Проклятье Сокольей заводи

Бранос Августус, глава некромантской гильдии, находившейся под особым покровительством их королевских величеств, архимагистр темной, изомодальной и стихийной магий, гордый носитель многочисленных королевских орденов и древней, исключительно мощной в магическом плане мантии, принадлежавшей еще его деду, в свое время бывшему лучшим из лучших, Бранос Августус, считавший себя лучшим из лучших в нынешнее время, полулежал на кушетке, водрузив ноги на пуф, и ныл. Точнее, его поведение мог бы обозвать таковым какой-нибудь закостенелый альфа, собеседник же Браноса определенно отличался широтой взглядов. Мог и притворяться — в конце концов, из живущих еще никому не удалось с достаточной степенью достоверности покопаться в мозгах посторонних. По крайней мере, Браноса не одергивал, не шикал, не пытался заткнуть или перевести тему на нечто более приятное — фиалки, например, — и даже сочувствовал. А Бранос, вдохновленный реакцией на свои страдания, горевал все упоенней, страдал все живописней. — И вот понимаете — я, я! Да у меня за мои жалкие три дюжины лет… без малого. Я еще юн! Совершенно юн! За три десятилетия заслуг больше, чем у всех этих старых пердунов, вместе взятых. Кто идет сражаться с корродийской чумой? Августус из рода Браносов. Кто идет уничтожать свинцовую плесень? Тот же Бранос. Кто гоняет нежить на восточных кордонах? Бранос. Кто, когда бертольдские зануды прислали ноту протеста, что эта нежить сбежала от нас и окопалась там, поперся в эту халамандию с королевским напутствием уничтожить окончательно? Бранос конечно! И что делает этот длинноносый упырь? Награждает меня еще одним государственным орденом — даже не первой степени, грызи его симилитюда! — и пришпандоривает еще одну виньетку на герб. Где премии?! Где награды? Где достойный лучшего королевского мага пансион! — Слышалось мне, — мягко заметил собеседник, пристально изучив нежно-розовую фиалку и бережно передвинув ее на полвершка влево, — Бертольдский двор вынужден был брать займы в размере четверти годового бюджета, чтобы покрыть ваше квартирование на время гуманитарной помощи. — Мне нужны были реактивы, — самодовольно заявил Бранос. — И заградительные щиты за пять медяков не сделаешь. — Что-то мне подсказывает, что либо сметы могли составляться очень щедро, либо заградительные щиты были созданы с заметной оглядкой на посторонний карман. — В голосе собеседника отчетливо слышалось злорадство. — Ну раз эти идиоты не способны вообще никаких магов поддерживать, то пусть платят чужим. — Бранос переложил ноги и тяжело вздохнул. Его собеседник посмотрел, нахмурившись, на шторы на окнах: вздох был настолько глубоким, что неудивительно было бы, если бы легкую ткань не снесло порывом ветра. Бранос же, изучив ногти, продолжил ныть: — Вот я и говорю. Где темномагчума — туда шлют Браноса, где какие сверхразмерные существа, шлют Браноса, где нужно выступить против диверсантов с магподдержкой — шлют Браноса! Меня, омегу, не этих самовлюбленных альф из академии! Да я уже наприключался на шестнадцать томов, и это — безо всяких там рассуждений и описаний того, как я красиво стоял на взгорке, как солнце красиво освещало мою красивую белую мантию, как благоговейно взирали на меня офицеры и как я красиво собирался поражать врага своими красивыми заклинаниями. Ну вы знаете, эти обычные сопли из их мемуаров. И что я слышу? Нет, что я слышу, когда прибываю в столицу на ежегодную магическую ассамблею? «Ах, дорогой Бранос, вы еще не обзавелись супругом? Какая неосмотрительность, вы ведь не становитесь моложе», — возмущенный Бранос даже сел. Собеседник скептически поднял брови и нахмурился, изучая засохший листок на темно-бордовой, почти черной фиалке, затем отщипнул его и осторожно протер остальные листья льняным платком, смоченным особым раствором. Бранос обиженно буркнул: — Еще и этот длинноносый упырь приветил при дворе очередного племянника. — А Кандзиорра где? — удивился собеседник, посмотрев на него через плечо. Бранос оттопырил губу и посмотрел на него невиннейшим взглядом. — Отправился в кругосветную экспедицию с целью поиска новых земель во славу короны. — Добровольно? — собеседник ухмыльнулся и неторопливо потер руки. — Ах, дорогое дитя, позвольте мне усомниться в этом. Зная вас… — Он погрозил Браносу пальцем. Тот принял немного более изящную позу, но ноги с пуфа не снял, только повел плечом и задумчиво уставился на потолок. На его губах играла торжествующая улыбка. — Пристало ли младшему сыну, третьему альфе из четырех, полностью лишенному земель, претендовать на руку омеги, обладающего огромнейшими угодьями, пусть и частично пораженными темномагической заразой, — жеманно произнес Бранос. — Что при дворе скажут? Да и вообще, он готов любоваться своей физиономией на всех поверхностях, способных ее отражать. Иногда мне казалось, что он и сапоги так напидорашивает, чтобы, если что и поблизости нет обычных зеркал, можно было смотреться в них. Собеседник Браноса задумчиво покачал головой и осторожно вытряхнул из горшка фиалку, которую собирался пересадить. — Не буду спорить. Мальчишка и на меня производил такое же впечатление. И что Адельгиз? Кого он попытался подсунуть вам после отвергнутого бедняги? — Он зол, — буркнул Бранос. Затем, помявшись и почесав нос, он признался: — И на фоне его молчания вопли о том, что я слишком засиделся в необрученных, просто-таки оглушают меня. Со всех сторон! Как будто этим идиотам в академии ни до чего больше дела нет, как только обсуждать, охомутают меня к очередному годовому собранию или нет. И ладно бы они просто вопили у меня за спиной, на это не обращать внимания вообще просто, если возиться с какой-нибудь фигней где-то на дальних рубежах, но они же в лицо мне говорят, что негоже и все такое. — Неудивительно, что у большинства здравомыслящих людей существуют значительные сомнения в дееспособности наших доблестных магов, коль скоро основная тема их обсуждения — это заполнение вашей спальни, дорогой Августус. — Не всех магов! Светлых! — тут же вскинулся Бранос. — Я — молодец! — Никто не спорит, — утешающе произнес его собеседник. — Я вообще не понимаю, отчего все так жаждут запихнуть меня в брак, — грустно признался Бранос. — Потому что природой и высшим духом предназначено, чтобы человек не оставался один, а обрел свою половинку, — сквозь жеманно изогнутые губы процедил собеседник. — Но от вас же этого не требуют! — обиженно буркнул Бранос и вскочил с кушетки. Немного походив по оранжерее, он подошел к своему собеседнику и даже вознамерился взять фиалку, чтобы получше изучить ее. Сие спровоцировало рассерженное шипение и негодующее: «Брысь отсюда!». Собеседник решительно отодвинул его плечом подальше от фиалок, зная, как бурно растения реагируют на темномагические флюиды вообще и на нездоровый энтузиазм Браноса в частности и какими плачевными могут быть последствия. Бранос оскорбленно фыркнул и отошел к окну. — Вы вон неженаты, и хоть бы что. — Какой уважающий себя альфа отдаст за меня своего сыночка? — философски заметил его собеседник, флегматично пожав плечами. — Я нищ. — За герцога? Да любой, начиная от маркиза и кончая каким-нибудь купцом первой гильдии. Последнее вызвало презрительное «хм» у его собеседника. — Ну ладно, но холостой герцог это всегда отличная партия. — Только если он не нищ, дорогое дитя, — рассеянно пробормотал собеседник Браноса, старательно утрамбовывая землю в горшке. — Только если его земли не малоплодны, не подвержены всевозможным напастям, не расположены вдоль границы с беспокойными соседями и только если его земли не состоят на три четверти из скалистых пород. Только если герцог не обладает никаким мало-мальски пристойным капиталом и не способен даже взять взаймы для инвестиций. Бранос только фыркнул в ответ. — Истинную степень наполненности моей казны предпочитаю все же не озвучивать, — ухмыльнулись ему в ответ и пожали плечами. — Даже Адельгизу. Иначе у него наверняка найдется не один омега, которого он возжаждет подсунуть мне. — Да ладно! — ехидно протянул Бранос. — Чтобы он да добровольно на такое пошел! Герцог Теодийский — а это был именно он — сдул прядь волос со лба и упер в бедра руки. — Милое дитя, вы совершенно напрасно думаете, что между нами, хм, прочны некие связи, — наставительно произнес он. — Ничего подобного, ни о каких там связях я не думаю, это все ваше развращенное воображение. — Бранос ехидно прищурился. — Я всего лишь считаю, что его неугомонное и очень жадное величество просто считает вас своей собственностью. — Я не намерен оскорбляться на ваши слова, дорогой Августус, — со стоическим терпением обронил Теоди. — А я и не намерен был оскорблять вас, дражайший Аральгиз, я просто отмечаю очевидное — Ралинд очень пристально следит за тем, в чью сторону вы посылаете знаки внимания. Но все-таки! Почему вы в труху развалитесь от старости, и никто ни слова не вякнет по поводу вашего матримониального статуса, вернее, его отсутствия, а я молод, полон сил, жажды жизни и нежелания связывать себя цепями — а на меня наседают со всех сторон, и даже Адельгиз. Чтоб ему икалось, — глухо буркнул Бранос и сел на подоконник. Теоди оскорбленно вздернул подбородок. — Я тоже полон сил! — процедил он. Бранос пристально осмотрел его и ухмыльнулся: — Ну да, Гейрунда выдюжить не каждому молодому омеге под силу, а вы молодцом держитесь. Вопреки его ожиданиям, Теоди не оскорбился, а улыбнулся вполне удовлетворенно. — Признаю, что и лейтенант вполне бодр после наших, хм, экзерсисов, — проворковал он. — А уж как он бодр, хм, во время… — Я совершенно не желаю знать ничего об этом! — в отчаянии воскликнул Бранос, затыкая уши и закрывая глаза. Теоди торжествующе осклабился, любуясь его реакцией. Пару секунд спустя Бранос приоткрыл один глаз и осторожно отодвинул палец от уха. Теоди расставлял фиалки, мурлыкая себе под нос фривольную песенку. Бранос опустил обе руки и снова вздохнул; Теоди удостоил его беглым взглядом и продолжил заниматься цветами. — Так что мне делать-то? — печально спросил Бранос. — То же, что и до сих пор, — предложил герцог. — Угу. — Бранос с самым мрачным видом начал ковырять подоконник. — Или обзаведитесь кем-то постоянным… а лучше непосредственно супругом. Тогда все вопросы отпадут сами собой. — Еще чего! — вознегодовал Бранос и решительно встал. — И терпеть в своей жизни нечто огромное, шумное, самовлюбленное, эгоистичное, вечно голодное и озабоченное, постоянно требующее внимания и восхищения? Не бывать этому! — Не все альфы таковы, милейшее дитя, — счел долгом заметить Теоди, моя и вытирая руки. Бранос осмотрел его: не самого высокого для альфы, скорее изящного, чем крупного, с длинными волосами, которые часто были взбиты в мудреные прически, а сегодня просто убраны в незамысловатый хвост на затылке, и одетого в одежды, куда более приличествующие актеру-омеге, чем герцогу-альфе. Бранос печально вздохнул. — Большинство и того хуже. А мне еще по городам да весям мотаться, потому что брак браком, а других некромантов по всему королевству так и не находят, все-таки некромантские рода в свое время старательно искоренили, мне одному отдуваться приходится. И думай: встретит ли после продолжительного отсутствия супруг тумаками и оплеухами или сообщением о том, что хахаль на стороне забрюхател и не подвинусь ли я в супружеской постели, дабы принять папеньку выблядка. Ведь это я виноват, что не уделяю великолепному альфе достаточно внимания. И прочее бла-бла. Теоди ухватил его за подбородок. — Вы сгущаете краски, милый Августус, — нахмурив брови, произнес он. — Я готов признать, что натура альфы несколько грубовата, но таких ужасных случаев не знаю. И едва ли вы снизойдете до союза с таким вот вульгарным существом — я уверен в вашем благоразумии и умении разбираться в людях. Бранос мог бы поспорить с ним насчет отсутствия настолько ужасных случаев, но отказался от этой мысли: каждый кочет со своего насеста квохчет. Он сам подозревал, что долго ему свободой наслаждаться не даст тот же Ралинд; короля, магов академии, офицеров, с которыми Бранос отправлялся в различные экспедиции, — их всех его семейное положение беспокоило куда больше, чем способность обеспечивать магическую поддержку, и все как один предлагали способы по благополучному изменению нынешнего статуса Браноса, а некоторые так и себя в жертву были готовы принести. И, кажется, прав был Теоди, намекая, что, пока не поздно, не мешало бы подобрать себе экземпляр попокладистей и успокоиться на том. Правда, такой не находился: в любом кандидате обнаруживалось нечто, вызывавшее у Браноса самую острую идиосинкразию. Впрочем, несмотря на все свои печальные думы и на герцога Теодийского, который, относясь к душевным терзаниям Браноса с пониманием, воспринимал их все-таки, как альфа все эти омежьи причуды — со снисхождением, с покровительственным терпением, — нужно было отправляться дальше в путь. А он лежал через Теодийские земли в Карралию, где проводился международный магический конгресс. Бранос в составе делегации должен был представить новейшие магические достижения. Маги — все, кроме него — уже давно выдвинулись в путь, процессия, отправление которой в путь он созерцал с высоко поднятыми бровями и с трудом сдерживаемой брезгливой гримасой, была пышна, громоздка и излишне многочисленна. Он сам предпочитал путь в одиночестве: во-первых, только таким образом он избежит бесконечных назиданий и самовосхвалений, во-вторых, сможет сам определять маршрут и места квартирования во время пути, и в третьих, только в таком случае он сможет избавиться от навязчивого общества многочисленных старых пердунов, каждый первый из которых жаждал не только наставлять и поучать, но и втереться в соавторы многочисленных магических патентов, которые Бранос создавал просто от нечего делать. Им в любом случае обломится — Бранос был упрям, а за время своего служения короне нахватался опыта, как противостоять всем этим халявщикам, но настроение будет значительно испорчено. Собственно, даже то, как эти тупицы выбирали места для размещения, вызывало бы у него приступы головной боли: им первоклассные гостиницы подавай, палатка в пролеске рядом с лесным озером слишком опасна, столоваться эти старые пердуны тоже предпочитали, как в королевских столовых (хотя тут Бранос был с ними скорее согласен). Ну и наверняка попытались бы осчастливить своим обществом Теоди — а ему сие хорошего настроения не добавило бы, и выгнал бы он их многочисленными пинками, и обломились бы Браносу три дня блаженного ничегонеделанья. Которые, увы, подходили к концу. Герцог Теодийский был рад обществу Браноса и не скрывал этого. Он находился в добровольном уединении после очередного скандала, спровоцированного его чрезмерно тугими лосинами и слишком чувствительными натурами юных придворных омег. Бранос, узнавший этого скорпиона получше, подозревал, что скандал был Теоди только на руку: такое оправдание куда лучше, чем остромодный в этом сезоне сплин, оригинальнее и добавляет пикантности к его репутации. Более вероятной причиной уединения был предполагаемый отпуск Гейрунда, который тот намеревался проводить в родной деревне его батюшки, как он с сентиментальными всхлипами сообщал любому, кто только желал его слушать. Правда, Бранос слышал от него несколько иную историю происхождения: отец пропал в море, батюшка по пьяни замерз на полпути к трактиру. Что и позволяло путем нехитрых ментальных упражнений предположить, что за батюшку собирался развлекать Гейрунд. Помимо соображений Браноса, поведение Теоди тоже давало повод к подозрениям: взгляд его был поочередно то мечтательным, то озабоченным, то рассеянным, герцог прислушивался к звукам за пределами замка, а к Браносу обращался с преувеличенной озабоченностью, интересуясь, справится ли тот, доберется ли вовремя по такой погоде. Того так и подмывало вздохнуть и сказать: ах, я не поеду, позвольте остаться зимовать у вас, — то тогда его бы выставили в два счета, и дальше невозможно было бы рассчитывать на поддержку близкого королевского родственника и ушлого царедворца в разных придворных кознях. А это пока было крайне неосмотрительно. Так что Бранос вздохнув и пожаловавшись, что ему придется перебираться по всем этим перевалам по метели да вьюге, объявил, что намерен отправляться в путь. — Я уверен, вы справитесь, дорогой Августус, — радостно сказал Теоди. — Если что, примените магию, как вы любите делать. Бранос насупился, но его уже подталкивали к двери. Портшез стоял перед крыльцом, летучие мыши роились вокруг него. Слуги привычно топтались поодаль, смертельно боясь приближаться, но изнывая от любопытства. Теоди запихнул Браноса в портшез и энергично замахал руками, призывая убираться восвояси — «дабы не опоздать на такое важное магонаучное событие и не подвести нашу корону», как неустанно повторял он. Бранос важно кивнул, тщательно сканируя окрестности: кажется, некий гвардейский лейтенант был очень близок к цели, и Теоди очень жаждет насладиться его обществом без посторонних глаз. Мыши несли портшез прочь; с другой стороны к замку на ошеломляющей скорости несся некий гвардейский лейтенант; Бранос с трудом сдерживал желание сделать некую пакость. Например, наслать кое на кого успокаивающее заклинание, или понос, или еще какое непотребное состояние. Он этого не сделал и был одновременно горд собой и опечален. А вне портшеза, тесной, пусть и оплетенной самыми разными инертными бытовыми заклинаниями коробки бушевала зима. Внутри портшеза было темно и уютно; летучие мыши справно несли портшез к границе, не обращая внимания на снег и ветер и прочие неприятности; Бранос читал записки очень известного некроманта древности и гнусно хихикал, расшифровывая заметки на полях, и все говорило о том, что путешествие должно пройти безо всяких неприятностей. Увы. Не тут-то было. Сначала Браноса вместе с повозкой накренило на левый бок. А затем раздался громкий хруст, и портшез рухнул оземь. «Диверсия, — злорадно подумал Бранос. — Ну подходите, разбойнички, ох я вам сейчас устрою!». Никто не подошел. Более того, по всему выходило, что Бранос был один — на несколько десятков саженей так точно. Он, кряхтя, выбрался из кибитки, присмотрелся и в сердцах сплюнул на землю. Жердь, приделанная слева, была переломана аккурат посередине. На чьи-то злые шутки не походило, скорее всего, дерево просто переломалось от старости. Внутренности-то своего транспортного средства Бранос зачаровывал с тщанием и даже любовью, предусмотрел, казалось, все: сигнализацию, обогрев, освещение, даже небольшую печку, чтобы разогревать напитки и еду. Внешне тоже постарался: навесил сетку против проклятий и большинства атакующих заклинаний, а на несущие шесты внимания как-то не обратил. Они казались ему надежными — совершенно зря, как выяснилось. И так неудачно! Бранос огляделся: вроде в приемлемом удалении светились огни, по карте это было средних размеров село и даже с кузницей. По его приказу мыши снесли портшез в сень деревьев и уселись на ветки, чтобы поджидать его, а сам Бранос пошел к селу, кляня себя на чем свет стоит. Разумеется, он наткнулся на запертые ворота. Стражники впускать его отказывались категорически, на угрозы Браноса проклясть все село только смеялись. И только когда он во всю глотку рявкнул: «Я сейчас отправлю его светлости герцогу послание с моим письмом, что королевского придворного некроманта собираются заморозить под стенами этого проклятого села, и разбирайтесь вы сами с его солдатами!» — дверь в воротах приоткрыли, и самый смелый охранник высунул в щель круглую, красную от пива и лоснившуюся жиром физиономию. Бранос сунул ему под нос жетон, снабженный королевской магической печатью. — Узнаёшь, дурень, или все-таки звать его светлость с солдатами, чтобы они арестовали твою жирную задницу? — зловеще зашипел он, предусмотрительно перейдя на ночное зрение и подбавив в голос мертвенного холода. Охранник икнул и суетливо открыл дверь. Бранос неторопливо вошел внутрь. — Где староста? Немедленно мне старосту, — властно приказал он. Второй охранник, тоже наполненный пивом и жареными колбасками по самую тыковку, спотыкаясь, унесся прочь. — Так вы, может, ваше темнейшество, в укрытие пройдете? — залебезил охранник, приплясывая за спиной Браноса. Тот неторопливо развернулся к нему и медленно сдвинул на лоб капюшон. Из-под него мерцали трупно-зеленым глаза. — От чего укрываться прикажешь, смертный? — нараспев произнес он. Охранник судорожно выдохнул от страха, присел и отполз подальше. Бранос повернулся к нему спиной. Вскоре прибежал староста — немного поумней, чем эти двое, которых выставили охранять село. Он с почтением, но все равно пристально оглядел жетон Браноса, одобрительно цыкнул, когда тот еще и королевскую грамоту предъявил, и внимательно изучил письмо герцога Теодийского, в котором тот разрешал подателю сего беспрепятственное и беспошлинное передвижение по всем землям взамен за соразмерные услуги в соответствии с профилем, откашлялся и с надеждой уставился на Браноса. — Значит так. — Бранос скрестил руки на груди. — Мне нужен кузнец. Немедленно. Там моя табуретка в починке нуждается. Выполнимо? — Обязательно, ваше темнейшество, обеспечим в лучшем виде, — отрапортовал староста, согнулся в поклоне и продолжил выжидающе пялиться на него. — Горную порчу выводить буду только после согласования с его светлостью, — предупредил Бранос. — Там работы на три недели. — Ничего другого насчет сего проклятья не ожидаем, его светлость пребывает относительно данной напасти в раздумьях, — бодро ответил староста. Бранос прикусил ноготь. — Диких волколаков, нежитей и прочей дряни я не заметил. Чего хочешь-то? — Забор бы нам зачаровать, — низко поклонившись, затарахтел староста. — Поставить мы его поставили, светлые маги аж из Теодии прибыли и чего-то наколдовали, но нам бы посерьезней. А то вон как-то забор хорош, да не против волшбы, маг на него плюнет, он уже качается. Нам бы покрепче чтобы был, место у нас такое, со всех сторон не одна, так другая напасть. Бранос выразительно вздернул бровь. Староста шикнул на охранников, те жалобно переглянулись и понуро побрели за портшезом. Староста уставился на Браноса. Тот — вздохнул, покачал головой, буркнул, что соразмерность совсем не так следует понимать, но к забору повернулся. — Могу зачаровать от огня, ветра и короеда. И сигнальную сетку сообразить. Последнее — за дополнительную плату, — предложил он. — Ва-а-аше темнейшество, у нас же горы кругом, земли неурожайные до жути, откуда бы нам денежку на такое иметь… — чуть не плача, затянул староста. Бранос радостно оскалился, предвкушая оживленный торг. Охранники, кряхтя и потея, приволокли портшез, потоптались немного, послушали упоенно ругавшихся Браноса и старосту, переглянулись, тяжело вздохнули, что вынужденно лишаются такого представления, и потащили портшез к кузнице. Наконец сговорившись, Бранос и староста пошли к последнему домой, дабы подкрепиться перед исполнением задания. К утру Бранос справился. Проверил, насколько забор устойчив, запустив по нему парой проклятий. Староста, прятавшийся внутри ограды, вздрагивал, причитал и заламывал руки, но с каждым проклятьем убеждался, что все стоит, как и должно. Так что передав плату, он отправился спать, счастливо сжимая в руке сигнальный амулет, врученный ему Браносом. Тот же отправился в кузницу. Это был коренастый дом, сложенный из огромных камней, и Бранос с уважением присвистнул, оценив их размеры. За ним стояла изба, в которой, очевидно, жил сам кузнец. — Эй, любезный! — крикнул Бранос, оглядываясь в поисках портшеза. Удары внутри кузницы прекратились. Через добрых полминуты из нее в тусклый утренний свет вышел кузнец — огромный широкоплечий детина, на котором кроме штанов, сапог и кожаного передника ничего не было. Кузнец был русоволос, хотя волосы казались почти черными от пота, и на груди его и руках лоснились огромные мышцы. Внутри Браноса вспыхнул и робко затрепетал незнакомый совсем, непривычный огонек. Сказать бы, что это — еще одна разновидность омежьего жара, так соврет Бранос. Он всяких типов перевидал, и никогда отклик на их близость не был таким однозначным — и робким, слово жар естества его стыдился сам себя и того, кто стоял перед ним. Бранос, злой на себя и на типа перед ним, стянул с головы капюшон и потеребил волосы на затылке. — Ты, что ли, кузнец? Молод больно. Точно кузнец? Не подмастерье при нем? Кузнец мрачно посмотрел на него из-под низких, густых бровей и закатил глаза. Он действительно был молод, едва ли разменял третий десяток. И щеки его были неожиданно гладки, словно щетина на них и не пробивалась еще. — Чего надо? — недружелюбно спросил он. — Как там моя фиговинка поживает? Мне в путь пора. Еще вчера. — Эта хрень с рогами? Завтра будет готова. — Сегодня! — возмутился Бранос. — Завтра! — рявкнул кузнец, развернулся и скрылся в кузнице. Бранос разозлился и пошел вслед за ним — и через пять ударов сердца он сидел задницей в сугробе и размышлял не о том, как этот сопляк его вышвырнул — тут нужно бы удивляться, что пролетел жалких пять саженей, а мог бы и ворота лбом вышибить, а как этот сопляк умудрился ухватиться за мантию и ему ничего при этом не было. Поднявшись и отряхнувшись, Бранос снова пошел — но осмотрительно к кузнице, не заходя в нее. — Я заплачу за экстренность, любезный! — крикнул он вглубь сооружения, про себя ухмыляясь: едва ли этот наглец имел возможность получить образование, достаточное, чтобы понять, что значат такие мудреные слова. Но кузнец неторопливо подошел к дверному проему, скрестил на груди руки и, глядя на Браноса с самым гнусным выражением на прокопченной роже, произнес, вполне точно имитируя столичный прононс: — Какая фонема в слове «завтра» непонятна вашему магейшеству? — Ну что ж, — осклабился Бранос. — В таком случае я с удовольствием воспользуюсь вашим гостеприимством, милый друг. Можете называть меня просто: мессир Августус. Не нужно меня провожать, я сам найду дорогу. И он пошел к избе. — Эй-эй! — возмущенно крикнул ему вслед кузнец. Бранос остановился и, не оборачиваясь, наставил палец на кузницу. — Займись делом, юноша. Чем раньше ты починишь портшез, тем раньше я уберусь восвояси. Домашние животные есть? — Блохи, — обреченно вздохнув, ответил кузнец, очевидно, не особенно рассчитывая, что Бранос оставит его в покое. — Проклянем. Еще? Кузнец молчал. Бранос оглянулся: тот стоял, привалившись к косяку, и посмеивался. Бранос подмигнул ему: — Приходи на обед, милый. Кузнец хмыкнул и скрылся в кузнице. Почти сразу загрохотал молот. Бранос замер на крыльце, прислушиваясь к ударам. Он хмыкнул: «Блохи…», — и погладил себя по груди. Изба была небольшой, но добротной, и выглядела совсем не так, как если бы в ней жил человек, допустивший в одном с ним помещении блох. Бранос проверил: защитных заклинаний не было, едва ли кто-то осмелился бы проникнуть в жилище столь угрожающе огромного, мощного и свирепого типа. Кузнец пришел на обед. Бранос, избавившийся от мантии, камзола и жилетки, в рубашке и бриджах сновал по избе, накрывая на стол. Кузнец, не обращая на него внимания, подошел к рукомойнику и тщательно вымыл руки. От него не пахло потом, кожа была чистой, на ней не было ни сажи, ни копоти, и волосы едва влажными. То ли он в снегу вывалялся, то ли где-то поплескаться успел, на бытовые заклинания мало походило. Он развернулся, высокомерно осмотрел Браноса, внимательно изучавшего его с расстояния в полтора вершка, отодвинул его и прошел к столу. Неторопливо усевшись за стол, он положил ногу на ногу и сцепил поверх колена руки. — Ну? — надменно спросил он. — Где обед? Бранос двусмысленно улыбнулся и мурлыкнул в ответ: — Возьми. Кузнец растерянно моргнул и покраснел. Спрятав глаза и втянув голову в плечи, он поднялся и пошел к очагу. Бранос от удивления приоткрыл рот. И было что-то еще непонятное в самом жилище, в этом парне, его запахе и реакции собственного тела на него. Парень напоминал кого-то, но Бранос не мог ухватиться за мысль — воспоминание? И это ощущение: не похоже ни на что и совершенно органично, словно всегда было в нем. Парень был крупен, как и положено альфе, у него были тяжелые черты лица, но тонкие структуры его личности — они вводили Браноса в смятение. Альфьи — без сомнения, знакомые — не ошибиться, похожи на чьи-то еще, но не повторяют в точности, и не оформленные до конца. То ли потому, что парень еще рос — то ли по другим причинам? Кузнец же поставил чугунок на стол и снова уселся на свое место. Он зыркнул исподлобья на Браноса, словно ожидая, что тот будет разливать похлебку. Тот же сидел, откинувшись на спинку стула; он указал жестом — мол, давай, хозяин, хлопочи. Кузнец только поморщился. — Тебя как зовут-то? — полюбопытствовал Бранос. — Тарнис, мессир Августус, ваше магейшество, — гнусавым голосом ответил тот, разливая похлебку. Как будто передразнивал ребенка, очень не хотевшего быть послушным, но не имевшего выбора. — Очень приятно, — прогнусавил в ответ Бранос. — Как поживает моя повозка? Кузнец хмуро посмотрел на него и уткнулся в тарелку. — Вечером можете выдвигаться, к закату доделаю, — буркнул он. — Ах, как не стыдно! Выгонять гостя в метель и стужу, в ночь глухую! — заломил руки Бранос. — Сюда же вы как-то приперлись, — огрызнулся Тарнис. — Вот тем же манером и дальше двигайтесь. — Туше, — пробормотал Бранос. Далее трапеза протекала в глухом молчании. Тарнис убрал посуду, старательно вымыл и вытер ее, аккуратно развесил полотенце и молча же ушел. Бранос положил ноги на стол и в задумчивости прикусил палец. Он еще раз оглядел избу, прикидывая, уместятся ли они вдвоем на узких полатях, поморщился, но решил попробовать. И снова погрузился в раздумья. На которые, как ни странно, ответа не находил. Тарнис вернулся поздним вечером. Бранос не особенно прислушивался, но за кузнецом прибежал мальчишка от старосты с требованием непременно взять инструменты и куда-то идти; вернувшись, Тарнис с чем-то работал в кузнице, относил и снова возвращался. Бранос же провел вторую половину дня в праздности, с удобством устроившись на полатях. На них его и застал Тарнис, войдя в избу. — Ты это чего на моей кровати разлегся? — возмутился он, злобно нахмурившись. — Ужинай и присоединяйся, малыш, — дружелюбно отозвался Бранос и похлопал по покрывалу рядом с собой. В свете магического светильника очень легко ошибиться — у него есть свой цвет, в зависимости от модальности магии у человека, его создававшего. У изомодальных бытовиков он был жизнерадостно-желтым, у светлых теплым красноватым или голубоватым. У Браноса — холодно-зеленым. Но даже в его свете невозможно было ошибиться: Тарнис покраснел. Зарделся. Смутился так, что его уши заполыхали не хуже пламени в очаге, Бранос даже перепугался, что потолок подпалят. — В корчме можно переночевать, — втянув голову в плечи и вытянув руки по швам, пробормотал Тарнис. — Ах мой нежный мальчик, представь, как обрадуется корчмарь, когда посреди ночи к нему ввалится некромант с требованием пустить переночевать. Бедняжка перепугается до полусмерти. Тебе не жалко горемыку? — патетично воскликнул Бранос. — Он скорее вас огреет чем-нибудь. От испуга, — пробормотал Тарнис, потоптался немного, но пошел за ужином. Затем, прибравшись, умывшись и старательно причесавшись, он жалобно спросил: — А может, мне у очага постелить? — Брось! — сурово сказал Бранос. — Немедленно иди сюда. И… раздевайся помедленнее, сокровище. Не спеши, позволь мне потомиться предвкушением. Тарнис схватился за подол рубахи, словно желая удерживать ее до самой смерти. Бранос недовольно покачал головой, соскочил и подошел к нему. Тарнис отчаянно зажмурился, Бранос же провел по его подбородку и коснулся губ. — Смотри. И делай как я, — проворковал он, неторопливо стягивая сорочку. Тарнис приоткрыл один глаз и упоенно выдохнул: «О!». Бранос самодовольно ухмыльнулся и сказал: — А теперь твоя очередь. Тарнис лихорадочно затряс головой. — Ну же, милый, от тебя же за версту несет возбуждением! Если ты не меня хочешь, так того, что я могу тебе дать, — мурлыкал Бранос, отводя руки от его подола, неторопливо развязывая ворот, стаскивая с Тарниса рубаху. И блаженно выдохнул, провел руками по груди, счастливо урча. — О великие силы, до чего хорош! Ну же, подчинись твоей природе, — ворковал Бранос. Худо-бедно, у него получилось успокоить и даже подвигнуть Тарниса на подвиги. Они могли быть грандиозней: юноша был неловок, тороплив и несдержан, но старался — в том числе и доставить удовольствие Браносу. Он периодически спрашивал: «Правильно я делаю? А так можно? А так? А если так?». В этом была своя прелесть и тем более очаровательная, что это наверняка не будет длиться вечно: молодежь растет и взрослеет, набирается опыта и самоуверенности, начинает смотреть свысока на своих учителей и даже стыдиться их. Все это и многое другое вертелось в голове Браноса, лежавшей на плече сладко спавшего Тарниса. И все-таки даже после энергичных экзерсисов он не пах, как пахнут альфы, а иначе: слаще — или горче, фруктовее — но никак не пряно. Ранним утром Тарнис стоял у портшеза, понурив голову. Бранос обходил ее, радостно восклицая: работа была сделана отлично, Тарнис не погнушался свои клейма поставить на латках, пусть и на самом незаметном месте. Мыши уже слетелись к портшезу и подняли его. Бранос готовился влезть внутрь — и удивленно посмотрел на Тарниса: тот шмыгал носом и вытирал слезы. — Ну что ты, дитя? — ласково спросил Бранос. Тот всхлипнул и уткнулся лицом ему в плечо. Взвизгнул, отшатнулся и шлепнулся на задницу. — Зараза, — прошипел Бранос и сел рядом. — Защита, сам понимаешь, мой стиль жизни и все такое. Все, снял. Тарнис зарыдал и уткнулся ему в грудь. — Ты больше не приедешь, да? Или приедешь? Ты вот так — и все? И больше никогда? Я тебе только поиграться, да? Только поиграться?! — Ну что ты, милый, у тебя вся жизнь впереди, найдешь себе милого и непорочного супруга, и все будет хорошо, — утешал его Бранос. Тарнис оттолкнул его и, встав, оскорбленно сказал: — Ну и поезжай. И ушел. Бранос посидел на снегу, пребывая в изрядной задумчивости, затем рассеянно активировал защиту и пошел к портшезу. В Карралию он прибыл вовремя и даже раньше, чем остальная делегация — уже разместился в лучших номерах гостиницы, которую забронировали для них, уже опробовал кухню и остался ею удовлетворен и уже написал полторы главы в своих мемуарах. Попытки главы академии выдворить Браноса из номеров, которые он изначально присмотрел для себя, столкнулись с невинным взглядом и полным непониманием Браноса. Взламывать защиту, которую тот предусмотрительно навесил, не рискнул никто, и Бранос продолжил наслаждаться роскошными апартаментами. Дальнейшие две недели были унылы, чего и следовало ожидать от общества, накренившегося в несколько отличном, но не менее безрассудном направлении: модальность магии была признана в Карралии архаичным пережитком, и все разработки шли по направлению изомодальной, читай нейтральной магии. Бытовики-изомодальщики из делегации бегали по семинарам с горящими глазами; Бранос тоже сходил на несколько и даже что-то любопытное присмотрел для себя, но в особом восторге не был. Только в предпоследний день он, прихватив с собой пару амулетов, отправился на пленарное выступление архимага из Кодарикии о гендерных предпосылках в магии. Привычно омег среди сотен слушателей были считанные единицы, и некромантов — Бранос насчитал тоже, но предпочел держаться от этих злобных, скрюченных и обиженных на весь мир альф как можно дальше. Ожидаемо архимаг начал свое выступление с распространенной фразы об открытости магического учения как для альф, так и омег. Бранос, удобно расположившийся за столом, достал блокнот — не особо надеясь, впрочем, что придется его использовать, — и полуфабрикаты амулетов, над которыми хотел поработать. Архимаг — дряхлый светлый, альфа, обвешанный почетными орденами (среди которых не было ни одного боевого, не без удовлетворения отметил Бранос и поправил перевязь, декорированную не меньше, но куда разнообразней), продолжал читать доклад: альфам открыты все пути, но в связи с физиологическими и психологическими особенностями им куда более органично заниматься атакующими видами, требующими размаха и оригинальности мышления, омеги — ну, успехов особых от них ожидать не приходится, но клопов погонять или там лошадям бабки подлечить вполне пойдет. Бранос задумчиво посмотрел на амулет, предназначенный для развоплощения нежити оранжевой, предпоследней, очень опасной категории, и хмыкнул: а альфы-гвардейцы предпочитали, чтобы он же, омега, этот амулет атакующе и применял. — И наконец, — уныло вещал архимаг, — следует озаботиться также и предназначением индивидов, чья гендерная идентификация недостаточно дифференцирована. Разумеется, были времена в истории… — он зашуршал листами с текстом, нашел продолжение, пожевал губы и продолжил: — разумеется, были времена в истории отдельных обществ, когда такие индивиды не находили понимания и, так сказать, места в социуме, ибо социум был некоторым образом предубежден. В отдельных случаях, в обществах с ригидной религиоэтикой, само существование подобных индивидов, которые не могли быть однозначно классифицированы как альфы или омеги, было, так сказать, некоторым образом ограничено, вплоть до, кхм-кхм, мы все здесь взрослые люди и сформировавшиеся специалисты, я прошу прощения у наших дорогих омег, прошу вас, не принимайте слишком близко к вашим чувствительным сердечкам… так вот, такие, эмн, лица… некоторые исследователи могли классифицировать их как гамм или даже дельт, в зависимости от фертильности… так вот. Кхм. Они иногда погибали насильственным образом на ранних этапах своей жизни, столь велик был страх перед амбигендерностью их природы. Простите меня за такую трагическую нотку в моем выступлении, мои дорогие слушатели. — Он отчего-то посмотрел на Браноса — тот радостно оскалился. Глава делегации в испуге затаил дыхание, ожидая страшного — но Бранос благоразумно промолчал. Пока. Докладчик продолжал. Бранос подтянул к себе блокнот и начал чертить изограмму тонкого тела Тарниса, так поразившего его. И она приобретала смысл. Бранос даже дотянулся до бытовика-костоправа, сидевшего перед ним, и шепотом спросил: — А разница между гаммами и дельтами какая? Тот испуганно посмотрел на него и пожал плечами. Бранос спросил то же самое у архимага. Тот недовольно посмотрел на него, покопался в своих листах и после многочисленных «мнэ», «кхм» и «мгм» сообщил, что гаммы экстерьерно ближе к омегам и потенциально донорно фертильны, дельты — внешне ближе к альфам и возможно фертильны реципиентно. Он вдарился в рассуждения о разнице в росте и весе и нерелевантности этих признаков для таких существ, но Бранос снова переключился на свои расчеты. Архимаг закончил доклад, многословно ответил на вопросы — Бранос отрешенно смотрел на кафедру, не особенно интересуясь происходившим. Он неторопливо собрал заметки и одним из последних вышел из зала. Кто-то из делегации попытался попенять ему за невежливость — перебивать докладчика, да еще такого маститого альфу! Бранос мрачно посмотрел на него и ответил: — Побьет меня в поединке, буду слушать с почтением. А пока — он обычный старый хрен, которых и в вашей академии полно. Собеседник попытался вскинуться, но Бранос перебил его: — Это и вас касается. Побьете меня в поединке, можете чистить мозги, сколько вздумается, ни слова не скажу. Хотите перейти к действиям? Собеседник не хотел. Бранос пошел в гостиницу, наслаждаясь шипением, летевшим ему в спину. Вечером того же дня — но не ранее того, как закончился банкет — летучие мыши несли его портшез в Теодийское герцогство. Бранос же пытался рассчитать еще одну вероятность — и она каждый раз оказывалась разной. Тарнис сидел на пороге кузницы — отдыхал. Портшез опустился на землю, мыши разлетелись; полусонный Бранос вывалился на снег и потряс головой. — Никак не научатся прилично тормозить, — пожаловался он. Тарнис на четвереньках подобрался к нему — и ощупывал, ища ушибы, вертел, как тряпичную куклу, тихонько причитая, что Бранос мог ушибиться. Это было непривычно — и приятно. Затем они стали друг напротив друга — и Тарнис оттолкнул его; его глаза враз наполнились слезами. — Ну и зачем ты приехал? — воскликнул он. — Что ты хочешь от меня? Издеваться вздумал? Ты жестокий и бессердечный чурбан! — Милый, скажи-ка мне, не понес ли ты часом? Как-то подозрительно твои настроения пляшут, — нахмурился Бранос. Тарнис шмыгнул носом и надулся. — Нет, — обиженно бросил он. — Не таков я дурак, чтобы не следить за безопасностью. И вообще, от тебя?! — Н-ну дураком тебя ни одна сволочь не назовет, — задумчиво пробормотал Бранос. — И да, от меня. Хотя это я слишком оптимистичен, тут нужен неслабый цикл заклинаний, чтобы я мог быть донором. Но ты ведь согласишься? Тарнис надменно вздернул нос. И Бранос не мог не отметить: в профиль сей кузнец, очевидно, сын кузнеца, очень похож на герцога Теодийского. — Но не будем о далеко идущих планах, — успокаивающе погладив Тарниса по плечу, произнес он. — Нам сейчас нужно иное. Благословение ближнего родственника. Без него обручаться как-то негоже. — Обручаться? — Тарнис еще сильнее задрал нос. — А кто сказал, что я за тебя пойду? Бранос уселся на снегу поудобнее и задумчиво почесал подбородок. Тарнис, озабоченный длительным молчанием покосился в его сторону. — Да не переживай так. Я думаю, как бы поэффективней наложить на тебя парализующие заклятья, — радостно улыбнувшись, сообщил ему Бранос. — И хватит ли у меня сил левитировать тебя аж до замка. Или все-таки сам пойдешь? — Не пойду, — сквозь поджатые губы ответил Тарнис и снова стрельнул в его сторону глазами. — Ну тогда я пойду без тебя. Для того, чтобы вытрясти из Теоди согласие, мне как раз свидетели очень нежелательны. Бранос решительно встал и очистил мантию от снега. Он шагнул было к портшезу, но Тарнис ухватил его за мантию. Возмущенно воскликнул и затряс обожженной рукой — Бранос удовлетворенно кивнул, — и встал. — Вместе пойдем, — буркнул он. Бранос осмотрел его, затем портшез. Покачал головой и закрыл глаза, зашевелил пальцами, призывая еще мышей, затем махнул рукой. — Больно много их нужно, чтобы нас двоих свезти, а ухватиться не за что, — признался он и тяжело вздохнул. Тарнис закатил глаза. Он вернулся через пять минут, одетый в полушубок и меховую шапку, убористо вышитую красными и синими цветами. Полушубок тоже был вышит — на нем в разные стороны прыгали олени. От этого относительно сдержанного великолепия глаза не слезились, но теперь Бранос в отцовстве Тарниса не сомневался совершенно. И в практичности — в руке его будущий супруг нес лыжи. — Если что, я за тебя ухвачусь, — сообщил он, примеряясь к портшезу. — Ухватись, — игриво отозвался Бранос и подмигнул ему. Тарнис застенчиво улыбнулся и осторожно ткнул его в плечо — и мантия не реагировала, — а затем, поколебавшись немного, чмокнул в щеку. Такая дерзость вызвала прилив румянца к щекам, покрытым нежным пушком, Тарнис смущенно кашлянул и нагнулся, чтобы надеть лыжи. Бранос собственнически погладил его по заднице и пошел к портшезу. После приятного путешествия портшез опустился перед крыльцом замка. Мыши разлетелись. Тарнис робко топтался рядом, Бранос, не обращая внимания на смущение, велел: — Ну-ка, погладь меня по рукаву. Тот подчинился. Без последствий. — А теперь ударь. Тарнис нахмурился и покачал головой, даже отступил от него, чтобы тот не принудил. — Надо же, — задумчиво произнес Бранос. — Умная мантия. Ну, пойдем требовать отчего благословения. Он взял Тарниса за руку и потянул. Лакеи попытались препятствовать им, но Бранос угрожающе поднял руку, и они бросились врассыпную. — До чего хорошо слыть злобным некромантом, — удовлетворенно отметил Бранос. — Надо будет на нашем доме повесить: здесь живет тот самый Бранос. — Нет, лучше: Бранос нуждается в зомби на опыты, проходите, не стесняйтесь. Бранос даже остановился. — Отлично! — воскликнул он. — Нет, просто замечательно! Выгравируешь? — Я кузнец, — хмуро заметил Тарнис, впадая в унылость тем сильнее, чем более они приближались к оранжерее. — Ну так выучись и гравировке заодно. Пригодится в нашем маленьком семейном предприятии. Бранос решительно распахнул двери оранжереи и стремительно вошел в нее. Герцог Теодийский вздрогнул и обернулся. — Отец наш! — оглушительно воскликнул Бранос и, не давая опомниться, прижал к груди и от всей души похлопал по спине — герцог судорожно содрогался под его ударами. Не разжимая объятий, он угрожающе прошипел: — Благословите же нас на вечный союз двух любящих сердец! — Благословляю! — полузадушенно выдавил Теоди. — Отлично. Где архивариус? Нам нужно зафиксировать брак. Возлюбленный мой, ну-ка обеспечь! Тарнис понятливо кивнул и убежал. От топота его ног завибрировал пол и зазвенели фарфоровые чашки на столике. Теоди с ненавистью смотрел на Браноса, тот на него — невинно и кротко улыбаясь. — Судьба свела нас в самой глуши, где вы прятали своего сына, этот нежный цветочек, это хрупкое создание от посторонних глаз, — сентиментально заломив руки, произнес Бранос. — Я не могу насладиться своим счастием, что все-таки встретил его, избранника моего. Но дорогой герцог, такой просвещенный человек — и заиметь байстрюка? Теоди одарил его мрачным взглядом и сел за столик. — Когда я его… — Теоди криво усмехнулся, — заимевал, я был далеко не так просвещен. Бранос, не дожидаясь приглашения, сел рядом. — С другой стороны, — продолжил он, — кузнец, сын кузнеца, в столице — это гарантия катастрофы, пусть его отец и дядюшка наследника. Теоди поморщился и отвернулся. — В любом случае, я благодарен вам за такую удивительную встречу. — Если ты, — зашипел Теоди, наклоняясь вперед. — Если ты сделаешь его несчастным, я тебя уничтожу. Магия твоя, не магия, мантия не мантия. Раскатаю в прах. Понял? Бранос ухватил его за галстук и в бешенстве прошипел: — Не собираюсь, хлипкий твой хребет, сопливая твоя натура. — Хорошо, — выдохнул Теоди, поднял лицо к потолку и перевел дыхание. Бранос с интересом смотрел на него. — А я ведь недоумевал. Омега-кузнец — это же куда большее чудо, чем некромант. А кузнец-то, которому Тарнис унаследовал, омегой и не был. Так вы, ваша светлость, при желании и королевского гвардейца сможете наследничком осчастливить? — Ни в коем разе, — сухо ответил Теоди, разливая чай. Руки его уже почти не дрожали. — Теперь я более чем достаточно просвещен. У меня наследник есть, а если иным лицам резко припрет возиться с пеленками и бутылочками, пусть брюхатят омег и нянькаются с ними. — Меня совершенно не интересует приданое, — предупредил Бранос. — Я вполне обеспечен, и гильдия моя преуспевает. Теоди криво усмехнулся и пробормотал: «Я знаю, но он не перестанет быть моим наследником». Тарнис вернулся, сгрузил архивариуса с плеча, придержал его, пока тот обретал равновесие, и встал за стулом, на котором сидел Бранос. Теоди вздохнул: — Можно было просто попросить его присоединиться к нам. — Отличная смекалка! — в пику ему воскликнул Бранос, ухватил Тарниса за руку и прижал к щеке. Архивариус перевел дух, прямо на полу разложил семейную книгу и печально уставился на герцога. Тот монотонно произнес: — Волею всевышнего и с моего благословения обручается мой сын и наследник, Теоди, альфа Тарнис, и Бранос, омега Августус. Живите долго и счастливо, дети мои. Архивариус заскрипел пером. Бранос похлопал себя по карманам, достал ножичек, проколол кожу себе на большом пальце, сдавил его немного, чтобы выступила кровь, проделал то же с пальцем Тарниса и сжал их. В комнате ощутимо похолодало, застывший Теоди следил за ними, архивариус от испуга уперся лбом в книгу и прикрыл голову руками. — Вот теперь никто не разлучит нас, — удовлетворенно произнес Бранос и, задрав голову, посмотрел на Тарниса. Тот — согласно улыбнулся. Лейтенант Гейрунд вернулся с охоты. Особенной — в канун нового года это была охота за самой пушистой елкой. Новость о внезапно объявившемся наследнике не произвела на него особенного впечатления, разве что лейтенант, устанавливая елку, был несколько задумчив. — Вспоминаешь, где мог байстрюков оставить? — полюбопытствовал Бранос. Гейрунд потер нос и пожал плечами. — Надо… одно место проведать, — пробормотал он и покосился в сторону Теоди. Тот же вместе с Тарнисом раскладывал гирлянды и выглядел вполне довольным жизнью. Бранос хмыкнул, хлопнул его по плечу и вернулся к игрушкам. «Кобельё, — думал он про себя, — неугомонное, похабное кобельё. Хорошо, что я не они. Хорошо, что он не они», — поправлялся он, глядя на Тарниса. До раннего утра они пили пунш, поглощали пироги, играли во всевозможные игры и хохотали до слез, наблюдая за технозомби, которых Бранос создавал из подручных предметов — кочерг, каминных щипцов, кофейных ложечек и диванных подушек. Наконец честная компания разбрелась по своим покоям, чтобы улучить немного сна. А в полдень в дверь Браноса замолотили. Он открыл и свирепо оскалился в лицо перепуганному лакею. — Вашество, там… ихняя светлость вас требуют! Там… ихнее величество! У Браноса округлились глаза. Он закрыл дверь. В нее снова замолотили. Он открыл. — Ихнее величество велели без вас не возвращаться! — взвыл лакей. — Они меня казнят! И ихнюю светлость тоже! Бранос заглянул в спальню: Тарнис сладко спал, молодой организм жалкие шумы подобного рода потревожить не были способны. Бранос обреченно вздохнул и пошел на расправу. Ралинд Адельгиз метался по кабинету. Кузен его, экстравагантный герцог Теодийский, сидел на корточках у камина и меланхолично мешал угли. — Это что за самодеятельность? — заорал Адельгиз, как только Бранос вошел в кабинет. — Вы брак, совершенный по воле провидения, зовете самодеятельностью? — взъярился он. — Для вас воля провидения ничтожна?! Да за такие речи еще двести лет назад топили в ближайшем пруду! Герцог Теодийский сел на пол и подпер рукой голову, благоговейно внимая Браносу. А тот заливался соловьем: он-де в буран стремился к Карралийским кордонам, но руке провидения было угодно, чтобы он потерял дорогу, потерпел аварию и нашел поддержку в лице доблестного юноши, который помог с ремонтом, но в качестве платы за это потребовал сердце. И Бранос, нежная омежья натура, не смог протестовать стремительности и натиску и пал к его ногам, как и подобает перезрелому плоду. — И священная семейная книга рода моего возлюбленного супруга приняла меня без обиняков, — надрывно завершил Бранос. Ралинд закатил глаза. — И кровь их смешалась, соединяя судьбы навсегда, — подхватил Теоди. Ралинд подозрительно посмотрел на него. — Кровный брак? — прошептал он. — Кровная магия ведь… до сих пор под запретом! — Некромант, что с него взять, — флегматично пожал плечами Теоди. — И ничего не кровная, — надулся Бранос. — Банальный ритуалец, кодекс некроманта, том второй, глава тысяча сто сорок восьмая. Третий параграф, восьмое предложение. Даже не первая половина его, признан абсолютно безопасным. Все по регламенту. Ралинд злобно зыркнул на него и набросился на Теоди: — Почему я ничего не знал о твоем сыне? — Я не хотел омрачать твое настроение перед твоей свадьбой, дорогой кузен, — мягко улыбнулся Теоди. Бранос засиял от счастья, глядя, как вздрогнул Ралинд. — Когда я познакомлюсь с ним? — буркнул он, стараясь не глядеть в сторону совершенно счастливого Браноса. — Он спит, мой нежный и романтичный супруг, — радостно воскликнул тот. Теоди поморщился от чрезмерности его эмоций. — За ужином, прелестный Адельгиз, — проворковал он, беря руки Ралинда в свои и поочередно целуя их. — Ты же останешься на ужин? Или твои очаровательные детки будут безмерно скучать по тебе? Тогда не стоит лишать их общества их заботливого папочки. Ралинд фыркнул и вызволил свои руки. — Хорошо, убираюсь восвояси. Но вы заглянете ко мне, Бранос, — велел он. — Когда вернетесь в столицу. Бранос встал и склонился в почтенном поклоне. У двери Ралинд замер. — Кандзиорра на самом деле тот еще павлин, — сказал он. — Но я был готов дать за ним приданого. Впрочем, может, хотя бы в экспедиции обзаведется мозгами. Вы действительно уверены в этом браке? — Я добровольно и в полном сознании провел кровный ритуал, который пережили мы оба, — улыбнувшись, ответил Бранос. — Так что как ни в чем другом. — В таком случае я подумаю, какой подарок будет достоин маркиза Теодийского и его супруга, — усмехнувшись, ответил Ралинд. — Как насчет парных аграфов? — предложил Бранос. — Из самоцветов по вашему вкусу. Ралинд кивнул и ушел. — До чего хорошо быть магом, — пробормотал Теоди, облокотившись о стул. — Лучшим некромантом королевства! Простого бытовика он бы сожрал с перьями, — огрызнулся Бранос. — Ладно. Мы все живы, его самолюбие тоже почти не пострадало, я пошел досыпать. Теоди помахал ему рукой. Вернувшись, Бранос забрался под одеяло. Тарнис, не просыпаясь, обнял его и прижал к себе. За стенами замка гулял ветер, окна заливал яркий солнечный свет, многократно усиленный белым снегом, а под одеялом, да еще прижатому к горячему телу, Браносу было тепло и уютно. А ведь теперь, обезопашенный со всех сторон новым статусом, он может позволить себе все. Бранос ухмыльнулся. А начнет он, пожалуй, с летающего острова, чтобы никакие гости ни при каких обстоятельствах его не тревожили. И, вдохновленный этими мыслями, он чмокнул Тарниса в щеку и заснул.