Самый теплый танец под дождем

Ты не сможешь так долго играть.

— Ты серьезно трахнул ее? — мой голос звучал как-то отчужденно, но в то же время по-новому равнодушно.В голове не укладывалась мысль о том, что эта бунтарка просто так раздвинула ноги перед Ильей.Самодвольный смешок по ту сторону трубки заставляет меня стиснуть зубы.Я не должен волноваться за нее, я хотел отомстить — я отомстил, хоть и знаю, что лукавство и ущербность моего знакомого выше нормы. — Именно, ты бы видел ее ножки, братан, я бы отжарил ее еще пару раз.А какие… — Где она сейчас? — вырывается из меня, прежде, чем Илья успевает договорить.Неловкое молчание в несколько секунд, но в моей голове начинают просыпаться сомнения оттого, что Разумовский слишком подозрительно-долго молчит и мнется, будто не зная, что сказать.Красная кнопка тревоги в моем сознании начинает быстро мигать и противно пищать.Сам не замечаю, как начинаю кипятиться от безызвестности.Я, конечно, тот еще придурок, но участие к другим людям у меня все же присутствует. — Гребаный идиот, ты уже совсем там со своим недотрахом спятил?! Ей же, мать твою, семнадцать! — от такого всплеска эмоций и внутри, и снаружи, голова начинает вальтовать из-за того, что вчера я слишком много выпил, к тому же послав Крис.Надоела мне эта кукла, слишком много себе позволяет за мой счет.Если раньше я сидел в кресле с прижатой ко лбу холодной бутылки «Боржоми», то сейчас я мечусь по комнате, недоумевая, почему где-то внутри меня проснулась совесть. — Чё ты орешь на меня? Какое тебе вообще дело, как и где я ее имел? — слышу, как срывается его голос. — Да потому что это статья, мудак! Я не видел ее со вчерашнего вечера, когда ты ее слишком оперативно забрал.Мне нет до этой сучки никакого дела, но срок лет на пять минимум тебе обеспечен, если она все расскажет.Плевать я хотел, если б это было по обоюдному! Ты совсем сдурел иметь ее в туалете клуба? — от безысходности я приложил ладонь к лицу, замечая, как учащается дыхание.Только сейчас я понимаю, какую глупость сотворил.Кто же, мать вашу, так мстит? Почему только сейчас до меня доходит, какой я мудак? Ведь это же я подговорил Разумовского припугнуть ее, кто же знал, что он настолько увлечется этой идеей. — Остынь, Незборецкий! И прекрати визжать, как баба, слух режет, — слышу, как голос друга тоже меняется на более мрачный.Мы оба понимаем, что натворили дел. — Я вчера стрельнул у нее номерок, попытайся дозвониться, ладно? А то мне там брату пока надо помочь. — Только попробуй сгинуть в самый ответственный момент и сбагрить все на меня.Она мне нахер не упала, я даже не знаю, как ее звать! — ору так, что кажется, связки сейчас пойдут по швам.Попутно блуждаю по спальне, одной рукой придерживая телефон, другой — взъерошиваю и без того лохматые волосы, ногой пинаю вещи, которые я так небрежно вчера оставил валяться на полу.В моем доме лютый бардак, точь-в-точь, что у меня в черепной коробке. — Кира, она — Кира.Все, бывай, я погнал, удачи, — муторные гудки отдаются противным эхом у меня в ушах.Стискиваю зубы, швыряю телефон на кровать, сам падаю на нее спиной, хватаясь ладонями за лицо.Через минуту на мобильник приходит уведомление от Ильи — номер, как оказалось, Киры.Ненароком в голове всплывает мысль о том, что ее имя схоже с моим.Невольно ухмыляюсь своим мыслям, тут же хватаясь набирать цифры. Гудок, два, три, четыре, затем — мертвая тишина, ни туда ни сюда.Даже не сразу понимаю, что трубку никто так и не взял, скорее отключив телефон напрочь.Ну ничего! Кирилл Незборецкий не сдается! Звоним еще раз: та же картина.Истерические смешки то и дело срываются с моих губ.Осознание того, что я звоню узнать, в порядке ли та, что мстит мне точно так же, как и я ей, приходит незмадлительно.Замираю на месте, раскрывая веки, устремив глаза прямо в высокий потолок.Сейчас точно кто-то висит на линии, потому что мои уши отчетливо улавливают сбивчивое дыхание, порой ей даже не хватает воздуха: плачет. Беззвучно прочищаю горло перед тем, как начать свой монолог, следом взволнованно выдыхаю и готовлюсь к своей тираде. — Кира? — вздохи резко смолкают, оставляя меня в нагнетащей тишине.Значит, верно. — Мы можем поговорить? — К-к-кто это? — кажется, если она произнесет еще одно слово своим тонким охрипшим голоском, то точно расплачется еще сильнее.Как же я себя сейчас ненавижу и корю за то, что не поступил разумнее, обидив девчонку.А мама ведь учила, что слабый пол обижать нельзя.Ослушался, козлина.Хотя, если я сейчас перед ней извинюсь, попытаясь хоть как-то загладить вину, то моя ненависть к этой бунтарке не утихнет, если только на малейшую каплю, заменившись состраданием и чувством вины. — Кирилл, — сухо бросаю я, садясь на кровати, поставив ноги на перекладину, сгибаю их в коленях. — Скажи адрес, нужно поговорить, — не лучший варик, Кирилл Игоревич. — Н-нет, не смей приезжать, придурок.П-п-просто стой, где стоишь! Я ненавижу тебя, слышишь? Всеми фибрами души ненавижу! — голос срывается на крик, следом переходит в рыдания.Признаю, я — самый обыкновенный опрометчивый козел.Жалко девчонку, все-таки, она же наверняка еще целая.Была. — Окей, через двадцать минут буду.Не ухо… Хотя, ты и так никуда не уйдешь, — скидываю вызов, отправляя новое сообщение совему приятелю-айтишнику, который за считанные секунды пробьет мне ее адресок, ну или откуда поступал звонок. Через десять минут я уже стал похож на человека, одевшись в черные зауженные джинсы и белую футболку, сверху — дубленка.Декабрь выдался теплым, что удивительно для обыденного климата столицы.За пару лет проживания здесь, я уже успел выучить от и до повадки природы, которая обычно меня мало волнует, выводы можно сделать по моему внешнему виду.Пора бы думать, где бы и с кем отмечать Новый год, а то так одному и спиться недалеко. Место, к которому я подъехал, и где предположительно пряталась эта симпатичная особа, оказалось весьма непривлекательным, но зато возвышающаяся постройка, больше похожая на развалины, оказалась достаточно близко к вчерашним «Облакам».Кстати, гонорар я срубил знатный, люблю выступать в праздники.Тамада, черт возьми. Высокие, почти разрушенные, рыжие стены высотки закрывали весь вид на оставшийся город.Двери подъездов неприятно резали слух своим скрипом, голые деревья только угнетали обстановку.И где только может скрываться эта самая Кира, на каком из этажей, за какой из девяти дверей? Паркуюсь где-то недалеко от первого подъезда, выхожу из машины, нарыскивая в кармане сотовый.Обледеневшими пальцами набираю заданный номер и начинаю прислушиваться.Мелкая трель раздается откуда-то со стороны дальней парковки, но тут же замолкает, она снова сбрасывает мой вызов.Поздно, деточка, я уже вычислил, что ты тут.Бесшумными шагами ближе подхожу к последнему подъезду, дальше ступаю внутрь по трещащей лестнице.Снова звоню, снова трель, только уже в разы ближе.Вздергиваю голову наверх, быстрыми шагами направляюсь на второй этаж, где пустуют квартиры, а на лестничной клетке простаивает гнилая мебель и картонный коробки, на которых так неуютно примостилась тощая девчонка в вчерашнем костюме, состоящем из плотно облегающего топа и юбки.Честно? Я сразу приметил ее зад, но сейчас не об этом. Ее глаза метают молнии и одновременно наливаются слезами горечи.Одной рукой я держусь за облупленные перила, другой опираюсь на свою коленку, стоящую на ступень выше.Наверное, если бы я не пришел совсем, то Кира бы точно обледенела тут от мороза.Я погорячился, сказав, что зима выдалась мягкой, но тогда точно не в этом районе Москвы.Ветер знатно сквозит по полу.Наконец, окончательно поднимаюсь на площадку, присаживаясь на корточки перед девушкой с размазанной косметикой, взъерошенными волосами и дрожащими конечностями.Только хочу протянуть к ней руку, как Кира резко одергивает ее, вглядываясь в мои глаза своими, до жути испуганными.Вопреки ее жесту, большими пальцами правой руки я бережно вытираю горячие дорожки слез с ее впалых щек.В голове не укладывается мысль о том, действительно ли Разумовский поимел ее или же настолько запугал беднягу. — Н-н-е прикасайся ко мне, уйди, — горькая улыбка касается моих губ.Я привстаю, поглаживая девчушку по голове.Снова дергается. — Давай, вставай, нечего тут отсиживаться.Холод лютый, а ты на коробках, — смотрю на нее сверху вниз, наблюдая за ее реакцией, как глаза из раза в раз наполняются слезами и обидой. И как ее только занесло в эту лачугу? Недолго посмотрев на нее, подхожу вплотную, накидывая сверху свою дубленку с мехом изнутри. — Тогда я тебя понесу. — Нет! Не трогай меня! П-пожалуйста, — уже тише, надо же.И все-таки удержать свою ненависть у меня даже более, чем получается.Сожаление приходит на замену.Наблюдаю, как Кира пытается тщетно встать на тонкие ноги, ее всю жутко трясет от мороза и от страха. — Я не пойду с тобой никуда! Я не хочу, не трогай меня, не прикасайся, вообще убирайся отсюда! — ее слабые руки толкают меня в грудь, мне хоть бы хны.Медленно покачиваю головой, следом одним резким движением поднимаю на руки хрупкое тело, которое почти ничего не весит.Вот чертовка, все равно продолжает бессильно брыкаться и вырываться от меня.Хочет вывести меня из себя? Будет сделано. — Если ты сейчас же не успокоишься, я тебя оставлю на съедение клопам и тараканам, собаки присоединятся чуть позже, — видимо, почуяв от меня тепло, ее руки обвивают мою шею, прислоняясь ко мне вплотную.Постепенно она успокаивается, а я все еще чувствую ее учащенное сердцебиение через тонкую материю своей футболки.Редко мне приходится вытаскивать девушек из таких захолустьев, но когда надо я, чем смогу — помогу.Выхожу на улицу, направляясь к своей машине, обессиленное тело полностью повисло на мне, но я все еще ощущаю исходящее от нее волнение.Ну понятно, ее вчера впервые в жизни трахнули в туалете, ну или почти.Я бы не позавидовал. — Кира, — еле слышно зову ее на ухо, отчего она заметно вздрагивает. — Не бойся, ладно? Я не обижу тебя. — Я вижу, как ты не обидишь, — язвит, уже хорошо.Усмехаюсь, усаживая ее на переднее сидение.Одно хорошее дело за сегодня — done.Теперь осталось вытянуть из нее всю информацию, и если окажется, что в этом галимом клубе что-то было, я самолично разнесу хату своего приятеля.Просил же по-человечески не трогать ее, не позволять лишнего, она же совсем малая.Пора менять свой круг общения. Через полчаса мы оказываемся у меня дома.Завожу девушку в гостиную, скидываю с себя промокшую от снега футболку, одновременно ловя смущенный взгляд Киры.Натягиваю на себя вторую точно такую же вещь и усаживаюсь напротив своей спутницы на вечер.Пока мы пару минут сидим в полнейшей тишине, я успеваю разглядеть ее от и до.Странно, но таких особ я раньше мало встречал, мало у кого были настолько большие глаза, что кажется сейчас они вылезут из орбит, да еще и с таким пронзительным взглядом лазурных глаз.От влажности воздуха ее длинные волосы завились в волнистые локоны, и без помады красные губы искусаны в кровь.Наверное, когда говорят про естественную красоту имеют в виду именно этот облик, когда каждая частичка тела, как на блюдечке.Не выдержав моих изучающих глаз, девушка опускает свои к полу, подбирая под себя ноги от смущения, в то время, как я сижу напротив нее, вальяжно закинув ступню на колено.И как меня угораздило мотаться с ней, как со списанной торбой? — Расскажешь, что было вчера? — надо делать вид, что всю эту канитель подстроил вовсе не я, а оно все как-то само произошло.И вот снова эти глубокие глаза, в которых можно утонуть, настолько они синие, как Индийский океан, их можно вечно изучать, вот только она мне совсем не сдалась.Таких глаз, как у нее — сотни. Немного подумав, Кира решается что-то сказать, но теперь это точно не слова угрозы или что-то наподобие «не трогай, убери руки, отвали». — Твой дружок утащил меня в туалет этого мерзкого клуба, тебе ли не знать? Он наверняка уже всем разболтал, — ее густые ресницы накрывают белки, сдерживая порыв слез.Чем я только занимаюсь? Разглядываю девушку, пока она пытается рассказать о самом худшем событии за ее семнадцать лет? Бывает, что ж с меня взять. — Я не знаю, что было вчера ночью, Кира, — каждое слово чеканю так, будто я на экзамене по дикции. — Я хочу узнать все из первых уст, и если понадобится — начистить лица нужным людям.Разве не предельно ясно я объяснил? — Он затащил меня в этот дешманский туалет и пытался изнасиловать, тебе этого достаточно? Я не хочу об этом говорить! — срываюсь с места, подлетая к ней.Обе мои ладони хватаются за ее лицо, отчего она удивленно всхлипывает от неожиданности.Слезы бурным потоком начинают литься из ее глаз. — Мне некому выговориться! Мне некому рассказать все, что копится у меня на душе, а тут ты еще со своим Разумовским! Отвали! Я не хочу! Не хочу! — истерика точно берет верх.Я рывком поднимаю ее к себе, прижимая к груди.Клянусь, это первый и последний раз, когда я вынужден так наигранно-искренне обнять эту мерзавку.