"It" in Russia: как я встретил вашу маму ;)

Даже неделю спустя судьба продолжает каждое утро бить меня ссаными тряпками по мордам. Прямо сейчас я впервые в жизни опаздываю в школу. Радуясь лишь тому, что мама пока не вернулась с ночного дежурства, я натягиваю практически одинаковые носки и мчусь навстречу ебаному ливню в лицо. «Почти сквирт шампанского», — жужжит самолюбие. В общем, благие цели всегда устилают мне дорогу в ад. Всю неделю я (краем мозга охеревая от происходящего) вгрызался в гранит науки. Мысль стать отличником и сесть, наконец, на первую парту оказалась не просто больной фантазией. Я загнал себя на самый край. Если бы мама узнала, во сколько я, порой, заканчивал делать уроки, Азкабан стал бы альтернативой моему новогоднему подарку. Рефераты, заданные на месяц вперед, я написал досрочно. Теперь и мне можно отбиваться ссаными тряпками. Так или иначе, в класс я заскакиваю именно в тот момент, когда учительница диктует оценки за нашу первую контрольную работу. — Можно войти? — пыхчу я. — Можно. Ты Эдуард Каспаров, новенький, да? — Угу. — Опаздываешь, но пятерку свою получаешь. Садись. К парте Стаса я порхаю на крыльях любви и счастья, позабыв про отдышку и сырой портфель. — Буду сидеть здесь, — сияю я, — я отличник. Стас ухмыляется и пожимает мне руку. Теперь-то я могу всучить ему леденец от кашля! Следующие два урока проходят в тумане и приятной дымке юношеских надежд. Я витаю в облаках, раздумывая о будущих свершениях и, возможно, даже согрешениях, но потом больно ударяюсь об осознание того, что забыл в утренней спешке выпить таблетки. Я пикирую на землю. После биологии мой живот решает напомнить мне о своей собственной биологии, и издает погребальную симфонию номер пять. Репертуар Эдуарда Каспарова. — Забыл контейнер с обедом, — хнычу я на перемене Стасу. — Пойдём с нами в столовую, — невозмутимо предлагает тот. А ведь есть чему возмущаться! Столовые! Это второе место после морга, где моя мать больше всего боится меня увидеть. Я бледнею, но послушно иду за Стасом. Секунды тикают в моей голове, пока я пытаюсь наметить план отступления, но все начинает тонуть в гуле школы. Мы пробираемся по лестнице мимо несносных пятиклашек, некоторые из которых выглядят старше меня, и злобных старшеков. Наверное, даже морг бывает приятнее. В столовой тоже толпа. Стас ищет кого-то за столиками, и его взгляд останавливается на небольшой компании ребят, сидящих в самом дальнем углу. Как только мы оказываемся рядом, нас замечает парень в очках. — Блять, это же Том и Джерри! — указывает он ребятам на меня и Стаса. — Їбанько, я привел тебе нового друга, — спокойно отвечает последний и садится за стол. — А сам че приперся? Сала в меню все еще нет. Стас показательно чешет висок средним пальцем. Я вспоминаю этого парня в очках, он был главарем преступной группировки, устроившей кровавую (или не очень) баню первого сентября на глазах у всего моего класса. Такое врезается в память на всю жизнь. Парень не выглядит дружелюбным, но, к моему удивлению, уступает мне стул, а сам садится на колени к Стасу. — Будешь знать, — хмыкает он. Я пытаюсь совладать с лицом, к которому приливает не только краска, но и добродушные ругательства, и мы с ребятами решаем познакомиться. Среди нас сидит только одна девушка, ее зовут Бажена. У нее яркие рыжие волосы и живой взгляд. Ее руки обвешаны фенечками и браслетами, а из-под задравшейся юбки видны рваные колготки. Бажена смотрит на меня и улыбается. Рядом с ней сидит симпатичный парень, с первого слова которого становится ясно, что он заика. — Б-б-б-борис, — представляется он. Я радостно жму ему руку, пытаясь мысленно отправить несколько гигов поддержки. Уж мне-то известно, что такое — родиться с проблемой. Слева от меня сидит татарин по имени Марат, чем-то напоминающий королевского пингвина. На нем классический школьный костюм, явно больше нужного размера, а в руках кнопочный телефон. — Ас-саляму алейкум, — улыбается мне Марат. — И вам здрасте, — теряюсь я. Затем я знакомлюсь с самой заметной в силу физической комплекции персоной. Бонифаций — парень с добрыми глазами и пышными формами. Его мать, как и моя, тоже следит за здоровьем сына, поэтому он счастливо уминает из ланч-бокса домашние котлетки. Да, такую картину я хотел бы видеть каждый день. Парень в очках пристально разглядывает мое лицо. — Как ты сказал, тебя зовут, — нудит он, — Стюарт Литтл? — Меня зовут Эдик, — отвечаю я. Огромные глаза парня сверкнули, и тот уже начинает вскрикивать слово «пед…», как вдруг Стас сталкивает его со своих коленей. В моей голове начинает играть песня «я так счастлив, я так рад, у меня есть ты…», но это безумие проходит так же быстро, как и началось. — Род-д-дион, ну вот-т этого не над-до, — хлопочет Боря. Марат приносит еще один стул, и мы садимся впритык друг к дружке. С честью наплевав на то, что мы с Родионом так и не познакомились официально, я начинаю рассказывать ребятам о себе. Бонифаций слушает вполуха, занятый своим обедом. Узнав о том, что я забыл ланч-бокс и впервые в жизни пришел в столовую, Родион начинает гоготать. — Там как раз сегодня колбаса из бумаги и стафилококка, приятного аппетита! — Что? — растерянно выдыхаю я. — Выбирай: либо гастрит от голода, либо воспаление кишечника от инфекции. Родион просто, блять, придурок жизни. Он сразу понял, что здоровье — моя больная тема, и надавил именно туда. Не то, чтобы мне было обидно, ведь начальные классы старой школы буквально научили меня выживать в стае шакалов, мечтающих вылить любому лузеру за шиворот манную кашу. Гангстеры этой школы — просто пук. Тем не менее, я хочу показать, что принимаю эту игру, а потому начинаю притворно задыхаться от обиды. Расчеты были, но (так как я считаю, откровенно говоря, ультра-хуево) они не сработали. Вместо притворства у меня происходит очередной приступ астмы. Я начинаю шарить в рюкзаке в поисках ингалятора, в то время как глаза Родиона, и без того большие из-за толстых стекол очков, становятся еще огромнее. — Эдик! Ко мне подбегают Боря и Бажена. Они вцепляются в мои плечи и вытряхивают рюкзак на стол. Родион смотрит на меня, открыв рот, а его дрожащие руки хватают меня за рубашку. Наконец, я нахожу ингалятор и вдыхаю лекарство, показывая ребятам жестом, что все в порядке. Боря накидывается на Родиона с пеной у рта. — Ты д-д-дол-долбоебина! Тв-вои шутки уж-ж-же всех-х заеб-бали! А ес-сли бы он умер? Я мечтаю прикинуться ветошью. Родион все еще пялится на меня, источая охуение от этой жизни, и мне становится его жалко. — Я должен был предупредить, ты не виноват, — как можно более мягко говорю ему я. Родион хмурится и молчит пару секунд, а затем, встряхнув волосами, вдруг тянется пожать мне руку. Что ж, официальное знакомство вышло довольно эпатажным. Сергею Звереву придется пододвинуться. Бажена подмигивает Родиону и рассказывает, что они с ним и Бонифацием учатся в девятом "А", а Марат и Боря уже в десятом классе. Эта информация заполняет мой мозг, но не желудок. — Если не хочешь есть здешнее, я могу отдать тебе оладушки. Мама приготовила с яблоком и изюмом, — предлагает мне Бонифаций. Кажется, я только что научился радостно хлопать ушами. В обмен на оладьи, я угощаю Бонифация леденцом от кашля, заодно предлагая и остальным. — Ой бля, лишь бы сосать, — откликается Родион. Его лицо снова становится воплощением наглости и похуизма, и он живо принимается выковыривать пальцами мясо из порции плова Стаса, за которой тот успел сгонять под шумок. Я ем самые вкусные оладьи в моей жизни и слушаю разговоры ребят. Перемена скоро подойдет к концу, и я действительно жалею об этом, ведь экшн для меня — почти непозволительная роскошь. Я забываю о шуме школы вокруг и все еще не принятых таблетках. Слева и справа меня греют чужие плечи. — Сн-но-нова отменили труд-ды. — Вазиков, наверное, опять в запое до Нового года, ха! — Вы сделали ему кормушки за это лето, как он задавал? — интересуется у ребят Бажена. — Я сделал ему кормушку для ваших мамок: мой хуй! — орет на всю столовую Родион. Я давлюсь оладушком, а затем Стас, не дождавшись звонка, отводит меня под конвоем обратно в кабинет. Я стараюсь думать о чем угодно, кроме деревянных хуев, но раз за разом терплю неудачу.