двигаться или подождать отца прямо здесь, пустив корни к полу. — Чего пялишься? — Хосок, огорченный ссорой с Кихеном, с которым они сблизились за последнее время, конечно же, предельно вежлив. — Иди лапшой займись, мы сегодня снова сами себя кормим. После их скромного и молчаливого ужина домой возвращается госпожа Им, на что Хосок недовольно цокает и так же, как и Чангюн почему-то спешит укрыться в своих апартаментах. Когда же время переваливает за полночь, а автоответчик на проводе просит оставить свое сообщение после сигнала, сидящий на полу в своей комнате Чангюн окончательно падает духом и считает, что все это более, чем просто безнадежно. Время позднее и судя по всему отец дома ночевать не собирается второй день. Чангюн не знает от чего ему больше всего хочется расплакаться и побиться головой прямо об этот чертов пол: от того, что он должен что-то сделать, но не знает как, или от того, что его считают глупым ребенком и не посвящают ни в какие важные дела? Насморк ночью обостряется хуже некуда и Чангюн, потерявший свои назальные капли, тихо спускается вниз, чтобы вытащить аптечку с лекарствами, иначе ночь грозится быть мучительно бессонной. На кухне он замечает тусклый свет красноватого оттенка от светильника, привезенным отцом из Японии. Чангюн впервые видит курящую с мундштуком мачеху, которая выглядит непременно как благородная дама из старых веков: черные волосы струятся по спине, облаченной в такой же темный, шелковый, дорогой халат, словно вода со склона горы. Госпожа Им себя очень уважает: даже уставшая и озабоченная, курящая она не позволит себе упасть в грязь лицом, желая выглядеть статной леди. И хоть окно на кухне открыто, ветер почти не продувает, потому это совсем не помогает и Чангюн выдает себя тем, что закашливается из-за противного дыма. — Ты еще что здесь делаешь? — женщина сначала пугается, а затем хмурит брови. Без объемных колец и дорогих украшений, которыми ее задарил отец, пальцы женщины выглядят еще острее и тоньше, чем обычно и Чангюн поневоле опасается, как бы она его не проткнула ими. — Г-где папа? — в эту минуту Чангюн чувствует себя самым что ни на есть ребенком, которого оставили одного в незнакомом месте, где-нибудь в самом центре шумного и опасного мегаполиса. Просто оставили и ушли. Глаза юноши мокреют, когда ему равнодушно приказывают уходить. Чангюн долго выжидает. Чего — непонятно, но давится собственной безнадежностью и с тяжестью в груди отступает назад, уходя, забывая про всякие лекарства, за которыми пришел изначально. Он для них всех, не считая Чжухона, всего-лишь ребенок, а для кого-то и вовсе чужой и, наверное, по этой же причине столь ненавистный. Чангюн одиноко жмется к подушке, замерзая под одеялом от внутреннего холода, от которого дрожат органы и он сам. Он хочет, чтобы все было хорошо — его мечта кажется взаправду детской и банальной, но она самая искренняя, какая только может быть. Только в позднем сне ему видится, что из-за этого всего круговорота страстей и сложностей в жизни он даже не пожелал Чжухону хорошей ночи.