"It" in Russia: как я встретил вашу маму ;)

Сегодня вечер субботы. Я наблюдаю через окно, как моя мать уезжает в такси на ночное дежурство. Она не любит оставлять меня одного, но работа — работой, и кушать хочется всем. Дома меня охраняют телефоны всех больниц Нижнего Дерринска на холодильнике и ласковое мамино «жопу надеру», звучащее песней в моих ушах. Я смотрю на череду пятиэтажек, которая теряется где-то на горизонте. Мысль о ночной улице заставляет меня немного подссыкнуть. С наступлением темноты те-кого-нельзя-называть-если-не-хочешь-лишиться-мобилы выползают из своих подъездов, мигом разнося по району зловещие звуки дабстепа. Они мелькают, словно тени, между величественно возвышающимися турниками и спешат к источникам света — вывескам круглосуточных ларьков. По крайней мере, так гласят легенды. Я глотаю вечернюю порцию таблеток, дабы унять некоторую бурю чувств, и усаживаюсь к телевизору. Где-то через полчаса, когда я нахожусь в процессе трудного выбора между «Пусть говорят» и «В мире животных», мой телефон вибрирует. Стас Урисовский: «Пойдем с нами в футбол играть» Половина десятого вечера. Сердце начинает биться чаще, но мозг выражает протест. Эдуард Каспаров: «Уже поздно, я в такое время не гуляю» Стас Урисовский: «Хорошо» Затем проходит около двух минут моего сожаления о том, что у меня есть мозг, и трех минут тупежа в рекламу, прежде чем телефон вновь дает знать о себе. Стас Урисовский: «ТЫ ЧЕ ДЕБИЛ???» Стас Урисовский: «Это был Родион, прости» Хочется заскулить. Я никогда не выходил из дома так поздно, но сердце стучит барабаном, когда я думаю о своих новых знакомых. Они отнеслись ко мне так тепло и радушно, как никто еще не относился… Стас Урисовский: «ЗАЛУПСКИЙ КОНЬ» Стас Урисовский: «ВЫХОДИ ИГРАТЬ» Стас Урисовский: «Я ДОГОВОРЮСЬ С ТВОЕЙ МАМАШЕЙ ЕСЛИ ТЫ ПОНИМАЕШЬ О ЧЕМ Я» Эдуард Каспаров: «Мамы нет дома, я один. Мне нельзя на улицу» Стас Урисовский: «Мы с Борей можем тебя встретить у подъезда. Это недолго, пойдем» Хорошо, что ингалятор всегда под рукой. Побег — непростительный грех в моем доме. Мозг, падла такая, настроен решительно, но сердце… Стас Урисовский: «Я СОБИРАЮСЬ ЗАСУНУТЬ МЯЧ В БОНИНУ НЕОБЪЯТНУЮ ЖЕПУ ВЫХОДИ!!!» Сердце сдается по всем фронтам. Мне остается лишь надеяться, что это никак не связано с мячом в заднице Бонифация. Короче, я отправляю Стасу свой адрес и жду звонка в дверь. У меня нет ни спортивной одежды, ни прав уходить куда-либо без разрешения, но я героически пытаюсь себя успокоить. До пенсии ведь всего-ничего, неужели я так и помру, ни разу не поиграв в футбол? Некоторая моя часть не может этого допустить. Для храбрости я выпиваю стакан кока-колы, запрятанной под кровать. Все, что произойдет сегодня, останется только в этом дне. Потом за мной заходят Стас и Боря. Мы идем по темным дворам сквозь туман и крики подвыпивших компаний у подъездов. Эта картина заставляет меня поджать пальцы на ногах, но идти так совсем неудобно, поэтому я решаю храбриться. По сравнению с парнями я выгляжу и чувствую себя действительно маленьким. «Что бы было, будь они моими старшими братьями?» — думаю я. Предельно утешительный вывод в виде словосочетания «заикающийся хохол» находится сразу. Соблазнительно? О, да. Опасно? Еще как. — Пр-р-редстави-ить не мог-гу, чтобы нас с Жорой не выпу-пускали вечером в-во двор. — Родителей не выбираешь, — вздыхает Стас. — Зато выб-бираешь друзей. Наконец, мы доходим до «поля». На самом деле, это больше похоже на богом забытую площадку для выбивания ковров, где воротами служат турники. Она находится на самой окраине района, рядом с гаражами и парой последних панелек. Одинокий фонарь поблизости работает на износ. Я здороваюсь с остальными. Ребята одеты намного легче, чем я — только в спортивные штаны и легкие кофты. Бажена в перчатках, а на голове Родиона… Кажется, это чудо называется «шапка-гондонка». При виде этого зрелища я чувствую, как волнение сбавляет свои обороты, и обращаю внимание на нового члена нашей компании. — Пивет, я Зора, — подходит ко мне этот мальчик. Жора — младший брат Бори. Ему всего шесть, и, несмотря на отсутствие передних зубов, он обожает леденцы от кашля. Я отдаю ему последний, пока Бажена старательно поправляет неоново-желтую шапку на его голове. Сборная Нижнего Дерринска по ношению идиотских головных уборов, блин. В следующий раз приду в мамином платке. Наконец мы разбиваемся на две команды, и я попадаю к Стасу, Марату и Бажене. Родиону почему-то не разрешили играть одному против всех. — У меня козырь в рукаве, — кричит он в отместку. — Жирного на ворота! Бонифаций встает у турника, и по его добродушной улыбке ясно, что это его не задело. Кажется, все уже привыкли к подколам Родиона, но я пока что остаюсь слабым звеном. — Девчонка в команде — вы уже просрали, — говорит он. — Ха, да я играю получше некоторых! — отвечает Бажена. — Я про Эдика! Я хмурюсь. Это довольно обидное заявление, учитывая то, что я действительно не умею играть в футбол. Родион замечает мое настроение и, незаметно для остальных, ловит меня на пару секунд. — Да ладно тебе, че ты… Это шутка, — шепчет он. — Иди нахрен, — тоже шепчу я. Вдруг на его лице появляется выражение какого-то лютого идиотского восторга. — Наконец-то! — лыбится он от уха до уха. И обида меня отпускает. Если вначале я переживал, можно ли вот так запросто взять и послать Родиона куда подальше, то во время игры я убедился окончательно, что не только можно, а нужно. За весь матч его не послал только ленивый (или тот, кому запрещает ругаться старший брат). Наше с ребятами эмоциональное сближение становилось стремительным и необратимым. Также я открыл для себя, что в моем тщедушном теле существует энергия, и ее куда больше, чем я мог представить. Все благодаря Стасу — перед этой футбольной вакханалией он не поленился объяснить мне правила игры. — Видишь мяч — хуяч, — просветил меня он. Вот что значит командная работа! Я пыхчу изо всех сил, пот скапливается у резинки болоневых штанов. Из-за них пиздецки сложно двигаться, и когда я пинаю мяч мимо ворот прямо в кусты, Марат добродушно меня подкалывает. — Очки н-н-нада? — смеется он. Родион, услышав это, корчит пренебрежительную рожу. — А че, в Татарстан все шутки только год спустя завозят? — Иди нахрен, — смело улыбаюсь я Родиону в лицо, зная, что он оценит. И он улыбается тоже. Пока идет игра, я забываю о времени. Оказывается, ночной футбол — одна из самых веселых вещей на свете. На одном только воодушевлении от этой мысли я забиваю Бонифацию два мяча. Впрочем, как только счет становится 5:5, Боря объявляет, что следующий гол будет последним, и проигравшая команда разойдется по домам в трусах поверх штанов. Что?.. — К-к-конечно, кроме девушек и дет-тей. Жора и Бажена удовлетворенно переглядываются между собой. Наступает самый ответственный момент. Стас, наш вратарь, выглядит максимально сосредоточенным, и я узнаю его взгляд, который обычно бывает либо при решении контрольной, либо при выборе угла подзатыльника для Родиона. Жора беззубо свистит, и сдутый мяч снова приходит в движение. Каждый старается по мере своих возможностей, но пытается перехватить игру на себя — получается какая-то «горячая картошка», а не футбол. Наконец, именно Жоре удается отвлечь мою команду своей бесконечно тупой желтой шапкой, и он забивает последний мяч в наши ворота. Стас закрывает лицо руками и ахуевает по-украински. Я готов поспорить, что даже мужики на балконах девятиэтажек вокруг уходят обратно в квартиры допивать свою водку, не выдержав такого накала страстей. — Валите переодеваться, лузеры, — дразнится Родион, а его лицо сияет, как начищенная кастрюля. Мы с парнями протискиваемся в проем между гаражей. В мой нос ударяет резкий запах мочи и отходов, пульс начинает сильнее стучать в висках. «Нет, нет, нихуя подобного, я не стану раздеваться здесь». Я тут же сообщаю об этом остальным, вцепившись в свой… Ингалятор. Стас вздыхает. — У каждого свои тараканы, знаешь, — серьезно начинает он. — Кто-то боится грязи, кто-то боится позора перед чужими людьми, кто-то — показать свои трусы. Но в этом все дело. Ты делаешь с друзьями то, что никогда не сделал бы один. Мы все впрягаемся друг за друга, курим за гаражами или переодеваем там трусы. Все твои страхи — просто пóгань, с которой надо уметь бороться… — Да, — подхватывает Марат, прыгая на одной ноге со спущенными штанами, — ты не умрешь от плохого запаха или вида мусора, если ничего не будешь трогать, мы ведь занимаемся одним и тем же, но остаемся красавами. Затем он клянется, что если хотя бы одна бактерия захочет на меня покуситься, он ее ушатает. Воодушевления, блин, столько, будто бы мы на премии «Оскар». Ну, или хотя бы на «Золотом Граммофоне». Так или иначе, я переодеваюсь со скоростью света, чтобы мысли о кончине из-за интоксикации ссаными гаражами не вызвала у меня обморок. — Ебать, ну вы и долго. Письками мерились? — смеется Родион, когда мы, наконец, выходим. Все начинают ржать, но это совсем не обидно. Даже Стас, будучи красным как рак в своих семейниках, подхватывает волну веселья. Жора упрашивает мою команду сфотографироваться с ним на память. — Бля, — заливается Родион, глядя на мои плавки поверх болоневых штанов, — ты как будто в подгузниках! Ну, пиздец. Я молчу, потому что чем дальше заходит этот вечер, тем меньше в моей голове остается не-матерных слов. Мысль о дороге домой слегка разбавляет веселье. Приходит время расходиться. Ребята живут в разных углах района, но часть адекватных людей решает проводить по домам неадекватную часть, дабы та не привлекала маньяков своим неформальным нарядом. На прощание у подъезда я получаю похвалу своей сегодняшней игры и еще две неуместные шутки про подгузник от Родиона. В подъезде дома я остаюсь один на один со своей надеждой добраться до квартиры без происшествий и случайных неловких встреч. Но, как часто бывает в моей судьбе, зло не дремлет, и на лестнице я сталкиваюсь со своей соседкой, идущей выгуливать собачку. Бабушка (таких преклонных лет, что уже и жить неприлично) осматривает меня с ног до головы и улыбается, почему-то, максимально удовлетворенно, а затем выдает: — Я ведь говорила своей Люсе, что в такой мороз ребенку нужны вторые подгузники! Молодежь-то умнеет! Занавес. По лестнице до квартиры я взлетаю на огне из своей жопы.