Я САМЫЙ ХЛАДНОКРОВНЫЙ СУКИН СЫН, КОТОРОГО ВЫ КОГДА-ЛИБО ВСТРЕЧАЛИ.
Тед Банди.
Стрит-Стейн отличалась от других улиц не более чем парочкой ухоженных лужаек. Милые однотипные американские застройки для среднего класса. Здесь, как и на Хауэл–стрит, всегда можно было найти пустующие незаселенные дома и, конечно же, участки с большой кучей металла и заброшенных машин. Здешние любили, так сказать, коллекционировать хлам. Единственное, чего они не любили, так это влезать в чужие проблемы, и предпочитали, в большинстве случаев, не замечать то, что происходило у соседей, впрочем, ожидая этого и в ответ к себе. Но сегодня все в округе, то и дело ссылаясь на простое совпадение или вынужденность, пытались пройти мимо самого отличившегося дома на Стрит-Стейн. Дом супругов Олшер был выделяющимся: обмотан по периметру желтой лентой. Самый броский цвет. За последние сутки дом не покидали ни полицейские, ни криминалисты, сменяя друг друга и пытаясь найти хоть что-то, что натолкнуло бы их на убийцу. О зверской расправе над Олшерами не знал уже лишь слепой и глухой. Полицейские успели уже расспросить всех жителей Стрит-Стейн. Но безуспешно. Кинолог и следователи были в тупике, не имея на руках сведений, чтобы предоставить их толпе журналистов, которые уже с утра бились в двери полицейского участка, дабы узнать правду о самом жестоком убийстве Миссулы. Карсвелл в липких от крови перчатках докуривал вторую сигарету, выдыхая дым и не сводя глаз от убитых. Он не нашел ничего. Было ощущение, что так над ним издевались. Он это чувствовал, снова и снова копаясь во вскрытых телах. Ему будто говорили: «Там, конечно, ничего нет, но ты ищи, ОК?» Все было чисто: ни отпечатков пальцев, ни следов спермы или чужой слюны. Лишь единственный волосок, принадлежащий не убитым, а коту, но это не давало ровным счетом ничего. Было ли это работой маньяка? Или же просто зверское убийство? Все это было за завесой тайны, которую ему еще предстояло раскрыть. Оливер обошел мраморный стол, вставая у его изголовья. Достав из кармана диктофон, он оперся боком об угол стола, нажимая на кнопку записи голоса: «…прижизненные повреждения — в основном ссадины, кровоподтеки на лучезапястных суставах правой и левой руки обеих жертв, две резаные раны под грудью Мари Олшер, одно повреждение в паховой области, рана на внутренней поверхности бедра, ссадина на коленях и лице», — Олли прикусил верхнюю губу, уставившись на тело Грегори. — Какого лешего ему вскрывать твой черепок? — он нагнулся к голове убитого, кладя диктофон возле головы мертвого, зажал сигарету между зубами и провел по линии надреза пальцем. Все раны, оставленные на теле жертвы, были точными, ни одна рана не несла в себе желания убить — их целью было нанесение боли. — Определенно, пытка. — Похоже, я поспешил с выводами, — блондин взял скальпель, начиная медленно стягивать с головы кожу. — Башку-то он резал после убийства, как и конечности. Оттягивая немного кожу за волосы, Карсвелл смог снять часть скальпа и тут же застыл с удивленно распахнутыми глазами: — Что за… — У Олли выпала сигарета, за ним же упал и скальпель. — Ёб твою мать! Под кожей головы убитого Олшера на черепе было выцарапано многозначительное: «Отсоси». — Да кто же ты такой?! Двумя неделями ранее. На Стрит-Стейн опустилась ночь. Люди после тяжелого рабочего дня уже закрылись в своих домах. Ночь была теплой, так что многие привязали собак за балки на веранде. Те, в свою очередь, пытались перегрызть поводки, дабы побежать за случайно проходящей мимо белкой. Все было спокойно, ночь не предвещала ничего, что могло бы заставить жителей выйти из домов. По тротуару, пересекающему Стрит-Стейн и Дефо-Стрит, немного шаркая ботинками, на которые были надеты бахилы, шел мужчина в черном комбинезоне и бейсболке марки «Boos» с плоским козырьком, на спине у него висел немалых размеров рюкзак, а в руках он держал котенка. — Что же ты такой любопытный, а? Я еле тебя снял с того дерева, — он немного погладил его серую шерстку, заставляя того мурлыкнуть от приятных прикосновений, и опустил на газон. — Больше так не делай, приятель. Я больше не буду проходить мимо того места. Котенок мяукнул и убежал. — Приму это за благодарность, комок шерсти, — мужчина выпрямился, встряхивая с груди шерсть котенка. — Вот ведь волосня. Олшеров дом стоял между пустым и жилым домом Шейлы Де Кост — пожилой милой старушки, которая очень любила кормить соседей своей стряпней. Ближайших родственников она не имела, хоть это ее и огорчало, женщина пыталась не вспоминать об этом, обращая все свое внимание на соседствующих, что, как ранее говорилось, не приветствовалось в этих местах коренными жителями. И какое счастье она испытала, когда прибыли супруги Олшер! Те, конечно, сначала раздражались от необходимости постоянно любезничать с Шейлой, но потом свыклись. Женщина могла заглянуть в гости с тортиком и в полдень, и вечером, поболтать и с чистой совестью вернуться к себе: и молодая пара сыты, и она довольна — чем не идиллия? Но сегодня с трех дня ее приковала к кровати старая болезнь: радикулит прихватил неожиданно и болезненно. Не имея сил терпеть боль, Шейла в семь вечера выпила снотворное и легла спать. — Я голоден. — М-м? — С обеда ничего не ел, — мужчина кликнул на пульт, выключая телевизор. — Может, приготовишь что-нибудь? — Не видишь, я ногти крашу? — женщина демонстративно подняла руки с кроваво-красными ногтями, с двумя неокрашенными пальчиками. — В холодильнике должна быть пицца. — Одной пиццей сыт не будешь. — Ну и сваргань себе хавчик! — женщина раздраженно начала дуть на лак. Мужчина закатил глаза и поднялся с дивана: — Какая же ты все-таки стерва. — Женился бы тогда на миссис Кост, козел. Вы двое все равно стоите друг друга. — Не начинай, а! Всего лишь поговорили, — отмахнулся супруг, направляясь на кухню. — Поговорили, да! Обо мне… — миссис Олшер вскочила, в спешке закрыв флакончик лака. — Ты жаловался ей на меня, — она нагнала супруга в холле. — С каких пор тебя волнует это? — мужчина резко обернулся, брезгливо окинув ту взглядом. — Ты выросла в притоне на острове, кишащем пиратами. С каких пор, я спрашиваю, тебя волнует, что о тебе говорят? — С таких, — у брюнетки задрожала нижняя губа, а глаза налились слезами. Перед ней встала картина разбитого стекла, из которого на нее смотрела с обреченным, полным боли взглядом девушка: лицо ее было разбитым, одежда порванной, а когда-то собранные в высокий хвост волосы были растрепаны, и кое-где даже свисали клочья выдернутых локонов. Она сильно зажмурилась, готовясь к чему то, и неожиданно кто-то, схватив ее за шею, с силой ударил головой о зеркало, которое рассыпалось под босые ноги Мари. Маленькие осколки вошли в плоть, и с кровью добрались прямо до сердца, причиняя неистовую боль. — С тех пор, как я последовала за тобой в жизнь, где нет этих пиратов и притона! — женщина осела на первую ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж, задумчиво уставившись в одну точку. — Я схожу с ума Грегори. Прости. Олшер тяжело вздохнул и сел перед женой на корточки. Давно у них не было ссор, и ссорами те редкие упреки и недовольства тяжело было назвать. — Мы раскисли с тобой, Мари, — он убрал прядь волос жены за ухо. — Это ты меня прости. Я не должен был напоминать тебе о тех временах. Мари шмыгнула носом и улыбнулась, для счастья ей нужно было всего ничего. — Знаешь что, давай завтра поедем в ресторан? — Это отличная идея. Как раз сегодня на работе мне посоветовали один неброский ресторан. Гектор поцеловал жену и встал, как вдруг в дверь настойчиво постучались. — О, это, наверное, миссис Шейла, — с этими словами он подошел к входной двери. — Странно, обычно она не колотит дверь, — брюнетка поправила волосы и, держась за стену, поднялась, — а, хотя, выпьем чаю, она, вроде, рулет обещала. Обычно в однотипных американских домах неотъемлемой частью входной двери, будь то дверь парадного или черного входа, является москитная сетка всех мастей: сначала сетка, ну, а потом сама дверь, и с ней появляется необходимость открывать уже две двери. Грегори Олшеру это очень не нравилось. И он в самый первый день въезда убрал москитную сетку с ликованием в душе, как будто избавился от торчащего гвоздя, который приносил боль каждый раз, когда на него наступали. Де Кост ростом была на две головы ниже Гектора, и он привык сразу бросать взгляд на ее серебряные волосы — было для него что-то необычное в серебре ее макушки. И сейчас, открывая дверь, он приготовился увидеть ее седые волосы, но взгляд наткнулся на нечто иное, а когда он поднял глаза, прямо между глаз ему уперлось дуло пистолета. — Сюрприз, падла. Не ждал? — Э-это невозможно! — Грегори попятился назад под напором оружия. — Как? — Боже! Нет! — Мари, увидев, наконец, кто за дверью, в испуге бросилась бежать вверх по лестнице. — Стоять, а то пристрелю твоего ненаглядного! — пригрозил вторженец, бросив взгляд на испуганную женщину, которая остановилась на полпути. — А ты давай, топай, — мужчина прикрыл за собой дверь, закрывая ее на ключ, не спуская с хозяев дома глаз. — П… Пиро, — начал было Гектор, — столько лет прошло. — Да, блядь, хуева куча лет, — мужчина раскинул руки. — А ты, как я смотрю, неплохо так устроился. Дом прикупил, на сучке женился. — Хойт, яхта. Был ведь взрыв, — сказала Мари, сдерживая истерику. — Ш-ш-ш, тише. Все по порядку, детка. Давай, спускайся — пойдем паровозиком в гостиную. Когда они сидели в гостиной друг перед другом, Пиро отложил пистолет с глушителем на подлокотник дивана и широко раздвинул ноги, показывая свое превосходство. Мари и Гектора сковал страх: перед ним был не просто мужчина с оскалом хищника — перед ними сидел самый хладнокровный убийца острова Рук. — Ну что, сучки, перейдем к делу? Кто из вас, уебков, в меня стрелял? Остров Рук— несколько лет назад. На райском острове с девственной природой, которую только что анально выебали в групповухе япошка с американцами, располагался чистый, на первый взгляд, пляж. На нем под пальмой в окружении нескольких бутылок и пары лифчиков лежал загорелый мужчина с пистолетом в руках. Морской ветер играл в его небрежно выбритом ирокезе, доставляя ему некое удовольствие. Вставать он не хотел, к песку под голым телом он привык, а солнце в морду не светило, не рай ли? Да, определенно. Пока он не встанет и похмелье не возьмет свое. На этом же острове располагался окруженный каменными стенами лагерь, по которому в данный момент, ни свет ни заря, бегал тощий паренек в камуфляжных штанах и красной майке, крича на всю округу на только что встающих солдат: — Где босс? — Хер его знает, я отрубился, когда он стал вырезать скальп с ракьят. — А я, кажется, впал беспамятство, когда пришли шлюхи. — Да, блядь, кто-нибудь знает, где он? — Да что случилось, чего ты орешь? — к пареньку подошел темнокожий солдат в такой же экипировке с винтовкой. — Хойт срочно вызывает Босса. — Ему всегда срочно. — Да, но сейчас, — паренек достал рацию, — он очень зол. Под пальмой — окруженному экзотической природой — было прохладно, а изнуренные спасением своих жизней животные это знали не понаслышке. Не только человек любил тенечек в жаркую погоду, но этот самый человек даже и не думал, что кто-то, кроме него, будет претендовать на это блаженное место. Краб — красный, как загорелая кожа на солнце, потихоньку, боком направлялся именно под эту пальму, а точнее, дорога его лежала прямиком между раскинутых ног человека, не подозревающего о надвигающейся опасности. Не знающий, куда бежать и где искать своего начальника, паренек, грызя ноготь большого пальца, стоял, чуть ли не скуля от досады. Он второй раз обошел все места, куда бы мог пойти Пиро, но все, как один, утверждали, что знать не знают, куда пропал босс. Неожиданно, когда паренек открыл дверь наклонившегося в сторону подобия туалета, истошный крик и выстрел разнеслись по базе, как гром среди ясного неба. Все, кому не лень, ринулись на источник выстрела, и по мере приближения слух вояк резал неподражаемый мат их начальника: — Ах, ты, тварь панцирная, урою нафиг! Сварю и скормлю твоим же, блядь, детям!