Двое

      Полумрак, таинственная тишина и шипение шампанского в бокалах. Томные полувзгляды и трепетное молчание взяли в плен комнату, в которой находились два человека. Воздух был словно намагничен после странного почти откровенного разговора. В свете лампы танцевали пылинки, оседавшие на поверхности инструмента, чьи манящие звуки разрядили эту, можно сказать, интимную, обстановку, еще больше усилив приятное влечение двух душ. — Я все время ждал, когда появится человек, заставивший этот гроб запеть, — произнес Мамору, вклинившись в великолепный поток нот и звуков. — Нельзя называть такой потрясающий инструмент гробом, — ответила, закрывшая глаза от удовольствия девушка.       Давно Харука не испытывала истинного, подлинного удовольствия от жизни. Лишь сейчас, когда ее пальцы нежно парили между клавишами, она почувствовала жизнь во всех ее красках вновь. Сейчас она вспомнила, как это жить, быть живым существом, а не умершим в своих страданиях ходячим трупом. Она наслаждалась каждой нотой, которая проскальзывала мысленно в ее голове и находила свое воплощение в звуке, наслаждалась ритмом своего сердца, отбивавшего темп, словно метроном, наслаждалась состоянием некоторого опьянения, которое ей подарило шампанское и наслаждалась дыханием приблизившегося к ней мужчины, которое не нарушало своим непопаданием в такт пленительного звучания Шопеновской мелодии.       Лицо Мамору оказалось непозволительно близко к шее Харуки. Запах его одеколона окольцовывал этих двоих и, казалось, искусственно прижимал их друг к другу, прижимал их лица. Оказавшись у щеки девушки, его щека коснулась ее кожи, от чего пальцы Харуки совершили две ошибки, попав мимо клавиш. Музыка остановилась, оставшись эхом в холодной темной гостиной. — Что ты делаешь, Мамору? — Лечу твою душу, разжигаю жизнь в твоем теле, — прошептал мужчина. — А если моя душа не нуждается в лечении, а тело и без того живет? — Душа человека болит, пока не влюблена, тело не живет, пока не желает. — Но ведь мы не влюблены друг в друга, Мамору? — Харука повернулась лицом к мужчине, опустившемуся на уровень ее лица и встретилась с его сверкающими темными глазами. — Тогда давай влюбимся хотя бы на эту ночь, — снова прошептал мужчина и нежно провел пальцами по скуле девушки, которая невольно прижалась к его ладони.       Он невесомо коснулся губами ее щек, от чего кожа блондинки начала гореть, взял ее лицо обеими руками, покрыл еще несколькими сладкими и обескуражившими поцелуями ее лицо, постепенно приблизился к ее губам. Мамору сделал секундную паузу, показавшимся обоим часом, прежде, чем пылко и страстно поцеловал девушку, которая затаила дыхание от секундного чувства взявшейся из неоткуда влюбленности.       Харука ответила на этот поцелуй. Он не казался ей таким же бесчувственным, как предыдущий, равно, как и не казался проявлением искренних чувств. Одно было очевидным. Ей не хотелось разрывать этот отупляющий миг, не хотелось отодвинуться, отстраниться, отойти, убежать. Она желала продолжения этого действа. Ее тело желало, чтобы магия этого поцелуя росла.       Мужчина умело рывком поднялся, взяв на руки Харуку, которая обвила его ногами. — Да? — В полный голос спросил Мамору, оторвавшийся от губ девушки. — Несомненно. — Ответила увлеченная и разгоряченная действиями молодого мужчины Харука.       Удалось ли ей на непродолжительное время влюбиться? Пожалуй, учитывая то, с каким жаром и страстью она отвечала на настойчивые прикосновения к своему телу, да. Этому чувству не дано было прожить долго, и они оба это понимали, но здесь и сейчас их объединяло одно желание на двоих. Желание друг друга.       Мужчина посадил Харуку на крышку рояля и рывком снял с нее рубашку, оставив ее в совершенно беспомощном и откровенном виде, моментально взглядом оценив худощавое, изнеможённое, но между с тем хрупкое и прекрасное тело девушки. Харука ответила тем же, сбросив на пол его черный пиджак и сорвав рубашку. Оторванные пуговицы упали на пол и со звонким звуком раскатились по полу.       Мамору продолжал ласки, прикосновения его губ прожигающей дорожкой сползали вниз по женскому телу от шеи, ключиц, груди к животу. От его игры у Харуки появилось тягучая, сладкая тяжесть в низу живота, ее тело расслаблялось и держать спину ровно уже не было сил, от чего ее острые лопатки коснулись ледяной глянцевой поверхности рояля.       В голове ни одной мысли, ни одного сигнала «стоп», ни одной адекватной причины повернуть обратно. Точка невозврата пройдена, назад пути нет. Вновь достигнув поцелуями живота, Мамору расстегнул ширинку ее брюк и стянул кусок ткани, не позволяющий ему прикасаться к коже девушки. Брюки были весьма узкие, от чего на Харуке не осталось ни одного предмета гардероба и теперь она чувствовала свою полную уязвимость, абсолютную открытость перед мужчиной, что ее ни капли не смущало.       Мамору отвлекся от желанной женщины и, прежде, чем продолжить страстный танец, эту огненную и таинственную песню двух тел, двух сил, ожидающе посмотрел в глаза Харуки. В его глазах летали молнии, они горели от отупляющего его сознание сиюминутного желания овладеть предметом его временного почитания. Он влюблен в нее. В ее тело, в ее силу, в ее предназначение и в ее решимость. Уже завтра утром вместе с восходом солнца влюбленность сменится уважением и чувством почтения, но сегодня это, казалось бы, высокое чувство яростно подогревало его низкие желания.       Девушка вновь обрела свой характер и желание, чтобы все танцевало под ее дудку. Будучи когда-то непокорной, она начала снова диктовать свои правила в этой игре, схватив Мамору за волосы, она заставляла его заново опуститься вниз, даря приятные ее телу поцелуи и желанные ласки.       Поняв, чего хочет его женщина, Мамору, одарив Харуку лукавым взглядом, опустился на стул перед роялем и закинул длинные ноги себе за плечи, покрывая кожу между ее бедер прикосновениями губ и горячим дыханием. Дыхание Харуки в этот момент стало частым, нетерпеливым, глубоким, громким. Она с вожделением облизнула пересохшие губы и маняще провела кончиками своих пальцев вдоль тела, впившись ими в густые черные волосы своего партнера.       Мамору, еще раз сверкнув демоническими глазами в сторону Харуки, словно хищник, убивший жертву, провел языком вдоль нежного места девушки, затем, как лев вгрызается в еще теплую тушу своего обеда, обхватил его губами и начал посасывать, от чего Харука резко прогнула спину так, что казалось, будто ее мягкое от удовольствия тело проломится в пояснице от грубости и между тем резкости ласк мужчины.       Комнату наполнила другая музыка. Мелодия сбившегося дыхания, томных стонов и рычания от боли, которую приносили Мамору впивающиеся в его шею ногти. К этим звукам страсти добавились еще одни. Ноги Харуки то и дело касались клавиш рояля, чьи стонущие ноты резали голоса двоих. — К черту все! — Прохрипел мужчина и без церемоний, просто расстегнув ширинку, режущим толчком проник в тело Харуки, после чего мелодия их страсти разбавилась громким выкриком, вылетевшем из ее уст.       Грубо, резко, без поцелуев и нежностей, Мамору овладевал телом Харуки, которую полностью устраивали его не разбавленные глупыми чувствами действия. Рвано и глубоко, настолько больно, что даже приятно. Колко, сжато, холодно, совершенно симметрично тому, как отдавала жестко и бездушно девушка.       Долго, безэмоционально и совершенно бесчувственно. Они оба ждали окончания и логического завершения своего безумства, которое было таким же колючим, таким же рваным, как и сам секс.       Они не подарили друг другу поцелуев, обещаний, объятий. Они не дарили друг другу надежд, они были ни тому, ни другому не нужны. Они оба остались довольны, им обоим было нескончаемо хорошо и спокойно. Наспех одевшись и поправив одной рукой прическу, взглянув в зеркало, Харука собралась было покинуть квартиру. — Не останешься на ночь? — Спросил Сидевший на подоконнике с сигаретой в руке Мамору. — Тебе нельзя за руль. Ты ведь выпила. — Я достаточно владею машиной, чтобы доехать по пустой дороге. — Ответила девушка и скрылась за хлопнувшей дверью.       Закатив свои бешеные темные глаза, мужчина прошептал: «Как знаешь», в пустоту, после чего из горла сделал три больших глотка шампанского.