Прощай, дом на Тисовой улице

Обновленный быт в доме Поттеров в Годриковой лощине сложился далеко не сразу. И если в первую неделю все обитатели просто друг друга ненавидели, подозревая во всех смертных грехах и не понимая, что делать и как жить дальше, то, уже чуть смирившись с тем, что Поттеры-старшие — живы, а Том Реддл — «почти» Волдеморт, начали пытаться планировать свою жизнь. И тут всех застиг самый ужас сложившейся ситуации. Глупее и прозаичнее всего, как казалось Тонкс, проблемы были у самого Гарри Поттера. С родителями мальчишка никогда не жил. И хотя Дурсли, по мнению Петуньи, стали бы неплохой заменой, сам Гарри отчего-то отрицал любую возможность нормального с ними общения. Проще говоря, когда Поттер-младший жил со своими опекунами, он не особо обращал внимание на их требования. Еще проще говоря, мальчишка их постоянно игнорировал. Сейчас же создалась совершенно новая для ребенка ситуация. Игнорировать родных, любимых, долгожданных родителей, ради которых он пошел на сделку с убийцей, тираном и темным магом в одном лице, Поттер не мог. Слишком, даже заочно, он их любил. Поттеры же, явно осознав, что пропустили почти все годы взросления их «малютки», теперь неистово старались их наверстать. И если Джеймс Поттер просто старался побольше шутить и проводить времени с сыном, узнавая его интересы и восхищаясь талантам, то Лили внезапно поняла, что отпрыску серьезно не хватает воспитания. Эту досадную неприятность она и принялась исправлять. Конфликт между матерью и сыном, не разгоравшийся в пламя, но постоянно тлеющий, был виден даже невооруженным взглядом. Двенадцатилетний подросток, всю жизнь полагавшийся на себя и отлично знавший свои возможности, никогда, даже в школе, не задумывался о рамках, за которые переходить не следовало. Лили же Поттер вместо рамок возвела забор. «Забор» в лице постоянной опеки и интереса, чем же таким занимается любимое чадо и не убьет ли его случайно данное занятие, сначала Поттера даже не смущал. Никогда не знавший заботы, Гарри млел от приносимых с кухни без всякой просьбы свежих, мытых, резанных яблок. Он был готов часами буквально преследовать женщину, ища каждый способ с ней пообщаться. Коса на камень нашла, Тонкс это хорошо помнила, в среду вечером. Тогда девушка не успела дочитать свой "Пророк" в Академии, и вопреки обыкновению принесла его домой. Когда метаморф отходила на кухню, газета куда-то исчезла. Впрочем, Дора этого даже не заметила, слишком голодная, чтобы думать о таких мелочах. Кто взял газету, выяснилось тем же вечером. За ужином все обитатели дома старались собираться вместе, потому не было ничего удивительного в том, что именно за ужином Лили Поттер и задала вопрос, начавший вакханалию. — Тонкс, ты не подскажешь, какое сегодня число? — спросила женщина так спокойно, что, кажется, будь у нее в бокале вода — замерзла бы. — Двадцать восьмое сентября, — без задней мысли ответила девушка. — Значит, занятия в Хогвартсе отменили? — все также спокойно продолжала она. И тут стоит чуть-чуть отвлечься, особенно предчувствуя ту бурю, что разгорелась после этой реплики. По мнению Тонкс, Том перебарщивал с конспирацией. Желание Реддла, воскресившего не инфери, а живых, настоящих людей, скрыть сделанное от окружающих было понятно. В конце концов, никому не хочется попасть в поле зрения Аврората или, что даже вероятнее при таком состоянии дел, Отдела тайн. Именно поэтому с первой ночи воскрешения Том максимально скрывал тот факт, что количество людей, живущих в доме, несколько возросло. Парень упросил Гарри — хотя, если вспомнить, как они общались во время ритуала, то он скорее приказал Гарри — выделить родителям спальню, выходившую окнами в сад. Он сам накладывал на окна скрывающие и иллюзионные чары. Том не разрешал Поттерам-старшим выходить на улицу. Причем не разрешал он это делать даже под мантией невидимкой, несмотря на все ее свойства. Он даже взял с них обет об этом, воспользовавшись минутной слабостью. К счастью, обет был не непреложный, но сам факт здорово тревожил Тонкс. И это уж не говоря о том, что Том запретил Гарри говорить о родителях за пределами дома, а полюбившей гулять в саду Лили — пересекать границу специального барьера, скрывающего их магию. И даже несмотря на многочисленные «но», изложенные выше меры Тонкс могла хоть чуть-чуть, но счесть логичными. Как же объяснить изоляцию самих Поттеров-старших от мира, которую Реддл будто бы невзначай проповедовал, девушка не знала. Причем Джеймс с самого начала возмутился сидением в «тюрьме», как он, в порыве гнева, назвал собственный дом. Впрочем, его главной проблемой было даже не заточение, а недостаток общения. Буквально с первых дней он начал выпрашивать у Тонкс домашний адрес, чтобы написать ее матери. Метаморф адрес дать не успела — буквально через мгновение подоспевший Том запретил всякую переписку. Но даже до домашнего адреса, Джейми Поттер поинтересовался, где на белом свете бродит его закадычный друг, Сириус Блэк. Стоит ли говорить, что ответ: «Сидит в тюрьме за соучастие в убийстве Джеймса и Лили Поттер», — его не порадовал? И уж тем более, честно говоря, не порадовал Джеймса ответ Тома, что выходить из дома и идти спасать друга — нельзя? Честно говоря, Тонкс думала, что Поттер-старший однажды сбежит. Найдет лазейку в защите Тома, в оленя превратится, наконец, и удерет, куда глаза глядят. Как оказалось, Джеймс над этим раздумывал. Останавливало его три факта: жена, сын и отсутствие палочки. Относительно последней Реддл позаботился хорошо. Гарри палочка выдавалась только на время тренировки с самим Томом, Тонкс — на время, когда ее в доме не было. Когда о том, что палочку изымают и у Доры, узнал Джеймс, то был глубоко потрясен. Так и спросил: «Как же ты терпишь эту тиранию с его стороны?» Впрочем, Тонкс никакой тирании не ощущала. И тем интереснее, в отсутствие собственных страстей, было следить за чужими. — Так почему, Гарри, ты сейчас не в Хогвартсе? — успела выговорить Лили перед тем, как поднялся гвалт.