Холодная карамель

Открываю глаза мгновенно. Утро субботы — прекрасное время. До работы еще 2 дня, все вещи уже разобраны, можно спокойно разбудить мозг пролистыванием новостей в телефоне и тело — чашкой свежесваренного американо. Можно… но не получается нихрена. Почему? Потому что мозг забит вчерашним блядским вечером. Блядским он был только для меня, естественно. И нет, я его не испортил. Я не сидел c каменной миной, не устраивал сцен, не грубил и не хамил. Мы же взрослые люди, блядь. A взрослые так себя не ведут. Поэтому я спокойно проводил вечер со своими старыми знакомыми. Делился новостями и основными событиями своей жизни в Штатах, спрашивал и слушал о таких же событиях своих друзей и притворялся, что мне есть до этого дело. A сам только и мечтал о том, чтобы как в былые времена схватить его за шкирняк и уволочь в свою берлогу, чтобы избить там до полусмерти и вытрахать всю дурь прямо на полу прихожей. Мы просидели в этом ресторане почти до часу ночи — столько времени я думал о таком знакомом сбитом дыхании и красных щеках c веснушками. Потом Мо извинился и поспешил вернуться к своим обязанностям хозяина — общаться c гостями, проверять дела на кухне, отдавать распоряжения и т.д. Ну a мы решили, что достаточно уже посидели и пора бы закругляться. Чжань предложил подвезти, однако я отказался, так как в машину не хотелось. Точнее, видеть и слышать кого-либо вообще не хотелось. Под конец вечера мое терпение и стойкость уже заметно дали слабину, поэтому еще больше радовать Цзяня И своей едва не треснувшей от ахуя физиономией и испытывать себя я не стал и просто ретировался гулять по ночному городу. И только пройдя пару кварталов в противоположную от дома сторону я понял, как же меня накрыло. Я просто не смог спокойно принять эту разницу в личности, которую я бросил, и личности, которую я встретил сегодня. Он совершенно очевидно не тот подросток, каким был. От него исходит совершенно другая аура. Он спокойно говорил со мной о всяких пустяках, непринужденно улыбался и даже смеялся над шутками Цзяня. Ему было комфортно. Ему было ок. И это не может не бесить. Мы не виделись больше 10 лет, а он так спокойно реагирует. Удар по гордости прилетел оттуда, откуда вообще не ждали, не думали, не гадали. Бля, как не вовремя я бросил курить… Сейчас бы пачка ушла за полчаса. Домой я не пошел, a зарулил в ближайший бар. Мне необходимо было снять напряжение. И коль уж нет сигарет, есть кое-что получше — всеобщее восхищение Мной прекрасным. Этот допинг покруче сигарет будет по степени лечащего эффекта для гордости. Миловидный мальчик за баром тут же стал пожирать меня своими голубыми глазками. Легкая добыча. Не стал его разочаровывать и оприходовал прямо в уборной. Вот это по мне — стоны, тянущиеся движения руками ко мне, цепкие пальцы на шее и 0 грамм ответственности. Так и должно быть, это то, к чему я привык. И только это я принимаю как истину. Да, у меня своя религия. И мне ок. Так я думал, пока не понял, что думаю о Мо. Постоянно. Заваривая кофе, созваниваясь c Ченом, читая новости. Бля, ну и взбесил же он меня. Мало того, что вчерашний трах не помог, так теперь еще чувство того, что меня же в мозг и трахают, не оставляет. В таком состоянии я провел еще час, a затем быстро оделся и пошел по уже известному адресу. Днем ресторан выглядит так же стильно, как и ночью. Парадная дверь закрыта. Откроются они сегодня только в 3 часа дня. Не вариант. Прохожу в высотное здание к стойке администрации. Здороваюсь c персоналом, обворожительно улыбаюсь и беззастенчиво вру о том, что «Я — друг хозяина ресторана, второй вход в который ведет из холла этой высотки, и хочу нанести ему визит, поэтому не соблаговолите ли Вы проводить меня к нему? Ведь Вы производите впечатление ответственного и компетентного сотрудника, поэтому, я уверен, без труда сможете показать мне служебный вход в заведение, не так ли?» И, естественно, меня проводили. Ну что за безответственный персонал, падкий на комплименты, работает на этих должностях? Пару раз проедешь по ушам и готово. Даже скучно. Иду через раздевалку, затем кухню и захожу в светлый, прибранный обеденный зал. Все-таки дневной свет привносит свои новшества в уже знакомый интерьер. Если вчера вечером при теплом отблеске светильников зал отливал золотым свечением, то сейчас бледное ноябрьское солнце и прозрачный серый воздух города заставляли стены и льняные скатерти отливать сталью. Большие окна пропускали столько холодного света, что казалось, будто в помещении туман, который обволакивает все и вдыхает сюда какую-то смертельную сонливость и тишину. Мо сидит за одним из столиков у бара, поднеся правую руку к нижней губе, a в левой держа какую-то бумагу. Было видно, что он сосредоточенно над чем-то работает. Перед ним — куча других бумаг и чашка кофе. За баром возится пара сотрудников. На мое появление Мо реагирует несколько удивленным взглядом поверх очков (Ты носишь очки?) и приподнятой бровью. В голове раздается ворчание внутреннего Я: «Походу это максимум эмоций, который ты можешь выжать из этого человека». — Хэ? Вот это сюрприз. — Мо встает из-за стола. Да ладно? По тебе не скажешь. — Проходи. Чем обязан? Предложить тебе что-нибудь? Пристально смотрю на него, а затем подхожу к его столику. Мо начинает собирать бумаги и убирать калькулятор. По-видимому, сводит дебет c кредитом. — Прости, что отнимаю твое нерабочее время, — улыбаюсь. — Сотрудница ресепа так спокойно проводила меня к служебному входу. Тебе стоит сделать выговор ее руководству. Или этим входом часто пользуются люди, не работающие здесь? «Воу, воу, парень, не напирай», — со вчерашнего вечера мое внутреннее Я так и не оклемалось, похоже. Обычно c собой я договариваюсь легко и непринужденно. Мо внимательно смотрит на меня, потом чуть улыбается и обращается к кому-то за моей спиной: — Хан Тун Мин, будь добр — американо для господина Хэ. Без сахара. Я сузил глаза. Ты помнишь. Мо, заметив мой взгляд и не поменявшись в лице, садится обратно. Я следую его примеру и сажусь напротив, окидываю его внимательным взглядом. На нем темно-зеленая теплая водолазка, черные часы и очки в черной оправе. Холодный свет ноября запутался в его сейчас особенно тусклых рыжих волосах, подчеркнул молочную белизну его кожи и скользнул по тонкой шее, скрытой под тканью. Его пальцы по цвету больше близки к цвету белоснежной фарфоровой кофейной чашки, которую сжимают, чем к цвету кожи живого человека. Сейчас я отчетливо вижу, что исчезла подростковая угловатость в фигуре Мо и неловкая резкость в движениях. Его плечи стали шире, джемпер подчеркивает красиво очерченные плотной тканью мышцы груди. Но весь Шань на фоне серого бетонного города, заглядывающего в ресторан через окна, напоминает изумруд, излучающий благородство драгоценности и холод камня. Когда он стал таким притягательным? Я понимаю, что откровенно залип и что Мо смотрит на меня c немым вопросом «Чего пришел?». Бармен принес кофе. Да ёпт твою мать… — Я смотрю, ты не забыл моих предпочтений, — делаю глоток. — A ты, я смотрю, забыл о правилах приличия, пробравшись сюда через служебный вход, — я начинаю ненавидеть этот вежливый снисходительный тон. — Я не виноват, я ведь уже объяснил. К тому же, я не мог не прийти и не поблагодарить за вчерашний вечер. Говядина была превосходна, как и тогда, когда ты готовил ее мне дома. Рецепт так и не изменился, кстати говоря, — приторно улыбаюсь. Мне необходимо видеть твою реакцию на упоминание нашего прошлого. — Есть, конечно, некоторые замены в ингредиентах, но в целом да, все то же самое, — спокойный неотрывный взгляд золотых глаз. Черт. У меня ощущение, что это меня тестируют, a не наоборот. — Прости, я вчера пропустил твой уход. Когда я прощался c этой парочкой, тебя уже не было. Надеюсь, тебе все понравилось? — сука, как же бесит этот тон… — Да, вполне. Заведение прекрасное, кухня так же неплоха. Вчера я не стал акцентировать на этом внимание, но очень непросто открыть такое место и в таком районе. Ты, наверное, все свое время и здоровье положил на алтарь своего успеха? Познакомишь меня c этим самым алтарем? Тоже подумываю о том, чтобы открыть какое-нибудь заведеньице для увеселения сильных мира сего. Не поделишься визиточкой крестной феи? — я делаю самые мерзкие интонации, на которые способен. Да, после такой реплики ты не сможешь проигнорировать меня. Давай, я хочу видеть, как твои брови привычным для меня способом сдвигаются к переносице. Хочу, чтобы твой лоб перестал быть таким гладким. Давай, детка, я хочу нарушить твой покой, у меня ведь это всегда отлично получается. — Зачем ты пришел, Хэ Тянь? Явно не для того, чтобы обсудить мою «историю успеха», — Мо снимает очки, откладывает их в сторону. Его глаза темнеют, и это единственное, что меняется на его лице. — Отчего же? — я откидываюсь корпусом на спинку кресла тусклого молочного цвета. — Такая разница не может не бросаться в глаза. Ты никогда не был силен в математике, a тут самостоятельно ведешь какой-то учет… чего, расходов? — я взял в руки какую-то бумагу c длинным списком позиций и, не глядя, откидываю в сторону. — Ты никогда не любил кофе и шумные компании, не любил общаться c кем-либо, не любил трогать кого-либо. Ты никогда не любил и не умел этого. Что же случилось c моим мальчиком? — на последних словах я намеренно делаю акцент. Да, ты был моим мальчиком. И ты был тем, кто просил меня остаться. Об этом я не дам тебе забыть никогда. Ведь я не забыл. — Жизнь случилась. 11 лет случились. Мы уже не дети, Хэ, — Мо сидит как сидел. Снова ни одного дрогнувшего мускула на лице. — Ты не находишь, что это довольно внушительный срок, за который может измениться вся жизнь и не один раз? Вчера ты поделился своими новостями и событиями, и их за 11 лет было немало, я уверен. И я не думаю, что сюда тебя влекло что-то, что было недоступно тебе в Америке. Ведь весь мир лежал у твоих ног. Но ты вернулся. В старый город, откуда сбежал строить будущее, к отцу, о котором не хотел слышать все то время, что жил здесь, и от вероятности работы c которым тебя обуревала ярость. Но ты здесь, — Мо чуть подается вперед и упирает подбородок на кисть левой руки. Уголок его губ ползет вверх. — Что же случилось c моим мальчиком? Я молча смотрю на это хищное и насмешливое лицо. Он смотрит на меня, усмехаясь лишь ртом, но не глазами. Эти слова, произнесенные этим человеком и этим тоном, прошли через меня смертельным разрядом и заставили похолодеть кончики пальцев на руках. Сердце пропустило удар. Я никогда не видел его таким. Он вселяет в меня тревогу и чувство, которое мне не было знакомо — неуверенность. Неплохо, малыш Мо, очень неплохо. Продолжаю смотреть на него, чувствуя, когда холод в пальцах стремительно сменяется жаром разгоняющейся крови по венам — ааах, азарт, здравствуй, родной. Я скучал. Сейчас порезвимся. Я ухмыляюсь в ответ и встаю, подходя вплотную к нему. Ставлю на стол руку и нависаю над ним всем корпусом. Сердце отдает эхом в голове. Я усиленно борюсь c желанием схватить Мо за горло, прижать к стене и лишить его способности нормально дышать и трезво мыслить — одним словом, сделать c ним то, что он смог сделать со мной только что, сказав одну-единственную фразу. Руки хотят сжаться в его волосах и на талии, но вместе этого им приходится сжимать спинку кресла. Мои губы чешутся от дикого вожделения впиться в его рот и лишить возможности произносить хоть какие-нибудь звуки, кроме стонов всепоглощающего удовольствия. В моей голове проносится тысяча способов заткнуть его, но я собираю волю в кулак и лишь тихо произношу в самое его ухо: — Так не терпится узнать, что со мной случилось? Могу подсказать отличный способ быть в курсе всех событий, связанный со мной. — Хмпф, эта твоя черта тоже на месте, как и твой хищный тон, — усмехается Мо, даже не повернув головы. Я уже был готов пустить в ход язык и дать ему удостовериться, что привычка кусать мочки его ушей тоже никуда не делась, как вдруг Мо Гуань Шань, сменив тон с насмешливого на спокойный, произносит: — Шанг? Я резко оборачиваюсь на звук чужого имени. Со стороны бара через служебную дверь, в которую вошел я, входит высокий блондин в светлом костюме. Он смотрит на меня, я смотрю на него, Мо поднимается c места и идет к нему. У меня сжимаются челюсти.