Клубничное пирожное и персиковый торт.

POV Woozi

      Моя история уходит далеко за пределы нашей эры и даже до неё. Я появился ещё до того, как всё стало появляться. До того как появился он и моя жизнь полетела к чертям. В прямом смысле. Если говорить уж совсем откровенно, то я и мои собраться являлись те кто создали мир таким, какой он виден многим. Но никто из нас не предполагал, что один станет предателем. Никто не знал, что им окажется он. Под ним я имею ввиду существо абсолютно идентичное мне. Различаемся мы теперь только лишь характерами и целями. Ему противен этот мир. Мне он тоже далеко не приятен. Это место — обветшалый замок на острове из костей вокруг болотной гнили. И все существа там — уродливые крысы, жаждущие заполучить первенство и контроль над другими. И есть прекрасные белоснежные огоньки души, плывущие сквозь эту толщу засаленных и испачканных тел. Их остаётся всё меньше, но они горят, продолжают гореть до конца, пока не угаснут совсем. Я бы назвал это Адом, несомненно, это место им и являлось бы. Если не одно но… Ад уже существует и второго такого прогнившего места нам не нужно. Непонятный сгусток жажды, соперничества, подставы… нами созданный Мир живых. Ну и Рай, конечно же. Я давно не появлялся там и теперь брожу по дождливым улицам какого-то города. Кажется это центр. Прислоняюсь к холодной кирпичной стене и достаю из кармана черничные сигареты. — Ай-я-яй~ Уджи, ты знаешь, что это плохо? — ехидно улыбаясь, парень с волосами цвета персика подходит ко мне и наклоняется, почти соприкасаясь своим лбом с моим, — Тебе не следует разгуливать по таким местам в одиночку. — Я не нуждаюсь в твоей компании Хана-Хана, — зову его по старому, не в состоянии скрыть раздражения, чиркаю зажигалкой и быстро затягиваюсь. Так то лучше. — Так. что привело самого Люци в эту скудную улочку? — Нуу, может ты? — он улыбается ещё шире, сверкая красным переливом в глазах, как у всех высших покровителей семи грехов, — Уджи-я, ты знаешь, я скучал вообще-то… — надув губы, бубнит Хана-Хана и продолжает, выдержав небольшую паузу. — Наша последняя встреча была 350 лет назад во время Лондонского пожара. — Для тебя война равносильна дружеской встрече? — с насмешкой прыснул я, выдыхая табак прямо ему в лицо. — Мне всё равно, когда мы виделись. Можешь просто не появляться, — я пожимаю плечами, сложив руки на груди, согнув одну, стряхнул пепел и сделал ещё одну затяжку, растворяясь в жгучих ощущениях и наслаждаясь тем, как мои лёгкие рвёт и разъедает этот прекрасный яд. — Ээ, нет. Так не пойдёт, — недовольно говорит он и наклоняется к моему уху, пока я спокойно докуриваю и выбрасываю фильтр в лужу. — Я знаю почему ты здесь, — его шепот всё так же пронзает мое сердце, я прикрываю глаза, ибо не наслаждаться этим просто невозможно, отпрянув от стены, я прижимаюсь к его груди, за спиной расправляются большие чёрные крылья, и несколько перьев осыпается на серый асфальт. Он с блаженством в глазах наблюдает за мной, изучающе и дразняще проводит по чувствительным крыльям, подушечками касаясь моей спины и ведя пальцами по краям, вырывая из меня тихий вздох. — Как давно ты сменил профессию, мой маленький черный котёнок? — Тогда же, когда решил сменить её ты, — шепотом выдыхаю на ушко, а Джонхан наслаждается, наклоняясь ко мне, — И как тебе это? Быть Люци? — Скучно… но лучше, чем быть верным добродетели и восхвалять светлые идеи нашего Господа… — Хана-Хана обнимает меня одной рукой за талию, властно притягивая к себе, не оставляет и сантиметра между нами, обжигая холодную кожу, проводит кончиком языка по шее, а я почти срываюсь на стон, на сколько же это хорошо. — Хорошо…       То ли себе, то ли ему ответил я, не понятно. Хаотично крадусь, шагаю кончиками пальцев по его груди, задерживаюсь на плечах и наклоняю голову в бок, утыкаясь носом в щеку Джонхана. Я скучал. Трудно признать, но я скучал по нашим «играм». Только вот скоро они перестанут быть просто «играми» и перерастут в настоящие грехи. Такие доступные и омрачающие моё существо, но доставляющие, действительно пьяное, удовольствие и облегченность. Он снова лапает мои крылья. Реально лапает и чертовски умело, что я забываю о в миг заигравшем внутри меня, где-то в животе, упрямого ангелочка, гнев которого грозился вырвать сейчас же в виде неуправляемого и взбалмошного гнома. Он сжимает оперение в руках и вырывает парочку, а я тихо вскрикиваю от неожиданности и боли, запрокидывая голову. Джонхан снова расплывается в милейшей и прекраснейшей улыбке, стреляя блестящими глазками, кладет руку на мою бледную щеку, гладит, и я прижимаюсь к ней, закрывая глаза, утыкаюсь в нее носом и целую запястье. Мимолетным касанием губ. И снова открываю глаза, смотрю на него. — Хана-Хана, покажи мне свои крылья, — я смотрю на раскрывшиеся за спиной хёна черные огромные порядком потрёпанные, но самые настоящие крылья, — Это всё дядя Сынчоль? — невесомо провожу ладонью по крылу, наощупь пересчитываю пёрышки и скольжу к основанию, касаюсь и убираю руку, — О, ждем повышения? — на пальцах кровь, смотрю на ладонь, медленно подношу ее ко рту и так же осторожно слизываю, — Что же ты еще такого не сделал? Ведь ты так старался быть первым везде и во всём, — звучит насмешливо, ну и пусть. — Ждёт, когда же я решусь на самое последнее, — усмехается он, — Последнее это, — он выдерживает небольшую паузу, а потом наклоняется ко мне, с развязной улыбкой и так пошло шепчет мне на ушко, что моё сердце грозится сорваться и выбить грудную клетку к чертям, — похоть~ — Ах. — так сладко и так красиво, его немного женственная и надменная манера говорить, его приятный голос, как шелк, ласкает слух, мурашками разбегаясь по телу, — Как ожидаемо… И что же ты не решился до сих пор? — А это самое интересное, — Джонхан кладет свои руки на мои бедра, по хозяйски сжимает их и держит меня в своей клетке, продолжая шептать мне, — Я хочу не просто закончить всё это, получить последнее удовольствие от чудной ночи и наркотического опьянения. что подарит мне это время, вечным воспоминанием отпечатавшись в моем сознании. Я хочу положить начало твоей светлой тропинке в прекрасный мрачный и уныло-великолепный Ад. — Я тебя понял. — вырывается у меня и приходится сдерживать пошлые вздохи, когда он так демонстративно сжимает мою задницу, — Можешь делать всё, что вздумается… — Я буду твоим первым и последним, — кусает Джонхан за мочку уха. — Но сначала ты должен согреть меня, — выдыхаю в его губы, мимолетно касаясь своими. — Я согрею тебя, заставлю расслабиться, подчиню себе, — усмехается и обнимает меня, а я прижимаюсь к нему, получая давно забытое тепло и его жар, страсть его души, бешеную жажду его сердца. А через минуту он кладет меня на кровать в одном из номеров отеля и нависает сверху, оставляя робкий поцелуй в висок, — Ты знаешь, что я ни за что не скажу о том, что по настоящему чувствую… — Да… и ты знаешь, что я такой же… — Такой же… — Как ты… — По уши влюбленный идиот, — усмехается тот, и я улыбаюсь в ответ. — Всё верно, Хана-Хана. — Хеё, я старше, так почему у меня такое глупое прозвище? — Потому что так называю тебя только я.