Самый теплый танец под дождем

Девочка-мечта

Кому-то наверняка знакомо чувство, когда ты полностью обессилен. Ты впадаешь в жутчайшую апатию и проводишь все свои сумрачные дни в четырех мрачных стенах. Тем же утром я вернулась к себе в квартиру. В пустую обитель начала. А ведь пару недель назад я предполагала, что навещу ее еще не скоро. Все мои вещи, точнее большая их часть, осталась в доме у него. И сейчас, лежа на диване в гостиной, свернувшись калачиком и закутавшись в пуховое одеяло, я медленно, но верно саморазрушалась. В груди зияла пустота от вырванного и растоптанного сердца. Ничего не осталось. Меня будто осушили, разорвали душу на куски и выбросили на свалку. Я должна его ненавидеть, но я продолжаю любить его. Я продолжаю рыдать и орать в подушку, сжимать пальцы до боли, биться кулаками в стену и забывать есть. Мне хочется, как раньше, подойти к нему, такому высокому, светлому и лучистому, встать на мысочки, притянуть ладошками его лицо за острые скулы, всмотреться в лазурные глаза и мягко, сладко поцеловать. Но эти образы стеклами разбиваются об стенки моего сознания, когда приходит реальность на смену неправдоподобным грезам. Этот вечер седьмого мая был таким же бесполезным и скучным. Я заболела, в конец сорвав себе глотку от душераздирающего крика от боли внутри. Голова, словно набита ватой, уши заложены, горло неприятно остро саднит, тело ломит, температура растет выше вместе с приближающейся к двадцати трем часам пятидесяти девяти минутам стрелкой настенных часов в том конце кухни. Я сижу на пресловутом диване, завернувшись в самодельный кокон из одеяла, медленно раскачиваюсь и жду. Я, черт побери, жду, когда Незборецкому Кириллу моему бывшему исполнится сучий двадцать один год, в который он успел перетрахать пол-Москвы, меня, разбить сердце, заработать миллионы, добиться невероятных высот и откатать сотню концертов. На часах ровно двенадцать ночи. Я медленно закрываю глаза, чувствуя, как горячие слезы обжигают щеки. Качаю головой, пытаясь прогнать мысли, всплывающие невовремя, но все тщетно. В подсознании начинают всплывать самые теплые воспоминания, которые сейчас причиняют нестерпимую боль.

POW T-FEST

Осушаю энную стопку крепкого и самого дешевого виски, жмурясь от неприятного вкуса, сидя на полу в своем пустом доме, подперев спиной входную дверь. Свет везде выключен, и только лучи от фонаря пробираются по паркету в дом, оставляя призрачные разводы. Моя рубашка, пропахшая потом, одеколоном и спиртом, неопрятно расстегнута, губа разбита, один кроссовок на ноге, другой — в конце комнаты, ибо я только что им швыранул в стену из-за своей безысходности. Я один. Телефон часто начинает вибрировать от приходящих на него сообщений. Хмурюсь, еле доставая его из заднего кармана светлых помятых брюк. — Кого там еще… — шепчу, начиная пролистывать расплывающиеся на экране уведомления из социальных сетей. Время двенадцать, восьмое мая. С днем рождения, Кирилл Игоревич. Поздравляет кто угодно, но только не она. Не та единственная, которая могла поддержать в трудную минуту, которая всегла была рядом, которая любила меня. Внутри все рвалось на части, хотелось выть от негодования, разрывающего меня изнутри, но один неверный шаг мог все испортить. Если сейчас я поеду к ней, извинюсь, обниму — это ничего не изменит. Она ненавидит меня после всего того, что я наговорил. Она не подпустит меня ближе пушечного выстрела. Я испортил все. Снова заливаю в себя последние капли алкоголя, начиная тяжело дышать. Подбородок подрагивает, провожу пятерней по взъерошенным платиновым волосам, опираясь головой об дверь. Стискиваю зубы до боли в челюсти, что аж жевалки начинают бегать по лицу. Хмурю брови, с нажимом потирая уставшее замотанное лицо. Что же я, еб твою мать, наделал? А все ради чего?.. Поднимаюсь кое-как на ноги, опираясь об трехногую тумбу, на которой расположилась фарфоровая ваза с сухоцветами и гербарием, и сплевываю прямо на пол, не заботясь ни о чем. По своей неосторожности и шатающейся походке опрокидываю данный предмет на пол, по которому в миг разлетается тысячи осколков. Невольно засматриваюсь на устроенный срач, хмыкаю и понимаю, что-то же самое сейчас творится у меня в голове и на сердце. Прокручиваю в руках телефон, заглядывая на дисплей, на обоях которого стоит симпатичная мордашка моей Киры. Такой хрупкой и маленькой, такой миниатюрной и красивой, такой особенной. Разблокировываю экран, залезая в бесконечный список контактов, задерживаюсь пальцем над именем той самой, но отбросив все сомнения, нажимаю и звоню. Секунда до гудка, и я сбрасываю. Я не должен отступать назад. Я не должен возвращать все. Так будет лучше. По крайней мере, для нее.       Блядское утро началось с дичайшего похмелья. Редко, когда в жизни я мог проснуться с адской головной болью и тошнотворным привкусом на языке. Либо я должен был ужраться в хламину, либо я должен был ужраться в хламину паленым алкоголем. Второй пункт, кажется, был выполнен на отлично. Даже не разобрав вчера кровать, я завалился спать в той же самой одежде, которая бонусом ко всему прочему, теперь еще была в слюнях. Допитая зеленая бутылка валялась со мной по соседству, штаны были на половину — видимо, я все-таки собирался раздеться — спущены. С непонятным кряхтением я поднимаюсь на локтях, оглядывая спальню, находя себя на втором этаже своего пустого дома, в котором больше нет никого, кроме меня, такого ублюдка. В конец снимаю с себя брюки, оставаясь в носках, боксерах и рубашке. Ставлю бутылку на комод по пути на выход из комнаты. Шарканье ног отдается эхом от высоких стен. Открываю раздвижные двери в ванную комнату, попутно стягивая с себя носки, рубашку и последнее. Поворачиваю кран на самую холодную воду, дабы хоть как-то прийти в себя, подставляя лицо ледяным каплям воды. Шиплю от неприятного покалывающего чувства на коже и в области ребра, куда меня подстрелили в прошлый раз. Промаргиваюсь, обращая внимание на кровоточащий шов, который еще не до конца зажил. Алкоголь, сигареты и питание делают свое дело. Выругиваюсь в голос, но шум воды заглушает все звуки. Наконец, вымывшись, покидаю душ, обмотавши бедра в синее махровое полотенце. Опираюсь руками на мраморное покрытие раковины, уставившись на свое отражение в огромном круглом зеркале, по ободку которого были выплавлены медные узоры. Тяжело вздыхаю, качая головой, будто слов и не требуется. Разговаривать самим с собой — это, похоже, уже клиника. Снова направляюсь в спальню, открывая тот самый комод из красного дерева, напяливая на себя чистую одежду, приятно пахнущую свежестью. Душусь одеколоном, надеваю все свои цепочки, браслеты, часы и выдвигаюсь вниз. Из кухонного шкафа достаю самодельную аптечку, закидываясь парой таблеток от головы и желудка. Из холодильника выхватываю минералку и заваливаюсь на угловой диван. Тот самый. И снова в голове начинают проясняться все события, все поступки и деяния, и все они доставляют неимоверную душевную боль, которую заглушить нельзя даже спиртным. Прикрываю глаза, отдаваясь своим грезам и воспоминаниям, но мои раздумья прерывает настойчивый звонок в калитку. Подрываюсь с места, отставляя бутылку в сторону. А вдруг она? Вдруг малая? Но каково мое удивление, когда в домофоне я вижу смазливое сучье лицо своей бывшей, Кристины. Что б ее… Накал страстей продолжается?