***
Район «Дыбенко» находится на другом конце города, поэтому путь занимает приличное время. Плюс ко всему мы тратим еще около десяти минут на то, чтобы водитель выгнал из салона какого-то пьяного мужика. Все началось с того, что этот мужик подсел к Бажене. — Дама, а ну взгляните сюды! — тявкнул он, обдав Бажену и всех пассажиров сразу своим альпийским дыханием, — щас буду вам рассказывать байки! Родион не смог проигнорировать это заявление. — Какие байки? Как дед какал без майки? — вмешался он. Мы дружно напряглись. Ситуации с пьяными мужиками в закрытом пространстве грозят всяческими неурядицами. Я это понял еще на наших уроках труда. Началась словесная перепалка. И если Родиона я мог успокоить сам, то дегустатора водки пришлось успокаивать уже водителю. Его силой выкинули из маршрутки, несмотря на душераздирающие крики «я заплатил за билетик!». Правда, под этот шум Боря и Стас чуть не выкинули вслед за мужиком и Родиона, но мы с Баженой отвоевали его право на проезд. Оставшееся время мы едем довольно мирно под «блатняк» из водительского радио и бряканье бутылок пива в Борином и Баженином рюкзаках. — Разлив-в-вуха была зак-крыта! — оправдывается Боря, — приш-шлось брать в стекле. Бряк, бряк, бряк. — Мистер и миссис Беспалевность, — смеется Марат.***
Мы с ребятами чапаем по снежной грязи вдоль какой-то трассы. Выражение «зона отчуждения» становится понятным мне только теперь, когда я вижу серые одноэтажные постройки, горы мусора и грустные лица редких прохожих. — Куда мы идем? — хнычем мы в голос со Стасом. Марат показывает рукой на заброшенную высотку, похожую на свечку. Она одиноко возвышается над остальными домами, огражденная от мира хлипким забором. — Че… — начинаю паниковать я, но Родион тут же меня прерывает. — Там никого нет, не ссы. Мы были здесь тыщу раз. — А я и не ссу… Я писаю… — бурчу я в ответ. Если честно, я именно ссу. Заброшенные здания в чужом районе города — такое не снилось мне даже в ночных кошмарах. Тем не менее, я беру себя в руки и продолжаю чапать за ребятами. «Где наша не пропадала, епта?!», — смеется в моей голове чей-то голос. По мере нашего приближения к «закрытой» территории, во мне все больше возрастает желание вгрызться Родиону в шею и скрыться от мира в кустах. Ну что за идея — делать подарок в высотном заброшенном здании! Вдобавок ко всему, меня еще и умудрилась заесть песня, которую я слышал в маршрутке. — Еще чуть-чуть, и у нашей с тобой любви сядет батарейка, — пригрозил я Родиону. — Тихо, — шикнула Бажена, — здесь нельзя шуметь. Надо быстрее пробежать по двору. Мы стоим у раздолбанного металлического забора, и я чувствую, как холодный ветер с дождем усиливается стократно. «Ой — е — ия — и — е», — напевает моя чующая неладное жопка. Мы гуськом семеним до проема, ведущего к первому этажу. Вокруг тишина — и на том спасибо. Мы облегченно вздыхаем и начинаем путешествие по лестнице. — На какой нам этаж? — интересуюсь я. — На крышу! При виде моего охуевшего выражения лица, Родион пугается, что я сбегу, и даже несет меня пару ступенек на спине. Впрочем, быстро решив, что зарабатывать грыжу у пацанов не в почете, бросает это дело (меня). «Надо все-таки купить поводок», — размышляем мы друг о друге. Устраивая перекур через каждые пять этажей, мы с горем пополам добираемся до последнего. Конечно, для меня это все происходит впервые, поэтому от волнения я не могу произнести ни слова. Боря снимает с железной калитки открытый замок, и мы выбираемся из подъезда на крышу. Ветер тут же бьет меня в побледневшее лицо. Мы стоим на огромной ровной площадке, и я уже начинаю откладывать по кирпичу от осознания высоты, как вдруг замечаю… Подарок Стасу. На надстройке, которая находится посреди крыши, нарисовано большущее граффити. Там изображен сам Стас, улыбающийся от уха и до уха, а рядом с ним — синеволосая девушка. Она обнимает его и целует в щеку. Вокруг них пестрят поздравления и яркие краски. Рисунок занимает чистую стену высотой в этаж и смотрит прямо на город. — Я такого ще не бачив… — благоговейно произносит Стас. В тот же момент Бажена хватает за руки меня и остальных и организовывает хоровод вокруг замершего и покрасневшего как рак Стаса. Мы кричим «поздравляем!» и прыгаем вокруг него, добродушно обзывая старпером. Затем начинаются массовые объятия. Родион выуживает из кармана бритвенный станок и торжественно вручает Стасу со словами: «Ты же давно хотел побрить жопу!». Бажена фотографирует наш разношерстный коллектив напротив граффити, и я на время даже забываю о высоте. — Какой большой рисунок, -восторгаюсь я. — Твоя мамка все равно больше, — пожимает плечами Родион. Ребята успокаиваются и начинают готовить импровизированный пикник из купленной нами еды. Благо, из-за оттепели снега на крыше нет, и бетон сухой. Бонифаций достает из своего рюкзака пледы и расстилает их у самого края. Мне становится не по себе. — Здесь так… Высоко… — лепечу я, осторожно заглянув вниз. Голова начала кружиться, — а если я упаду?! Родион, конечно, знает ответы на все вопросы. — Я сразу Боню за тобой скину, — беспечно отвечает он, вываливая на плед пачки чипсов, — он быстрее тебя приземлится. Будет тебе мягкая посадка! Для большей страховки и уверенности, я сажусь между Родионом и Стасом. Мы с ребятами смотрим на город, серый от грязи и остатков снега. Трубы заводов дымят, и дым стелется по небу, мешаясь с облаками. Пачки чипсов и сигарет ходят по нашим рукам туда-сюда. — Алла, как душевно, — говорит Марат и тянется к Бориному рюкзаку за пивом. А потом оказывается, что никто не купил открывашку, и все почему-то начинают свистеть Родиону. — Эдик, ты же еще не видел! — веселится Бажена. Родион встает с места и, скорчив рожу профессионального профессионала, подходит к бутылкам пива. Публика сходит с ума, а я изображаю встречу барана с новыми воротами. Бонифаций снимает представление на телефон. Родион убирает очки в карман и поднимает бутылку пива. Выдохнув, он подносит горлышко к лицу, щурится так, что крышка зажимается между век, и… открывает бутылку глазом. Готов поспорить, что видео Бони будет называться «парень охуел от увиденного и не смог выхуеть обратно», где будет показано только мое лицо. Все вокруг кричат и хлопают, когда как Родион продолжает проделывать то же самое с остальными бутылками. Вопросов много, а желание смыть с себя эту психологическую травму пивом — только одно. — Ну че? — закончив, Родион с выражением щенячьего восторга дожидается моей реакции. Я смотрю на его красные веки и с трудом осознаю самого себя в этом бренном мире. — Обкончался? — Обкончался, — честно и коротко отвечаю я. Ребята пьют за здравие (и почему-то тут же за упокой) Стаса. Мы желаем ему всяческих благ и даже сооружаем из сигарет и круассана что-то вроде праздничного торта. Сначала Стас долго смущенно молчит, а затем произносит: — Ребзя… Сегодня самый счастливый день в моей жизни. Впрочем, скупые мужские слезы не успевают скатиться по нашим замерзшим щекам, потому что Родион тут же вставляет свои пять копеек. — Самый счастливый?.. Ты че, еще не пробовал дрочить?.. Момент испорчен, но мы смеемся. Я сижу между теплыми телами Родиона и Стаса, поглощаю какой-то сухой хлеб под названием «кириешки» и наблюдаю за жизнью внизу. Все кажется умиротворенным и тихим, как вдруг… — М-менты! — восклицает Боря. Ребята вскакивают со своих мест, а я смотрю во двор. Два здоровых мужика в форме что-то кричат нам и машут руками, явно не просто приветствуя. Все хватают сумки и пледы, бутылки падают и разливают пиво по бетонному полу. — Теряйтесь на этажах, — командует Марат. Все бегут к выходу, а я… Остаюсь на месте. Мысли мечутся и путаются в моей голове, а ватные ноги отказываются идти. Я наблюдаю, как ребята скрываются в подъезде. — Бля-а-а-а, — вопит Родион, заметив, что я не бегу за ними. Он тормозит и возвращается, — срочно! Нужен! Поводок! Родион хватает меня за руку и волочет за собой в подъезд. Все разбежались. Мы молча спускаемся на пару этажей ниже, когда как голоса поднимающихся к нам «ментов» слышатся в отдалении. — Молодые люди, спускаемся! — разносится эхом по дому. Пульс стучит у меня в ушах. Родион толкает меня в один из коридоров и заводит в самый дальний и темный тупик. — Садись, — шепчет он. Внизу пахнет сыростью и мочой. Мы с Родионом прижимаемся друг к другу и прислушиваемся, как мужчины рыскают по другим этажам. — Что нам делать? — в панике шепчу я. Давление поднимается и расплывается теплом у меня в затылке. — Марат должен их увести, — серьезно отвечает Родион. Его очки запотевают от моего дыхания — настолько мы близко сидим. Мужчины заходят на наш этаж. Каждый их шаг бьет эхом по стенам и моим ушам. Я сжимаюсь и пытаюсь нащупать рюкзак с ингалятором, но понимаю, что его со мной нет. — Я… Где мой рюкзак?.. Там… — задыхаюсь я, — у меня нет ингалятора… Я… Воздуха не хватает. «Ебаные юбилеи, — слышу я мысли на периферии сознания, — до своего бы дня рождения дожить». Родион хватает мои руки и прижимает к своей груди. Но я не могу успокоиться и шумно дышу, тогда он обнимает меня всего и закрывает мою голову в своей расстегнутой куртке. Его пальцы обхватывают мой затылок. Родион наклоняется ко мне и начинает еле слышно шептать, так, что мне приходится напрячь слух и отвлечься от дыхания, чтобы расслышать: — Тебе не нужен ингалятор, слышишь? Ты успокоишься сам. Я обнимаю его в ответ. — Просто дыши глубоко и размеренно. Не шевелись. Они нас не найдут, не слушай их шаги, слушай меня. Да? — Да, — одними губами отвечаю я. — Да. Сегодня был охуенный день. Стас визжал просто как сучка. Марат скоро отвлечет ментов, и нас с тобой никто не найдет. Дыши глубоко, вот так. Потом мы поедем обратно домой, ничего не случится. Да? Я киваю. От Родиона пахнет так, как и всегда — сигаретами, потом и дезодорантом его отца. Этот запах действует так же, как смесь в ингаляторе — будто бы очищает мои легкие от засора. — Слышишь? Марат уже там. И действительно, я различаю знакомый голос. Марат говорит, что «остальные убежали», и спускается с мужчинами вниз по этажам. — Что теперь будет? — подаю я голос из куртки. — Ничего. Марату ничего не будет. Его отвезут в участок, там узнают, то он детдомовский, и отпустят. У ментов и приютов свои загоны между собой, мы всегда этим пользуемся. Я слышу улыбку в его голосе. — А ты уже обосрался, да? — Нет, — вру я и продолжаю сидеть с ним в обнимку. В этой позе я почти дома. — Эдик, — вдруг Родион снова становится серьезным и тихим, — ты должен мне пообещать кое-что. — Что? — Что никогда меня не киданешь. Я даже высовываюсь из куртки, чтобы посмотреть на лицо этого идиота, который смог предположить такую чушь. — Ты адекватный? — интересуюсь я (риторически). Но Родион не улыбается, и я понимаю, что это действительно важно. — Я никогда не кину тебя, — уверяю я Родиона, — никогда. Обещаю. — Даже если ты узнаешь что-то обо мне… Что-то плохое, — он опускает взгляд в пол, — и тебе станет неприятно… Просто не бросай меня. Останься хотя бы моим другом. «Хотя бы другом», — мысленно повторяю я. Откуда в его голосе столько грусти, почему он стал сомневаться? Я вспоминаю наш разговор в магазине и понимаю, что это моя вина. — Еп твою мать, ну ты и еблан, — начинаю я злобно шипеть на Родиона, — ты из-за Стаса такое думаешь? Это же была шутка. Мой лучший друг не он, а ты. Я люблю тебя больше, чем его. Я люблю тебя больше всех. Родион поднимает взгляд. — Я тоже люблю тебя больше всех. Он вдруг смотрит на мой рот, и мне становится не по себе. Я чувствую, как кровь ударяет в голову, а ладони начинают потеть. Волнение. Мое боковое зрение съедается темнотой, и я тоже останавливаю взгляд на его губах. Мысли в голове больше не мысли, а вата. Родион наклоняется и касается своими губами моих. Я не чувствую ничего, кроме его обветренной кожи и собственного биения сердца. Это длится пару секунд, а затем Родион снова отдаляется и растерянно спрашивает: — Ты же сказал, что не педик? — Я не педик, — тупо повторяю я. — Я тоже не педик. Что ж. Видимо, целоваться в углу зассанной заброшки — занятие вполне обыденное. Я буквально физически ощущаю, как еще одна — любая! — мысль в моей голове, и статистика детских инсультов пополнится моей персоной. «Не сегодня, мозг, — решаю я, — с тебя хватит». Я собираю свои глаза в кучку и на автоматическом управлении следую за Родионом, когда он выводит меня из этого порочного угла. Прощай, девственность, ты навсегда останешься здесь, в Дыбенко! — Че с Эдиком такое? — замечает мое коматозное состояние Бажена, когда мы воссоединяемся с нашей командой на первом этаже. «Шарики за ролики заехали», — проносится в моей голове единственный адекватный ответ. — Ментов испугался, — машет рукой Родион. Оказывается, мой рюкзак в спешке забрал Бонифаций, и с вещами все в полнейшем порядке. Мы с ребятами топаем до остановки, делясь впечатлениями о местных блюстителях закона, а затем держим путь в участок, чтобы забрать Марата. Обратная дорога и неизменный блатняк по радио мало-помалу приводят меня в себя. Родион болтает и несет всякую чушь даже больше, чем обычно, но я стараюсь не вслушиваться. Сумеречный город за окном вдруг навевает усталость. Забрав героя-нашего-времени в лице Марата из участка, мы вместе бродим по дворам в знакомой округе. Родион выглядит беспечным и веселым, поэтому в то, что произошло в Дыбенко, я сам начинаю верить с трудом. Как это все могло случиться? — Спасибо за день, — сияет Стас, когда мы подходим к его подъезду. — Отработаешь, — сияет в ответ Родион. Стас уходит домой праздновать со своими родителями, а моя компания собирается на экскурсию «по заповедным местам Михаила Маваши», то есть на турники. Но с меня выкрутасов на сегодня довольно. — Я домой, — устало сообщаю я друзьям. Меня тоже провожают всем скопом. Мы прощаемся до завтра — заскучать не успеем точно. А утром, как и всегда, колесо школьного безумия закрутится снова, и при мысли об этом я даже жалею, что бросил пить свои таблетки. «Нет, теперь и корвалолом не обойдешься», — думаю я, глядя на Родиона. Он подходит ко мне вплотную и снова чуть слышно шепчет: — Ты обещал мне. Не забывай. Я ухожу домой с твердой уверенностью в том, что не смогу забыть об этом до конца своей жизни.