Sing Me A Song

Выбор тыквы для Светильника Джека — процесс долгий и сложный, у Гермионы он обычно занимает добрую половину дня перед Самайном. С тех пор, как она узнала, что мякоть должна иметь особый аромат цукатов и свежескошенной травы, впадинки на кожуре быть глубокими и ровными, а цвет — близким к тому, в который окрашивается небо на закате, она не могла пустить столь важный процесс на самотек. Ритуал был отлажен до малейших нюансов, вплоть до выбора корзинки идеального размера, но этот год был первым, когда ей приходилось выбирать не из тех отборных плодов, выращенных с любовью Хагридом на грядках Хогвартса, а из весьма обычных, хоть и аппетитно выглядящих тыкв рынка в Косом переулке. Гермиону сложно обмануть этой идеальностью, слишком много у нее за плечами разочарований, поэтому она медленно шествует между рядами, принюхиваясь, присматривая и изучая. Это ее первый праздник в новой маленькой и уютной квартирке над кафе-мороженным Флориана Фортескью, и, если честно, она рада, что ей больше не нужно жить с родителями, испытывая постоянное чувство вины за то, что стерла им память. Они до сих пор не могут понять. Наверно, не смогут никогда, но Гермиона не жалеет о своем решении ни секунды, до сих пор помня каждое мгновение ужаса и ощущение опасности прошедшего года. Если она чему-то и научилась, то одиночеству, и тому, что ей так лучше. По-крайней мере сейчас, когда кошмары все еще могут ворваться через открытое окно в спальни, проникая к ней под кожу, пока она мучается от поверхностного сна на холодны простынях… Гермиона вздрагивает, затравленно оглядываясь по сторонам: на лицах людей она видит лишь беззаботность и предвкушение, и одиночество другого рода вдруг накрывает ее с головой. Не уютное, будто старое детского одеяло, но безвоздушное и затхлое. Твердая кожура тыквы под ее пальцами слегка нагревается, и это так удивительно: чувствовать магию так близко к поверхности кожи. Толпа вокруг гудит, а продавец смотрит на нее с той самой улыбкой, которая искривляет губы уставших людей. Гермиона понимает, она тоже устала. Идти домой, пиная носками старых ботинок пожухлые листья — почти приятно. Рука отекает от тяжести той самой идеальной тыквы, спрятанной внутри, и Гермиона вытаскивает палочку. Руки чуть дрожат, и она прячется в проходе между домами, подальше от любопытных глаз, которые могут увидеть, как самой талантливой ведьме своего поколения трудно использовать магию. Будто это непременно принесет беду, что-то страшное, необратимое. — Давай же, — шепчет она, почти с ненавистью глядя на корзинку, стоящую на земле. — Элементарное левитационное заклинание, давай же… Палочка искрит красным, но внутри у нее все леденеет от слепящего, иррационального страха. То, что когда-то приносило великую радость теперь вызывало запредельный ужас. Что может приносить большую боль? — Грейнджер? — голос Малфоя резко врывается в сознание, будто спасительная веревка, спущенная в змеиную яму, и Гермиона хватается за нее быстро и стремительно, резко хватая воздух ртом. — Чем это ты тут занимаешься? Гермиона не знает, как объяснить ему, да и стоит ли вообще что-то говорить, это ведь Малфой, слизеринский хорек, Пожиратель смерти, враг и… Разве нужны еще какие-то эпитеты? Она утирает непрошеные слезы и пытается унять дрожь, поднимает корзинку с асфальта, а затем смотрит на Драко. Лицо у него бледное и осунувшееся, и причину угадать не сложно: слушания в Визенгамоте продолжаются уже несколько месяцев, и если Гермиону уже тошнит от этих показательных казней, то Малфою наверно хочется просто исчезнуть. — Мне надо идти, — невпопад говорит она, и пытается протиснуться между Малфоем и каменной стеной дома, где расположен магазин Оливандера. От такого соседства ей не по себе. — Ужасно выглядишь, — в привычной манере отвечает Малфой, внимательный взгляд осматривает ее бледное лицо, каждую веснушку и крапинку в карих глазах. Гермиона с пониманием кивает, показывая, что она и не ожидала ничего другого, даже несмотря на негласное перемирие, установившееся между ними. — Спасибо, что бы я делала без твоих комментариев, — с желчью бубнит Гермиона, стараясь не смотреть ему в глаза, но внезапно пальцы Драко касаются тыльной стороны той ее руки, которая сжимает корзинку. Гермиона, кажется, находится в состоянии шока, потому что она знает его уже целую вечность, но не помнит, чтобы он к ней прикасался. Она не отпускает, сжимает кулак сильнее, и это вызывает у Драко легкую ухмылку. — Это нормально, Грейнджер, — вдруг говорит он, и ей сначала хочется спросить, что он имеет в виду, но она вовремя понимает, как это глупо. — Если бы твои друзья не были идиотами, то тебе бы это объяснили. Истощение — это нормально. Палочка изящно движется в его длинных пальцах, и вот уже корзинка взмывает воздух, а Драко Малфой спрашивает ее адрес, под удивленные взгляды прохожих выводя ее из подворотни в Косой переулок. Гермиона не может и слова вымолвить, отчего-то обмякая в его руках и путаясь в ногах, спотыкаясь и рассматривая, как Малфой, в отличии от нее, аккуратно обходит лужи и выбоины в брусчатке. — Ты грациозна как флоббер-червь, Грейнджер, — он закатывает глаза, а затем сжимает ее руку крепче. Корзинка послушно плывет за ними, и Гермиона совершенно не понимает что происходит, почему она ничего не говорит, и сказала ли она ему свой адрес. — Но тыкву выбирать умеешь, — со знанием дела продолжает Драко, и Гермиона чувствует, как ее сердце пропускает удар. — Пахнет цукатами, свежесошенной травой, а… — А цвет кожуры напоминает закатное небо, — вторит ему Гермиона. — Сколько патетики, Грейнджер, — они оба улыбаются, совсем по-разному, но это уже что-то. — Вас, гриффиндорцев, только могила исправит. Существует легенда о том, как появился Светильник Дежка. Легенда про хитрого кузнеца, который обвел вокруг пальца самого Лукавого, а после смерти оказался не нужен ни ему, ни Богу. Гермиона совсем не была уверена, что все было именно так: в конце концов, магглы слишком мало знают о магии, чтобы предположить, что какой-то волшебник просто решил таким образом осветить себе путь через мрак. Но так ли уж важно, правдивы ли народные сказы, если Светильники до сих исполняют свое предназначение? При условии выбора идеальной тыквы, разумеется.