Делай, что должно. Хранители

      Проскочив в едва заметную узкую щель между двух огромных каменных глыб, Аэно откатился в сторону, переводя дыхание. С другой стороны через мгновение припал к камню Кэльх, такой же встрепанный, тяжело дышащий. Крылья плаща разметались вокруг, грязные и отяжелевшие, в корке влажной глины.       Привалившись к такой надежной твердости, Аэно поднял голову, чутко вслушиваясь в окружающее. Не запоет ли тонко воздух, не потянет ли едва заметным ветерком, говоря, что их обнаружили?       — Где Лехан?       — Там, сейчас будет, — мотнул головой Кэльх.       Земляной шел в тройке последним, прикрывал огневиков. Аэно успел улыбнуться, даже немного расслабиться, уловить зеленоватую искру в камне, к которому снова прижался щекой...              Хризолиты на ладони Фьяллы кажутся кусочками зеленоватого озерного льда, с беловатыми трещинками-прожилками, с вкраплениями породы, словно замерзшей во льду травы.       — В Ташертисе родители своими руками плетут детям обереги... Возьми. Эфар никому не дарит свои чудеса просто так.       На стол сыплются оплавленные, округлые кусочки металла. Даже не бусины, слишком неправильные для этого, слишком... дикие. Своевольные. Сами пожелавшие выбрать себе форму и так застывшие.       — Солнечные всегда заботятся о своих детях. Не спорьте.              Ветер ударил внезапно, обманул, подкрался незаметно — и впечатался увесистым кулаком в грудь, выбивая из легких воздух. Аэно захрипел, пытаясь ухватиться, удержаться, но только нелепо выгнулся, подкинутый над землей, и кубарем покатился вниз по склону.       Огненная обережь возникла в руках сама собой, метнулась, захлестнула подходящий выступ, рванула, обдирая ладони — и воздух снова вышибло, на сей раз ударом об землю. Зато падать перестал, а через мгновение рядом тяжело хлопнули полы плаща: Кэльх каким-то безумным вывертом ударил по воздуху огненными перьями, удержался, превратив падение в затяжной прыжок.       Гулко вздрогнуло, прямо перед ними взметнулась гладкая стена, отбивая еще один рывок обезумевшего воздуха.       — Аэно, вода! — Лехан, прыжками спускавшийся к ним, махнул рукой, указывая, и Аэно приподнялся на руках, будто дикий зверь, рванулся вперед, не телом — силой! Взвившийся в прыжке Уруш перемахнул грязевой поток, хищным языком облизнувший тот камень, который только что топтали сапоги Лехана.       Девчонка, совсем еще девчонка...       Аэно распахнул рот, закричал, завыла рысь, падая вперед, растопыривая когтистые лапы, брюхом прижимая к земле испуганную водную. Совсем молоденькое лицо оказалось так близко...              — Ния, тебе цвет моих волос не по нраву? Хочешь, чтоб я в неполные двадцать три сединой обзавелся?       — Но я же ничего не делаю! Я просто разговариваю, Аэно-о-о, тебе что, жалко?       — Твой язык? Ни капли. А вот время — да. Ты с седла сонная валишься, нам приходится ехать медленнее. А лучше бы поскорее.       — Ну хорошо, я буду ложиться пораньше.       И сестренка смущенно хлопает ресницами, и перестает засиживаться за полночь в зале трактира, потому что надо ехать, спешить, Совет Чести ждет... И улыбается, сверкая белыми зубами на смуглом, дочерна загорелом лице Шорс Оазис, гортанно, непривычно выговаривая слова:       — Нэ волнуйся, брат, наша сэстра будет в бэзопасности.              Струя воды ударила из прижатых к груди рук, Уруш откатился, чудом не получив ею под брюхо, кинулся снова, уворачиваясь от ударов водяного хлыста. Аэно так сосредоточился на этом бое, что не замечал ничего другого. Только когда закричал Кэльх, вскинулся, осознавая происходящее.       Лехана, упершегося ногами в землю, буквально вросшего в нее, схватившегося за горло, пытающегося не дать воздуху задушить себя. Кэльха, окруженного вихрем огненных перьев, Кэльха, вскинувшего руку к глазам, ослепленного, беспомощного... Сухо треснул камень, брызнула крошка, глубоко вспоров щеку. А потом ветер ударил шквалом, сметая в пропасть обоих огневиков.              …По двору дома Солнечных бегают дети, и двое новеньких смеются вместе со всеми, хохочут, забыв плохое.       — Все будет хорошо, — говорит Кэльх Теилю, глядящему на них из окна. — Здесь о них позаботятся, пока ты будешь в разъездах.       — Обещаете, нехо? — все еще недоверчиво спрашивает тот, вцепляясь в подоконник пальцами так, что аж белеют суставы; дергается, когда сын запинается и падает. А тот вскакивает с веселым визгом и бежит дальше.       — Обещаю. Слово Хранителя.       И непонятно, то ли прозвище, то ли ответственность перед миром. Только ладони на плечах — теплые и уверенные.              Ветер небрежно подхватил обоих поперек животов, не дав упасть, потащил наверх.       — Плохо, — сухо сказал нехо Аирэн, паря рядом. — Ты опять слишком концентрируешься на чем-то одном, Аэно.       Молодой огненный пытался отдышаться.       — Прости... отец.       На одном? Скорей уж, он просто не мог сконцентрироваться ни на чем: скорость схватки, которую задавал нехо, была такой, что просто терялся, не успевая реагировать. И дар тут не помогал, только мешал: ощущать опасность со всех сторон было до кровавых кругов перед глазами изматывающе. А нехо Аирэн не признавал полумер. Каждая тренировка превращалась в реальный бой, который останавливался только в том случае, если кому-то из нэх грозила смертельная опасность.       Приехавшие в Эфар воины-нэх его только поддерживали, кивая: а как еще учиться? Только так, и царапины, вывихи и ушибы — не в счет. В счет только бесконечно ценный опыт, который никакими словами не передашь и в головы иначе не вобьешь. И вбивали молодежи все вместе, разбивали на группы, тасовали, заставляли сражаться снова и снова, чувствуя другие стихии, как свои.       Нехо Аирэн аккуратно опустил их на землю около стоянки. Весело потрескивал костер, на котором кипятилась вода для придающего сил отвара, аппетитно пахло чем-то съедобным, непонятно даже чем. Желудок Аэно голодно забурчал, и нехо снова покачал головой, на этот раз понимающе.       — Иди, поешь, пока Кэльха в порядок приводят.       Тот сидел, пытаясь сморгнуть запорошивший глаза песок, метнувшаяся к нему Тамая шлепнула по рукам, строго велев не растирать и потерпеть, пока она промоет.       — Я подожду, — Аэно подошел к любимому, осторожно взялся за запястья. — Прости. Я опять вышел дурак дураком. Как вспомню, что гордился своими танцами в ритуальном круге на Перелом, так стыд аж печень выедает.       — Рысенок, прекра... аш-ш-ш! — Кэльх зашипел, когда Тамая приложила набранную прямо в горсть воду к его лицу. Потом кое-как проморгался, глянул слезящимися глазами.       — Мы не воины, помнишь? — повторил он сказанное когда-то на стене замка. — Здесь нечего смущаться.       Когда-то... Как давно это было, хотя на самом деле меньше двух месяцев назад. Аэно помнил это как сейчас, стояло перед глазами: острым росчерком — фигура любимого на фоне светлого неба, опять начавшие выцветать волосы треплет ветер. Помнил и сгорбившегося, потерянно опустившего плечи Теиля рядом.       «Нет, Теиль. Я не могу тебе позволить остаться или, тем более, вернуться в Льяму. Назвал меня нехо — изволь слушать старшего, — веские, жесткие слова Кэльха будто еще сильнее пригибали его нехина к земле. — Мы ничего не сможем сделать, даже если бросимся туда прямо сейчас».       И Аэно тогда лишь подтвердил: да, Кэльх прав. Им нужно сделать многое: отвести Теиля с семьей в Ташертис, доставить туда же Нию. Поговорить с Советом Чести. Вернуться, неся его решение, одобренное нехо: отныне Эфар — не просто приграничная земля. Отныне Эфар — место, где сходятся все стихии. Учатся работать вместе. Учатся понимать друг друга. Защищать свой общий дом.       — Когда те, кто пытается сейчас снова развязать войну... — Аэно вовремя заметил, что слишком сильно сжимает пальцы на запястьях Кэльха, расслабил руки. — Когда они осмелеют и полезут в бой, никто не спросит у нас, воины ли мы. И времени не даст на осмысление ситуации и диспозиции, — он почти зло глянул в сторону одного из старших земляных, сейчас распекавшего Лехана за ошибки. Их тоже раскатают в тонкий блинчик, как только освободится нэх Кайса. Вот уж кто не только Хранитель, но и воин отменный.       — Я хотел бы всю жизнь рассказывать сказки детям и записывать легенды для новых поколений нэх. Но если не остановить убийц, не выжечь ту заразу, что пытается снова расколоть мир на части, никаких сказок не будет. И детей тоже. Пустыня и лед. И я боюсь даже представить, что будет твориться там, где они сойдутся. Потому что знаю, где это будет, Кэльх.       — Я тоже знаю, Аэно... — Кэльх уткнулся ему в плечо, намочив рубаху влажным лицом. — Тоже знаю.       Ему было даже тяжелее. Да, опытный огненный, да, старший. Но он умел учить, а не убивать. Умел защищать учеников, чаще — от них самих, а не атаковать. Умел сходиться в тренировочных поединках, ради забавы, но не так. И ломать себя он не умел. Но отчаянно учился, чтобы удар — насмерть, а не безвредно, легким напоминанием и уроком.       Аэно осторожно погладил его по коротко обрезанным волосам, выбившимся из-под шнурка, стягивавшего их на затылке. Сейчас ему, честно говоря, было совершенно безразлично, кто и как воспримет их неразрывную связь и почти необходимость держаться вместе, рядом, работать в паре. Здесь и сейчас он просто желал хотя бы немного облегчить ношу любимого человека, подарить ему свое тепло, сколько бы его ни осталось после изматывающей тренировки.       — Кэльх, Аэно, идите есть, — а вот и нэх Кайса. И, похоже, не с лучшими новостями, потому что наглухо закрыта, а по лицу, всегда такому подвижному, сейчас и вовсе ничего не прочесть, бронзовая маска, да и только.       — Сейчас... Аэно, у тебя кровь на щеке, — отмерев и выпрямившись, заметил Кэльх.       — А я все ждала, когда ж вы намилуетесь, — фыркнула Тамая, подсаживаясь снова, на этот раз с влажной тряпицей. Слова звучали, может быть, почти зло... но в то же время так устало, что чуялось — не на них эта злость, не про их жизни. Просто подвернулись под язык, и даже обижаться бесполезно.       — Не заметил. Наверное, осколком камня прилетело, — Аэно стиснул зубы: мочила тряпицу Тамая явно в чем-то своем, для особенно «любимых» пациентов, а царапина оказалась достаточно глубокая. Жгло, словно настоящая рысь когтем полоснула.       — Скажи спасибо, что не требуется зашивать. Но шрам останется.       Аэно сморгал злые слезы.       — Спасибо, Тамая.       Желудок снова заворчал, напоминая, что выложились едва не до донца, а в десяти шагах горит костерок и булькает густая от мяса и крупы похлебка. За стоящими в стороне мисками, простыми, глиняными, глубокими, потянулись разом оба. Наложили полные: еда сейчас была не для удовольствия, как лекарство. Особенно от вида усевшейся на камень Кайсы, которая изучала что-то вдали, неведомое и невидное другим. Чуть в отдалении, сложив руки на коленях, отдыхал нехо Аирэн, за ним виднелись неподвижные фигуры земляных, подпитывающихся от своей стихии.       — Время на тренировки закончилось, — наконец нехотя сообщила Кайса, когда ложки заскребли по дну мисок, и к огненным вернулась способность соображать здраво, а не только желудками.       Вскинулись все, кто был на полигоне и услышал ее слова. Нехо Аирэн, кажется, новостей еще тоже не знал, потому что упруго поднялся, чтобы пересесть поближе, внимательно вгляделся в лицо женщины.       — Что донесли разведчики?       — В Льяме что-то странное, — Кайса потерла лоб. — Нет. Страшное. Ручьи, что текут с тех земель, странно пахнут, и вода там... Нехо, сами прочтете, что там водники наплели. Но медлить больше просто нельзя!       — Они не готовы, нэх Кайса, — Аирэн стиснул пальцы до белизны. — Но послать опытных воинов мы не можем, двух на группу, не больше — иначе некому будет тренировать оставшихся.       — Я понимаю, нехо, — та сжала губы.       Было видно: сама бы плюнула на все и бросилась проверять. Но из старших огненных в Эфаре были только она и Кэльх. Если уйдет она — кому учить оставшуюся молодь, которая никогда в сражениях не была? Да даже Крэш, который хорохорился из-за своей бродяжной жизни, на самом деле не умел почти ничего.       — Но выбора нет. Пойдут Кэльх с Аэно, Лехан со своим старшим, Рудом, Лилия и Элэкан.       Лилия, мокрая и усталая, освежавшаяся в ручье, как раз подошла, села тихонько рядом с огненными, сохнуть. Не старше Ниилелы, она приходилась Аэно дальней родственницей, как и Элэкан, воздушник с неплохим чутьем при невеликих силах.       — Я... Пойду, да, — решительно кивнула она. — Я из наших пока лучшая.       О том, что, не замнись Аэно, и ничего бы она против Уруша не сделала, девушка промолчала.       — Хорошо. Земля и Огонь прикроют от Воды и Воздуха, если там есть воздушники, — согласился Аирэн. — И, Стихий ради, зовите по имени. Сил на этикет не хватает.       Аэно чуть не подавился глотком травяного отвара, с трудом сглотнул, услышав последнюю реплику отца.       — Решено, Аирэн. Значит, пусть возвращаются в замок. Сутки на то, чтобы прийти в себя, им хватит?       — Да. Как раз посмотрим карты, наметим маршрут вылазки.       — Изведемся вконец... — Кэльх сказал это едва слышно, так, что сидящий рядом Аэно-то еле уловил. Но с места не двинулся, сил не было, хотелось лечь и уснуть прямо тут. А надо было еще идти в замок... От которого, кстати, уже шла вторая группа учеников, тащила дрова и еду.       — Нехо, вы остаетесь? — уже громче спросил он. Вопрос был риторический, и так ясно, что останется — кому еще учить-то. Вернется под вечер, загоняв и остальных, и сам бледный, усталый и решительный.       Аирэн кивнул.       — Аэно, веди.       Молодой огненный поднялся, скрипнув зубами: от усталости ныла каждая жилка, горела распухшая, несмотря на примочки Тамаи, щека.       — Идем боевым порядком. Лехан — в центр. Руд — замыкающим. Кэльх, за мной. Лилия, рядом с Леханом. Марш, — и зашагал к спуску, сперва через силу, потом все легче. Эфар, словно понимая, какая непосильная тяжесть ложится на его детей, придавал сил, даря легкий ветер, не ледяной, с гор, а ласковый, теплый — снизу, из долин. Спускаться было легче, Аэно успевал оглядываться, следя, все ли в порядке. Успел перекинуть захлестнувшую пояс Кэльха огненную обережь Лехану, вдвоем удержали потерявшего опору огневика: на нем еще сказывался удар воздуха по глазам.       — Тихо, тихо. Руку. Держись. Отряд, передышка.       Все шестеро замерли на пару минут, найдя опору рукам и ногам, распластанные по скальной стене.       — Все, идем, — наконец сказал Кэльх, который все это время провел, зажмурившись, уткнувшись лицом в рукав, чтобы дать хоть немного отдыха глазам. — Читать вечером мне точно не грозит.       Лилия, шедшая за Леханом, но все равно услышавшая, невольно хихикнула. Глупая шутка, вымученная, но стало как-то полегче.       — Нам грозит только... хах... кровать, — Аэно проводил взглядом улетевший вниз камень, проверил следующий выступ. — Лехан, посмотри. Желторотики прошли, кто-то из молодняка с камнем поигрался, — тон был злой: предупреждали ведь всех, на тропе к полигону силу не использовать! Своими руками поганца, который это сделал, носом в стенку натыкал бы, как нашкодившего кота.       Молчаливый Руд громко одобрительно хмыкнул: правильно, пусть младший учится проверять и исправлять чужие глупости.       — Понял, — отозвался Лехан. По камню прошла легкая волна тепла. — Порядок, можно.       — Отряд, вперед.       До замка едва доползли, вымотанные до крайности. А ведь еще следовало искупаться, поесть, добраться до постелей. Наверняка все уснут, как только носом в подушку ткнутся. Ну, за других Аэно был уверен, а за себя... Подушка была под головой, но он все смотрел в потолок слипающимися глазами, ждал, пока появится Кэльх. Тот пришел не сразу, сел на край кровати, все еще моргая, будто в глазах до сих пор песок мешался. Аэно протянул руку, коснулся его запястья, погладил кончиками пальцев.       — Что такое, любимый? Глаза? — потянул к себе, не понимая, как Кэльх вообще еще способен сидеть. Тут по постели буквально размазывает усталостью, руки-ноги как свинцовые.       — Жжет... Понимаю, что к утру пройдет, просто Тамая тоже устает и работает не в полную силу. — Кэльх растекся по нему, как лег, так и не шевельнулся больше, только голос звучал, затихая: — Все хорошо, рысенок, не беспокойся ты обо мне так...       Ведь действительно, заботился, все время, больше чем за собой следил. Это грело, но и было непривычно: Кэльх привык сам присматривать за учениками, ловить, как его поймали сегодня, учить, а потом отпускать. Аэно он отпустил. Уже пару лет как отпустил, сложив с себя обязанности учителя. И теперь только с легким изумлением следил, как почти незаметно меняются их отношения.       Отпущенный на волю рысь трогательно опекал своего «пернатого». Был готов в любой момент подставить плечо, согреть, а если на Кэльха вдруг нападал стих «назло маме отморожу уши» — то и заставить. Ласково, но непреклонно, напоминая этим деловитую хищницу, что перетаскивает упирающихся котят в безопасное место. Внутренняя суть все же выбрала идеальное воплощение. Знай Кэльх характер горных рысей чуть получше, он бы все понял еще тогда, когда увидел на ладони Аэно кроху-котенка. А так приходилось открывать в нем новое в процессе — но это-то и нравилось!       Аэно запустил пальцы в волосы на затылке, где, по его словам, прятался хохолок, как у Чи`ата, и хватило буквально пары легких движений, чтобы Кэльха накрыло сном.