Три тысячи журавликов

Всё повторяется. Клинт думает об этом с грустной иронией каждый день, каждый час с той тревожной ночи, когда они переживали настолько, что ему почти удалось уговорить Исайю выпить. Ещё один Сорвиголова забирает у него ещё одну Романову. Мапон третирует Тима в «Фогвелл», издевается над ним совсем открыто, постоянно усложняя задания, даже не пытаясь драться честно. Он не умеет на неё обижаться — всё это только разжигает в нём азарт и желание совершенствоваться. Она часто смеётся и не торопится начинать свою желанную войну. Их тренировки похожи на занятия Мапон с Клинтом. Но вместе с тем в них чувствуется что-то иное, новое и опасное. Настолько, что Клинт решает поговорить об этом с Исайей, который в последнее время тоже ходит слишком загадочный. — Чего ты хочешь, — отвечает ему мудрый пророк в ответ на путаные объяснения переживаний последних двух недель. — Они молодые. У них своя жизнь. И оба старались быть слишком серьёзными в детстве. Пусть навёрстывают. — Она знает его две недели. — А он всю свою лучшую часть жизни знал её отца, который передал ему свой костюм и своё имя. Хватит ревновать. — Я не ревную. Я слишком стар. — Это отцовская ревность. Клинт замолкает. Август в этом году жарче июля. Не спасает даже то, что на балконе квартиры гуляет приятный ветерок. Хочется с кем-нибудь выпить, но Исайя всё ещё силён духом. — Я ей не отец. — И жалеешь об этом. Клинт думает, что если бы сейчас Исайя достал зажигалку, чиркнул ей и драматически задымил с видом знатока человеческих душ, это точно была бы сцена для французской трагикомедии. Но Исайя ещё и не курит. Как ему это удаётся при такой жизни, спрашивать страшно. Вдруг он людей по ночам расчленяет? — Ты любил Наташу? — зачем-то спрашивает он у Исайи. — Смотря в каком смысле, — отвечает он. — В прямом. — У нас с тобой разный прямой смысл. Любил, но как человека. И до сих пор люблю. Всё равно что сестру. И Мапон — всё равно что племянница. Хотя по документам она мне как раз почти дочь. Знаешь, Наташа подарила мне интересную жизнь. Времени, конечно, ни черта. Возможность познакомиться со спокойной женщиной близится к нулю. Но лучше уж так, чем прожить жизнь так, как мне было предначертано. Невзрачный, правильный, скучный. Нет, Клинт. Я не любил Наташу в том смысле, о котором ты спрашивал. — Страшный ты человек, Исайя, — признаёт Клинт неожиданно для себя. — Ведь даже если соврёшь, я не пойму. Твой голос всегда одинаково спокоен. — Могу всё это повторить при Мапон. Она поймёт, вру я или нет. — Почему ты не спрашиваешь, любил ли я Наташу? — Потому что я не дурак. — Мог бы ответить просто «потому что». Исайя смеётся. — Это всё давно пора отпустить, — он вдруг кладёт ладонь на плечо Клинта. — И то, что может произойти, тоже. Жизнь — это очень удивительно, если использовать настоящее, любить тех, кто рядом, ценить любой поворот. Я это понял, когда мне прострелили грудь двадцать лет назад. Очень ясно понял, когда съезжал спиной с лестницы и хрипел. — Что же ещё мне должны прострелить, — ворчит Клинт, — чтобы это дошло и до меня?… *** Под пальцами Кейт поёт тетива, и стрела гулко вонзается в мишень. Это можно слушать бесконечно. Мелвин всё тянет и тянет, говорит, что хорошие клинки не рождаются быстро. Ещё за неделю они успевают убраться в «Фогвелл», вывести оттуда пыль и затхлость. Исайя и едва мелькнувший в городе Нельсон разживаются где-то новым инвентарём, а Кейт и Тим составляют несколько безопасных маршрутов от квартиры к залу. Теперь «Фогвелл» — их тренировочная база. — Мне кажется, нас маловато, — глубокомысленно замечает Мапон, побулькивая в углу ринга бутылкой воды. Кейт отпускает ещё одну звонкую стрелу. — Десять баллов Гриффиндору за сообразительность. — Почему сразу Гриффиндору? — Потому что всех нас ведут слабоумие и отвага, а Исайя у нас с Рэйвенкло по обмену. Чтобы уравновесить своими тяжёлыми мозгами наши лёгкие руки. — Попрошу, — замечает Исайя из угла, где ведёт какие-то непрестанные переписки с ноутбука. — Может быть, я чистокровный слизеринец. — Тебе не хватит для этого честолюбия и хитрости. — Ты недооцениваешь меня, Кейт. Она смеётся. Опускает лук, и Клинт перехватывает его на секунду, пока Кейт расстёгивает крагу. Трогает тетиву, как струну, и печально усмехается. Теперь эта музыка есть в его жизни только тогда, когда рядом Кейт. — Ну смотрите, — продолжает она, хрустяще откручивая пробку с пластиковой бутылки. — Кто вам обеспечил Паркера? — Ты, — признаёт Клинт. — Сёгун доволен тобой. Кейт весело ухмыляется. — Я поворочала старыми связями, но у меня их почти не осталось. Зато Каратель вовремя сбежал из тюрьмы и уже нанёс достаточно пользы этому городу, да простят меня адепты философии «не убий, а просто оставь инвалидом». Тим кашляет, и Мапон звучно, от души, хлопает его по спине. — Кейт, — с чувством произносит Клинт. — Что? Каратель — нормальный мужик. — У тебя даже Дэдпул нормальный. — Вот зачем ты это сказал? — стонет Исайя. Клинт садится на лавку с размаху. Кейт плюхается рядом. — Кейт, только не Дэдпул. — Знала бы я, где он — пренебрегла бы твоим ценным замечанием. — На кого ещё мы можем рассчитывать? — спрашивает Мапон. В зале повисает неловкая тишина. Только покашливает, приходя в себя, Тим. — Понятно, — Клинт отбирает воду у Кейт, допивает её и похлопывает себя пустой бутылкой по ладони. — Вся наша армия — здесь, плюс Питер Паркер, плюс, простите, люди добрые, Каратель. — Верно. Два слепых самурая, юрист с ноутбуком, высокофункциональный аутист с дубинками и несравненная Кейт Бишоп. У Руки нет шансов. Были бы у нас хоть какие-то права, а то мы сейчас, по сути, незаконное бандформирование… Тишина повисает снова — и внезапно заканчивается настоящей грозой. — Ой, да ебись оно всё, — вдруг говорит Исайя, и никто даже не понимает, что это сказал он. А когда Клинт понимает — всё равно не верит. Исайя захлопывает ноутбук и выходит из зала. Все сидят, как пришибленные, пока Кейт не начинает растерянно икать. — Кажется, наш юрист сломался, — заключает Клинт. — И его можно понять. Наверное, добавляет он про себя, когда вечером узнаёт от Мапон, что Исайя улетел из Нью-Йорка. *** — Знаешь, что я поняла? Они сидят на ночной кухне вдвоём. Слушают работу кофемашины. Клинт теперь ценит втройне те моменты, когда ему удаётся просто поговорить с Мапон наедине. — Что? — Что у человека всегда есть выбор. Даже когда кажется, что его нет. Она говорит о чём-то важном, умиротворённо и расслабленно выстукивая подушечками пальцев по столешнице басы «Come as you are». Дожидается готовности кофе и разливает его на две кружки. Отдаёт одну Клинту и садится рядом. Исайя не возвращается. Кейт и Тим спят. — Это не всегда так, Мапон. — Нет, Клинт. Я знаю это. И ещё хоть я и младше всех вас, но всё время кажусь себе старше. Как будто у меня… Очень старая душа. Будто всё уже было когда-то, будто я уже ошибалась и теперь точно знаю, как правильно. — Как это? Клинт чувствует, что она улыбается — но на всякий случай касается щеки. — Не знаю. Но каждый раз, когда я делаю выбор, я уверена, что на этот раз он верный. — И много раз тебе приходилось? Она отпивает кофе, почти беззвучно. Ставит кружку со стуком. — Например, когда я могла просто улететь из Нью-Йорка, а вместо этого влезла сюда по пожарной лестнице. Когда я могла привлечь на нашу сторону бойца, я отпустила её, потому что не всё в мире важнее войны. И тогда, в баре, я тоже сделала выбор. — Между чем и чем? — Между местью и… И тем, как должно быть. — И Тимом? — Опять ты всё упрощаешь. Она легонько толкает его в плечо и смеётся в кружку. Потом замолкает. — Из тех людей, которых я ненавижу, в живых остался только Ник Фьюри. Он был тогда рядом. Я слышала его голос. Вспоминала, как он пришёл за мамой. Он говорил с Тимом. Оказывается, он мог бы сделать так, чтобы Бен Урих остался жив, но поступил так… — Как будто у него не было выбора? — Как будто он ископаемый мудак. Беседа грустная, но Клинт всё равно издаёт смешок. Мапон придвигает стул ближе, кладёт голову ему на плечо, и от этого вдруг становится так хорошо и спокойно, будто он греется на солнышке. Нет. Никто её не заберёт. Такие наставники не бросают своих учеников; такие ученики не бросают своих наставников. — И тогда я выбрала Тима, — говорит Мапон. — Потому что как бы мне ни хотелось поговорить с этим бездушным человеком, отобравшим моё детство, он — прошлое. А Тим — это настоящее. Клинт обнимает её одной рукой. Сдерживается из последних сил, чтобы не пошутить, и очень серьёзно добавляет: — И будущее. — Вот тебе смешно, — медитативно отвечает она, догадавшись, куда сейчас свернёт разговор. — Но бывает так, что ты услышал клинок — и сразу влюбился в него, по первому звуку, разрезавшему воздух. И тебе кажется, что это — твоё, ничьё больше, только тебя он ждал. И в один прекрасный день он ложится в твою руку, и вы становитесь единым целым. — Да, — соглашается Клинт. — С людьми тоже бывает так. *** Мелвин Поттер создаёт шедевр. Мелвин Поттер создаёт нового воина Нью-Йорка. Клинт понимает это, проводя пальцами по клинкам, примеряя костюм, больше напоминающий подогнанный по фигуре доспех, а не традиционные для супергероев трико. Должно быть, всё это время, что Клинт ругал Мелвина за медлительность, тот не спал ночами, сплетая современные материалы и реалии с древним искусством. Кейт смеётся, прося угадать цвета — чёрный и фиолетовый. — Всё честь по чести, — говорит Мапон, рассекая воздух двумя клинками — конечно, не в технике Рёто, но очень уверенно. — Как положено высокопоставленному военачальнику. Дайсё. Пара мечей. Катана и вакидзаси, созданные настолько искусно и правильно, как только можно было выковать их в современном Нью-Йорке. Семь слоёв стали. По два сокола, расправивших крылья, на одинаковых цугах. — Только я тебя умоляю, — говорит Мапон, не в силах наиграться. — Помни, что сейчас, нанося визит в приличный дом, нужно снимать не только длинный меч, но и короткий. — А мы не ходим в приличные дома. Клинт забирает их. Вкладывает в ножны. Крепит на поясе. Глубоко вдыхает, беря в руки последние детали. Ощупывает гладкую, молодую маску с насмешливыми морщинками у глаз и одновременно решительно сдвинутыми бровями. Такой он не помнит среди традиционных японских масок, но и не пытается с чем-то её сравнивать. Это — его маска, его лицо. Его молодость, решительность и жизнелюбие, которые ещё никуда не делись. Вся его жизнь и суть. Клинт Бартон. Соколиный Глаз. Ронин. Сёгун. Он надевает её. Потом стилизованный шлем с изогнутыми, прижатыми к голове длинными рогами. Плавно выдыхает, сживаясь с новым костюмом. С новым именем, которое было шуткой Мапон — и оказалось вовсе не шуткой. — Сэйи-тайсёгун, — вдруг говорит Тим, который всё это время тихо чирикал карандашом в блокноте. — Полный титул в позднее время. Он очень подходит. К «главнокомандующему» приписаны ещё два иероглифа. «Карать» и «человек с луком». *** — Ну теперь-то всё готово? — нетерпеливо спрашивает Кейт за завтраком. Клинт качает головой, расправляясь с пиццей. — Ты сама разведывала обстановку. Ресурсы Руки слишком велики. Да, её положение пошатнулось после того, как неизвестные доброжелатели объявили в интернете об экстремистской направленности «религии», — он машинально показывает пальцами кавычки, — но Рука всё ещё сильнее нас. Мапон качается на стуле и долго молчит. Потом разворачивается к Тиму. — Что отдал тебе Ник Фьюри в переулке за баром на сорок четвёртой? — Конверт. С картонной папкой вроде архивных. С надписью «Мапон». — И ты его, конечно, сжёг. Я слышала. — Да, у меня всё ещё проблемы с управлением гневом. Она снимает очки и проводит рукой по лицу, вздыхая, как Исайя. — Подождите, — говорит Кейт, звякая ложечкой о кружку, будто собирается сказать тост «За идиотов». — Подождите. Архивная папка, говоришь? — Да. — Это же Ник Фьюри, да? — Ну, — нетерпеливо подгоняет Клинт. — Я уверена, что у него есть данные на всех. Он наверняка собирал сведения о тех, кто может пригодиться. Если у него была информация даже на Мапон… — Причём он видел меня один раз! — ...то он может иметь выход на тех, кто не погиб, не инвалид, не в доме престарелых и не президент. — Это гениально, — сознаётся Тим с уважением. — Это очевидно, — отзывается Кейт. — Это безумие, — заявляют в один голос Мапон и Клинт. — Но попробовать стоит, — Кейт собирает со стола посуду, цепляет последний кусок пиццы, шумно провозя его по картонному дну коробки, и идёт к раковине, зажав его в зубах. *** — Это безумие, — повторяет Клинт, следуя за Мапон по ночной улице. — Да, и я всё ещё не понимаю, почему именно мы, хотя эта идея понравилась не нам. — Ты способна его услышать. Я способен его шокировать. По данным Щ.И.Т.а, я четыре года назад пропал без вести и признан погибшим. — Ну да. А ещё слепой мужик в рваных джинсах и футболке, с дайсё на поясе и конским хвостом на затылке — это шокирует. Особенно если видишь хотя бы одним глазом. Ну, я так думаю. Ночь кажется тихой, но Клинт знает, что для Мапон это не так. Она идёт быстрым уверенным шагом по тем улицам, где Кейт накануне засекла человека, напоминавшего Ника Фьюри. Сворачивает какими-то тухлыми переулками, тащит его через подворотни, ориентируясь на запахи и звуки, неразличимые для других. А потом замирает, прижимая его к пыльной грязной стене старого дома левой рукой. — Я слышу его сердце, — говорит она, и Клинт слышит, как у Мапон скрипят зубы. Она так реагировала только на голос Меченого. — Где? — Третий этаж этого дома. Он так спокоен, как будто… — Как будто он всегда прав. — Да. — Что стоим-то? — Я хочу хорошо подумать. Очень хорошо. Она глубоко дышит. Отпускает Клинта, и он отряхивает спину. С зудящим визгом раскрывает молнию тканевого чехла и достаёт из него не кий, а катану. — Я подумала, — бросает Мапон и кидается к пожарной лестнице раньше, чем обледеневший Клинт соображает, что происходит. — Не спеши за мной. — Ты же не сделаешь этого, — говорит он шёпотом, взлетая по дребезжащим ступенькам. Она не отвечает. Балконная дверь срывается от одного направленного удара её ноги, звенит разбитым стеклом, и Клинт слышит, как с грохотом опрокидывается дрянной диван. Он ещё на втором этаже, и от этого со ступеньки едва не соскальзывает кроссовок. — Если я скажу, что рада тебя видеть, — говорит Мапон, — это будет идеальная ложь, но нам надо поговорить. Клинт не знает, кому больше нужна помощь, но в следующую секунду слышит звук упавшего пистолета. — Я обещала, что у меня не будет выбора. Клинт слышит драку. Слышит, как легко Мапон перепрыгивает через что-то, настигая тяжёлые движения Фьюри — и хруст очков, на которые наступает ботинок. Бросок массивного табурета. Резкий сбитый выдох Фьюри — и шаги Мапон, извлекающей катану из ножен. — Я всё думал, что ты такое, — хрипит Фьюри, смеясь. — Как только тебя увидел, думал, что ты. Я даже не могу назвать тебя человеком. — Взаимно, — холодно отвечает Мапон. Движение прекращается. Там, в комнате, пропахшей лекарствами и алкоголем, всё застыло, и Клинт еле сдерживает себя от того, чтобы ворваться в комнату. — Стик, — произносит Фьюри с насмешкой. — Старый подонок, который мог бы стать кем-то ещё хуже меня. Наставник Сорвиголовы. Наставник Электры. Свихнувшийся на войне кровный враг Руки, познавший тайну реинкарнации и преследующий их клан много веков. Я видел его, и нашёл в его слепых глазах, таких же, как у тебя, ещё меньше человеческого, чем в себе. И клинок работы Масамунэ, приставленный к моему горлу, лишь подтверждает эту догадку. За этими ответами ты явился, бессмертный воин? Мапон молчит. Тишина затягивается. — От того, что ты меня убьёшь, твоя война не кончится. Да и за что тебе на меня обижаться? Чёрная Вдова тебе не мать, Сорвиголова — не отец. Это всего лишь выбранные тобой самим производители нового молодого тела. Но если ты так давно не убивал, что хочешь крови — я готов. После всей моей долгой жизни смерть от катаны работы Масамунэ, около семи столетий льющей кровь — достойный финал. Клинт готов закричать. Напомнить ей об отце. О том, что твердит Тим, избивая боксёрскую грушу. О том, во что больше не верит Кейт, оставившая принцип «не убий» в дымном аду сражения со скруллами, откуда вышли милостью Фьюри лишь некоторые. — Я обещала, что у меня не будет выбора. Ник Фьюри неожиданно по-старчески длинно хрипит и падает на колени. Кашляет. Катана ложится в ножны. — Выбор есть всегда. И он был у тебя, когда ты отправлял на смерть мою мать и Клинта Бартона. — В той ситуации выбора не было, — отвечает живой Фьюри, и беззвучный крик Клинта перестаёт сдавливать дыхание. Сердце, которое остановилось под хрип бывшего руководителя Щ.И.Т.а и инициативы «Мстители», оживает снова. — Был. Когда ты планировал операцию и отправлял в бой людей, верящих в тебя, как в полководца. — От кого бы я это слышал, — Фьюри ещё может смеяться. — От человека, переступавшего много жизней подряд через тех, кто ему верил? От человека, бросающего своих учеников? — Ты ошибся, — в её голосе буддистское спокойствие. — Я не Стик. Даже если всё, что ты сказал — правда. Даже если во мне — его душа, его опыт, это — моя жизнь. Я — это я. И больше никто другой. — Ты неизбежно повторишь свой собственный путь. — Я уже его не повторю. Можешь поговорить об этом с моим первым учеником. Он хотел задать тебе свои вопросы, но на правах учителя я пришла раньше. — С твоим учеником? Клинт входит в комнату, не дожидаясь слов Мапон. *** Она всё-таки пустила ему кровь. Ник Фьюри сидит на табурете, тяжело дышит, постоянно потирая шею, и от этого в воздухе становится солоно. — Соколиный Глаз, — говорит он, пытаясь скрыть нехарактерное для себя удивление. — Слепой Соколиный Глаз. Это даже смешно. Клинт спокойно переворачивает старенький диван и садится на него. — Я больше не Соколиный Глаз. — Решил вернуться к ипостаси Ронина и своим японским загонам? — И не Ронин. — А кто же ты теперь? — Я — Сёгун. Это звучит так естественно, что внутри разливается гармония. — Сёгун без армии? Смешнее, чем самурай без хозяина. — Я хотел поговорить как раз об этом. Клинт закидывает ногу на ногу. Слышит, как Мапон звенит стаканами, брезгливо отмывая их в раковине. — Я всё знаю, — говорит Клинт, испытывая незнакомое удовольствие от того, что может сказать это Нику Фьюри. — Они все отвернулись от тебя после сражения. Больше не верят в идею организованной борьбы во имя мира, и это даёт право всякой твари строить свои церкви. Цирк сгорел, клоуны разбежались и не хотят, чтобы директор цирка их нашёл. — И мы тут подумали, что цирку просто нужен другой директор, — поясняет Мапон. Ситуация нравится Клинту всё больше и больше — кажется, она открывает бутылки и сосредоточенно к ним принюхивается. — Ты что ли, Бартон? — насмешливо спрашивает Фьюри. — Почему сразу я? Это может быть Паркер, встречи с которым ты испугался. Или Бишоп, которая слышала твой приказ таранить корабль скруллов. — Тогда почему ты назвался Сёгуном? — Это не я. Люди дали мне такое имя, — важно говорит Клинт, почти не привирая. — Что ты хочешь от меня? — Твой архив. Ник замолкает. Может, потому, что готовит резкий ответ в проигрышной ситуации, а может, потому, что Мапон разливает его коллекционный коньяк в два стакана, не стесняясь ничего вообще. — Да ладно, — Клинт хмыкает. — Достань третий. — Ты без слухового аппарата? — Тяжело было сразу заметить одним глазом, я тебя понимаю. Так что насчёт архива? Мапон приносит три стакана на шатающийся стол. Ставит на свежую трещину. Клинт берёт свой и неторопливо пьёт, выжидая. Фьюри пьёт тоже. Не так, как они с Мапон — одним махом до дна. — Щ.И.Т. расформирован по приказу Уилсона. — Спорим на вторую бутылку этой прелести, что это потому, что ты его задрал? — Сёгуну не подобает так разговаривать, — Мапон опускается на диван рядом и кладёт катану себе на колени, поглаживая ножны. — Прошу прощения, сенсэй. — Вы станете преступниками, — обещает Фьюри, поднимаясь с табурета и бряцая ключами. — Да и в списках остались немногие. Отморозки вроде присутствующей здесь дамы, те, кто не соглашался работать на Щ.И.Т. и «Мстителей» раньше, те, кто ещё не годится для работы… — Разберёмся, — спокойно отвечает Клинт. Фьюри вскрывает какой-то шкаф. Бухает на стол небольшую пыльную стопку. — Простите, но экземпляров Брайлем у меня не водится. — У нас есть специальный кружок для чтения вслух. Это не всё, — Клинт чувствует, как наглость растёт прямо пропорционально количеству алкоголя в крови. — Нам бы ещё кое-что пригодилось. — У меня больше нет хэликэрриеров, квинджетов и безграничных запасов оружия. — Давай, скажи мне, что чёрная карта «Мстителей» заблокирована. — Щ.И.Т. расформирован. — Но «Мстителей» никто не расформировывал указом, и о ней не все знали. Фьюри молча шлёпает по столу куском пластика. Клинт удовлетворённо его ощупывает и засовывает в задний карман, поднимаясь. Наливает себе ещё коньяка. — Поздравляю тебя с выходом на пенсию, Николас Джей Фьюри, — торжественно произносит он, пьёт до дна и берёт за руку Мапон, собравшую папки в пластиковый пакет. — Вы закончите свои дни в лучшем случае на острове Райкер, — отзывается тот уже им в спины. — Вы зря затеваете это дело. Мне жаль. Мапон оборачивается, схватившись за перила пожарной лестницы, и вдруг звонко смеётся. — Мне — нет, — отчётливо произносит она. *** Они сидят на кухне вчетвером, устраивая внеочередную Третью Кофейную Олимпиаду, всю ночь до рассвета. Перебирают папки, оценивают возможности. Мапон несколько раз чуть не засыпает, роняя голову на плечо читающему Тиму, но каждый раз встаёт и варит ещё кофе. Клинт с внезапным умилением думает, что бумажная работа — не её. — Электра Начиос, — читает Тим надпись на следующей папке. — Мэттью Начиос. Сон с Мапон как рукой снимает. Она выхватывает эти папки проворно и резко. Даже не пытается их открыть. Достаёт спички и большую сковородку, грохая ей о решётку доисторической плиты, чиркает о коробок, и Клинт слышит, как потрескивает картон. Вспоминает её слова о бойце, не взятом на войну. И не удивляется. — Что? — отвечает она повисшей тишине и кладёт горящую папку в сковородку. — Один человек подал мне хороший пример. Тим, хочешь сжечь вторую папку? Тебе вроде нравится. Он смеётся. Это очень, очень редкое явление, и его причиной бывает только один человек. Встаёт и возится у плиты рядом с Мапон. — Мы разбрасываемся кадрами, — устало бурчит Кейт. — Хоть бы прочитать, кто такой этот Мэттью Начиос. — Сын Электры, — отвечает Мапон ровным голосом. — Он всё равно ещё слишком мал. Тим ворочает горящую бумагу на сковородке. Кейт задумчиво сопит, грызя карандаш. Перебирает папки снова. — Дайте мне неделю, — просит она. — И чёрную карту. — Соколица-Пересмешник собирается в кругосветный полёт? — весело спрашивает Клинт. — Не очень кругосветный. И меня так давно никто не зовёт. — Мне — можно. Он вдруг вспоминает ту девочку, которую когда-то тренировал, и на мгновение сожалеет, что события последних лет ожесточили её. Теперь моральные принципы Кейт такие же гибкие, как она сама, раз она готова одобрить даже Карателя в команде, и Клинт не видит её лица, склонённого над папками. Но он вдруг понимает, что всё время представляет ту девочку, не намного старше Мапон, с ясными глазами и весёлой улыбкой. А следом — то, что эта жестокость расцвела в ней на обломках корабля скруллов, в диких зарослях, когда она склонилась над одним ослепшим героем. — Тебе нужна помощь? — Возьму Паркера. А вы не высовывайтесь. Поеду на рассвете. — Солнце уже встаёт, — скорее по привычке озвучивает Тим. Кейт поднимается и гремит жалюзи. — А, — зевает она. — Тогда я пошла собирать сумку. Ей хватает часа. На пороге она задерживается и резко оборачивается к Клинту. — Мне же говорить, что начальник теперь ты? — Лучше скажи, что я всех собираю. А кто начальник, потом разберёмся. Но да, городу нужен новый шериф. Стоит об этом подумать. Кейт смеётся — как та Кейти из прошлого. — Нет, — говорит она, уже закрывая дверь. — Городу нужен Сёгун.