EuroMedika

      По дороге из хосписа, в котором умирала его третья по счёту жена, прокурор Джек Риф решил заскочить в бар, обмыть своё решение больше не жениться. Тихое домашнее счастье было явно не для него. К своим пятидесяти пяти годам он, наконец, пришёл к этому выводу. Свою первую жену, преподавательницу истории искусств, он бросил сам. Вторая ушла от него к какому-то пузатому адвокату. Третья была заядлой курильщицей и заработала рак лёгких. От каждой жены у Джека осталось по ребёнку — две девочки и мальчик. Все трое были на диво бестолковыми, унаследовав черты своих матерей. Старшая дочь весь день лепила какие-то глиняные миски и обжигала их в печи. Младшая дочь писала рассказы в стол. Они все как один начинались с фразы «Ночь была темна и ненастна» и заканчивались словами «Его силуэт растворился во мраке». Сын не вылазил из подвала, в котором мать продымила себе лёгкие.       «Хорошо Дину МакАртуру», — думал прокурор, погружая верхнюю губу в пивную пену. — Живёт в своё удовольствие, миллионы свои не трогает. Мудро поступил, отказавшись от семьи. Не купился на байку, что жена и дети — это счастье. Часами торчит в бассейне. Вот почему у него в тридцать пять фигура, как у студента, и давление, как у космонавта».       Невзирая на разницу в возрасте около двадцати лет, Джека и Дина можно было назвать друзьями. Измождённый прокурор смотрел снизу вверх на своего младшего товарища. Джек разбирался в человеческих законах, в то время как Дин понимал законы вселенной, что делало их разговоры стимулирующими. Действительно, во многих вопросах стоило прислушаться к Дину МакАртуру. Он порой говорил страшные, жестокие, циничные вещи, правдивость которых трудно было оспорить. Прав он был, утверждая, что наркология — королева всех медицинских отраслей. Любой человеческий порок, любую слабость можно было объяснить с точки зрения химического дисбаланса. Кортизол, адреналин, серотонин, тестостерон. Эти вещества правили миром. Их перемешал дьявол. Испокон веков шаманы, алхимики, богословы, фармацевты и психиатры пытались восстановить гармонию, найти ту волшебную формулу, которая помогла бы искоренить зло. Увы, все эти многовековые попытки были тщетны. Исправляя одно, неизбежно приходилось ломать что-то другое. Вот в чём была загвоздка. Задачей этика было взвесить все плюсы и минусы и решить, оправдывал ли конечный результат побочные эффекты. Джек Риф понимал, в лучшем случае, третью часть того, что говорил ему друг. А говорил Дин очень быстро и увлечённо, забывая о слушателе. Джеку оставалось лишь поддакивать с умным видом. Ему было лестно, что светило медицины говорил с ним на равных.       Согрев атрофировавшиеся сосуды спиртным, Джек решил навестить друга. В институте «EuroMedika» все знали прокурора.       — Доктор МакАртур у себя в кабинете, — сказала секретарша за приёмным столиком. — Я доложу ему, что к нему пришли.       Через три минуты Джек Риф уже сидел в кожаном кресле напротив своего друга. Фамильярность, сложившаяся между ними, освобождала их от необходимости обмениваться привествиями.       — Как твоя Оливия? — спросил Дин, не отрывая глаз от медицинской карты. — Сколько врачи ей дают?       — Ещё неделю-две от силы.       — Правильно Оливия сделала, что отказалась от изнурительных лечений. Из твоих трёх жён она мне больше всех импонировала. Ты, наверное, вздохнёшь с облегчением, когда всё это закончится.       — Я не знаю, что делать с сыном. Ему пятнадцать лет. Думал отправить его в пансион, чтобы не путался под ногами. По-хорошему, надо выдрать ковровое покрытие, выбросить мебель и перекрасить стены, чтобы полностью избавиться от запаха Оливии. Только так я смогу начать жизнь с чистого листа.       Дин уронил ручку и впервые взглянул гостю в глаза.       — Зачем тебе чистый лист, Джек? Чтобы снова его замарать? Я же знаю тебя. Как только ты похоронишь Оливию, ты непременно найдёшь ей замену. Ты не можешь без этого яда, имя которому эстроген. Тебе как воздух нужны истерики, скандалы, унижения и требования. Ты приносил те же самые клятвы после первого развода.       Джек понимал, что его друг был прав и решил резко сменить тему разговора.       — Я пришёл сюда не для того, чтобы ныть. Расскажи мне про свою работу. Как твой последний проект?       — Продвигается, но медленно. У меня кончились подопытные кролики. Ты давно мне никого не присылал.       Под «кроликами» Дин подразумевал преступников-наркоманов, которых он принимал в качестве пациентов под предлогом реабилитации и на которых испытывал новые препараты. Осуждённые подписывали соглашение на лечение в обмен на более мягкий приговор. Джеку нравился сам факт, что он был вовлечён в таинственный научный процесс.       — Когда же мы разворотим это осиное гнездо на Южной улице? — спросил он, потирая руки.       — Надеюсь, скоро, мой друг.       — Это же просто сокровищница порока! У этих ребят все вообразимые наркотики в крови.       — Меня интересует одна из них. Она среди них новенькая. Тощая чернявая девчонка. На вид — лет пятнадцать-шестнадцать. У меня для неё особые планы.       — Малютка Хейзел? — в голосе прокурора проскользнуло почти отческое умиление. — Та, что бегает по трущобам с фотоаппаратом, щёлкает мусорные баки?       — Та самая. Я вижу в ней колоссальный потенциал, — Дин сомкнул белые руки под подбородком. — Она из них самая радикальная, но её можно перепрограммировать. У девочки нестабильная психика. Подобные ей кидаются из одной крайности в другую. Мне хорошо знакома её история. Она прибилась к Логану, потому что тот ей вовремя почесал спину. Вот она и и пляшет под его дудку. Но я с таким же успехом могу заставить её плясать под мою дудку. Я знаю, что случай запущенный и будет нелегко, но с Божьей помощью…       Упоминание о Боге заставило Джека вздрогнуть. За все эти годы он так и не смог привыкнуть к религиозности друга. Для Дина это было не просто выражение. Он действительно верил, что высшие силы одобряли его эксперименты.       В эту минуту зашёл Мартин, как всегда, без стука и приветствий. Прокурор, по своему обычаю, притворился что не заметил юношу, бесцеремонно присевшего на край стола.       — Эй, начальник! Помните дело Анастасии Уоррен?       — Семиклассницы, которая дёргала головой? Конечно помню.       — Её отец звонил. Он в полной прострации.       — По какой причине?       — Девчонка отличилась.       — Она продолжает ему хамить?       — Нет, как раз с отцом она прекрасно ладит. Они ездили на выставку военной техники. Зато когда пришла пора возвращать девчонку матери, тут и случился инцидент. Стаси ударила мать ножницами.       — Куда ударила? В глаз, в горло?       — Да нет, вроде в ключицу.       Дин торжествующе сжал кулаки.       — Ура — прогресс! Первый шаг к исцелению. Девочка научилась выражать свои эмоции. Она не копит обиду в себе. Когда человека душит ярость, ему свойственно хватать острые предметы. Мне иногда снится сон, будто у меня в руке кинжал. Я то вонзаю его в спину противника, то начинаю полосовать собственную грудь. Ничего в этом странного.       — Мне тоже иногда снится, будто я Вас сбрасываю не то с крыши, не то с моста, — признался Мартин. — Но то, что происшествие в семье Уоррен случилось наяву, это не просто подростковая фантазия. Есть пострадавшая. Результат налицо. Мистер Уоррен крайне встревожен. Естественно, он ищет виноватых.       Торжество на лице Дина моментально сменилось раздражением.       — В таком случае, пускай винит самого себя. Я пытался его убедить подержать дочь в стационаре ещё пару дней. Но как же! Он настоял на выписке. У него были планы сходить в чёртов зоопарк. Двенадцатилетняя дылда не видала обезьянок.       — Вы не боитесь, что он будет шуметь?       — А чего бояться? Пускай шумит. Он этим только привлечёт к себе внимание и будет выглядеть дураком. Он подписал все документы, не прочитав как следует. Я же не виноват, что люди ленятся читать то, что написано мелким шрифтом. В контракте описаны все побочные эффекты, включая вспышки агрессии. Но он спешил. Ему надо было успеть в кино на дневной сеанс. Пусть скажет спасибо, что его дочь вообще жива. Она была чуть тёпленькая, когда он её сюда привёл, — Дин повернулся к своему гостю. — Видишь, Джек, с чем мне приходится иметь дело? Пытаешься спасти мир и вместо благодарности получаешь претензии истеричных родителей, которые не могут совладать со своими детьми.       — Не знаю, имею ли я право бросать первый камень, — ответил со вздохом прокурор. — Мне самому нечем похвастаться в плане воспитательных достижений. Все мои дети — неудачники.       — Не все, — сказал Дин негромко, но твёрдо. — Ты прекрасно знаешь это.       Последние слова друга привели прокурора в смятение. Он начал поспешно заматывать шею шарфом.       — Пожалуй, мне пора. Не забудь, что я сказал про осиное гнездо.       — До встречи. Передай Оливии от меня привет, если она будет в сознании. Скорее всего, я не успею с ней попрощаться лично.       Когда нервные шаги прокурора заглохли в конце коридора, Дин откинулся в кресле и забросил ноги на стол.       — Хорошо иметь таких друзей как Джек Риф, — протянул он задумчиво. — Общение с ним лишний раз подтверждает правильность моего выбора. Посмотри на него. Бедняга похож на сушёную тилапию. Выпученные глаза — вот всё, что осталось. Ещё десять лет назад он выглядел прилично. Этот последний брак его доконал, — выплеснув яд в адрес друга, Дин перевёл взгляд на подопечного. — Ты всё ещё здесь? Забыл дорогу в общежитие что ли?       Мартин продолжал сидеть на краю стола. Дин вытянул шею и осмотрел свежий шов на лбу, который юноша сам наложил. Рана затягивалась удачно. Никаких признаков нагноения не было.       — У Вас душно, начальник, — сказал Мартин. — Я бы на вашем месте открыл окно.       — Чтобы ты мог меня из него вытолкнуть? Ищи дурака. Я знаю, ты об этом только и мечтаешь. Ты думаешь, твоя жизнь станет сказкой, если меня в ней не будет. В каждом юноше заложен импульс отцеубийства.       Дин скомкал страницу черновика и игриво швырнул в подопечного. Мартин резво перехватил бумажный шарик в воздухе.       — Раз уж разговор зашёл про отцов и детей.       — О боги… Ты опять за своё?       Мартин повернулся лицом к своему покровителю.       — Я Вас который раз прошу познакомить с моим настоящим отцом. Вы же знаете, кто он. И у меня странное чувство, что он тоже обо мне знает. Да, я в курсе, что у него семья.       — Весьма неблагополучная, — подчеркнул Дин. — Уверяю тебя, это не такая семья, в которой ты бы хотел родиться и вырасти.       — Я вовсе не собираюсь добавлять ему стресса и навязывать ему своё общество.       — Это ты сейчас так говоришь. А потом будешь ездить с ним на рыбалку, ходить с ним на стриптиз, a я буду жутко ревновать. Ведь ты мой мальчик. Я воспитал тебя.       Развернув бумажный шарик, Мартин принялся рвать его на куски.       — Почему Вы всё обращается в шутку?       — Потому что вся жизнь — шутка. Нелепая, жестокая, уродливая шутка. Ты слишком редко выходишь за пределы института. Тебе не терпится узнать, кто твой отец? Так и быть, я подскажу тебе. Ты с отцом уже несколько раз встречался. И он за все эти годы не удосужился представиться. Ему, по большому счёту, наплевать на тебя так же, как и на законных детей. Просто от них ему сложнее отделаться. Он не признал тебя, когда ты родился. Он не помогал твоей матери после того, как наигрался ей. Он ни разу не навестил тебя в больнице. Неужели тебе это ни о чём не говорит? Ты не нужен ему, даже со всеми своими достижениями. Возможно, через пару лет он попадёт к тебе под нож. Чем чёрт не шутит? Пойми, мальчик мой, ты только нужен своим пациентам, которые пекутся о собственных шкурах. Хирург — это почти Бог. Ты до сих пор мне не веришь?       Не дожидаясь ответа, Дин открыл верхний ящик стола, достал жёлтую папку и положил Мартину на колени.       — Это мне?       — Кому же ещё? Я всё искал подходящего момента показать тебе эти фотографии пятнадцатилетней давности. До и после. Посмотри в каком виде тебя привезли в институт. Надеюсь, тебя это отрезвит, и ты перестанешь искать оправдания биологическому отцу.