В отрыве от закона жанра

Безразмерная футболка мешком висит на теплом со сна теле, колыхаясь от каждого движения. Благо, движется Дакота по утрам только в случае крайней необходимости. Его босые ступни шлепают по холодному полу, и Кавендиш тихо бесится где-то глубоко внутри себя. Кому, спрашивается, он еще в прошлые выходные выдал местные три доллара на нормальные носки? А кому потом тратиться на лекарства? — Обуйся, сколько раз мне повторять, — лениво бурчит Кавендиш, разглядывая столешницу. Дакота прочищает горло и спрашивает, не хочет ли Бальтазар кофе. — Хочу, будь добр, Винни, — бесхитростно мстит ему мужчина, подперев голову кулаком. Дакота забавно кривится. Они любят обращаться друг к другу официально, достаточно сильно, чтобы раздражаться от обычных имен, так что счет всегда равный. Одному всегда есть чем ответить другому. Дакота однажды сказал, что они как из плохого анекдота. «Бальтазар — это плод демона и простой смертной. Демоническая сущность, в человеческом обличии способная на любовь, — я в интернете читал. А Винни — медвежонок из местного мультика, — просто поверь на слово. И вот эти двое путешествуют во времени. Спасают фисташки». Прозвучало, конечно, совсем не весело, потому что будучи даже обычными вселенскими неудачниками (без всяких медвежат и сущностей), которые тратят силы на поиск и охрану орехов, они похожи на участников одной большой и глупой шутки провидения. Чашка с кофе приятно обжигает ладонь, когда Дакота ставит ее прямо к чужой руке. Кавендиш близоруко смотрит на его сонное спокойное лицо и благодарно кивает. Дакота улыбается и отходит от стола — ронять вилки на пол, чертыхаться и пытаться сообразить им завтрак на двоих — из того, что осталось в холодильнике. Вообще Винни у них главный по части быта. Это он научил Кавендиша пользоваться кредиткой и носить нормальную одежду вне заданий. Хотя с нормальностью того, что таскает на себе Дакота, всегда можно было поспорить. Безрезультатно, правда. Тот ввинчивался в какие-то мятые джинсы с дырками и выдавал убийственный в своей простоте довод: удобно. Кавендиш пьет свой прекрасно сваренный кофе и поводит плечами. Рубашка на нем мягкая, простая и, да. Удобная. Дакота смыслит в таких вещах. Рядом с Винни действительно удобно. Просто и естественно, без излишних напряжений. Рядом с Винни так. Почти легко. Рядом с Винни Кавендиш чувствует себя кошмарно старым, хотя в их случае возраст не имеет никакого значения. Фактически Дакота может быть старше, но самой сути это не меняет, потому что он точно не имеет проседи, а руки не мерзнут чуть что. Он молод. Путешествия во времени стирают настоящие годы жизни, и Кавендишу можно смело давать как сорок, так и шестьдесят, смотря чем оправдывать седину, а с Дакотой выходит еще веселее — он попадает в категорию от шестнадцати до тридцати, кому как удобнее. Конечно, когда он начинает говорить, отрывисто и хрипло, будто прокурено, ему можно дать все тридцать пять. Кавендиш кладет подбородок на сцепленные в замок пальцы и краем глаза следит за так и не проснувшимся до конца напарником. Тот затеял омлет с овощами. Знает, чем задобрить с утра, подлец. Пока завтрак доходит на медленном огне под стеклянной крышкой, Винни забирается на стул вместе с ногами. Колени торчат, футболка ожидаемо ползет со смуглого плеча, а не особо ясные, подернутые ленивой поволокой глаза задумчиво пялятся прямо на Кавендиша. Может, чуть левее, учитывая то, что Дакота пока не взял его в фокус. — А ты красивый все-таки, — щелкает чайник, и Винни сползает обратно за новой порцией кофе. Шлепая своими босыми ступнями. Кавендиш ему не отвечает, потому что на такое не скажешь ничего полезного. «Ты тоже, спасибо»? — нет, конечно. Дакота не красивый. Он хорошо сложен и тепло улыбается, но до общепринятых понятий красоты ему далеко. Особенно в таких мешковатых футболках и уютных домашних штанах в клеточку. Дакота может быть очень даже милым в своей безвозрастной юности, но Кавендиш об этом не думает. Он просто пьет кофе. Едят они с одной сковородки, иногда играясь вилками в неспешную дуэль. Зубчики скребут друг о дружку за самый крупный ломтик помидора, и прибор Кавендиша сдается первым. В конце концов он равнодушен к томатам и бился ради битвы, а в Дакоте слишком много ненормального энтузиазма для недоспавшего свое человека — того и гляди омлет полетит во все стороны. — Обожаю выходные, — потягивается он, дожевав свою половину и, неожиданно подорвавшись, делает шаг в сторону Кавендиша, который, вообще-то, еще не закончил завтрак. — Вставай. Бальтазар нехотя поднимается с насиженного места, ведомый чужой рукой. Дакота пахнет по-домашнему мягко, как человек, который только что готовил, а полчаса назад использовал дезодорант, и просто как человек, самим собой, Винни Дакотой. Кавендиш стоит достаточно близко, чтобы почувствовать, не принюхиваясь. — Ты издеваешься над моими внутренними ритмами. — А ты — над моими, — смешливо отвечает Дакота, подпихивая его плечом к выходу с кухни. — Нет, над своими ты тоже издеваешься самостоятельно, — настаивает Кавендиш, хотя и так ясно, что он сдался еще в тот момент, когда встал из-за стола. — Ну, пусть так. Кровать успела остыть, зато Дакота — горячий-горячий, такой преступно теплый, что Кавендиш невольно млеет в этой совершенно непривычной ни их образу жизни, ни должностям, ни вообще им самим неге. Винни утыкается ему в плечо, обнимая поперек груди, а затем, наглея, закидывает на Кавендиша ногу. Тот прикрывает глаза и тихо умоляет самого себя не возражать и не портить момент. Кажется, это работает, потому что вместо ворчливых замечаний он улыбается и свободной рукой зарывается Дакоте в волосы, проходясь пальцами по затылку. Винни громко выдыхает и мажет губами по его шее, под которой учащается биение пульса. А вроде бы спать собирались. Это действительно смахивает на анекдот без смысла, потому что в выходные Дакота нарочно встает вместе с Кавендишем, чтобы позавтракать с ним и выпить кофе в ранней утренней тишине, а затем тащит Бальтазара к себе в постель — досыпать до обеда. Кто бы возражал, конечно. Но долгое время сотрудничества ластиком стирает все и без того призрачные границы и условности; не в их положении выбирать себе альтернативу, когда есть безусловно странное, но вполне себе устраивающее обоих спокойствие. Это и сумасшедшие гонки за фисташками по всему городу, и редкие дни ничегонеделания, когда Кавендиш позволяет себе расслабиться и сбросить параноидальные настроения («пока мы здесь болтаемся, шансы на провал растут, помни!»), а Дакота завязывает волосы в короткий хвост и сверкает голыми коленками, выглядывающими из дырок на джинсах. Одним словом, возражения принимаются, но их нет. Кавендишу нравится его почти устоявшаяся жизнь, черт возьми.

Кавендишу только что очень неаккуратно поставили засос.