Отцы и деды

Тилли сняла трубку довольно быстро. Выслушала сбивчивую речь фараона — он пожелал звонить лично, а потом поинтересовалась: — Акменрочка... ты в своём уме? — А что такое? — То есть ты хочешь, чтобы я сейчас пошла в наш египетский зал и позвала твою маму к телефону? Феерично! Нет, я пойду, почему бы нет. Только она не подойдёт! — Почему не подойдёт? — Слушай, Ак, там Ларри рядом есть? Дай ему трубку. Ну дай, дай... А то я твой британский акцент не понимаю! Акменра пожал плечами и передал трубку Ларри. Тот поинтересовался, всё ли у Тилли в порядке. Коллега взорвалась: — У меня-то в порядке, а вот фараону вашему, похоже, корона на мозги давит! У него этих скрижалей сколько? Десяток? В каждом музее по штуке? Нет, я пойду сейчас в египетский зал и скажу: миссис Шепсехерет, вас сыночек к телефону! А она посмотрит на меня своими пустыми глазницами и не скажет ничего! Ларри, пластина у вас! Шепсехерет му-ми-я!... — Тьфу, дерьмо, — не сдержался Ларри. — И правда. Что же нам делать? — А что у вас случилось? — Тилли, как и всякая правильная женщина, всегда готова была прийти на помощь. Даже несмотря на то, что была жутко сердита на Ларри: за то, что он увёз-таки фараона и пластину, и в музее стало дико скучно по ночам. — Мы не знаем, чем ребёнка накормить, — сказал Ларри напрямую. — Так, сколько ребёнку лет? — Четыре года. — Господи, бином Ньютона! Значит, так... — Тилли, — перебил её Ларри, — я забыл тебе сказать: это древнеегипетский ребёнок. — Какой?.. Господи боже мой, откуда он там у вас? Так, погоди... Три года назад твой прекрасный фараон был тут у нас и у меня на глазах: а вот пять лет назад даже и не знаю... — Тилли! — Ларри уже не знал, плакать или ругаться. — Тилли, ты слышишь, что ты несёшь? Это новый экс-по-нат! Акменра тут ни при чём совершенно! — Экспонат? Гм-м... слушай, даже и не знаю, чем помочь. Я совершенно не в курсе. А если пиццу? — Спасибо, Тилли, я перезвоню, — Ларри положил трубку и развёл руками. — Слышал? — Она так громко говорит, что, полагаю, весь музей слышал, — вздохнул Акменра. — И как это мы с тобой... не сообразили? Ларри подумал, что ничего страшного. Бывает. Главное — это «мы с тобой», а всё остальное неважно. — Ладно, разберёмся. Теперь-то что? Как говорила моя мама — по пролитому молоку не плачут. — Молоко! — вскрикнул Акменра. — Вот я болван. Молоко и пшеничная лепёшка... тёплая... на завтрак... — Он закрыл глаза и расплылся в улыбке. У Ларри дрожь пробежала по спине: настолько явно читалось, что сейчас видит Ак. Дом своего детства, маму Шепсехерет, глиняную кружку с молоком, тёплую пшеничную лепёшку, раннее утро, солнце в окно... Дьявол. — Молоко, да, — Ларри решительно кивнул. — А вместо лепёшки — детское печенье. Специальное. Его в отделе детского питания продают. Чтобы безо всяких этих... аллергенов, — вспомнил он наконец это слово. — Я сбегаю сейчас в круглосуточный, одна нога здесь, другая там. Вот зараза Макфи! Только бы гадость сделать. Поэтому у него и язва разыгралась в последнее время. — У Макфи язва? — быстро посмотрел на него Акменра. — Тогда у него должно быть где-то молоко. У тебя есть ключи от его кабинета? Попав во владения директора музея, Акменра бесцеремонно полез в маленький холодильник. — Вот, смотри! Целая бутылка! — Ак, вообще-то нехорошо лазить по чужим холодильникам... и шкафам, — покачал головой Ларри, увидев, что Акменра после обследования холодильника решительно начал открывать дверцы и выдвигать ящики. — Почему это? Ему, значит, можно, а нам нельзя? Да, ты говорил, у него есть внуки? — Не совсем: дети есть у его племянницы. Он вроде как двоюродный дедушка. — Но все равно ведь, дедушка? У такого дедушки, как Макфи, должно где-то заваляться и печенье. И раз он вольно или невольно втравил нас в эту переделку... — Ак, ты прямо настоящий фараон, — оторопело моргал Ларри. — Да что ты говоришь? В самом деле? — посмотрел на него Акменра. — Ты не представляешь, как я удивился. Кстати, нашёл печенье: судя по надписи на упаковке — детское. Пойдём, накормим бедное дитя. — Ох, мы же её оставили там... у тебя в зале... одну! — Почему это одну? Я шакалам велел присмотреть. — Шакалам?! Да ты чокнулся!.. Ещё на подходе к египетской экспозиции был слышен многоголосый смех, доносящийся из зала. Пока решалась проблема детского питания — у Акменра собралась чуть ли не половина музея. Зрелище было и вправду впечатляющее: один из шестиметровых шакалов Анубиса натурально бегал на четвереньках, а на его широкой спине сидела совершенно счастливая Нефтис и заливисто хохотала. — Давай, красавица, пришпоривай коня, — это уже явно был Джедидайя, больше некому. — Ты прирождённая наездница! Вот натренируешься — посадим тебя на Рекси! — Эй, эй, — Акменра выпрямился и почти вбежал в экспозицию, — какой Рекси? Она ещё маленькая! — О, смотрите, — продолжал острить Джед, — молодой папашка явился! Ак, поздравляю! Где это ты нагулял? А Гигантор знает? Ха-ха-ха!.. — Джед, не смешно, — нахмурился Акменра. — Это новый экспонат из Луксора. Макфи постарался. — Ну вот! А мы-то уж думали, вы с Гигантором наконец-то... магия скрижали, все дела!.. — Джед, хватит, — неожиданно вырвалось у Ларри. — Ак, ты накормишь девочку, я пойду, пройдусь по залам. Тедди, поможешь мне? — Конечно, — улыбнулся президент. — Однако, какие у вас новости интересные! Если что, обращайтесь ко мне за советом... ох!.. — У Тедди в прошлой жизни было шестеро детей, — сообщил фараону на ухо Ларри. — Видимо, Сакаджавея ещё не знает. — Ну и что? — пожал плечами Акменра. — У меня тоже в прошлой жизни много чего было... разве что кроме детей. Правда, про всё, что у меня было, ты уже знаешь. А Тедди... ну, расскажет ещё. Времени у него предостаточно. Ларри хмыкнул, и они с Тедди ушли. А фараон что-то коротко сказал на своём языке: шакал остановился, и Акменра снял девочку с его спины, тоже прошептав ей что-то непонятное. — Эй, Ак, а она по-нашему не говорит, что ли? — Джедидайя всё ещё был здесь. — Конечно. Откуда? Мы с Ларри это уже обсудили: она ведь в Кембридже не была. Кстати, это девочка из очень знатной семьи. — Да? А почему ты так думаешь? Убедившись в том, что Нефтис занята молоком и печеньем, Акменра присел, чтобы поговорить с ковбоем: — Прежде всего — из самого факта, что она здесь. Мумия ребёнка — это большая редкость: в древнем Египте обычно не бальзамировали умерших детей, считая их безгрешными. Соответственно, детские тела практически не сохранились. Лишь однажды, как описывают источники, была найдена мумия маленького мемфисского принца. Значит, эта девочка нигде не учтена и составляет артефакт безусловной ценности и исторического значения. Далее: на девочке одежда, это тоже редкость для наших времён: обычно древнеегипетские дети такого возраста бегали практически голыми и босиком, только с амулетами на шее. — У! С какими амулетами? — От злых духов. Обычно туда клали первую прядь волос ребёнка. Ещё плюс к знатной семье — девочка умеет считать. Она на пальцах показывает, что ей четыре года. Потом, насколько мне известно, у её семьи была большая общая гробница: значит, это была достаточно богатая семья. Вероятнее всего, она дочь кого-то из фараонов четвёртой или пятой династии. И судя по языку — скорее четвёртой, это переходный период от раннего староегипетского к классическому. У нас с ней похожий тезаурус. — Чего похожий? — Словарный запас, — терпеливо пояснил Акменра. — Ааа! А я-то думал — она лицом на тебя похожа. Ну, решил я, где-то фараон оторвался! — Ничего удивительного. Для американца древние египтяне — представители другой национальности, и при типовом расовом сходстве все кажутся на одно лицо. — Гигантору это расскажи, — захохотал Джед. — Он тебя уж точно ни с кем не перепутает! — Ладно, — Акменра поднялся. — Все расходимся по своим местам, солнце встаёт через полтора часа. — А откуда ты знаешь? У тебя же часов нет! — Чувствую, — усмехнулся Акменра. Снова присел и изобразил, что щелчком хочет отправить Джеда в нокаут. — Отнесите кто-нибудь ковбоя в его диораму? Надо девочку спать уложить. Пусть заснёт до того, как... — Понял-понял, — попятился Джедидайя. И залез на ладонь Сакаджавеи. Когда Ларри посмотрел на часы и увидел, что до рассвета осталось совсем немного, он, как всегда, пошёл в египетскую экспозицию. И застал там такую картину: фараон сидел на полу, привалившись спиной к саркофагу, и что-то негромко напевал на своём языке. А на руках у него спала Нефтис, перемазанная молоком. — Платок носовой есть? — спросил Акменра вполголоса. — И даже чистый. Держи. — Спасибо... не плащом же, он жёсткий для этого, — Акменра осторожно вытер девочке лицо. — Знаешь, так интересно... Я был самым младшим в семье, а всегда хотел побыть старшим братом. Кого-то защищать и оберегать: так и не получилось. Вот, даже в музее ты оберегаешь меня. Как минимум по должности. — Ты в своё время оберегал целый народ, — улыбнулся Ларри. — Заботился о нём и всё такое. Или нет? — Я правил народом, — вздохнул Акменра. — Хотя ты, пожалуй, прав: в моём исполнении это больше походило на заботу. Наверное, поэтому Камунра меня и... — Так значит, Нефтис будет теперь твоей младшей сестрой? — Ларри ляпнул первое, что пришло в голову, лишь бы сменить тему. — Для сестры она слишком маленькая. Ей четыре, мне формально двадцать... ну, двадцать один. Джед прав, она вполне годится мне в дочери. — Ак, не пугай меня! — Ларри даже голос повысил, насколько это было возможно шёпотом. — Нику девятнадцать, а я всё ещё считаю, что он мальчишка! — Ну да, современный мальчишка. Я же тебе говорил — брачный возраст в Древнем Египте наступал в четырнадцать лет. Если бы меня женили в то время — то к двадцати годам у меня вполне могла быть такая девочка, а то и не одна. Ларри опять подумал про нацию извращенцев. Но промолчал. — А почему тебя не женили? — Видишь ли, я внезапно оказался строптивым сыном. Те, кого подбирали папа с мамой — мне не нравились, а тех, кто нравился — не было. Надо было четыре тысячи лет подождать!.. — Да уж, дождался, — Ларри уселся рядом: тоже на пол, спиной к саркофагу. — А что это ты пел? — Колыбельную. Мне мама пела в детстве. «Лунная дорожка бежит по Нилу, спокойно спят пирамиды и пески, звёздная ладья плывёт по небу, боги охраняют твой сон. Спи, мой малыш, набирайся сил, вырастай сильным и красивым, будешь править страной и жить долго...» Ну и в общем, как говорит Ник, всякая подобная фигня. Кстати... ты меня спрашивал, почему моя мама такая молодая? Она умерла, когда мне пятый год пошёл. — Ак... — у Ларри даже голос дрогнул. — До рассвета полчаса осталось, — Акменра легко поднялся на ноги, отнёс девочку в её саркофаг и закрыл крышку. — Хорошо, что она уснула раньше. Должен тебе сказать, что этот переход... не очень приятен. — Ак, — повторял Ларри как заведённый, вставая следом. — Я... — Ты, а кто же ещё, — Акменра подошёл и обнял: коротко, но крепко. — Всё. Пойдем, я тоже буду... укладываться. — Кстати, Макфи был прав, чтоб его: мы с тобой сегодня действительно даже не... не до этого нам было. — Может быть, Макфи не знает, что если люди любят друг друга, они найдут и компромиссы, и способы договориться, и даже... как ты там рассказывал? Манго посреди зимы? В любом случае — придумаем что-нибудь. Наши лекари говорили — короткое воздержание полезно, оно освежает и обостряет чувства. — Ак... ты потрясающе умный. — Да, как ты уже сегодня говорил — я прямо настоящий фараон! Спокойного дня.