Три тысячи журавликов

Было бы куда удобнее, если бы она знала голос Танаки или его сердцебиение, но давать Исайе любое средство связи было опасно. Мапон успокаивает себя этим, прорываясь вместе с Клинтом и Тимом сквозь толпу ниндзя, высыпавших встречать их. У них тихие сердца, они надолго задерживают дыхание — но она чувствует их движение слишком хорошо. Неудивительно. Если верить словам Ника Фьюри и мастера Рэнда, она противостоит им уже семьсот лет. Бойцы Руки пытаются сжать вокруг них кольцо, и Мапон пытается сосредоточиться на этом, не дать окружить себя и продолжить путь наверх. Наверху сейчас только двое — Человек-Паук и Железный Кулак, и они разбрасывают охрану на третьем этаже. Она слышит, как чётко и музыкально работает тело мастера Рэнда, бьющего безошибочно и красиво, будто в танце, и как Паркер перебирает пальцами по клавишам пульта охраны, иногда отвлекаясь на то, чтобы выпустить с липким свистом паутину в тех, кто мешает напарнику. Мисс Америка прокладывает для Кейт дорогу в здание через крышу, чтобы той не тратить стрелы и силы понапрасну, и ей помогает дробный звук пуль Карателя. — Осенью обычно начинается листопад, — комментирует Кейт, и Мапон морщится от звука упавшего с высоты на асфальт и хрустнувшего тела. И ещё одного, и ещё. — А у нас ниндзяпад. — Соколиный Глаз, не отвлекайтесь. — Вы зануда, агент Росс. Тим осторожен в бою. Мапон слышит, что он ломает кости бойцам Руки, что он равномерно распределяет силы, понимая, что это только начало, но он боится убивать. Это слишком заметно. Клинт тоже работает вполсилы. — Они возродятся, — выдыхает она. — Мы не убиваем. Это не считается. Нам нужно уничтожить только Танаку, поэтому не стесняемся и расчищаем себе дорогу. Мапон сама подаёт им пример — удар катаны хлёстко ложится выше обычного, и её обдаёт горячей ржавчиной, хлынувшей из разрубленной глотки. Она обжигает щёку, плечо, грудь, стекает по коже под майку, и вытереть солёные губы некогда — нужно продолжать. Сердце Тима яростно разгоняется, будто она сорвала с него предохранитель. Клинт тоже больше не скупится — в воздухе разливается клинковая мелодия техники школы Рёто, звучный дуэт его катаны и вакидзаси. — Северный запасной выход чист, — голос Лоры Кинни впервые за всё время после объявления штурма разрезает частоту «Новых Защитников». — Блокирую и иду на помощь. — Не помешает, — быстро сообщает Паркер. Под окнами здания, снаружи, что-то взрывается, и Мапон едва слышит за этим взрывом, как Тим скручивает шею ниндзя, замахнувшемуся на неё катаной. *** Такое чувство, что в коридоры третьего этажа переехала вся Япония. Кейт сплёвывает кровью, натягивая тетиву со взрывающейся стрелой. Приказа не крушить здание не было, да и заряда недостаточно, чтобы его обрушить, а вот та толпа, идущая ей навстречу, явно другим способом не рассосётся. Жаль, что Америку пришлось оставить на крыше, чтобы попасть в здание самой. Но Кейт обещала быть ближе к Мапон, а Каратель прекрасно справляется на снайперской позиции один. У него и оружие более дальнобойное. А у Америки теперь есть прекрасная чердачная дверь, которой она прикрывается от стрел и колотит людей. — Сейчас будет громко, — предупреждает она в гарнитуру и целится, когда с пожарной лестницы вваливается с диким воем нечто. Лишь когда это нечто встаёт на ноги, Кейт признаёт в нём Лору. Она рявкает, выдирая из себя стрелы и сюрикены, которые должны были её убить, и это вызывает у Руки замешательство. Интересно, за кого они принимают Лору? За какого-нибудь дикого бессмертного демона-берсерка? — Громко не будет, — отменяет Кейт собственное предупреждение. Лора не даёт ей приблизиться и помочь — она нанизывает ниндзя на когти, принимая на себя новые и новые атаки. Её белая майка пропитана алым, из многочисленных ран, не успевающих закрываться, течёт кровь, и она молниеносно выстилает для Кейт красную ковровую дорожку к посту охраны. — Есть картинка, спасибо, Человек-Паук, — радостно сообщает Исайя. — Ищу… Ох ты ничего себе, что вы тут творите. — Не отвлекайтесь, агент Росс. — Все ещё целы? Лора хрипит за спиной, что все. Кейт пробегает по коридору, стараясь не думать, что на частоте почти никто не отозвался. Звуки боя, то и дело раздающиеся на разных этажах, её успокаивают. Но прямая дорожка к пульту охраны, казавшаяся короткой, затягивается. Двое спускают её с очередной лестницы кубарем. Одного Кейт прикладывает луком по лицу, второй оказывается более изворотлив. Надо бы вспомнить каких-нибудь богов и поблагодарить их, что эти ниндзя без холодного оружия и просто вручную двигают ей под рёбра, синхронно, с двух сторон, но времени на это нет. Бой скатывается на второй этаж самым естественным путём. — Нужна помощь, второй этаж, западное крыло, — говорит Кейт, поднимаясь на ноги. — Двое, но тут наверняка есть ещё. — Иду, — отзывается Питер. — Блокирую южный запасной выход и иду, — откликается Логан, такой же хриплый и злой, как Лора. — Мы почти на втором этаже, но это восток, — говорит Тим. — Отлично, — сообщает Исайя. — Идите вверх. Танака почти над вами, он идёт с отрядом к конференц-залу. Кейт оглядывается, выведя из строя одного. Внимательно, насколько можно. В холле второго этажа явно не пусто. — Блядь, — с чувством выдыхает она прежде, чем ниндзя сбивает с неё гарнитуру. — Побыстрее. *** — Что там с Кейт? — Всё в порядке, — спокойно говорит Мапон. Самый громкий звук на первом этаже — тяжёлое дыхание Тима. И сам Клинт тоже дышит надрывно и устало. На них обоих Руке было плевать. Они пытались достать Мапон. Даже «ненастоящее» убийство — это нелегко, и Клинт может только догадываться, каково сейчас этим детям. Всё равно, кто их воспитывал, к чему готовил, насколько старые у них души — они все втроём сейчас по уши в крови, сыро пропахли ею, усеяв пол холла телами. Они поднимаются по лестнице выше. Тим зло, скупыми движениями, разбрасывает всех, кто лезет сзади, и Клинт, прорезая путь впереди, слышит хруст черепов и позвоночников. Третий этаж — и их становится на одного больше. Рэнд оказывается к ним очень близко, и его волшебное кунг-фу тут весьма кстати. У ниндзя явно приказ уничтожить «охрану Стика». — Ты ранен, — голос Мапон перестаёт быть спокойным на четвёртом этаже, когда тишина наступает и там. Клинт чувствует, как сзади Тим, дыша через раз, мотает головой. Кажется, у него нет сил даже на слова, и Клинт, повернувшись, касается его рёбер. Костюм прорезан, и кровь льётся по кевлару. Она отходит в сторону, несмотря на сдержанный протест Дэнни, сдирает пояс одного из поверженных ниндзя и перевязывает рану Тима, усадив его у стены. — Останься здесь с мастером Рэндом, — просит Мапон. — Мне так будет спокойнее. Тяжело сосредоточиться, когда… — Когда что? — Тим пытается быть бодрым. — Когда переживаешь за очень важного человека, — бросает она. — Вы справитесь? — беспокоится Железный Кулак. — Вам всё равно нельзя встречаться с Танакой. Мы вдвоём вполне сможем разобраться. Он очень упрямый. Никакой Тибет не может изменить этого качества. Впрочем, кто из них не упрям, думает Клинт. — Кто может, двигайтесь к конференц-залу. Восток, пятый этаж, нужна медицинская помощь на четвёртом, Сорвиголова, — докладывает Дэнни в гарнитуру, и его голос нагоняет Клинта уже на лестнице на пятый этаж. — Музыки всё ещё нет, — замечает он, чувствуя тишину без шипучих гарнитур. Мапон ничего не говорит. Клинт не успевает заподозрить ничего лишнего, хотя уже готов — коридор пятого этажа оживает едва уловимым движением, и оно превращается в колышущийся солёный океан, когда Сёгун встаёт спиной к спине с древним бессмертным воином. *** Хорошо, что у Клинта нет гарнитуры. Им обоим нужно столько спокойствия, сколько можно достать в кипящем кровью здании, и он не должен знать, что Кейт проткнули катаной бедро, и она не может встать, а Логан и Паркер не могут вытащить её из здания — они держат оборону в узком коридоре, не позволяя подойти к ней. На крыше бьётся Мисс Америка, которая развлекает целую толпу ниндзя и не даёт ей вернуться в здание. Сейчас, когда они на пятом этаже, её миссия и свинцовый дождь Карателя особенно важны. Мастер Рэнд тоже навешивает кому-то этажом ниже, но его нагрузка куда меньше. Лора пытается процарапаться наверх, и её когти снова проходят сквозь кого-то, превращая рёбра в крошево. Нужно не волноваться. С этой мыслью Мапон успокаивает сердце, колотящееся после драки на пятом. По крайней мере, она думает, что всё это из-за драки на пятом. Со второго этажа нет никаких вестей, но стон Паркера Мапон различает хорошо. Она вдруг вспоминает, толкая дверь конференц-зала рукой, тупик в Адской кухне. Глухую стену, через которую можно было только слышать и кричать. Тут везде стены. Между ними всеми — стены и перекрытия. Но она с Клинтом, и это правильно. Это в большей степени — их война. Ученик всегда будет плечом к плечу с сенсэем. До последнего. Голос Танаки они слышат со сцены, едва переступив порог. Здесь чертовски хорошая акустика, прямо на зависть — должно быть, чтобы дурманящий эффект от речей «священников» Руки был сильнее. — Стик, — говорит Танака с почтением, сквозь которое прорывается ненависть. — Столько лет я искал тебя, и ты пришёл сам. Я помню нашу последнюю встречу, там, в Токио. Ты сказал мне, смеясь в лицо, что способен сделать так, что солнце зайдёт на востоке и взойдёт на западе. Жаль, что я поздно понял, что это значило, перерезав твою сморщенную глотку сам — тогда ты пришёл без меча. Не так, как подобает самураю. Стулья в зале убраны. Зато вокруг мерно бьются, словно механические, сердца ниндзя. Они не прячутся и не нападают, они не бегут помогать своим соратникам — будто несут торжественный караул. Что-то неладно. Танака не боится слепых. И его голос нарастает, перекрывая остальные звуки. — Но теперь ты пришёл с мечом и помощником. Всё честь по чести, вечный воин. Солнце должно зайти на западе, как и положено, и мы окажем тебе честь. Мапон чувствует, что идёт вперёд, будто знает дорогу, хоть вокруг исчезают все звуки, кроме голоса Танаки, и все запахи, кроме солёного аромата крови. Этот голос — слишком объёмный и властный. Он царит в этом помещении, он провожает её на сцену. Сам Танака сходит с неё, как только Мапон и Клинт поднимаются по ступенькам, но акустика почему-то не меняется. Это неважно. Она знает, что делать. Нужно встать на колени, повернувшись к залу, ко всем этим людям, которые ждали её столько лет и столько веков. Провести пальцами по цуге, ощутив лучи солнца. Поправить упавшую бретельку майки, на которой висит микрофон, потому что она должна выглядеть достойно. Пусть она умрёт не как женщина, а как воин, но правил никто не отменял. Солнце должно зайти на западе. — Ты не успел никому передать свою силу, Чистый. Наконец-то этот день настал. Этот великий день, к которому все мы были готовы. И Клан Руки, и ты сам, и твой помощник, которого ты воспитал будто специально для этого торжественного случая. Клинт встаёт у неё за спиной, и его катана звонко, ощутимо замирает в стороне на уровне шеи Мапон. Звук слишком короткий. Их сердцебиения звучат слишком тихо. Мапон знает, что делать — сначала слева направо, потом сверху вниз, и пальцы на рукояти не дрожат, и в голове так приятно пусто, и нужен хотя бы один различимый, ясный звук, потому что всё, что она делает — воля этого вездесущего голоса. Клинт тоже не может ему противостоять. — Твоя честь всегда была для тебя важна — так умри же с честью, великий воин Стик, — провозглашает Танака. — Твоему другу помогу уйти с честью я, хоть он и носит лишь шутовской костюм Сёгуна. Его голоса так много, что от этого из носа стекает тонкая струйка крови, прямо на губы. Но покачнуться можно лишь тогда, когда боль станет нестерпимой, а она ещё только заносит клинок слева, медленно и спокойно примеряясь к животу. Покачнуться можно, когда станет невмоготу, когда дух будет покидать тело, и тогда Клинт, как верный ей друг, положит этому конец… Но тело вдруг предаёт её. Шатается раньше, выведенное из равновесия, и что-то выбивает катану из её рук. По сцене гулко катится брошенная дубинка. Дверь конференц-зала скрипит, качаясь на одной петле. — Я не самурай, — злой голос Тима перекрикивает речь Танаки. — Мне не полагается сеппуку, так может, мы поговорим по-другому? В зале наступает секундная тишина. Клинт, очнувшись следом, поднимает катану Мапон и возвращает её в руки хозяйки. Потом все динамики, которых здесь слишком много, взрываются громкими гитарными аккордами. *** — Тебя прям как бог послал! — Нет, меня послал Исайя. Тим усмехается в ответ Клинту. Вслушивается в гремящую отовсюду песню. Ударные задают ритм сердцу, гитарные рифы — такт ударам. Драться с повязкой на глазах и бояться прислушиваться к происходящему в зале тяжеловато, но если они разбросают всех охранников, Танаке будет некогда разговаривать. Каратель был прав, когда пришёл к нему после похорон отца и сказал: то, что жжёт Тима изнутри, можно использовать в бою. Сейчас можно не стесняться. Сейчас жжёт так, как не жгло ещё никогда — в день смерти отца этот огонь пытался его испепелить, выжрать до пустоты, а сейчас он вырывается наружу драконьим дыханием. Всё то, что он увидел перед тем, как надвинул на глаза сорванную с рёбер кровавую повязку, было слишком страшным, чтобы бояться чего-то сейчас, чтобы ощущать боль. I'm worse at what I do best And for this gift I feel blessed. Our little group has always been And always will until the end. Hello, hello, hello, how low? Hello, hello, hello, how low? Hello, hello, hello, how low? Hello, hello, hello… With the lights out, it's less dangerous, Here we are now, entertain us! I feel stupid and contagious, Here we are now, entertain us! Мапон не оценит, даже если Тим изрисует для неё весь город. Он не сможет подобрать слова для того, чтобы рассказать ей, что чувствует. Поэтому он просто будет рядом в бою, готовый умереть за неё. Лучше истечь кровью, чем увидеть её смерть. — Танака уходит. Мапон бросает это через плечо, взмахивая катаной, и Тим сдирает заскорузлую повязку с глаз. Оборачивается вокруг себя в облаке багряных брызг, поднятых клинками Клинта и Мапон. Первая реакция не приводит ни к чему — Танака легко уворачивается от брошенной дубинки, а у Сорвиголовы остаются только кулаки против вооружённых ниндзя. Но раньше, чем он успевает кого-нибудь позвать и попросить преградить дорогу, дверь окончательно слетает с петель. Кейт Бишоп въезжает в зал на плечах Логана, пригибаясь и громко распевая припев. Бедро у неё перевязано куском какой-то шторы. — Никогда раньше не ездила на Росомахах, — заявляет она, привлекая к себе как можно больше внимания. Танака с поразительной пронырливостью и грацией проскальзывает мимо, но теперь это только на руку. Мапон бросается за ним, Клинт — тоже, и Кейт натягивает тетиву. — Уматывай, — бросает она Тиму, и тот растерянно кивает. Когда Тим уже несётся по разгромленным коридорам Церкви Руки, в конференц-зале раздаётся дикий грохот. *** Порядком раненый Клинтом Танака не успевает уйти далеко — его встречает Дэнни Рэнд. Он уже настолько задолбан происходящим, что в нём просыпается не мудрый тибетский мастер, а прежний Дэнни с нью-йоркских улиц, и Клинт едва ли не смеётся, слыша, как он прямо в драке бросает в гарнитуру: — Лора, я уже понял! Если агент Росс сказал «много», это значит «дохуя»! Поэтому аккуратнее — ниндзя там на самом деле до-ху-я! Он зол. Зол, как каждый из них. Может, и матерится он потому, что проще сосредоточиться на собственной грязной ругани. Или потому, что так делал его друг Люк. От его удара Танака летит в сторону шагов Тима, и тот прикладывает японца к стене. Музыка вдруг обрывается со страшным грохотом и жутким рёвом Лоры, тут же снова переходящим в боевой клич. — Герои не убивают, — говорит Танака, сдавленно хрипя. — Ты не убьёшь меня. Или убьёшь, но перестанешь быть героем для неё. Мапон, не церемонясь, впечатывает кому-то из них кулаком. Клинт не сразу понимает, что охает и хватается за челюсть Тим. — Развесил уши, — шипит она. Клинт не даёт ей вступить в бой с Танакой — у него есть план умнее. Он не даёт ему схватиться за катану снова — просто вскидывает свой вакидзаси и полосует ниндзя по горлу. Он корчится. Он хрипит так, как хрипят умирающие по-настоящему. Булькает кровь, лопаются пузыри на губах. Через несколько секунд наступает оглушительная тишина. — Он не умер, — обрывает её Дэнни. — Этого недостаточно, чтобы обезглавить нью-йоркскую Церковь Руки. Я могу забрать его ци. Но тогда тот, кто нанесёт ему ещё один удар, станет убийцей. Мне кажется, здесь это важно для всех. — Герои не убивают, — повторяет Тим. — Врезать ещё раз? — бесцветно интересуется Мапон. — Это должен сделать я. Клинт обрывает их раздумья. Он — не Дэнни, чтобы портить себе карму или что там ему нужно для духовного совершенства; он — не Мапон, в которой затаилась хитрая воинственная тварь; он — не Тим, которому легко свернуть на путь крови вопреки воле отца и наставника. Он — Сёгун, который должен брать на себя самые страшные долги своих воинов. — Это должен сделать я, и закончим с этим, — хладнокровно говорит Клинт, занося пропахший кровью меч. С него в тишине срывается капля. — Закончим войну в Нью-Йорке. Дэнни присаживается на корточки — он устал, и теперь его движения слышатся очень громкими. Делает что-то своё, тайное, отдающее жаром по коленям. Потом встаёт. — Последний удар войны, — говорит он, отходя. — Может, всё же я? — спрашивает Мапон. — Нет. Нет, только не ты, думает Клинт. Я уже убивал. Одной смертью больше, одной меньше, совесть чище не станет, в загробной жизни не начислят ещё больше штрафов. А Мапон может свернуть с пути. Перестать быть той девочкой, которую он учил играть в бильярд, которая била его по лицу и тут же приносила лёд, которая вернула его к жизни. — Нет, Мапон, — говорит он. — Это мой выбор. И опускает клинок. *** Кейт понятия не имеет, что происходит — у неё нет гарнитуры. Зато она есть у озверевшего Логана, и, когда Исайя внезапно переходит на крик, Кейт нагибается, забирает её и цепляет на своё ухо. — Все уходите из здания! — кричит агент Росс. — После смерти Танаки у меня пропало изображение на всех камерах. Пошёл отсчёт, сто восемь секунд, возможно, здание было заминировано! — Почему сто восемь? — стонет Паркер. — Восточные штучки, — отзывается Рэнд. — Тебе не понять. — Да уж куда мне. — Заберу Паркера, — говорит Америка. — Заберите меня, — просит Лора. — Я не успею добежать. Я немного ранена. Кейт спрыгивает с плеч Логана, приземляясь на здоровую ногу. Если Лора Кинни говорит, что ранена, значит, из неё сделали решето. — Иди за Лорой, — бросает она. — Кейт… — Ты — её отец. Вали. Двоих не унести, она оставалась на третьем этаже, у поста охраны. Логан сердито рычит. Всё равно хватает её, вытаскивая в светлый холл, забрызганный кровью, и Кейт только добавляет красного в скромный интерьер. — Тим, Мапон, бегите, — слышит она за углом. — Я должен найти Кейт. — Помочь? — Нет, Дэнни. Лучше убедись, что все вышли. Посчитай по головам, со зрением это удобнее. Их уже нет в коридоре, когда Логан без лишних слов вручает Кейт Клинту, прямо с рук на руки, и несётся на третий этаж сломя голову. — Кейт, — осуждающе говорит Клинт, перехватывая её удобнее и жгуче попадая пальцами в рану, с которой сползла повязка. — Беги, просто беги, обо всём остальном мы с тобой ещё поговорим. И он бежит. Бежит, как в хреновом пафосном боевике, которые так любил смотреть раньше — в полном обмундировании, в крови и с женщиной на руках. Пять этажей вниз — то ещё испытание, время тикает, Исайя орёт в гарнитуру, а Кейт вдруг блаженно закрывает глаза. Она вдруг думает, что если сейчас всё рванёт к чёрту, а они не успеют убежать, потому что уважаемый Сёгун зацепится своими благородными клинками за перила, например, то Кэтрин Элизабет Бишоп умрёт очень счастливой. Было бы просто идеально, если бы не голос Рэнда, который у здания напротив реально считает всех по головам. — Клинт, — говорит Кейт, когда Исайя кричит про шесть секунд. Он прижимает её к груди, пробивает лестничное окно второго этажа своим рогатым шлемом и прыгает вниз. Взрыв нагоняет их жаром, осколками и звоном в ушах вместо всех звуков на планете. Сначала ей кажется, что наступила темнота. Вечная темнота. Но это — лишь адская боль в бедре и колене, а ещё в инстинктивно выставленной руке. Мир обретает краски — багрово-рыжие, жёлтые, синие, как небо, и Кейт поворачивает голову, ещё ничего не слыша. Не в первый раз. Подумаешь. Мапон, рванувшая было к ним, останавливается, затыкая уши; Тим тянет её к себе, придерживаясь за раненый бок. Они все — в крови и ранах, но все успели выйти. Повернуть голову в другую сторону сложнее, но очень-очень надо. После нескольких бесплодных попыток Кейт встаёт на здоровое колено, и внутри у неё всё вдруг сжимается. Клинт, катаясь по засыпанному осколками асфальту, сдирает с себя шлем и маску. Глаза у него снова застывшие, будто отражающие голубое осеннее небо с рыжим пожаром. Она нависает над ним, хватающим воздух руками. Читает по губам истерическое «Кейти, где ты, Кейти, я тебя не слышу». Смотрит, как дёргано пульсирует грудь в сёгунском доспехе. — Живой и мудак, — со вздохом облегчения произносит она и склоняется над ним, избавляя от панической атаки самым простым способом. Давно пора было, наверное. Клинт не отрывается от её губ. Целует, пока звон в ушах не стихает. Обнимает рукой в жёсткой перчатке. — Кейти… — выдыхает он. — На нас смотрят. — Все. Тебя это волнует? — Нет. Гори оно огнём. Кейт поднимает голову и смотрит, как рыжее пламя пожирает здание Руки. — Горит, — соглашается она и снова припадает к губам Клинта, пока Исайя в гарнитуре одновременно бурно радуется, сочно матерится и вызывает всем «скорую помощь». *** Через неделю Тим вдруг понимает: в Церкви Руки было совсем не страшно. И когда газеты взорвались новостями о том, что время героев вернулось и в Нью-Йорке снова появились Защитники, страшно тоже не было. Страшно — сейчас, когда Мапон весело звенит ключами от квартиры своего отца, а он, несмотря на то, что швы ещё не сняли, стоит с двумя спортивными сумками у неё за спиной. Зачем он только сказал про эти ключи, когда Мапон тонко намекнула, что в квартире Клинта они теперь будут лишними? Может, стоило вернуться одному в квартиру, полную воспоминаний о выветрившемся табачном дыме, а её переселить к Исайе? Поздно. Она так обрадовалась, сразу сказав: «Туда мы и переедем после твоей выписки»… Мы, тупо повторяет про себя Тим, поправляя сумку на плече. Ключ поворачивается в замке. — Жаль, что у нас нет кота, чтобы запустить его в новый дом первым. Мама говорила, так принято, — весело говорит Мапон, распахивая дверь и перешагивая порог. И Тим замирает. Сквозняк настежь распахивает окно, ускоряет медлительные пылинки в широких солнечных лучах и гонит по полу, прямо под ноги Мапон, разномастную бумажную стаю. Журавлики. Несколько сотен уж точно. Она застывает, сняв с плеча чёрный тонкий чехол с оружием — и Тим запоминает это, зарисовывает в своей памяти старательно, как самый красивый кадр своей жизни. — Что это? — спрашивает она, словно не решаясь присесть и проверить. — Журавлики, — говорит Тим, делает шаг вперёд и закрывает дверь. Мапон бросает чехол. Поднимает одного. Второго. Проводит рукой по полу. А потом почти в панике кидается собирать их и пересчитывать, и Тим присоединяется к ней, не спрашивая объяснений. Они заваливают ими всю пыльную гостиную, забывая обо всём на свете. Мапон, сидя на полу, дважды пересчитывает всех найденных. Сама. Их девятьсот девяносто девять. У Мапон такой вид, будто она сейчас заплачет. Она обнимает колени в драных джинсах, трогательная, лохматая, немножко смешная в фиолетовых очках, взятых на время у Кейт. Самая лучшая на свете. — Он складывал журавликов, — тихо говорит Мапон. — И, наверное, ошибся. То, что он загадывал, не сбудется. Мама складывала тысячу журавликов, чтобы родилась я. Я складывала журавликов, чтобы быть в Нью-Йорке с Сорвиголовой и помогать ему в бою. Это тоже сбылось, хотя я не знала, что сбудется так. А папино желание не сбудется, и мы даже не узнаем, что он загадывал. Тиму хочется обнять её и погладить по взъерошенным волосам, но он придумывает кое-что лучше. Он встаёт, идёт к брошенной сумке и достаёт оттуда блокнот. Вырывает лист. Собирается с силами и начинает говорить, и наедине с Мапон это вдруг становится очень легко. — Знаешь, — он возвращается и садится рядом с ней, — я всё ещё помню, как складывать журавликов. Мне было четыре года, когда я впервые пришёл в эту квартиру. Одного журавлика из тысячи, которую складывала твоя мама, сделал я, научившись у неё. Мапон поднимает голову. Наклоняет её, и Тим старается громче водить по сгибам бумаги пальцами, громче шуршать бумагой. Журавлик рождается в его руках — тонкоклювый, угловатый, белоснежный. — Мне кажется, я знаю, какое желание мог загадать твой папа. Чтобы одна девочка по имени Мапон была счастлива. И если бы он сложил только одного, я бы сложил всех остальных. У неё почему-то дрожат ладони, когда маленький журавлик ложится в них, и Тим гладит их большими пальцами. — Теперь их тысяча, — он хочет её успокоить, но голос почему-то срывается на шёпот. Мапон долго молчит. Сидит среди бумажных журавликов, и её ладони всё ещё лежат в ладонях Тима, и по её длинной-длинной линии жизни летит белая бумажная птичка. — Теперь я счастлива, — отвечает она. Тоже шёпотом. А потом, держа журавлика за крыло, вдруг обвивает его шею солнечно-тёплой рукой.