***
«EuroMedika» Растянувшись на койке, Хейзел смотрела вверх на умирающую лампочку, которая мигала и потрескивала. У неё уже несколько дней держалась субфебрильная температура. Доктора позабыли о ней, что её несказанно радовало. Было бы здорово тихо загнуться в палате, чтобы её уже на утро нашли холодненькой. О таком благоприятном исходе она могла только мечтать. Увы, температура не поднималась, а застыла на 37.5. У девушки не было ни судорог, ни галлюцинаций. Только мерзкий озноб, слабость и лёгкая боль в суставах. До смерти ей было ещё далеко. Когда около девяти вечера в дверь раздался стук, она решила не отвечать. Пусть думаю, что она уже отдала Богу душу. Стук повторился, а за ним последовал хриплый, усталый голос. — Это доктор Томассен. Ты ещё не спишь? Впусти меня. Нам надо поговорить. — Заходи, — ответила она. — Тебе не нужно моё разрешение. У тебя есть ключ. Через несколько секунд он уже сидел на койке у неё в ногах, поглаживая её лодыжку сквозь покрывало. Хейзел напряглась и метнула на него недовольный взгляд, и его рука соскользнула. — Я должен перед тобой извиниться, — начал он. — Это … не может продолжаться. Девушка даже не вздохнула. Само то, что он пришёл объясниться представилось ей сюрпризом. — Тебе не нужно было отрываться от работы. Я и так всё поняла. Я видела тебя с той девицей в клетчатой юбке. Мартин несколько раз моргнул, будто ему в глаз попало инородное тело. — Когда шпионишь, — ответил он наконец, с трудом подбирая слова, — надо доводить дело до конца. Если бы ты ещё несколько секунд подождала и досмотрела бы сцену, ты бы поняла, что привело эту девушку в институт. — Я всё прекрасно знаю, — ответила Хейзел, скрестив руки на груди. — Она практикантка. Наверняка получила медаль на каком-нибудь конкурсе и выиграла стипендию. — А вот и не угадала. Она здесь в качестве пациентки. Тебе диагноз «гемангиома» говорит что-нибудь? Нет? Скажи спасибо. У этой девушки левая половина лица выглядит как виноградная гроздь. Вся щека в пурпурных буграх. Хейзел потребовалось несколько секунд чтобы представить картину. Её собственные щёки побагровели. — И ты … будешь её оперировать? — Боже упаси. Моя специальность — ортопедия, а не пластическая хирургия. Я говорил с ней не как врач, а как товарищ по несчастью. Мы обсуждали пересадку кожи и всего. Я объяснил ей процедуру, успокоил немного. А то она очень дёргалась. Ей столько операций делали, и всё безрезультатно. А что ты себе нафантазировала? Вот в чём проблема, когда рассматриваешь ситуацию с одного бока. Не сказать, что девушку успокоило объяснение Мартина. Наоборот, выставив себя ревнивой дурой, она дала ему право подтрунивать над собой. К счастью, он, похоже, не был заинтересован в том чтобы дразнить её. — Я не должен обсуждать с тобой чужих пациентов, — сказал он. — Я пришёл поговорить о тебе. — Обо мне? Чем я заслужила такую честь? Не снимая ботинок, Мартин подтянул колени к груди и облокотился спиной о стенку. Да, он сидел с ногами на постели пациентки. Впрочем, после того, что между ними произошло, глупо было беспокоиться о вопросах больничного этикета. — Я закрывал глаза — в моём случае, единственный глаз, — на очевидное. А именно, на причинy твоего прибывания здесь, — голос его дрогнул, впервые за всё их знакомство. Хейзел ещё не видела хирурга таким взволнованным и сбитым с толку. — Я не убеждён… У меня с самого начала были сомнения. Мне очень многое казалось странным. Кусочки мозаики не сходились. А вернее, они слишком точно сходились. Хейзел злобно усмехнулась. — О, боги! Что-то в лесу сдохло. Наконец-тo, до кого-то дошло, что я не виновна. — Я не знаю, чему верить, но я допускаю, что вся правда не в медицинской карте. — Забавно. Когда ты повалил меня на койку, тебя не шибко волновалo, преступница я или нет. Вдруг я так ужасна, как меня выставили в протоколе? А что, если меня обвинили несправедливо? Тебе было пофиг. Тебя в тот момент волновала другая острая необходимость. Ты как всегда применил удобную отмазку «Я врач, и криминальные детали меня не касаются». Хочешь сказать, что теперь в тебе проснулась совесть? Ничего, что c лёгким опозданием. По мнению Хейзел, Мартин не испытывал должного раскаяния. Ей было бы приятно, если бы он покраснел или по крайней мере отвёл глаза. Но он держался так, будто его вины не было. — Будь справедлива, — сказал он. — Я не следователь и не адвокат. То, чем я пришёл поделиться с тобой, всё это лишь домыслы. Но я готов выслушать тебя. — А ты готов пожертвовать сном? — спросила девушка, вздёрнув бровь. — Мне всё равно не спится последнее время. Может, это и к лучшему. Я и так слишком долго спал. — Если я открою перед тобой банку с червями, ты готов засунуть туда свою руку? Свою волшебную, бионическую руку. — Я не думаю, что твой рассказ повергнет меня в шок. Я сам о многом догадываюсь. В эту историю замешан мой начальник. Он был у тебя в палате в ту ночь, не так ли? Это его кровь попала на простыню. У него не подозревают лимфому. Надрез у него на шее не от биопсии. У него к тебе какие-то… личные претензии, которым уже несколько сотен лет. — Аллилуйя! — воскликнула Хейзел с неподдельным облегчением. — Ты освободил меня от необходимости сотрясать воздух. Теперь мне не нужно выставлять твоего обожаемого начальника в чёрном свете. Ты сам всё понял. — Я не знаю что сказать тебе. Он таким не был раньше. — Чушь! Он был именно таким. Пятьсот лет назад. С тех пор он мало изменился. Он сидит в своей колбе, массирует себе виски, сублимирует, а потом, бац, взрывается. А разбитые осколки летят в окружающих. — Возможно, — согласился Мартин чуть-слышно. — Не возможно, а точно. Я знаю этот тип. Такой весь прохладный снаружи, одевается в серо-угольные тона. Принимает пищу один, уткнувшись носом в какое-нибудь эзотерическое чтиво. Остальные проходят мимо, пялятся, перешёптываются, но не трогают его. Гений всё-таки. А потом какая-нибудь бредовая мысль попадает ему в мозг, точно спичка на сухой хворост, и всё. Туши свет. Его тоже жалко, что у него такой стрёмный вкус в женщинах. Но мне-то от этого не легче. — Я ему сто раз говорил завести любовницу, — простонал Мартин, сжимая голову. — Ну не хотел человек вешать себе на шею семью. Допускаю, что это сомнительное счастье не для всех. Чёрт с ним. Но для разрядки надо же держать кого-нибудь? Но нет же. У него какие-то ватиканские заморочки. Он не приемлет секс для здоровья. A я ведь знал, что застой тестостерона не приведёт к добру. Вот он и прицепился к школьнице. Думаешь, почему я дал тебе скальпель? Чувствовал подспудно, что он тебе может понадобиться. Помолчав некоторые время, Хейзел облизнула нижнюю губу и спросила: — А ты готов выполнить своё обещание? — Какое обещание? — Убить МакАртура. Или это было шуткой? — увидав, как расширился глаз Мартина, Хейзел рассмеялась и задрыгала ногами под одеялом. — Не бойся. Я не прошу тебя укокошить человека, который нянькался с тобой пятнадцать лет. Небольшое извержение вулкана у него в голове не перечёркивает того, что он сделал для тебя. Прости. Мне не стоило тебя так дразнить. Ты попал в незавидное положение, выбраться из которого будет непросто. Я не хотела грузить тебя, но ты сам пришёл сюда. Ты завёл со мной этот разговор. — Тебе нужно отсюда выбраться, — прошептал Мартин на выдохе. — Я не вижу другого выхода. Тебе нельзя оставаться под одной крышей с МакАртуром. Я согласен тебе помочь. Ты ведь на это рассчитываешь? — У меня больше никого нет. Я тебя ни о чём не прошу, но если… — Меня не надо просить. Я сам за это берусь. Тебя нужно каким-то образом отсюда вывести. Но это будет непросто. Для начала мне придётся снять с твоей лодыжки браслет, не привлекая внимания тех, кто за тобой следит. Я плохо представляю себе это. Ведь я не инженер и не информатик. Затем мне придётся удалить спираль, которую я вживил тебе в сустав. А это ещё одна операция. — Об этом не беспокойся, — ответила Хейзел, поглаживала многострадальный локоть. — Я не возражаю носить в себе частичку института до конца своих дней. Конечно, я больше не смогу пить спиртное и курить траву, и меня не примут ни в одну весёлую компанию, но это мелочи. — А дальше что? — спросил Мартин, не мигая. — Ну, допустим, я чудом помогу тебе бежать. Тебя будут разыскивать. Думаешь, мой начальник оставит тебя в покое? А полиция? Ведь с тебя не сняли обвинений. Ты будешь беглой преступницей. Кто тебя укроет и до каких пор? Тебе придётся приобрести фальшивые документы. В какой-то момент ему показалось, что Хейзел перестала его слышать. Судя по приоткрытым губам и блуждающему взору, мыслями она уже была где-то в другом месте. Ему пришлось щёлкнуть пальцами у неё перед носом, чтобы вернуть её на землю. — Я всё ещё здесь, — пробормотала она, вздрогнув. — Просто замечталась немного. У меня так давно не было союзника. Но послушай, наши пути должны разойтись. Иначе… иначе мы опять окажемся в одной могиле, как в прошлый раз. Мартин сжал её сухие, горячие руки. — Мы уже в одной могиле. Очнись. Этот институт одновременно и собор, и Монфокон. Как медработник, я всегда предупреждаю пациентов о возможных осложнениях. Я не могу обещать чудес. Мы должны быть готовы, что наш план не сработает. Я рискую всем — карьерой, свободой. Тем не менее, я готов. А ты? Хейзел высвободила руки и принялась гладить его лицо, будто его последние слова пролетели мимо его ушей. — А пластический хирург потрудился на славу, — говорила она, поглаживая его надбровные дуги. — Надеюсь, они помогут твоей подружке в клетчатой юбке. — У тебя температура, — сказал Мартин измождённо, не в состоянии оторвать её горячие руки от своего лица. — По-хорошему, тебе надо проверить сахар в крови. Тебе что-нибудь принести? Кофе или аспирина? — Спасибо, не надо. — Но должно же быть у тебя какое-то исполнимое желание. — Есть. Я хочу заняться любовью. — Вот как… И с кем же, если не секрет? Её ладони соскользнули с его щёк и легли ему на плечи. — Есть тут один молодой хирург, доктор Томассен. Знаешь его? Ведь я люблю его. Скажи ему это, если увидишь. Только на этот раз пусть всё будет иначе. Он будет делать со мной то, что захочет, а не то, что ему велят учебники. А я… я обещаю, что не буду лежать на спине. Скажи ему это.Глава 27. На Южной улице у Пита Холлера рождается несколько блестящих идей
11 декабря 2017 г. в 06:44
Никотиновый Туннель
Переулок был окутан дымом, струящимся из мусорного бака. Логан протянул смуглые, покрытые татуировками руки над пламенем.
— Я долго к этому шёл, волочил ноги. И вот высшие силы наказали меня за нерешительность. Шанс сделать благородный поступок во благо человечества был у меня под носом всё это время. Но я вечно искал себе отговорку ничего не делать, не поднимать оружие. Видишь ли, мне не хотелось применять насилие. И вот теперь пожинаю плоды. Мои люди поплатились за моё малодушие. У нас был крепкий, дружеский клан. И что с ним стало? Теперь они бросаются друг на друга, дерутся битыми бутылками. Обитель зла поглотила самую юную, самую невинную из моих сестёр. Я всегда знал, что одной болтовни мало, чтобы противостоять этим нелюдям.
У Пита Холлера, стоявшего рядом и наблюдавшего за сценой, захватило дух от этого монолога. В который раз он поражался острому и глубокому драматизму своего названного брата. Парень, который вырос в трущобах Гарлема, выражался, как шекспировский мститель.
— Что ты задумал?
— Месть. И ты мне в этом поможешь, Холлер.
Горячая шершавая ладонь Логана легла на хлипкое запястье Пита. В этом на первый взгляд дружеском жесте было больше угрозы, чем если бы великан схватил журналиста за горло.
— Изволь, — промямлил Пит, облизывая пересохшие губы. — Ты … ты конечно, можешь рассчитывать на моё молчание. Я буду с удовольствием наблюдать за твоими героическими поступками со стороны. Мне трудно представить, чем я могу тебе помочь. Боец из меня никакой. Последний раз я дрался в детском саду. Я ударился зубами об батарею, с тех пор у меня не возникало желание махать кулаками.
— Успокойся. Никто кулаками махать не собирается. Ты недооцениваешь свои возможности.
— Какие такие возможности?
— Тебе знакомо это место. Ты был там, в этой обители жадности и лжи, которую построили нечистые духи. Ты приблизительно знаешь, где расположена лаборатория, где архивы. Я не собираюсь стрелять работников. Но мы должны нанести максимальный ущерб инфраструктуре. Пусть это будет последним благородным поступком в моей жизни. Ты поможешь нам туда проникнуть.
— И я тебе прям тут говорю, что проникнуть туда невозможно, — не смея освободить руку, Пит слегка пошевелил пальцами: — Там везде охрана.
Логан прищурился скептически.
— Это всего лишь медицинский институт, а не Пентагон и не Белый Дом.
— Всё равно, ты не пройдёшь дальше приёмной. Тебя попросту не пропустят. Про боковой вход забудь. Там везде стоят тройные замки. Хотя…
Рука Логана вновь сжала запястье Пита.
— У тебя зародился план, Холлер. Я вижу это по твоим глазам. Я так и знал, что ты нас выручишь. Я не ошибся, когда принял тебя. Быть может, ещё не поздно, и мы спасём Хейзел. Давай, выкладывай тактику.
Задыхаясь от дыма и самодовольства, Пит поделился планом действий.
— Охранники не пропустят Логана Мэсси, но они пропустят какого-нибудь врача. В институт часто приходят медики из других учреждений. Зачем ломиться в боковой вход посреди ночи, когда можно пройти посреди бела дня? Конечно, тебе придётся расстаться с своими дивными косичками и прикрыть татуировки. Твой обычный облик им слишком знаком. Я работал в театре и знаю, как можно преобразить человека до неузнаваемости. Думаю, раздобыть белый халат и дощечку с именем не составит труда. Но тебе придётся подкорректировать манеры. Это будет немного сложнее.
— Я могу подключить африканский акцент матери, — сказал Логан. — Она родом из Нигерии. Я до сих пор слышу её голос, как она растягивает гласные. Думаешь, европейские светила жалуют своих африканских коллег?
— Да уж больше, чем американских, это точно.
Питу было всё равно, кто был прав, а кто виноват. Ему предстояло сыграть роль сценариста, режиссёра и костюмера в собственной театральной постановкой. Как он мог упустить такую возможность?