EuroMedika

Институт «EuroMedika», постоперационный стационар       Хейзел проснулась между мягких нагретых простыней, каких у неё не было даже в детстве. На таких простынях, должно быть, спят праведники в раю. Боль в руке была не горячей и пульсирующей, а тупой и приглушённой. Приподняв простыню, она увидела полоску гипса вокруг локтя. Волосы её были вымыты и аккуратно заплетены в косы. Вместо оранжевого тюремного комбинезона на ней была белая сорочка, не такая как в больницах, а на порядок изящнее, с кружевными вставками. Значит, это были те самые карательные условия, к которым её присудили? Чёрт, надо совершать преступления почаще!       — Не удивляйся, если у тебя будет голова кружиться, — услышала она голос. — После наркоза у всех так. Я просил анестезиолога не перебарщивать.       Хейзел дотронулась до виска. Значит, она всё ещё спала. Иначе как объяснить присутствие этого странного создания, сидевшего у неё в ногах? Она видела его всего два раза во мраке. Теперь его восково-бледное, неестественно угловатое лицо, было полностью освещено хирургической лампой. Вместо гестаповского наряда на нём был белый халат. На руках были резиновые перчатки.       — Если я зажмурюсь и досчитаю до трёх, — пробормотала она, — а потом открою глаза…       — Я буду по-прежнему тут. Это не сон. Добро пожаловать в институт «EuroMedika». Думаю, не помешает официально представиться. Доктор Томассен, к твоим услугам. Я прооперировал тебе локоть. У тебя там жидкость скопилась. Надо было её откачать и соединительные ткани подтянуть. Полицейские обработали тебя на славу. Ты, наверное, сопротивлялась.       Кто-то позаботился о том, чтобы посвятить этого чудака во все детали её протокола. Хейзел чувствовала, что оправдываться нет смысла.       — Я…       Мартин не дал ей договорить.       — Не стоит меня благодарить. Это сущие мелочи. Любой мясник может сделать пункцию.       — Меня радует, что ты сравниваешь себя с мясником. По крайней мере ты трезво смотришь на свою профессию, — вместе с сознанием к девушке вернулся сарказм. — Тем не менее, я поблагодарю тебя. Назло. Значит, ты тот самый безобразный ассистент, про которого мне говорил МакАртур.       Мартин оживлённо тряхнул соломенным прядями.       — Да, безобразный, но никак не ассистент. Возможно, моя внешность не вписывается в каноны, но я являюсь доктору МакАртуру учеником. Я помогаю ему с опытами, но не потому, что ему лень заниматься тривиальной работой, а ради моего же образования. Моё дело резать, сцеживать, вживлять, зашивать. И так по кругу. Чтобы выполнять эту работу качественно, мало познаний по физиологии. Надо разбираться в биохимии и фармакологии. — Мартин вложил ей в руку резиновый шарик и несколько раз нажал ей на пальцы. — А ты можешь не смотреть на меня, если я оскорбляю твои понятия о прекрасном. Я кажусь тебе чудовищем, правда?       — Да, ты и есть чудовище, — ответила Хейзел, послушно сжимая шарик. — Не потому, что ты так выглядишь, а потому, что ты служишь ему.       — Не я один. Здесь много людей, которые считают за честь ему служить. И это не мешает им его тихо ненавидеть. Конечно, успешные экстраординарные люди редко пользуются любовью народа. Мой начальник не продавец мороженого, чтобы к нему тянулась соль земли.       По тому, каким тоном он сказал «соль земли», было ясно, что он подобрал это выражение в последнюю минуту. Ему на самом деле хотелось сказать «всякий сброд», но он сдержался лишь из учтивости к пациентке.       Юных хирург встал с кровати, и Хейзел увидела его в полный рост. Она отметила про себя, что, невзирая на некоторую асимметричность, смотрелся он впечатляюще. От своих скандинавских предков он унаследовал длинные ноги и мощный костяк. Плечи его были немного смещены, но это придавало его облику некую надменную небрежность. На угловатом лице его лежала печать воспитания МакАртура. Этого нельзя было отрицать. Мартин перенял от своего начальника прохладную ухмылку. Возможно, многочисленные челюстные операции не позволяли ему улыбаться открыто, а, быть может, он просто считал ниже своего достоинства обнажать все тридцать два зуба. Его мрачный, юмор с противоречивыми оттенками самоунижения и превосходства импонировал девушке, вопреки её желаниям.       — Сколько мне ещё здесь торчать? — спросила Хейзел.       — Твой вопрос медицинского или юридического характера? Пока твоя рука не заживёт, ты будешь под моим наблюдением. Что касается юридической стороны, к ней я не причастен, а посему воздержусь от комментариев. Это уже между судьёй и прокурором.       — Как удобно прятаться за клятвой Гиппократа, — съязвила Хейзел.       — Ты себе не представляешь, — подыграл ей Мартин, подмигнув своим видящим глазом. — Такой лёгкий выход из моральной и социальной ответственности. Заделался хирургом, и нет необходимость разбираться, кто прав, кто виноват. Моё дело резать и латать всех, кто попадёт на мой операционный стол. Жертв и зачинщиков, — Мартин пошарил под кроватью и поставил на стол коробку с кассетами: — Смотри.       — Что это такое?       — Кассеты с фильмами. Наверняка, ты большинство из них уже видела. Там пару неплохих ужастиков, ну и научная фантастика. Ещё есть пару молодёжных комедий, но я… побоялся оскорбить твой интеллект. По словам начальника, ты не обычная шестнадцатилетка, а на порядок выше своих сверстников. Поверь мне, исходя от него, это нехилый комплимент.       Хейзел оторвала взор от лица своего собеседника и впервые оглядела своё окружение. Комната представлялa собой нечто среднее между больничной палатой и университетской общагой. Телевизор в углу, книжные полки, набитые беллетристикой, плакаты европейских рок групп на стенах.       — Почему ты такой добрый? — спросила она его. — Ведь мы, кажется, враги. Мартин вновь присел на край койки, на этот раз ближе к пациентке, и снял с рук перчатки.       — Вражда не исключает сострадание. Иногда обостряет его. В начале первой мировой войны немцы и англичане устроили перемирие на Рождество и играли в мяч. Ты ко мне была добра. Я такие вещи не забываю. Будешь смеяться, но у меня сохранился окурок от того косяка.       Хейзел закатила глаза и покраснела.       — Ты рехнулся. Зачем тебе этот мусор?       — Потому что тот косяк был свёрнут твоими руками.       — Да ладно. Я тебе ещё накручу. Вот выберусь отсюда…       — Кстати, об этом…       Хейзел не понравился тон его голоса.       — Что? — спросила она нетерпеливо, сев на постели. — Что тебе известно?       — Я думаю, одних слов будет не достаточно. Лучше я покажу тебе наглядно.       Мартин приподнял край одеяла, обнажив ноги девушки. На правой лодыжке Хейзел увидела довольно массивный чёрный браслет. Её первым порывом было снять его. Она принялась тереть ступни друг о друга, точно ребёнок, пытающийся избавится от колючих носков. Мартин ей не мешал и лишь молча наблюдал за её нарастающей паникой.       — Убери, убери это гадость, — взмолилась она наконец.       — Ты даже не знаешь, что это такое и зачем. Успокойся. Я тебе сейчас объясню. Это новинка карательной системы, электронное устройство, надеваемое на подконтрольное лицо, находящееся под домашним арестом. Эту штуку изобрели гарвардские учёные лет тридцать назад, и только теперь власти решили к ней прибегнуть. Её, скорее всего, внедрят в массовое производство в следующем году. Пока что у нас несколько испытательных моделей. Не дёргайся. Я попытаюсь объяснить тебе механизм. Смотри, вот геометрический корпус с электронными компонентами, два ремня и комплект замка. Браслет периодически посылает сотрудницам правопорядка радиочастотный сигнал, сообщающий о перемещениях носителя. Например, если он выйдет за границы разрешённой зоны, контролирующие органы об этом узнают. Я догадываюсь, какие мысли у тебя сейчас проносятся в голове. Даже не пытайся снять браслет самостоятельно. Будут большие неприятности.       Девушка зажала рот рукой и глухо пробормотала в ладонь:       — Господи…       — В чём дело? Тебе больно? Браслет сидит слишком туго? Ремни можно расслабить. Или тебя возмущает вторжение в твоё личное пространство? Если тебе не нравится такой метод ограничения свободы, тебя могут посадить на цепь, как это делали в старые добрые времена.       Хейзел промычала что-то нечленораздельное. Мартин вдруг осознал, что она смотрела не столько на браслет, сколько на его руки.       — Всё ясно, — сказал он, выпустив её лодыжку. — Обещаю впредь не подходить к тебе без перчаток. Вообще-то мне пора. Отдыхай.       Устыдившись своей минутной слабости, Хейзел попыталась окликнуть его, но Мартин уже вышел из комнаты, закрыв дверь снаружи. Таким образом, девушка осталась под двойным замком: один — на двери, а другой — на лодыжке. В каждом милом, уютном штрихе её окружения чувствовалась издевка. Цветной телевизор с магнитофоном, книжные полки, платяной шкаф, туалетный столик с зеркалом, холодильник, набитый сельтерской водой. Тюрьма, в которой условия походили на домашние, подавляла психику ещё больше, чем камера при полицейском пункте, где она провела три ночи. У неё руки чесались взять банку газировки и запустить её в экран телевизора, зеркало или окно, но она подозревала, что мелкий акт вандализма не облегчит её злобу. На шум, скорее всего, сбежится медицинский персонал, и ей придётся повторно пережить сцену допроса. Выстрел боли в прооперированном локте немного отрезвил её. Некоторые время Хейзел лежала на тёплых простынях, закрыв глаза. Когда боль утихла, она вновь приподнялась на матрасе и неохотно полезла в ящик с кассетами.