Беседа «родион соси минет»
Эдуард Каспаров: Вот вы веселитесь, а у меня сломался пипидастр! Бажена Маршова: Что это? Борис Денисов: …:D Родион Тозик: Вдох АААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААА Эдуард Каспаров: Блин, фотография не загружается! :с Марат Хэнломов: Лё, не надо!!! Родион Тозик: НАДО Родион Тозик: ПРИХОДИ КО МНЕ Я ПОЧИНЮ Эдуард Каспаров: Это ершик для уборки пыли! Родион Тозик: ТОГДА НЕ ПРИХОДИ Мы с ребятами обсуждаем планы на вечер. Они, конечно же, собираются погулять, ну, а я остаюсь в заточении — во время праздника мама меня не отпустит. Впрочем, я не расстроен, ведь впереди еще каникулы и Рождество — шуму навести мы успеем.***
В десять вечера мама заваривает чай из шиповника, ставит на стол самый полезный и невкусный в мире морковный пирог и дарит мне набедренную сумку. — Вот, летом будешь туда лекарства класть и мобильный, чтобы всегда был на связи! Хочу ли я вообще быть на связи — она не интересуется. Что ж. Я заедаю луковое горе луковой запеканкой и переключаю «Голубой рагнарёк» (или как-то так) в поисках новогоднего выступления Ольги Бузовой, когда слышу несколько торопливых звонков в нашу дверь. Дед Мороз? Маловероятно. Дед Остеохондроз? Да, в мои-то годы — самое оно… — Ой, Владимир Владимирович, какими судьбами!.. Проходите! Я моментально прихожу в состояние реактивного ахуя. Если в моей прихожей сейчас находится ТОТ САМЫЙ Владимир Владимирович, то, стало быть, на том уроке Вазиков все-таки попал в меня ножом, и реальность — всего лишь долгий сон, в который я позволил себе попасть… — Эдик, подойди, поздоровайся! Это Владимир Владимирович, мой коллега по работе, на «скорой» с ним вместе ездим. Если дела пойдут так и дальше, то в следующий раз на «скорой» они повезут уже меня самого. Я здороваюсь с нашим гостем и уже собираюсь вернуться за стол, как вдруг мама произносит то, чего от нее не мог ожидать никто, даже ТОТ САМЫЙ Владимир Владимирович: — Эдик, ты хотел с друзьями погулять? Хорошо, можешь идти на пару часиков, только не забывай звонить! Я хлопаю ушами так сильно, как только могу, а затем бегу в свою комнату, чтобы возвестить ребятам о личной победе над самым тоталитарным режимом в мире.***
Везение набирает свои обороты: родители Бори звонят и говорят о том, что они уходят в гости, а наша компания (с примкнувшим к ней гражданином Жорой) может отогреть свои пяточки дома. Так мы и поступаем — несемся через шумные от салютов и народа дворы, желая скорее спрятаться в тепло. У Бори большая квартира. В каждой комнате есть что-то интересное, но мы сосредотачиваемся именно в кухне, потому как интерес — интересом, а кушать — по расписанию. В Борином доме играет музыка, а стол накрыт разными незнакомыми мне блюдами и немного знакомым шампанским. — Ешьте в-в-все, родители разреш-шили! — провозглашает Боря и поднимает в знак одобрения свой бокал. Родион и Бонифаций практически падают лицом в тарелку, где лежат бутерброды с икрой, а я выискиваю что-то поэкзотичнее. — Что это? — тыкаю я на какой-то причудливый цветастый салат. — Ты никогда не ел? — удивляется мне Бажена, — Это же оливье! — Да он вообще гуманоид с планеты «Жопа», — чавкает Родион, любезно наваливая мне целую миску салата. Я поглощаю оливье столовой ложкой и постепенно понимаю, что в салат добавлен наркотик. Иных объяснений тому, что я не в силах остановиться, просто не существует. Кажется, так будет выглядеть моя смерть — перемазанная в майонезе и с застрявшей между зубов кожурой от гороха. Мы наблюдаем за тем, как Стас подливает в свой стакан (!) с шампанским какую-то прозрачную жидкость, очевидно, не являющуюся водой. — Брат, стопани, куда ты, — смеется Марат. — Четверть на все пятерки, имею право. Ну, хай вам грець! — Хлоп! — и стакан Стаса уже пустой. Аплодисменты. Мы хватаем бутылку шампанского и перебираемся в гостиную комнату. Там стоит огромная, почти до самого потолка, нарядная елка, а мебель, украшенная дождиком и гирляндами, мерцает в свете люстры и салютов за окнами. Плазма на стене транслирует музыкальный канал, и Бажена берет Жору за руку, начиная танцевать с ним возле елки. — Смот-т-три, Жорик, Снег-гурочка! — улыбается им Боря, и мое сердце превращается в теплую лужу. Родион видит мою реакцию и мгновенно корчит самую противную гримасу в мире, поэтому сердцу приходится взять себя в руки и затвердеть. Ровно в полночь музыка затихает и на экране телевизора появляется знакомая каждому красная башня. — Охладите траханье, — шипит Родион, — мой дружбан выступает. Мы слушаем выступление ТОГО САМОГО Владимира Владимировича, и я задумываюсь о том, что, будь он действительно дружбаном Родиона, его речь была бы куда менее оптимистичной. Мы чокаемся бокалами (и моим стаканом сока), пока куранты возвещают об уходе Старого года. Затем комнату снова наполняет музыка из телевизора, и шум наших голосов смешивается с гамом в соседних квартирах. Дом будто бы ходит ходуном, и мы присоединяемся к празднику уже в наступившем Новом году. Вскоре мы увлекаемся состязанием Стаса и Родиона в количестве выпитого спиртного. Их азарт, впрочем, уходит быстро, и когда взгляд Родиона случайно падает на телепрограмму сегодняшних передач, тот вскакивает с дивана и объявляет следующее: — Придумал! Снимаем свой ремейк «Иронии судьбы»! Это предложение воспринимается с интересом. Родион распределяет актерский состав на главные роли: он сам будет Женей Лукашиным, Бажена сыграет Надю, а ее мужа Ипполита сыграет Боря. Глаза Родиона горят, пока он еле сдерживает смех. — А Жора… А Жора пусть будет всех их сыном! — Но у них же не было сына, — встревает в его гениальную режиссуру Боня. — Ну, а куда его девать? Не выкидывать же, как Стаса… А теперь! — Родион поднимает указательный палец вверх, а мы, выражая свое одобрение, поднимаем бокалы, — Боня и Марат, а-ну марш со мной в баню! Эдик, будешь снимать! Мы несемся в ванную комнату, чтобы включить кипяток и наполнить ее паром воды, будто бы это и вправду баня. Родион, Бонифаций и Марат заворачиваются в полотенца и садятся на бортик ванной. Это выглядит слишком смешно, поэтому камера трясется в моих руках. Я решаю остановиться на дубле, в котором Бонифаций говорит «Каждый год тридцать первого декабря Баня Лукашин посещает Женю», а Родион в запотевших от пара очках промахивается мимо батареи и, не найдя точки опоры, падает прямо в ванную. «Оскар» у нас в кармане. Далее идет совершенно невразумительная сцена, где Надя Шевелева валяется на полу от смеха, пока Евгений Лукашин гонит на велотренажере до Ленинграда. Затем Родион направляется в комнату Бори и плюхается в его кровать. К этому моменту в квартире уже вовсю стоит такой ржач, будто бы мы играем в конюшню. Я впервые вижу, как лицо Стаса краснеет от смеха. Надя Шевелева орет, как потерпевшая (коей она является на экране и в жизни), и толкает Женю Лукашина со своей постели. — Отстань, женщина! — орет в свою очередь Родион, изображая максимальную степень опьянения Жени, когда как ему самому до этой степени остается пара бокалов. — Это моя кровать! У меня здесь такое… Было… Родион грациозно пикирует с кровати на пол и перестает подавать заметные признаки жизни. Стас решает отметить это событие целым тазиком мандаринов. Вскоре приходит Ипполит и под предлогом драки с соперником начинает обниматься с Женей Лукашиным. Боря и Родион валяются на полу в совершенно неприличной позе, пока Бажена и Бонифаций хохочут на кровати, а Жора в роли их-всех-сына прыгает вокруг этого актерского месива. Я чуть не роняю камеру, сгибаясь пополам от смеха. Картина идет не по плану, когда Боря хватает Бажену и закидывает ее себе на плечо, а та верещит и краснеет. — Ип-полит просто дурак! Нельзя отдав-в-вать такую женщину всяк-ким там Родионам Лук-кашиным! В кадр попадает то, как Ипполит Денисов уносит Надю Маршову из комнаты, а сын всех и вся радостно скачет за ними. Я смотрю на остальных парней, глаза которых уже съезжаются «в кучку» из-за хохота и шампанского, и не чувствую ничего кроме пронзительной нежности. Первые часы нового года, квартира перевернута с ног на голову, музыка заглушает даже мысли, а я просто не могу оторвать глаз от происходящего вокруг безумия, пока счастье бьет меня прямо в грудь. Поэтому когда Родион встает и уходит в кухню, чтобы «пополнить запас алкоголя в крови», я отправляюсь за ним. Он стоит, опираясь бедром о стол, с полным бокалом в руке. Его глаза прикрыты, а щеки и губы ярко-красного цвета. При виде меня он улыбается своей фирменной глупой улыбкой. — Че, тоже напиться хочешь? — Нет, этого мне не хочется, — отвечаю я и подхожу к Родиону вплотную. Он ставит бокал на стол, — мне хочется тебя обнять. Далее, естественно, следует тысяча и один вопрос в духе «что/зачем/почему/не ебанулся ли часом я». Вопросы, конечно, в целом весьма актуальны, но бесконечный пиздеж Родиона действует мне на нервы (нет), поэтому я просто молча оборачиваю руки вокруг его теплого тела и прижимаюсь к его груди. Родион, не медля ни секунды, обнимает меня в ответ и наконец затыкается. Мы долго стоим в кухне, где пахнет мандаринами и оливье, пока ребята, потерянные в разных комнатах, поют и творят беспредел, а затем Родион наклоняется к моему уху и тихо стонет: — Ммм… Пипидастр… Я смеюсь и выпускаю его из объятий. Он ретируется «отлить», а я принимаю решение начать патрулирование дома Бори — мало ли, что может происходить в этот праздничный вечер под елкой. В гостиной как раз играет знакомая песня. Я направляюсь туда, и это становится моей самой главной ошибкой. То, что происходит там, навсегда вбивается в мою бедную нежную память. Стас Урисовский танцует. Один. Он виляет задницей возле елки, закрыв глаза, а руками изображает «волны», качая ими туда-сюда над своими растрепанными кудрями. Динамик телевизора надрывается песней Кати Лель «Мой мармеладный». Я стою в дверях, вероятно, поседев сразу всеми волосами на теле, и слушаю, как Стас подпевает Кате: — Будь ласка муа-муа, будь ласка джага-джага… Попробуй у, у… Менi це треба, треба… Прошлой жизни больше не существует. Есть только это бесконечное мгновение пополам со Вселенной. — Я разумiю, кружится моя голова… Мiй цукеровий… Я не права… Я (без шуток) физически ощущаю, как мозг отделяется от моего бедного тела. «Бяк-бяк-бяк», — говорит напоследок он. Наверное, я бы остался наблюдать за Стасом до конца своей жизни, если бы не вибрация мобильного телефона, которая мигом приводит мой потерянный разум в чувства. Мой мармеладный, это пиздец. Телефон надрывает мама. Судя по всему, она проводила своего личного Владимира Владимировича из гостей и теперь требует меня обратно домой. Я думаю о Стасе и понимаю, что валить действительно нужно, ведь неизвестно, что здесь случится дальше. Остальных ребят я нахожу на балконе. Они курят и смотрят на салюты, до сих пор озаряющие дворы вокруг. Я оповещаю, что время моей свободы подходит к концу, и все благородно решают проводить меня до подъезда. Я наблюдаю за тем, как захмелевший Боря пытается найти правильный выход с балкона. — Да! Пров-водим! — с энтузиазмом голосит он. Боря ударяется о бок дверного проема, а затем, запнувшись о порог балкона, вваливается в комнату. — Салюты тоже зап-п-пустим! — Блять, Валерий Меладзе! — ругается на Борю Родион, тоже воюя ногами с порогом, — Щас весь домофон расхреначишь! Тьфу… В смысле, балкон! Ребята больше напоминают студень, чем свежие огурцы — путаются в шарфах и надевают ботинки на разные ноги, а затем мы бежим из подъезда. Морозный воздух дает в голову не хуже шампанского. На улице холодно, шумно и свежо. На снегу валяются разноцветные от краски конфетти, а на скамейках разноцветные от спиртного мужики. Один из них, завидев нашу компанию, начинает махать нам какой-то синей бутылкой: — С Новым годом, с Новым счастьем, ребята! Угощайтесь! — А что тут? — интересуется Жора. — Как что, — Дед Мороз от мира бомжей расплывается в добродушной улыбке, — стеклоочиститель, конечно! На свежем воздухе головы ребят становятся ясными. Боря учит Жору пускать салюты: он скручивает и поджигает фитили, а мы отходим от заряда и устремляем взгляды наверх. Золотые кольца взмывают в небо и осыпаются звездами над нашим двором. Я смотрю на улыбки ребят и не могу успокоить сердце, норовящее пробить грудную клетку. Мы запускаем пару петард и с визгом бегаем от какого-то обезумевшего салюта-жука, преследующего нас по снегу. Мой праздник подходит к концу. Мы с ребятами идем до моего подъезда, по пути встречая разные компании и семьи с детьми. Все они радостно поздравляют «с наступившим» друг друга и нас, а мы вежливо поздравляем в ответ. Я даже представить себе не мог, что такое бывает взаправду. У моего подъезда мы зажигаем бенгальские огоньки, а Бажена начинает «традиционную фотосессию». Мы прыгаем друг на друга, рискуя устроить пожар, и показываем в камеру языки. — С Новым годом! — кричим мы друг другу и миру. Ночью Бажена отправляет мне всего лишь одну фотографию, где Родион, размахивая бенгальским огнем, сидит обезьянкой у меня на спине, а я держу его ноги так крепко, как только могу держать. Наши улыбки на фотографии — лучшее, что случилось со мной в этой жизни.