Делай, что должно. Хранители

      — Ниилела, — окликнул Кэльх, когда остановились передохнуть.       Они втроем: он и Аэно с сестрой, отправились в горы. Даже не на Птичью и не к Великану, а более простыми и легкими тропами, чтобы бродить, ни о чем особенно не думая, смотреть по сторонам, дышать свежим горным воздухом, потом остановиться где-нибудь, поесть и развести костер. И говорить, говорить обо всем и ни о чем разом. Поначалу Кэльх не вмешивался в разговор, но сейчас Аэно умолк, видимо, выдохшись.       Юную нейхини Кэльх уже давно называл по имени, он разве что нехо Аирэна до сих пор нехо именовал. Но там было дело особое. А здесь — просто, по-семейному, пусть и не совсем уж сокращая, как это делал Аэно. Ниилела откликнулась так же просто:       — Да, Кэльх?       — Тебя не обжигает наша сила? Все же, мы не самые слабые огненные.       Вопрос был занятный: Аэно, переволновавшись накануне, особо не стремился закрыться. Кэльх хотел напомнить, одернуть, но Ниилела вроде бы никакого возмущения не выказывала, так что он предпочел понаблюдать, а потом и уточнить.       Девушка рассмеялась, пожала плечами под тёплой курткой:       — Я все думала, когда спросите. Нет, я же не настолько зациклена на силе, как Тамая. Мне тепло, и моя Вода греется вашим Огнём. Это даже приятно. А тебе? Про Аэно я и так все знаю, мы же родные.       — Мы хорошо чувствуем друг друга, — подтвердил тот, слегка улыбнувшись. — Я это пару лет назад понял.       — Как... — Кэльх замялся, ища подходящее сравнение. — Как стакан горячего настоя на холоде в руках держать — да, вода, но от нее скорее уютно.       Аэно согласно кивнул, не уточняя, как ему. Может быть, потом, наедине расскажет? Наверняка расскажет, это уже и привычка, и потребность — делиться всем пережитым и обдуманным, когда остаются вдвоём, вне суеты дня. Там, в Ташертисе, это их время наступало поздней ночью, когда успокаивался большой дом, полный огневиков. Здесь всё-таки почаще — воздушники ценили и уважали право на уединение, кроме Аленто, конечно. Этот маленький... Будь он девочкой — был бы искоркой. А так — огонек непоседливый, язычок огня из тех, что пляшет по дровам то вверх, то вниз, не желая нигде устроиться и разгореться в полную силу. Возможно, это из-за ветров отца? Или просто другая семья, а он привык к своей родне?       Усмехнувшись, Кэльх покачал головой: что-то последнее время мыслей было слишком много, а хотелось, чтобы голова, наконец, опустела. Чтобы вымело все указания Совета Чести, вымело тревоги и мысли о делах. Чтобы просто идти следом за Аэно, рассеяно глядя на него и по сторонам, останавливаться, иногда наклоняясь прикоснуться к венчику цветка, уцелевшего под плотными листьями или успевшего народиться всего за день.       Снег уже сошел, как и предсказал Аэно, солнце растопило его, земля Эфара потемнела, набралась влагой, и весна как будто сорвалась с привязи, спеша добрать и наверстать. И эти двое — взрослые маги, как же! — нашли пятачок скалы, чистый от камней и травы, сглаженный потоками воды и ветра до зеркальности паркета в бальной зале, и теперь кружились в каком-то первобытном танце, распевая горские песенки. Где только нейхини их набиралась?!       — Обещала ты любиться       Горной тапи — да со мной!       А теперь ведешь жениться,       А два брата — за спиной!       Ну чисто дети! Кэльх скинул мешок с припасами к еще двум, только собрался заняться едой, раз уж все равно, кажется, надолго тут задержались — вон, кстати, и скала, за ней можно устроиться, чтобы не дуло, — как Аэно и его за руку ухватил, тот только охнуть успел.       Закружило, словно в горячем источнике, бурными пузырьками искренней радости, юного задора, заставляя забыть о том, что уж вот он-то... ему-то уже давно не двадцать! Он же ровесник Чемсу! Куда там, вылетело из головы, как и хотел, все и разом, оставляя весенний хмель и солнечный жар. И Ниилела ощущалась рядом, как глоток холодной воды, остужала, не давая совсем уж забыться, отдаться не просто веселью — Стихии. Почему-то Кэльх не сомневался: будь они тут с Аэно вдвоем, полыхнули бы от всей души, ярко и чисто. И хорошо, если бы только огнем. А так дело закончилось очередным поцелуем. Как будто друг друга добрать не могли, пусть даже так — смазанным движением, прикосновением в уголок губ, когда ноги окончательно заплелись, и оба рухнули на камень.       — Ну вот, — с чувством, но ни капли не злясь, сказал Кэльх, потирая пониже пояса. — Допрыгались.       — Помочь? — лукаво усмехнулась Ниилела. — Я умею, Тамая научила маленько.       — Да что там, — отмахнулся Кэльх. — Это я так... Чтобы Аэно с небес на землю вернуть. Вернулся?       — Угу. На земле, оказывается, хочется есть, — хихикнул тот и первым отправился за облюбованную Кэльхом скалу, устраивать костерок из принесённых с собой дров, греть воду и нанизанные на палочки куски копченого мяса. — Сейчас поедим и доберемся до Ока Удэши?       — Тебе виднее, — улыбнулся Кэльх.       Что это за «око», он не знал, Аэно при нем называл такое место впервые. Но... это же Аэно, который, как иногда казалось, обошел и облазил весь Эфар, до камушка узнал, до последней расщелинки. И Кэльх, помня его обыкновение дарить подарки, — от сердца, от души, от самого Эфара, — уже заранее предвкушал что-то необычное.       — Это хорошо, что вы оба так оделись, — Аэно внимательно и задумчиво осмотрел спутников, их плотные куртки. — Как раз к Оку идти. Ния, ты была там?       Девушка покачала головой:       — Это же ты все детство в горах провел. О «потаенном озере» я только легенды слышала.       — Потаенное озеро? — невольно заинтересовался Кэльх.       Кажется, в любом месте что-то такое было, даже если это оказывалась просто лужа где-нибудь в дальних кустах, а «потаенной» её гордо величали дети. Но это горы, а значит — никаких луж.       — Увидишь, любимый, — усмехнулся молодой маг. — А я пока расскажу, отчего оно так называется.       Ниилела восторженно взвизгнула, как девчонка: талант брата, как сказителя, уже был известен, и не только в Эфаре.       — Давным-давно, когда Отец Ветров был ещё юн и не встретил Мать Гор, — зазвучали нараспев слова, и потрескивание костра вторило им, а тихий звон родника оттенял переливами красивый голос мага, — на месте заповедной долины Ока Удэши расстилалось поле. Духи со всех окрестностей: и с гор, и из долин, и даже от моря прилетали сюда, чтоб два раза в год потанцевать. Могучие удэши ветра с корнем вырывали деревья для костров, их ветреные подруги несли сотканные из паутинки, облаков и пуха цветущих трав покрывала. Удэши огня разжигали костры, их девы славились своими танцами, способными зажечь любое существо, будь то дух или человек. Удэши земли приносили охотничью добычу, чтоб было что жарить на кострах. Ну а духи воды не приносили ничего, только, прилетев, наполняли росой каждый листок, каждую чашечку цветка, чтоб другим духам было чем утолить жажду после горячего танца и пищи. Но однажды случилась беда — великая засуха, и из духов Воды на праздник пришел только один юный удэши. Старшие сородичи послали его сказать, что их не будет. Юный удэши долго добирался пересохшими речушками и ручьями, немного набравшись сил лишь поблизости от танцевального поля, где близкие горы заслоняли его от гибельного дыхания засухи.       Аэно перевел дух, дав своим слушателям представить это. Кэльх немного помрачнел: он мог представить засуху куда яснее, чем ему бы хотелось. Проблема с наступающей на Ташертис пустыней никуда не девалась, пески все так же неуклонно отвоевывали у людей и магов плодородные земли, превращая их в иссушенный зноем прах. Медленно, но все же.       — Удэши — это не люди, — продолжил свое повествование Аэно, глотнув воды. — Они жестоки, себялюбивы и не способны считаться с нуждами других. Вот и не пожелали удэши прочих стихий вникать в несчастье собрата. Они уже знатно наплясались у костров и наелись горячего жирного мяса, и теперь желали пить. Юного духа, в чьем подчинении был всего лишь слабый родник, ныне иссякший под жарким ветром, принялись понуждать наполнить листья и цветы росой. У него было мало сил, он не сумел вырваться из хватки старших и более сильных — скальных, огненных, духов могучих ветров. Склонившись под их волю, он призвал воду, но считанные капли росы упали в чаши сомкнутых лепестков. Снова и снова пытался юный дух, однако быстро иссякли и последние его силы. Разъяренные удэши налетели на него, и он взмолился Отцу Ветров и Матери Гор о защите. Те, услышав отчаянный крик, поспешили на помощь, но горы движутся медленно. Когда они сошлись, разлетелись и разбежались все перепуганные духи, оставив лишь искалеченного удэши родничка. Отец Ветров спустил ему со своей снежной шапки кристально-чистый поток, но измученный дух не сумел принять его силу. Лишь из его небесно-синих глаз капали слезы, смешиваясь с дареной водой, омывавшей его раны. Вода вымыла в земле круглое ложе, на нем дух родника и уснул вечным сном. А потаенной долину Ока называют неспроста, — снова отпив воды, продолжил Аэно, внимательно, но не напоказ, не прямо следя за лицами своих слушателей. — Мать Гор, скорбя о духе родника, взмахнула длинным рукавом, и сорвавшиеся с его края песчинки и пылинки превратились в стены, а зерна, случайно застрявшие в богатой вышивке, проросли густой порослью «солнечной крови»* — в Ташертисе эту ягоду тоже знают и называют «живым янтарем». Пробраться в долину можно ранней весной, пока «солнечная кровь» не сплелась свежими побегами намертво, охраняя последний сон удэши родника в его озерном ложе.       — Ты мне каждый раз что-то особенное даришь, — тихо заметил Кэльх, когда тишина, повисшая после окончания легенды, все-таки потребовала слов, отклика. — Рысенок...       И вот вроде не поцеловал, даже не прикоснулся, но теплом потянуло так, что у Ниилелы зарозовели уши, и она пихнула брата локтем в бок.       — Мы еще долго сидеть будем? Я хочу это увидеть поскорее!       — Торопыга. Я еще не подарил, — Аэно глубоко вдохнул и улыбнулся с легкой лукавинкой во взгляде. — И это будет, пожалуй, подарок вам обоим. Вы сыты? Тогда вперед. Здесь уже недолгий путь, но ступайте за мной след в след.       Слитный хор, что все замечательно и можно идти хоть на край света, снова заставил всех троих рассмеяться — уж больно единодушно вышло, будто репетировали не раз. Кэльх улыбался, ступая за Аэно, как тот велел, глядя, куда ставить ногу. И мысли снова текли, но уже спокойно, неторопливо, по-эфарски. Ниилела... Все-таки она выросла, действительно выросла и стала собой. И не помешала ни холодность отца, ни тлетворное влияние предательницы-гувернантки, ничего. Достойная дочь Эфара и своего отца. И настоящая сестра Аэно-Аэнья. Интересно, каково будет её прозвище? В том, что оно будет, Кэльх не сомневался.       В какой-то момент шаги Аэно стихли. Остановился и Кэльх, слегка запыхавшись и вспотев в теплой одежде под весенним солнцем и от довольно тяжелого подъема. Когда он поднял голову от каменной тропы-лестницы, пробитой отнюдь не людьми, но приспособленной ими для своих нужд, то сперва даже опешил: Аэно замер перед отвесной стеной, изрезанной трещинами и выступами. Казалось, дальше пути нет, но молодой маг уверенно повернул и ступил на узкий карниз, еще раз напомнив:       — Следите, куда я ставлю ноги и за что хватаюсь. Уже недалеко.       Оставалось верить на слово, как делал это всегда. Прижиматься щекой к холодному камню, нашаривая новую неровность, за которую можно было ухватиться, вглядываться, за что там дальше держится Аэно, как движется, думать о том, что следует делать самому, а не любоваться рысенком, уже давным-давно ставшим пусть молодой, но взрослой рысью, красивым и ловким зверем.       Головоломный путь кончился внезапно. Аэно впереди, казалось, просто исчез, но это было не так. Он протянул руку и втянул сперва Кэльха, а потом и Ниилелу в глубокую трещину, узкую в своем начале и расширяющуюся сразу за скальной стеной в проход, достаточный, чтобы идти гуськом, не задевая стенки плечами.       — Взгляните на камни, — походя предложил он.       А посмотреть и удивиться было чему. Каменные слои здесь казались изогнутыми и наклоненными, светлые песочно-рыжеватые перемежались почти черными, красноватыми, светло-зелеными и белыми.       — Как будто скалу ножом срезали! — удивилась Ниилела. Её звонкий голос странно звучал здесь, не находя выхода и уносясь куда-то вверх.       — Сюда бы кого из земляных, — в тон ей отозвался Кэльх.       Аэно усмехнулся и кивнул:       — Идем. Чудеса еще не кончились.       Коридор был не прямым, иногда казалось, что все, тупик — но трещина изгибалась, и оказывалось, что путь продолжается. Жаль, недолгий: несколько минут спустя в глаза путешественникам ударило солнце, ослепив на пару мгновений и окатив теплом после стылого сумрака прохода. А когда все трое проморгались, Кэльх и Ниилела слитно ахнули, обозревая самую странную долину, которую только можно было представить. Она была круглой и похожей... да ни на что виденное прежде не похожей. Каменные стены шли уступами, террасами, заполненными неожиданно яркой и высокой зеленью, воздух здесь был куда теплее, чем снаружи. И всюду, словно обережная стена, высились переплетения красновато-коричневых веток, грозно щетинящихся колючками, пока лишь в зеленой дымке разворачивающихся почек. Аэно натянул перчатки и жестом предложил остальным сделать то же.       — Старайтесь не ломать ветви. Горские лекарки приходят сюда собирать особые травы и «солнечную кровь», когда она набирает силу.       — Кто ж такое... — Ниилела задохнулась, не в силах выразить восторг.       «Кто ж такое сломает», — наверное, хотела сказать она. Кэльх же щурился, глубоко дышал, пытаясь разобраться, что ощущает. Потом глянул на Аэно: знает, нет? Понимает ли, куда привел их, особенно сестру. Судя по веселью, так и плещущемуся в янтарном взгляде — знал, да, догадывался. Потому и сказал про подарок обоим. Кэльху — новую красоту в копилку его памяти, новое чудо гор Эфара, сестре... Сестре — кое-что иное, пожалуй, еще более ценное.       От прохода в скалах пришлось изрядно поплутать, отыскивая путь среди зарослей «солнечной крови», чтобы спуститься вниз, на самое дно потаенной долины. Заслоняющий обзор кустарник кончился внезапно, словно отступил, признавая за гостями право войти в святая святых. Поверхность идеально круглого озера бросила в глаза синий блик, показалась сперва выточенным из цельной глыбы сапфира зерцалом, в которое впору глядеться тем самым удэши. Воду не тревожило ни единое дуновение ветерка, а прозрачна она была настолько, что бело-розоватую статую на дне можно было рассмотреть в мельчайших подробностях: и бессильно раскинутые тонкие руки, и приоткрытый в муке рот, и горестно вскинутые брови... И только всмотревшись, Кэльх понял: это обман зрения, нет там никакой статуи, просто вода обточила известковую глыбу так причудливо. Так случается — он даже бывал как-то раз в пещерах, где встречались подобные занятные изваяния, выточенные из камня не ветром — взращенные водой, по крупице, медленно и трудолюбиво. Те пещеры были местом силы, и это озеро не оказалось исключением. Поэтому он невольно отвлекся от красоты, обернулся, следя за Ниилелой. А та стояла, как завороженная, потом медленно, будто не веря, двинулась к воде.       — Аэно, — тихо, чтобы не потревожить её, окликнул Кэльх. — Здесь получится развести костер?       — Да, здесь есть и запас дров, но потом стоит его пополнить. Срежем сухие ветви. Пусть идет, я затем и вел вас сюда, — так же тихо ответил тот.       Затем же, как оказалось, Аэно нес в своем мешке и запасную одежду для сестры. Они принялись обустраивать лагерь, нет-нет да поглядывая на тонкую фигурку у воды. Пока девушка просто стояла, потом присела на корточки, касаясь гладкой поверхности руками. Кэльх по опыту знал: не удержится, полезет. Слишком манит, слишком тянет сила, чтобы не напиться ею вдосталь. И потому, когда, в очередной раз обернувшись, заметил лишь слабые круги, расходящиеся по неподвижному озеру, только кивнул своим мыслям и придвинул поближе к огню крохотный котелок, в котором уже грелась вода, щедро сдобренная медом и травами. Аэно достал тонкое, но удивительно теплое шерстяное одеяло, разложил на плоских камнях остатки хлеба, мяса, пироги и горшочек с ядреным острым соусом.       Долго ждать Ниилелу не пришлось. Несмотря на место силы водных магов и на то, что в долине было гораздо теплее, чем за ее пределами, вода в озере была холодной, почти ледяной — недаром легенда гласила, что питает его поток аж с самого Янтора. Девушка вынырнула так же бесшумно, как и исчезла. Шагнула на берег, на неширокий каменный бортик, отделяющий озеро от нежно-зеленой, едва-едва поднявшейся из земли травы, все так же заворожено, плавно, будто вода еще поддерживала её — и почти тут же шлепнулась на задницу, обхватив себя руками и крупно дрожа. В воде-то сила грела, а как вышла на воздух, так сразу тепла и не осталось.       — Давай, идем, — подошедший Кэльх осторожно подхватил, помог подняться. — Сейчас согреешься, Ния, давай.       Он старался говорить мягко, успокаивающе, как не раз и не два говорил с оставшимися в прошлом учениками, возвращая из объятия Стихий в реальность. Позвать по имени, коснуться теплом, передать на руки уже ждущему Аэно. Отвернуться, чтобы тот мог помочь с промокшей одеждой, помешать варево в котелке, сцеживая его в предусмотрительно прихваченную с собой толстобокую глиняную плошку. Потом услышал тихий взвизг: Аэно растирал сестру жестким шерстяным шарфом, заставляя кровь быстрее бежать по жилам.       — Вот так, молодец. Суй ноги, да. Пришла в себя? Теплее?       — Д-д-д... Ага...       Кэльх подождал еще немного, пока возня не стихла, после чего все-таки обернулся, бережно придерживая плошку.       — На, пусть выпьет, — передал он её Аэно, сам пересаживаясь за спину укутанной так, что только один нос виднелся, Ниилеле. И опорой послужить, и согреть, мягко перенаправляя тепло костра, окутывая даже не силой — горячим воздухом, чтобы надышалась им, окончательно прогнав из груди ледяное дыхание озера.       Аэно вложил плошку в ладони сестре, но рук не отнял, устраиваясь напротив, тоже грея и придерживая, чтоб не расплескалось ароматное варево. Впрочем, усилиями огневиков девушка вскоре совсем отогрелась и перестала дрожать, расслабилась.       — Ух, как там было... Слов нет, совсем нет!       Аэно сдержанно улыбался, но Кэльх прекрасно видел, как он лучится своим огнем, словно довольная сверх меры рысь, вспушившая шерсть. И, как ни странно, чужое место силы не отнимало сил у огненных магов, солнце щедро питало их своим жаром, изливая небесный огонь. Пожалуй, здесь не по душе было бы только воздушникам: ветра в долине не было совсем, его посвист слышался лишь высоко вверху, где уже и трав не росло.       — Я бывал в похожем месте, у нас, на равнинах, — улыбнулся Кэльх, когда Ниилела наконец отогрелась и отошла от впечатлений настолько, чтобы слушать других, а не снова и снова переживать случившееся. — Цепь озер, там тоже ключи бьют и вода — чистейшая. Как жемчужины на зеленом бархате... Больно представить, что это может исчезнуть.       — Исчезнуть? — Ниилела тут же навострила уши. — Почему?       В Эфаре огневики не слишком распространялись о проблемах Ташертиса. Знал, пожалуй, только нехо Аирэн. А вот момент, чтобы заинтересовать неугомонную путешественницу Ниилелу, был самый подходящий, и Аэно чуть кивнул, отдавая инициативу в разговоре Кэльху.       — Потому, — помрачнел тот. — Вода и Ветер покинули Темные земли, и теперь нашим лесам угрожают великие пески. Ты ведь бывала в столице, на море? А теперь представь эти вот волны, этот простор... И только жар, сухость и ни капли воды. Песок и палящее солнце.       — К-как — ни капли? Совсем? Н-но вода — это основа жизни, она есть везде! Ее только нужно позвать! — Ниилела заговорила горячо, порывисто. — Нужно обязательно найти еще пару водных, кто согласится отправиться в Ташертис и вызвать подземные источники к поверхности. Вода есть везде, но у вас она, должно быть, ушла глубоко. Я одна не справлюсь.       — Тише, тише... — Кэльх даже по плечу погладил неугомонную, уже подскочившую и готовую бежать девушку. — Там... все сложнее, слишком давно разошлись Стихии. Но помощь действительно не помешает, в Ташертисе каждый водный на счету. Хочешь, поедем с нами? Поглядишь, ты давно хотела, заодно может подскажешь что.       — Да, поеду, — Ниилела даже кивнула, чтобы подтвердить серьезность своих намерений. — В Аматане водных магов много, обучение я почти завершила, а уж объездила все кругом. Ташертис больше, и там я нужнее.       — Вот и хорошо, значит, к концу месяца собирай вещи.       Кэльх и не сомневался, что этим закончится. И Ниилела ведь наверняка отправится не одна: найдутся те, кто пойдут за ней, кого она закружит своим водоворотом, утянет, вот только не на дно, а наоборот, туда, где нужны, туда, где разовьют свои силы и, может быть, найдут свое место.       — Я пройдусь, — пояснил он, поднимаясь, — осмотрюсь, время еще есть.       Аэно кивнул, повел рукой:       — Там есть тропинка, идет кругом Ока. Если заметишь сухие кусты, наруби, потом вместе принесем, — протянул выпростанный из петли на поясе горский топорик в расписном кожаном чехле.       Дело было несложным и нужным, так что топорик Кэльх принял, направившись туда, где Аэно указал начало тропинки. Она и впрямь была, почти незаметная, скорее, угадывающаяся по чуть подправленным людской рукой ветвям, по едва-едва различимым утоптанным местам, где, наверное, останавливались, собирая ягоды.       Кэльх шел не торопясь, впитывал в себя покой и странный уют этого места. Будто действительно кто-то держал в сомкнутых чашей ладонях, кто-то огромный, могучий, но не чужой, нет. Эфар... Иногда ему казалось: он тоже начинает слышать что-то. Что Эфар и в его крови теперь, когда связал свою жизнь с его Хранителем. Что ветер что-то тихонько напевает, горные ручьи шепчут, так же, как едва уловимо ворочалась земля дома, шелестела листьями, одаривала огнем, когда Аэно замирал иногда, прислушиваясь.       Обратно он вернулся, завершив круг, полный до краев чего-то странного, не огня даже — покоя. Принес охапку ветвей, сколько смог унести, столько и набрал, когда понял, что путь подходит к концу. Потом они с Аэно, пока Ниилела грела над углями мясо и еще котелок воды, теперь на всех, принесли оставшиеся ветви, уложив их в схрон под нависающим козырьком камнем. Те, кто придет сюда после них, тоже будут нуждаться в горячей пище, путь по горам нелегок. Пообедали, подъев все припасы, чтоб не тащить в обратный путь. Все равно ведь выйдут аккурат к Иннуату, там и поужинают в любимой «Песне родника».       После еды посидели, привалившись к друг другу: Аэно посередине, как связующее звено, переодетая в сухое Ния — с одной стороны, положив ему голову на плечо, Кэльх — с другой, бережно обнимая за пояс. Было очень хорошо и правильно, но день, даже весенний, набирающий силу, не бесконечен. Пора было идти, и они неохотно покинули потаенную долину, унося воспоминания о ней.       Обратный путь показался до странности коротким. Казалось, их бережно провели вроде бы и теми же самыми тропами-ущелинами, но скрадывая расстояние, поддерживая на осыпях и карнизах. Словно то, что они причастились еще одной тайны Эфара, сделало их еще ближе этой земле, сделало своими, Кэльха — так уж точно. Он даже усталости не ощущал, когда внезапно впереди раскинулась долина Иннуат, а под ноги легла торная и ровная, выглаженная силами нехо и его подданных дорога к городу. Понимал, что когда дошагает до города, на широкую лавку трактира свалится все равно, что спать сегодня ночью будет как убитый, но сейчас шагалось легко, только голод начинал давать о себе знать, будто и не ели недавно.       Кэльх уже прикидывал, что сегодня приготовила жена этина Йета, когда что-то привлекло его внимание. Отсюда, сверху, город был как на ладони, в том числе и идущая к замку дорога. И по этой дороге медленно, устало, брели две лошади. Не привычные, горские, а равнинные тонконогие скакуны, неведомо что забывшие здесь, в горах.       — Аэно...       Не понадобилось уточнять — тот уже и сам разглядел незваных и нежданных гостей и встревожился. Потому что никого в Эфар-танне из-за гор не ждали и не приглашали к этому времени, а от всадников, которых, к слову, было не двое, а четверо, далеко шибало не просто усталостью, а безнадегой. И еще целым клубком, мешаниной чувств вовсе не радостных, лишь со слабой ноткой облегчения: добрались.       — Кэльх, Ния, поворачивайте в замок. Я сейчас.       Нехин высокого рода остается нехином, кем бы он ни стал. Аэно не бежал, но шагал стремительно, упруго, словно и не было похода к Оку Удэши.       — Ния... Предупреди в замке.       Та кивнула, поняв невысказанное, спорить не стала. Не с огненным спорить, который что-то решил для себя. Так что она торопливо зашагала к Эфар-таану, а Кэльх устремился следом за Аэно. Были у него на то причины, и не только нежелание бросать любимого в этой ситуации. Перед взрослыми всадниками в седлах пристроились маленькие еще дети, вдобавок чуялось в едущих навстречу что-то смутно знакомое. Аэно опередил его, и уже то, как он круто развернулся, подхватив лошадей под уздцы, повел навстречу, что-то говоря всадникам, значило: узнал, не чужие. А когда приблизились, и стало возможно рассмотреть лица — серые от усталости и какой-то потери, Кэльх тоже узнал, и сердце зашлось от тревоги.       Теиль и Фьялла анн-Эвоэна, нехо и нейха Льямы. А устало прижимающиеся к ним дети — их погодки. Старшему мальчику сейчас должно было быть чуть больше, чем Аленто, его имени, как и имени девочки, Кэльх не знал.       Теиль, наверное, почуяв, поднял голову. И без того убитое лицо окончательно превратилось в застывшую маску. Не будь ребенка — попытался бы вылезти из седла, а так только низко склонил голову.       — Нехо Кэльх.       — Но я не... — опешил тот. — Что случилось? Хотя нет, все вопросы потом, как вы хоть немного отдохнете.       — Вы будете гостями Эфар-танна столько, сколько понадобится, ни о чем не переживайте, нейха, — уверил Аэно, стараясь ускорить шаг, но измученные лошади едва плелись. Правда, это было даже хорошо: когда дошли до замка, там уже суетились, готовили комнаты, еду и воду. Не до вопросов тут было, со стен все прекрасно видно, и стражники провожали въезжающих в ворота всадников долгими взглядами, гадая, кто и почему прибыл.       — Аэно, нам тоже нужно привести себя в порядок, — окликнул его Кэльх, когда гостей увели в одну сторону, а лошадей — в другую, где их ждали теплые конюшни.       — Да, ты прав, — Аэно устало провел по лицу рукой. — Идем, надеюсь, воду для купальни уже достаточно согрели.       Воды нагрели вдоволь, хватило и своим, и гостям. Детьми тут же занялись няни и нейхини Ваарин — жена Айто. Слуги накрывали на стол, готовили гостевые комнаты. Заделье нашлось каждому, даже кошака — Крэша — шустро к делу пристроили: Кэльх мельком заметил, как край его плаща скрывается в комнате, где оставили детей. И отвернулся, спокойный: этот найдет, чем занять и утишить мелкотню, и без того вымотанную дорогой. Поедят, погреются его теплом, ставшим куда как уютней за прошедшие годы, и уснут, обнимая огненного кота, не сильно изменившегося за прошедшие годы. Он остался все таким же драным, только малость попушистее и пошустрее, отражая перемены в хозяине. Впрочем, Крэш мало изменился, разве что обзавелся чуть более солидной бородкой да перестал увешиваться блестящими браслетами, словно красующаяся перед женихами девица. Кэльх подобные перемены одобрял, хотя по-прежнему смотрел на молодого огневика слегка покровительственно, больно привык, что тот по поручениям Чемса мотается. А ведь уже заслужил прозвище, и не важно, что не так рано, как сам Кэльх или Аэно. Стоило бы присмотреться к Крэшу повнимательней, как время выдастся.              Ужин прошел в привычном для воздушников молчании, если не считать негромких просьб передать блюда. Детей в этот раз в столовой не было, их кормили и занимали нянюшки в детской. А нежданные гости вовсе молчали и выглядели подавленными, хотя уже несколько пришли в себя после краткого отдыха.       Наконец, ужин закончился, и нехо Аирэн предложил перейти в его кабинет тем, кого будущий разговор касается напрямую. Туда отправились Кэльх, Аэно, Айто, Теиль и его супруга и сам нехо. А дальше — как камень с горы, сначала маленький полетел: Теиль, усадив супругу, развернулся к остановившемуся у камина Кэльху и опустился на колени.       — Нехо Кэльх. Я... не оправдал вашего доверия.       Кэльх от неожиданности и жеста, и слов онемел, не зная, что сказать. В голове билось только дурацкое: если обычаи и этикет воздушников уже успел немного изучить, почитав старый кодекс рода анн-Теалья анн-Эфар, то нравы водников выплеснулись, как ведро холодной воды на голову. Только и стоять, рот приоткрыв и пытаясь найти ответ. Аэно за спиной потянулся, крепко сжал ладонью плечо, заставляя очнуться, забыть обо всем лишнем. Он так и не вырос больше, его любимый, потому стоял чуть сбоку, чтоб видеть водника.       — Что-то произошло в Льяме? — голос молодого огневика был ровным, почти без вопроса. — Говорите, нехо анн-Эвоэна.       Приказ подстегнул, заставил Теиля собраться и заговорить. Сперва бессвязно, перескакивая с одного на другое. Он так и не поднялся, но на это уже не обращали внимания ни нехо Аирэн, ни Аэно, ни остальные. То, что рассказывал Теиль, затмевало все.       — В первый год, с весны, нет, с праздника Перелома, когда приехали Ишвар и Чейна, отплясали в кругу, все стало налаживаться, — говорил Теиль, и на его лице даже мелькнуло слабое подобие улыбки, тут же смытое гримасой горя. Горя осознанного, пережитого, укоренившегося в душе. — Поля распахивали, надеялись на урожай... Людей было мало, в Льяме оставалось от силы тысяч пять жителей, ютились по деревням на границах с Тиадом и Куниром. Мы мотались от одной деревни к другой, пытались что-то делать... Ишвар потом отлеживался по неделе, Чейна все-таки была посильнее, помогала ухаживать за ним... Нейхини Ниилела не даст солгать, летом уже видно было — Льяму можно вернуть к жизни. Мы поднимали родники, чтоб земля напилась... Йар с учеником приехал, земляные, хорошие ребята... ставили русла, крепили овраги. Отдыхали, только когда выматывались до последней капли сил.       — Дальше, — справившись с собой, подтолкнул Кэльх, уже мягким, спокойным голосом.       Обо всем этом — хорошем! — рассказывала Ниилела, и до Льямы ведь добралась, егоза, не усидела, хоть одним глазком, да глянула, что происходит на вымороженных землях. Она как раз просочилась в кабинет, хотя ее уж точно ни отец, ни братья не приглашали, но и гнать не стали. Девушка тихонько устроилась рядом с Аэно за спиной Кэльха, внимательно слушая рассказ молодого нехо.       — Нехины Самириль и Сейлиль анн-Фарин помогали. Братья... близнецы... — Теиль запнулся, до крови закусил губу, чтоб справиться с прорывавшимися глухими рыданиями. Нейха Фьялла опустилась на колени с ним рядом, обнимая за плечи, это дало ее мужу толику сил, он снова заговорил: — Три года работы на износ — и в прошлом году сняли первый добрый урожай с полей. Люди праздновали, радовались... А после зимних праздников появились эти... — омерзение буквально плеснулось в его голосе, смешанное с болью, прорвалось хриплым криком: — Убийцы! После огненной пляски Ишвар и Чейна спали, да все мы спали, как каменные, никто не сторожил. Они зарезали троих во сне, огневиков и Йара... Ученик его проснулся, успел крикнуть... Близнецы поднялись, выставили заслон. Против них двоих было шестеро! Против меня и Фьяллы — еще трое.       — Кто? — еле слышно выдохнул Кэльх. — Кто это был?       Потому что... Не просто убийцы. Потому что... Едва-едва, только-только протянулись первые ниточки, ростки доверия, тоненькие, едва заметные глазу. И... кто-то хотел разрушить то, что такими трудами было начато. Кто-то, кому костью поперек горла было объединение Темных и Светлых земель.       Камушек, летящий вниз, срывал за собой другие, и сейчас уже неслась вниз по склону лавина. Бился в окно ветер нехо Аирэна, яростно ревело пламя в камине, подрагивала вода в кувшине, будто кто-то ударял по резному столику, нервно и зло. Но сами маги молчали, ждали ответа.       — Вода и Ветер, — сорвалось с искусанных губ Теиля. — Самириль держал завесу ветров, а эти что-то сделали — и ветер понес на людей брызги воды. Они сразу словно обезумели, вместо врагов стали кидаться друг на друга... Задыхались и падали, словно разучившись дышать разом... Я не знаю никого из них, нехо.       — Да прекрати ты меня так называть, какой я нехо?! — все-таки не выдержал Кэльх.       Шагнул вперед, сбрасывая ладонь Аэно, резко опустился на колено, обнимая обоих, и Теиля, и Фьяллу, накрыл их своим теплом, делясь даже не огнем — тем спокойствием, которым напитался сегодня в долине. Нет, оно не несло утешения, но приглушало боль, наполняло, позволяя дышать ровнее, унимая бешено колотящееся в груди сердце. Позволяло просто жить, что-то делать, не срываясь в пучину отчаянья.       — Нехо... Старший. Потому что я оказался не достоин, даже нас не спас — это все они... Своими жизнями, детей, ради них, — Теиль как-то обмяк, упершись лбом в подставленное плечо.       Аэно негромко фыркнул, должно быть, мысленно честя его дураком. Но промолчал, предоставляя право говорить старшим. И заговорил нехо Аирэн, уже взявший себя в руки, да так, словно услышал мысли сына:       — Дурак ты, Теиль. Это не ты недостоин, три года рвавший жилы, чтоб поднять землю. Вина не на тебе, а на том гное земли, что не должен зваться человеческими именами, на убийцах, посягнувших на мир меж Светлыми и Темными снова. Клянусь, они об этом пожалеют.       — Вам нужен отдых, — Ниилела осторожно коснулась склоненных голов. — И помощь нейхини Тамаи. Отец?       — Моя дочь права, — кивнул нехо. — Сперва отдых, завтра же будем говорить снова, обсудим все.       — Давайте, поднимайтесь, — Кэльх сам привстал, осторожно потянул за собой. — Не дело... так.       Как — сказать не смог, горло перехватило. Теиль, мальчишка, взваливший на себя столько, увидевший такое, потерявший дорогих ему людей. Ему бы сейчас выплакаться, отрыдаться, а он себя до сих пор в руках держит, проклятым холодом скованный. Кэльх бросил быстрый взгляд на Аэно: не жди, вернусь поздно. Потому что никому другому Теиль помочь не позволит. Нейхини Тамая только телу ношу облегчит, а душу — душу опять Кэльху латать.       Не впервой. Справится.