А если они не успели?
Дальше незримой, но четко установленной линии, за которой начинали работать специалисты, заходить было нельзя — «опасно». Но Чжухону хотелось съездить офицеру полиции по морде и упрямо прокричать, что там, в той помойке гнилой из навороченных друг на друга голых бетонных плит, находятся два заложника, два ни в чем неповинных человека, один из которых, между прочим, несовершеннолетний ребенок — вот то, что реально является опасностью! Поэтому решительному парню никто и ничто не мешает прорвать это невидимое ограждение, когда он, словно по зову сердца несется ближе к «линии огня». Больше всего сейчас он боится получить плохое известие. Хотя нет, к ним (точнее, к их отсутствию) он как-то привык за эти дни. Больше всего, пожалуй, он переживает за то, что Чангюн или Кихен пострадали. Но что с Чангюном? Что с этим ребенком несносным? Он ведь не лежит на одной из этих проклятых плит с проломленной головой или другими простреленными частями тела? Что тогда было бы с Чжухоном? Его бы подпустили к Чангюну? Или нет, что если он бы струсил и не смог приблизиться? Вот черт! Он не хотел думать о подобном, но разные однозначно не самые приятные картинки назойливо вставали перед глазами.Господи, Чжухон, ты такой идиот!
Отец, который тоже здесь, что-то кричит в спину, но Чжухон его не слышит. Чжухон захлебывается эмоциями. Он забывает обо всем, когда видит его — Чангюна — целого и, кажется, почти невредимого, бегущего прямо к нему. За ним бежит офицер, который сразу одолевает мальчишку глупыми, по мнению Чжухона, вопросами. Ему хочется вспыльчиво возмутиться: да как он смеет? и не плевать ли теперь на все, когда вот он — Чангюн? Живой, здоровый, с каким-то ошалелым взглядом несущийся вперед, отмахивающийся от офицера, как от раздражающей мухи.Это дано понять только лишь одному Ли Чжухону.
— Хен! — его голос. Такой близкий, родной, легко узнаваемый, хоть и срывающийся. Он бежит на встречу и буквально ловит его в свои объятия. Чангюн устало задыхается, врезаясь в теплую и сильную грудь Чжухона, припадая щекой к сердцу. Своей впалой щекой к этому бьющемуся, горячему, ждущему и любящему сердцу. Чжухон никогда раньше не позволял себе выходить на сантименты при таком количестве народа (даже если им практически всем на тебя плевать и они просто выполняют свою работу). Он скорее удавился бы, чем показал свою слабость перед другими. Но сейчас крупные слезы катятся по его лицу, пока он крепче прижимают к себе всхлипывающего младшего. Чжухон вовсе не чувствует себя слабаком. Напротив, сейчас, когда Чангюн так доверчиво и открыто льнет к нему, когда его руки цепляются за каждый квадратный сантиметр одежды и тела Ли, он чувствует, что обязан быть таким же сильным всегда, чтобы суметь защитить. Объятия Чжухона, вероятно, еще никогда в жизни не были настолько отчаянно крепкими. Он боялся ненароком переломать Чангюну кости, но тот сам сжимал его (как мог) с такой силой, что Чжухону хотелось унестись с место происшествия прямо сейчас, скрывая Чангюна от всего мира. Но несмотря ни на что, он ощущал и видел, что Чангюн слаб. Он исхудал, вымотался, ужасно перенервничал и ведь еще неизвестно, что ему пришлось увидеть и чего натерпеться с этими отморозками. Чжухон обернулся — полным ходом шла операция по задержанию преступников. Но похоже, что задерживать было уже некого. Отец Чжухона, кажется, впервые за долгое время закурил, наблюдая за всем. Чжухон не решился бы тоже попросить у него сигарету, хотя вряд ли бы ему сейчас отказали. Чангюн глубоко вдохнул, то ли пытаясь восстановить дыхание, то ли желая ощутить получше знакомый запах старшего. Он скромно зашевелился, боясь случайно выпустить Чжухона из своих рук. — Хен, — он шмыгнул носом, поднимая голову и заглядывая в глаза. Скучал. Как же сильно скучал. Чжухону невольно захотелось улыбнуться. Стирая своими руками слезы с лица младшего, Ли потянул уголок губ наверх в привычной не то улыбке, не то усмешке. Но Чангюн ее хорошо знал. Еще немного и появится ямочка, что он у хена так любит. Сколько бы он не глядел в эти глаза, все равно не хватило бы насытиться, все равно не успокоить бешено отбивающее ритмы сердце. Чжухон прижал к себе Чангюна обратно, обнимая рукой за спину, а пальцами другой зарываясь в волосы — немного отросшие и немытые, но все такие же легкие и мягкие. Этот жест был для них привычным. — Чш, я рядом. Все позади, все хорошо теперь, — хотелось в это верить. Не задумываясь ни о ком постороннем, Чжухон позволил себе задержаться подольше с поцелуем в макушку. Губы его застыли, он закрыл глаза, стараясь полностью поймать этот момент безудержного счастья. Долгожданный момент, когда ты воссоединяешься с человеком, с которым вас долго что-то разлучало. Но Чангюн снова завозился в его руках. — Чжухон… — тихо позвал он. Казалось, ему было больно и трудно говорить. Оторвавшись от груди хена, Чангюн завертел головой, недоуменно оглядываясь кругом. Только сейчас, оказавшись под открытым небом, на котором начинали мелко проскакивать редкие-редкие звездочки, он понял, что время — вечер. Краем глаза Чжухон видел, как происходила встреча Кихена с близкими людьми, которые ждали его не меньше, чем сам Чжухон своего Чангюна. Их общий хен — всего лишь жертва обстоятельств. Чжухону хотелось тоже подойти к нему и крепко обнять, а еще почему-то извиниться и поблагодарить за то, что Чангюн был все это время не один. А потом снова извиниться. А потом еще раз поблагодарить. Но он не решился — сейчас там ему не было места: семья Ю окружила сына, оттесняя от него даже Хосока. Место Чжухона было здесь, с Чангюном. Только вот, он тоже все это видел. — Чжухон, — более уверенно повторил он, а старший уже понял, что его ждет. — А где же… Где папа? У Ли заныло в груди. Что за ненастье: человек, к которому он был так привязан, которого, возможно, он хотел видеть в такой момент больше всего, его родной и горячо любимый отец, сейчас находился не здесь. Чжухон молчал чуть дольше отведенного на ответ времени, и Чангюн, заподозрив неладное, нервно схватился за лацканы его куртки. — Чжухон? Где папа, Чжухон, почему его здесь нет? Что случилось? — тараторит Им, видя как к ним приближается отец Чжухона. — Чангюн, — Чжухон перехватил его руки, — успокойся, ничего не случилось, просто папа… — Твой отец в больнице, Чангюн, — вмешался Ли старший. Чжухону показалось или у него чуть не вырвалось жалостливо-болезненное «сынок»? Глаза Чангюна, что только-только начал успокаиваться, вновь до краев наполнились нескрываемой тревогой. — В больнице? Как в больнице? Пожалуйста, отвезите меня к нему! — Чангюн, пожалуйста, послушай, — Чжухон старался схватить его за щеки, чтобы вразумить, но тот все уворачивался и брыкался, а его дрожащие руки, с новой силой сжимавшиеся в кулаки, были готовы лупить Чжухона по плечам. Кихена увезли первым. Хосока не было видно, возможно, он уехал с ними, думал Чжухон. В стороне отец Чжухона договаривался с офицером полиции о том, что они увезут сейчас отсюда своего «пострадавшего ребенка», но при первом же звонке явятся для всего необходимого. Чангюн же, глаза и разум которому застилала паника, громко заявлял о том, что если Чжухон сейчас же не отвезет его к отцу, он возненавидит его лютой ненавистью. — Я обещаю, что сейчас мы поедем к твоему папе, и ты сам во всем убедишься, — Чжухону удалось усмирить младшего только около машины. — Только прошу, пожалуйста, успокойся. Это же я, Чангюн, все в порядке, слышишь? Он снова встретился с ним взглядом. Глаза юноши были припухшие и красные от слез. — Ты мне доверяешь? Чангюн молча кивнул. Кажется, он ответил очень тихое «конечно», но оно потонуло в звуке открывающейся двери автомобиля. Чжухон замер в приглашающем жесте. После случившегося Чангюну мало хотелось садиться теперь в машины, но эту он узнал. Это была машина семьи Ли, которую Чжухон водил без водительских прав, а Чангюн на него ругался. Вспомнив это, он выдохнул и забрался на заднее сиденье, тут же поворачиваясь и ожидая, что Чжухон сядет рядом. Но тот лишь наполовину залез в салон, непонятно откуда выудил теплый плед и накинул его на плечи младшего. — Я только включу печку, — успокаивающе пояснил Чжухон, когда Чангюн схватился за его руку, боясь, что он уйдет. — Ты совсем продрог. И только лишь на пути в больницу, когда Чангюн прижался к нему и смущенно прошептал искреннее «спасибо», Чжухон понял, что дрожал он не от холода.***
Еще недавно изнеможденный и уставший Чангюн буквально падал в руках Чжухона, а сейчас, сидя у больничной койки и держа за руку своего отца, Чангюн храбро и взросло сдерживался и почти не плакал. Папе, которому и так пришлось несладко, совсем необязательно видеть собственного сына таким потасканным и слабым, каким видел его сам Чжухон. Прислонившись плечом к стене у самой двери, Чжухон лишь поздоровался, не решаясь проходить в палату. Он с замиранием сердца наблюдал, как мчался Чангюн к нему и видел, каких усилий ему стоило быть сейчас стойкими оловянным солдатиком, чтобы лишний раз не огорчить родителя. Который, впрочем, ударялся в сантименты, крепко прижимал к себе сына и молил о прощении, обвиняя во всем себя одного. — Все хорошо теперь, папа, не плачь, — мягко улыбался Чангюн, повторяя слова Чжухона. — Я так хочу поехать с тобой домой… Не желая быть лишним, Чжухон вышел из палаты, тихо прикрывая за собой дверь. Им двоим, отцу и сыну, многое пережившим, нужно было побыть наедине. Присев на стул в больничном коридоре, Чжухон глубоко вздохнул и закрыл лицо руками. Глаза чесались от усталости. Интересно, сколько он уже нормально не спал? — Не три глаза, — как маленькому. Чжухон отнимает руки от лица и смотрит на отца, присаживающегося рядом. Немного погодя, тот кладет свою сильную ладонь ему на плечо и крепко сжимает. Чжухон молча кивает головой, больше сам себе, чем отцу, в котором разливается гордость за собственного сына. И когда этот сорванец, буквально еще вчера бунтующий с ним по поводу и без, успел вдруг стать таким взрослым? — Мы с мамой тебя очень любим, сын, — «телячьи нежности» (как это раньше назвали бы они оба) между отцом и сыном в этот момент были приятно естественны. Так, что никого из них это не смущало. — Передай ей большое спасибо, что все это время она была с папой Чангюна. — Сам скажешь, — усмехнулся Ли старший и, похлопав сына по плечу, взъерошил его волосы, как делал в детстве. Чжухон шутливо отклонился. Он был рад просто вот так сидеть рядом со своим любимым отцом. Когда прошло немного времени, а шаги отца стали отдаляться, Чжухон вдруг окликнул его, и голос небольшим эхо раздался по пустующему коридору в столь поздний час. — Пап… — тот заинтересованно обернулся. — Я вас тоже очень сильно люблю.***
Чангюна из больницы вытянули едва ли не за уши — настолько тяжело ему было снова покидать отца. Сдался он лишь под напором своей усталости и упрямых утверждений окружающих, что ему не о чем беспокоиться: ведь даже дежурный врач заявил, что его отец «совсем скоро отправится домой, а пока молодому юноше не помешало бы заняться и своим состоянием». Чжухон был с мнением врача полностью солидарен. Семья Ли вместе с Чангюном — уже таким же членом семьи — уехала оттуда довольно поздно, несмотря на то, что часы посещения пациентов давно закончились. Дома было тепло, светло и очень уютно. Ничего в нем не изменилось пока Чангюна не было: все такая же приятная обстановка, дарующая спокойствие и чувство защищенности. Про свой собственный дом, который находился буквально в нескольких метров, Чангюн не вспоминал. Едва он переступил порог дома, как ему захотелось упасть прямо на этот пол, который, как казалось уставшему парню, так и призывал к себе. Но этого сделать ему не дали заботливые руки Чжухона, помогающие разуться и раздеться, хохочущий голос его отца и теплые губы матери, мягкими прикосновениями радостно зацеловывающие лоб, нос и щеки Чангюна, доводя того до состояния растерянности. Чжухон, стирая в ванной с него помаду посмеивался, говорил, что ревновал и, если честно, с трудом различал, где следы маминой помады, а где заалевшие щеки смущенного, но очень счастливого Чангюна. Оказавшись досыта накормленным, дочиста намытым и до мурашек по коже залюбленным всеми обитателями дома, Чангюн понял, что ему безумного хотелось спать. Распаренный и расслабленный, он точно выплыл из ванной с полотенцем на голове, замечая, как Чжухон закрыл окно, которое открывал для проветривания комнаты. Ему вовсе не хотелось, чтобы младший заболел, тем более, он и без того почему-то покашливал и сопел носом. — «Думать холодной головой» это немного не так, — улыбнулся Чангюн, подходя ближе. Чжухон был рад увидеть его мягкую улыбку. — А если простудишься? — Не простужусь. Чжухон вообще-то хотел быть старшим, неоспоримо уложить Чангюна спать, закутать одеялом… Но почему же ему так хочется довольно мурчать, пока пальцы младшего нежно хозяйничают в его волосах, сохраняющих легкую прохладу ночного ветра с улицы. Чангюн хочет что-то сказать, но его опережают. Чжухон перехватывает его руку, опуская до уровня своего подбородка и, не сдержавшись, целует. Кожа его чистая, мягкая и еще влажная. Чжухон ненавязчиво касается губами кисти юноши, пока щеки того вновь покрываются смущенным румянцем. Сам виноват, думается Чжухону, ведь сам научил его быть таким нежным. — Все уже спят, — намекает. — И мы будем, — губы Чангюна едва шевелятся. Честно признаться, спать ему жутко хочется, но он боится. Боится все проспать, как бы глупо это не звучало. Ему интересно все, что происходило эти дни, что делал и чувствовал сам Чжухон. Он волнуется за Кихена, ему бы хотелось узнать, как у него дела, все ли в порядке, нужна ли в чем-нибудь помощь такого маленького и бесполезного Им Чангюна. Ему не хочется ненароком пропустить важную новость, звонок от папы или его возвращение, а еще… Он переживает, что пока он будет спать, Чжухон куда-нибудь ускользнет, и Чангюн проснется один. — Я волнуюсь о Кихене, — он озвучивает лишь одну свою мысль. — Не волнуйся ни о чем, он дома, позвоним ему завтра, — безапелляционно заявляет Чжухон. Чангюн сдается. Чжухону можно сдаться. Его аккуратно подталкивают к кровати, по пути приглушая свет. Чангюну немного страшно оставаться в полной темноте, даже несмотря на то, что рядом Чжухон, способный загородить его собой, защитить силой или колким и метким словом, коих в избытке. Как только еще немного влажная голова Чангюна касается подушки, глаза его наливаются свинцом, а зевота так и просится показать себя. Чжухон улыбается, удобно устраиваясь рядом. Одну руку Чангюн просовывает в прохладное место под подушкой, а другой обнимает хена. Тишина между ними, изредка разбавляющаяся полусонным шепотом, такая интимная, что хочется закусывать губы и опускать взгляд. Обоим. — Спи, — Ли замечает, что младший все еще хлопает своими ресницами, хоть и очень задумчиво и нерасторопно. Чангюн тихо вздыхает, пока его аккуратно гладят по волосам, убирая челку и другие прядки с лица. — Я очень сильно по тебе скучал. — Я тоже очень сильно по тебе скучал. — Очень-очень. — Ты мне потом все расскажешь, правда? — Да. — Все-все? — Все-все. Засыпай, — Чжухон натягивает одеяло повыше и обнимает. Они молчат еще некоторое время. Чангюн все-таки начинает покусывать губы и нерешительно водить пальцем по одеялу, под которым его нога столь скромно протискивается между ног Чжухона. Его мучает что-то еще и не отпускает, потому он не может спокойно заснуть… — Чжухон, — с чуть большим напором шепчет Чангюн и слегка задирает голову, чтобы встретиться взглядом с парнем. — Поцелуй меня. В тот же миг ощущает, как его целуют в макушку. — Нет, — отрицательно ведет головой, — не так. Чжухону чудится, будто у него дежавю. Он прекрасно понимает, чего хочет Чангюн. Мельком проведя языком по своим слегка сухим губам, он осторожно берет младшего за подбородок и, придерживая, сокращает маленькое расстояние между ними, касаясь своими пухлыми губами его губ. Он чувствует, как рука Чангюна особенно ласково касается его плеча, как замирает он, чувствуя это легкое, полное нежности прикосновение, как неуверенно и осторожно отвечает. Чжухону нравится. Чжухону все это слишком нравится, настолько сильно, что по венам вместе с кипящей молодой кровью разливается приятная нега, уносящая его и Чангюна далеко отсюда — в мир, куда заказаны путевки только для них двоих. Он уже почти полностью нависает над парнем, а поцелуй становится чуть увереннее, глубже и даже развязнее. Спустя несколько сладких мгновений, в которые они наслаждаются друг другом, Чангюн зачарованно выдыхает в поцелуй, а чувствительные бабочки в его животе заставляют сердце делать сальто. Этот чертов Им Чангюн не так-то прост и точно добьется своего, думает Чжухон. А Чангюн думает, будь они в другой параллельной вселенной, он мог бы еще как пристать к хену с какой-нибудь глупой сказкой на ночь или вроде того (ведь как иногда приятно пользоваться положением, капризничать и строить из себя маленького, когда у тебя есть такой хороший хен). Только если бы они были не здесь, где лежать вот так уютно с Чжухоном и целоваться — самая настоящая сказка. Этой ночью они засыпают при свете ночника, но он лишь маленькая горящая спичка от того огня и света, что они дают друг другу.