Кэльх натянул поводья, заставляя лошадь шагать медленней. Обернулся: они с Аэно вырвались чуть вперед, но причин для тревоги не было. Перевал спокоен, а позади, за Шорсом, ехала Ниилела, знающая эти места, и Сатор, который прекрасно бы услышал, случись что с камнем. Да, он был привычен к пескам, но именно поэтому в горах вслушивался, осматривался, пытаясь понять и впитать новое. Позади все хорошо.
Кэльх отвернулся, посмотрел вперед.
Сколько раз за последнее время они ехали то в Эфар, то из Эфара? Память почему-то подводила, он не мог сосчитать эти поездки, они путались, сливались меж собой. Неизменной оставалась только спина Аэно, маячащая впереди. Указывающая путь, направляющая... Кэльх вздохнул, крепче сжимая поводья. Мотнул головой, когда Аэно обернулся, учуяв его настроение: все хорошо. Сейчас действительно все было хорошо. Он... Нет, не смирился. Принял свою новую роль.
Это было странно и стыдно. Настолько стыдно, что и Аэно рассказать не смог, переживал внутри, в душе, учился гореть по-новому. Дело было даже не в убийстве — оно задело, да, и сильно. Но это, как ни странно, улеглось быстрее всего. Он не создан убивать, и точка. Это не его дело. Его дело — защищать, любой ценой.
Куда хуже было с пониманием, что его место за чужой спиной. Да, как учитель Кэльх всегда выступал именно поддержкой ученикам, направлял, подставлял плечо, но... При этом он оставался собой. Некоей величиной, чем-то стоящим и значимым. Гордыни в этом особой не было, было скорее ощущение своего места, привычного и знакомого. А теперь его грубо вышвырнули прочь. Больше не было учеников, от прошлого остались только обязанности Хранителя, но и те изменились, потому что рядом появился Аэно. Аэно-Аэно-Аэнья, рысь-рысенок, который вырос и стал сильнее его самого. Который теперь всегда шел впереди, даже если оставлял разговоры на него. Которому Кэльх сам отдал это право, еще даже не понимая, что натворил. А когда понимание нагнало, тогда и ужаснулся поначалу. Что... что от него-то осталось? От Кэльха Хранителя? Порастерял, пораздал другим, отказался от всего. Только огонь внутри и остался, да еще, пожалуй, умение выражать себя в рисунках.
Именно рисунки и успокоили. Рисунки и понимание, что все было добровольно. Что он сам, своими руками отдал Аэно сначала душу, а потом и тело, что это не извращение собственной сути. Просто сам эту суть раньше не понимал, слишком привык гореть так, как того хотели другие. Подстраиваясь, маскируясь, делая, что должен, но не давая себе воли. Как тогда, когда мечтал обнять Аэно, прижать, успокоить, а вместо этого держался в рамках приличий, не зная, как выразить свои чувства. И ведь уже даже навязанный брак тогда не сковывал, но все равно, пока дома не оказался, пока до грани «не могу больше!» не дошел — держал себя зачем-то.
Аэно сжег эти приличия дотла. Установил свои порядки. Перетряхнул все вверх дном, и подстраиваться под это было почти мучительно больно, особенно вот так, разом, когда скопилось — и навалилось одним комком. Знал бы тот убитый искаженный, какую лавину он стронул...
Но лавина сошла, перекроила склон, проложила новые тропы, и Кэльх снова дышал спокойно, горел ровно для своего рысенка. Служил надежной опорой, закрывал спину крыльями, не заслоняя ими дорогу, давая самому выбирать путь для них двоих. Грел, успокаивал, когда тот вваливался, нахлебавшись грязной воды равнодушного «надо», кричал, отдаваясь, разжигая в нем заново огонь, делясь своим теплом. Потом вставал и снова брался за кисти, зная, что Аэно лежит, смотрит, и это для него лучшее лекарство.
Две недели они проводили дни так. Аэно засыпал и просыпался, уходил и снова возвращался, отмытый до скрипа и ярких царапин. Кэльх почти не выходил из комнаты. Не было нужды, и даже желания сжечь что-нибудь не было. Вместо этого он рисовал, проваливаясь в работу с головой, горел, сам себе казался солнцем, освещающим все вокруг разноцветным огнем. И из-под кисти сама собой рождалась тенистая улочка, залитая вечерними сумерками. Самый край неба над городскими крышами, еще окрашенный приглушенными цветами заката, синевой и последними розовыми отсветами на облаках. Стены домов, ветви деревьев — все отбрасывает мягкие тени, потому что в кронах прячутся крохотные фонарики. А по улице идут люди. Обычные люди, каких много в Фарате, и мелькают среди них нэх.
Кэльх до дыр зачитал записи Аэно, и одна давно не давала ему покоя. Мимолетная фантазия, обрисованная всего парой слов, почти шутка, рождалась ныне под его руками. И на головах нэх вместо волос появлялись отзвуки их Стихии. Вычурные бронзовые шлемы-прически, украшенные светящимися изнутри агатами и полированными малахитами; длинные жгуты спадающих за спину водных потоков, таинственно мерцающих плывущими в них звездами планктона; скрученные хитрым узлом полупрозрачные вихри, в которых запутались светлячки, перья, пестрые ленты и пушинки; огненные всполохи, настоящие костры, рвущиеся к небесам.
И, если приглядеться, в углу, держась за руки, шли двое нэх. Лиц не было видно, но у одного в прядях огненной шерсти запуталось несколько перышек, и кончики ушей украшали едва заметные кисточки, а над птичьим хохолком другого едва-едва заметно мерцала корона светлого огня.
Полотно было огромным, но он закончил его за эти две недели. Матушка, зайдя взглянуть, молча кивнула, а на следующий день его повесили в главной зале, в простой темной раме. Вытаскивать, правда, пришлось через окно, в дверь и по лестнице не пролезло бы...
Аэно, поняв, увидев итог, — Кэльх дорисовывал все в ночь, когда тот беспробудно спал, вымотанный этими двумя неделями, непрерывным напряжением до полного изнеможения, — смеялся как ненормальный. Сначала почти испугал, потому что смех звучал страшно, на грани, того гляди полыхнет чем-то неправильным. Потом, когда выплеснул это, последние пригоршни воды и грязи, смеялся до слез уже от счастья, стискивая так, что ребра потом два дня болели. Шептал какие-то глупости, целовал в шею, не дотягиваясь до губ, благодарил, тепло и искренне. За то, что придумал случайно и совершенно не ожидал увидеть. Кэльх тогда только улыбался сонно-счастливо, не находя слов для выражения радости.
Отпустило в тот момент обоих. И уже шутили, как раньше, расчесывали друг другу, отоспавшись окончательно, волосы, думали, что делать дальше, какими словами за Нию просить, что сурового нехо проймет. О ребенке не говорили, без слов условившись: вот когда увидят, тогда и... Даже имени заранее не придумывали, не гадали, мальчик будет или девочка. Как будет, так и разберутся. Обласкают, полюбят, согреют. А пока — дела.
— Не отставай, леа энно! — окликнул уехавший вперед Аэно, и задумавшийся Кэльх сжал коленями бока лошади.
Эфар-танн, раньше казавшийся просто изящной игрушкой, явил свое истинное лицо. Это была крепость, оплот могущественных нехо, за века не растерявший ни силы, ни грозной суровости. Это было похоже на то, как седой горец сбрасывает тяжелый чампан* из овечьего руна и оказывается вовсе не согбенным годами старцем, а все еще сильным воином, стройным, крепким и чем-то схожим с узловатыми горными деревцами, способными выстоять и перед бураном, и даже после лавины.
Эфар-танн был насторожен и готов к бою. И пусть этот бой пока еще таился за горизонтом, изрезанным зубчатыми вершинами гор, его приближение витало в воздухе. Нехо Эфара был воплощением замка. Или наоборот? Впрочем, это было не важно, главное, что вместо эфемерного воздушного создания в шелках и лентах перед гостями стоял воин. Аэно видел его таким лишь раз, и то — смутно. Что-то такое страшное и восхитительное одновременно проглянуло в отце однажды во время того тренировочного боя с Кэльхом, и снова спряталось под завесу легкомысленных ветерков, играющих шелком. А вот сейчас было обнажено и отточено, как клинок.
Аэно и Кэльх переглянулись, понимая, что уговорить этого нехо на брак пока еще единственной дочери с никому не известным безродным нэх, да еще и стихии Земли, будет, безусловно, тяжело. Аэно повел плечом: «обсудим после, обещаю», и Кэльх чуть кивнул, принимая это обещание.
— Я получил ваше письмо. Слуги покажут вам комнаты и остальное. Нэх Шорс, вам требуется помощь лекаря? В замке есть водный маг, она осмотрит вас.
— Благодарю, нэх Аирэн, — степенно кивнул Шорс.
— Дочь, твоя комната осталась за тобой. Аэно, Ниилела, приведите себя в порядок и зайдите к матери, она волнуется.
— Да, отец, — ответили оба в один голос.
— Располагайтесь. Отдыхайте. Слуги позовут к трапезе.
Темные с интересом осматривались, идя следом за этином Намайо, Аэно видел их взгляды. Видел и то, что отец произвел на Сатора неизгладимое впечатление. Земляной то и дело косился на него, словно бы сравнивал отца и сына. Он только мысленно улыбнулся: пусть, Шайхадду предстоит понять, что, при всех внешних различиях, что в поведении, что в силе, они с отцом похожи больше, чем кажется. Все дело в воспитании и заложенных им принципах.
Аэно после быстрого омовения и переодевания умчался к матери, попросив Кэльха проведать Аленто и пообещать ему поход в Учебную, как только освободятся оба. И в покоях нейхи Леаты пробыл вместе с Нией до самого обеда, с восхищением и затаенной нежностью любуясь красотой женщины, готовящейся подарить миру нового человека.
— Матушка, я скоро стану дважды отцом, — признание далось нелегко.
Леата всплеснула руками и принялась расспрашивать, но умолкла, едва поняв, что говорить о той, что станет матерью его ребенку, Аэно категорически не желает. Он просто назвал ее имя и Стихию, тактично переведя разговор на прочие семейные вопросы.
— Мне нужен ваш совет, матушка. Но я хотел бы обсудить это наедине, Ния, ты не против?
Девушка насупилась, но кивнула.
— Я потом еще приду, загляну к нейхини Ваарин.
— О чем ты хотел поговорить, милый? — нейха указала сыну на подушку у своего кресла, и он устроился там, обнимая ее колени, как в детстве.
— О Ние. И о том, как уговорить отца дать свое позволение на ее брак с Сатором Шайхаддом.
— Та-ак. Что же это за юноша, сын? Рассказывай все немедля.
Аэно собрался с мыслями и заговорил, медленно и тщательно подбирая слова.
Обедали так, как и в прошлый раз, в столовой собрались все старшие. Аэно среди них был самым молодым, но в этот раз его не отсылали к остальной молодежи на кухню. Это могло значить только одно: отец принял его не просто как взрослого, но и равного, способного рассуждать здраво и решать наравне со старшими. Это заставляло подспудно нервничать. Обдумывать предстоящую беседу было тяжело. Сперва, по совету матушки, он должен был заручиться согласием и помощью брата. Даже не Кэльха. Несмотря на то, что любимый был ему ближе, чем кто бы то ни было, это было сугубо семейное дело. Кэльх поймет, он не сомневался, только нужно объяснить. Впрочем, он ведь читал Кодекс, так что с пониманием проблем не должно быть. А вот поймет и поможет ли брат? Шутка ли — принять в род темнорожденного, да еще и земляного? Айто с трудом и болью смирился с Огнем в роду, сумеет ли принять то, что анн-Теалья анн-Эфар должны стать первым родом, в котором Стихии придут к гармонии? Первым за многие столетия родом, что получит право именоваться не Чистейшим, а Алмазным?
Упоминание этого титула они с Кэльхом отыскали, перерыв Фаратскую библиотеку. Сперва недоумевали: откуда оно вообще взялось? Но затем пришло понимание: алмаз есть воплощение всех четырех стихий. Камень, рожденный из невообразимой древности дерева, вспоенного водой и некогда овеянного ветром, под действием глубинного огня и бесконечного давления толщи земли, ничем иным быть не может. Алмазным Садом именовался некогда совет сильнейших магов всех четырех Стихий. Айто обязан проникнуться.
Но до брата он дошел только на следующий день. Вечер пришлось потратить на Аленто, как и обещал, а еще на разговор с Кэльхом. Тот не переживал из-за долгого отсутствия Аэно, полностью поглощенный Аленто, успевшим соскучиться по старшим огневикам. Кэльха он поэтому натурально заездил, тот был искренне рад, когда Аэно, кое-как уняв брата и передав его служанкам, утащил в комнату.
— Что-то случилось, рысенок? Как нейха? — спросил Кэльх, растянувшись на кровати и осторожно потягиваясь: плечи побаливали, Аленто упорно лез на руки.
Аэно подтолкнул его перевернуться и устроился верхом на бедрах, принимаясь разминать мышцы мягкими движениями.
— С матушкой все хорошо. Она так красива сейчас, словно сияющая жемчужина... И пока еще ничего не случилось, но я даже не знаю, как тебе сказать. Не хочу, чтобы ты на меня обиделся, леа энно.
— А за что я должен на тебя обидеться? — осторожно уточнил Кэльх, жмурясь от удовольствия: Аэно, горячий и увесистый, сейчас напоминал кота, даже движения были те же.
— На то, что не возьму тебя с собой, когда пойду уговаривать сперва брата, а затем и отца согласиться на брак Нии с Сатором.
— А я должен обидеться? — искренне изумился Кэльх. Даже обернуться попытался, посмотреть в глаза. — Аэно, нехо Аирэн только вас и послушает, а с твоим братом мне и вовсе разговаривать не о чем, я для него по-прежнему чужак.
— Ты не обо всем со мной говоришь, — слегка укорил его Аэно. — И я просто... Стихии, я себя чувствую косноязычным болваном, не способным подобрать слов! Понимаешь, это семейное дело. Но моей семьей давно стал и ты. Хотя сейчас ты абсолютно прав, отца нам уговаривать придется только вдвоем, следуя Кодексу.
— Твоей, Аэно, — мягко заметил Кэльх. — Именно, что твоей. Знаешь, у нас говорят, каким бы большим ни был род, семья — это дело лишь двоих. Так что все хорошо, рысенок. Поговори со своими, а потом, если захочешь спросить — я отвечу. Постараюсь хотя бы.
Он улыбнулся, уже искренне, спокойно. Пламя улеглось, больше не терзало, и теперь действительно можно было поговорить, даже не поделиться собственной глупостью — просто... чтобы не беспокоить того, ближе кого нет ни одного существа на свете.
— Спасибо, пламя мое, — Аэно, наклонившись, поцеловал его в плечо, прикусил кожу, и больше никаких серьезных тем в этот вечер не поднималось — не до них было им обоим.
Отловить брата Аэно удалось прямо на завтраке на кухне, так что после него два нехина рода анн-Теалья анн-Эфар отправились в выделенный Айто отцом кабинет. Он был почти точной копией кабинета нехо, разве что беспорядка на столе было больше раза в три. Айто пока еще не научился организовывать пространство так, как это делал отец.
— Как ты, справляешься? — Аэно с сочувствием покосился на стопки бумаг и сразу три счетных книги, раскрытые на столе.
— С трудом, — Айто вздохнул.
Ему было неловко: все-таки с того случая братья так и не стали близки, как раньше. Да, повзрослев и поумнев, стали общаться, да, свое обещание Айто не забыл, но... прежнего доверия все-таки не было.
— Терпи, сейчас у тебя еще есть возможность при нужде обратиться к отцу за помощью, — кивнул Аэно. — Не буду ходить вокруг да около. Айто, мне необходима твоя помощь и поддержка.
— Я обещал откликнуться на твой зов и от своих слов не отступлюсь, — тряхнул головой Айто. — Что у тебя случилось?
— Не у меня. Сатора Шайхадда видел? Тот земляной, что приехал вчера с нами.
— Видел, и?
— Это будущий муж нашей обожаемой сестренки. Помолчи, брат, и послушай, — Аэно вскинул ладонь, прерывая уже открывшего рот Айто. — Если отбросить в сторону всю романтическую шелуху, вроде того, что Ния умудрилась в него влюбиться по уши, и это взаимно, то в сухом остатке будет прямая выгода нашему роду.
— Если отбросить то, что ты его, я так понимаю, и знать не знаешь, даже законы его земель, — сухо поправил Айто, — но уже хочешь отдать ему Нию. Я слушаю, что за выгода?
Аэно предельно четко, сжато и без излишних умствований объяснил, в чем именно.
— Ты видишь, каким сейчас стал Эфар. Насколько благотворно влияют на землю все Стихии в гармонии. Говорю, и как Хранитель, и как сын Эфара, этот брак будет только на пользу и майорату, и роду. Скоро Совет Круга Чистых, на нем отец и остальные старшие маги будут говорить об объединении Ташертиса и Аматана, как это было до Раскола.
В чем в чем, а в отсутствии головы Айто упрекнуть было нельзя. Мысль он поймал на лету.
— И мы будем первыми, кто объединит все Стихии?.. Да, это поднимет наш род на новую высоту... Хм, — он побарабанил пальцами по столешнице. — И расположение на границе, вся связь так и так через Эфар пойдет, за нами сразу несколько перевалов, самых удобных. И если этот земляной... Он хоть сильный?
— Шорс говорит, один из сильнейших в Ташертисе. С возрастом станет примерно того же уровня, что и отец. Будь Ния послабее, я первый бы отговаривал ее от этого брака, но за время работы в пустыне она подтянула собственную силу на достаточно высокий уровень.
— Если он сможет помочь укрепить и расширить перевалы — не прямо сейчас, я понимаю, не до этого — то я за. Роду это действительно пойдет на пользу.
— Значит, я могу рассчитывать на твою поддержку в разговоре с отцом? — выложил последнюю «колючку» разговора Аэно, мысленно усмехаясь: он все еще оставался прав насчет брата, тот с течением времени не менялся. Разве что появилось больше серьезности и ответственности.
— Если этот Сатор согласится на мои условия, — пожал плечами Айто. — Но если он так любит Нию... Ты сам с ним переговоришь?
— Озвучь все условия. Без обиняков и скрытых смыслов, как ты их понимаешь.
— Помощь в обустройстве перевалов, когда она потребуется. Раз станет частью рода — пусть изволит понимать, что дела рода будут касаться и его. Жил рвать не потребую, честь по чести, в остальное время тоже беспокоить не буду, пусть с Нией решает, где жить и что делать.
— А знаешь, — Аэно задумчиво потеребил браслет, — введение в род Сатора, пожалуй, должно будет стать неплохим показателем для иных земляных, а ведь не только с перевалами Эфару нужна помощь. Еще шахты.
— У сестренки еще имени нет, а ты её уже за темного сватаешь? — невольно усмехнулся Айто. — Или об Аленто думаешь?
— О тех, кого просто заинтересуют наши горы, — рассмеялся Аэно. — Не надо приписывать мне такие планы. Аленто выберет сам, я надеюсь. Но если он станет Хранителем, брак ему не светит. Конечно, если к тому времени не изменятся законы и ситуация в мире. Все может быть. Равно как и то, что он может не стать именно что полноценным Хранителем, но остаться огненным стражем Эфара.
— Поглядим, — вздохнул Айто. — Несобранный мед не продают. Дай ему вырасти сначала и Стихию принять. Это все, о чем ты хотел поговорить?
— Не совсем. Айто, ты бывал в других майоратах гораздо чаще меня, общался с нехинами и нейхини многих родов. Что ты можешь сказать о водниках, не наследниках, третьих-четвертых, и далее, детях? Есть ли среди них те, кто хотел бы развить свою силу, но при этом не желал бы идти в Стражу Островов?
— Думаю, да. На самом деле их куда больше, чем тебе кажется, — вот теперь Айто нахмурился всерьез. — Стража Островов отбирает самых лучших — по силе или по умениям, не важно. А те, кто послабее или не хотят драться... Им остается только надеяться на удачу или оседать в майоратах родни ненужным грузом. Изредка они уходят на корабли, нанимаются в порты или к торговцам, но для этого тоже определенные умения нужны. Ты хочешь кинуть клич и предложить им отправиться в Ташертис?
— Ты сам понимаешь — водники там нужны, как драгоценная влага в пустыне. И именно в пустыне они и требуются. Расспроси Нию, насколько там нелегко, я дальше Мирьяра не бывал, а это первый оазис на самом краю. И то был там совсем проездом.
— Расспрошу. Спасибо, брат.
Аэно наглухо закрылся и протянул ему руку.
— Это тебе спасибо, брат.
Ветра все равно толкнули в грудь, недоверчивые, настороженные. Но руку Айто пожал. И так и остался стоять у стола, задумчиво глядя вслед Аэно.
Айто шел впереди, каблуки его коротких домашних сапожек звонко выбивали дробь по каменным плитам. Аэно слегка поморщился и потер висок: денек выдался не из легких. Нет, никто его не гнал на тренировку в условиях, приближенных к боевым, но от целого дня разговоров он устал, пожалуй, даже больше, чем от чего-то иного. Причем, разговор с братом был самым, пожалуй, легким из череды прочих. Следующим, кого огневик отловил, был Шорс. У него Аэно выспросил все, что тот знал о Саторе, причем, так же, как в свое время расспрашивал нэх Кайсу — методично, дотошно, не выпуская из цепких когтей своих вопросов. Кажется, немного перестарался: водник ушел от него с таким видом, словно ему на голову надели котелок и пару раз стукнули по нему поленом. Нужно будет завтра отыскать его и извиниться прогулкой к Звенящим родникам. Пусть восстановит силы.
Потом была беседа с Сатором, и вот тут-то Аэно нарвался на непрошибаемую стену. Проклятый Шайхадд вбил в свою дурную голову, что ему ничего не светит, и сперва вообще отказывался понимать и слышать слова, к нему обращенные. Аэно взъярился, выволок его на один из тренировочных кругов, устроенных отцом неподалеку от замка. Бухнул в каменную бочку ведро земляного масла, чтоб горело подольше, и вызвал Сатора на поединок, чтоб прочистить мозги. Правда, земляной в итоге здорово потрепал его, когда Аэно бросил обвинение в трусости. Мол, так боишься помять рыси мех, чтобы не разозлить нехо? Зато, кажется, именно это и сработало. И после они смогли поговорить спокойно и взвешенно, но при этом искренне, не прячась за витиеватыми фразами о чести, долге, бедности и богатстве.
Правда, сейчас зверски болело выбитое плечо, хотя Сатор сам же его и вправил — земляной, кому, как не ему с костями работать. К Тамае Аэно не пошел, попросил Кэльха помочь с примочками и полтора часа наслаждался лаской его рук и полной укоризны тишиной. Но отдых закончился, и вот теперь предстоит самый тяжелый разговор. С отцом. Даже вопросы к Кэльху, отложенные напоследок, не напрягали так сильно.
Клюв орла на двери, погнутый и так и не выправленный — видно, нехо часто гневался, бесполезная работа — скрежетнул по кольцу, отражая его настроение.
— Айто... А, и ты, Аэно. Хорошо. Садитесь, — нехо Аирэн поднял голову от бумаг.
Вид у него был... усталый, но при этом собранный, в любой момент в бой, в любой момент готов атаковать. Такому слова против не скажешь, и Аэно предпочел сначала дать отцу обсудить, что тот хотел.
— Скоро Совет, и я хочу, чтобы вы оба присутствовали на нем. Айто, твое место — за моим креслом. Пора. Аэно, ты — связующее звено между Ташертисом и Аматаном. Не неволю, но ты и Кэльх очень пригодитесь мне на Совете.
— Мы в любом случае собирались туда, — Аэно кивнул. — Да, отец, нам понадобится добраться до архива Круга, если таковой имеется. И получить разрешение на работу с любыми документами в нем, это вообще возможно?
— Имеется, — взгляд нехо потяжелел, но это относилось не к Аэно. — Но вот уговорить их... Не знаю, что для этого потребуется.
— Нам с Кэльхом придется это сделать — то, что потребуется, — Аэно привычно повел плечом, словно отодвигая проблему, которая не ко времени.
— Разберемся на месте, я подниму связи, какие смогу, — зачем им архив, нехо Аирэн не спрашивал. Нужен — значит нужен, раз сын попросил, не для баловства, для дела — значит, он постарается помочь. — Можешь идти, Аэно. Теперь, что касается тебя, Айто...
— Прости, отец, у нас с братом к тебе важный разговор. Я подожду здесь или за дверью, если желаешь, — все же рискнул перебить отца Аэно.
— В чем дело? — уже взявшийся за внушительную стопку бумаг нехо положил её на место, одним жестом обозначая порядок. Что бы он ни хотел сказать старшему нехину, это могло подождать. Аэно вместо немедленного ответа зашел за спинку его кресла и накрепко закрыл окно, с силой вогнав штыри защелок в пазы. Затем вернулся на свое место, переглянулся с братом и заговорил.
Когда он закончил, на Эфар-танн обрушилась звенящая тишина. Такая бывает перед началом лютой бури, когда в самом воздухе, кажется, возникают кристаллики льда и его становится почти невозможно вдохнуть. Если и был еще кто в замке не осведомлен, что в кабинете нехо идет тяжелый разговор, то в этот момент их не осталось.
А потом ударил ветер. Хрусталь пошел трещинами с первого же удара, затрещал жалобно, но выдержал, не раскололся. Мастер, не первый раз чинивший окно, старался каждый раз творить на совесть.
— С чего ты вообще взял, Аэно, — голос нехо звенел от сдерживаемого гнева, — что этот... Червь достоин Нии? Ты знал его? Ты шел с ним бок о бок?
— Я знаю свою сестру, отец. И умею спрашивать людей о людях, — чем больше ярился ветер, тем спокойнее становился Аэно, собираясь за щитом своей силы. — К тому же, не стоит пренебрежительно отзываться о нэх, который получил прозвище, пусть даже оно звучит так странно для нас. Шайхадд — прекрасное приобретение для Алмазного рода, — с нажимом выделил он последние слова.
— Рода, в котором соберутся все четыре Стихии, — легко подхватил его слова Айто. — Ты боялся, что наш род перестанет быть Чистым, отец. А сейчас мы сможем не просто остаться равными — стать первыми.
— Слить все четыре Стихии воедино, принести на земли Эфара благоденствие, о котором эфараан забыли с Раскола. Принятый в род маг Земли — показатель для остальных, что здесь к темным относятся с должной лояльностью. Сюда придут те, кто умеет усмирить нутро гор, сковать крошащиеся стенки штреков без дорогостоящих крепей, расчистить перевалы и горные тропы, — в свою очередь продолжил Аэно.
Он знал, что нельзя позволить отцу взять паузу, вклиниться в нее своей яростью. Именно поэтому и Айто, и он, заранее условившись, говорили ровно, неспешно, приглушая голоса. Ветер может вырвать камень из скальной стены. Вот только ободрать с камня мох он не сумеет никогда. Они говорили, и ветра постепенно стихали, оставляя в покое многострадальное окно. Нехо молчал. Слушал. Прикидывал. Аэно по глазам видел, как отец рассматривает то будущее, которое рисовали ему сыновья. И когда Аирэн одним резким движением поднялся из-за стола, ветра снова были ему послушны.
— Где он?
Простой вопрос, но... Они двое сумели убедить отца. Теперь дело было за Сатором.
— Третий тренировочный круг.
Оба нехина слаженно поклонились и быстро вышли.
— Иди на Учебную, оттуда хорошо видно, — Аэно криво усмехнулся, снова потер висок. — Я за Кэльхом, и тоже туда. Хочу взглянуть на эту битву удэши.
Кэльха Аэно нашел быстро и, к своему неудовольствию, умудрился подцепить по дороге Ниилелу. И рад бы не брать, да та как чуяла: где Сатор, что отец, куда идете с такими лицами, почему сам потрепанный? В итоге, когда поднялись на башню, Ния, едва взглянув вниз, с писком вцепилась в ладонь Аэно и рукав Айто. Потому что там, внизу, нехо Аирэн что-то резко сказал Сатору — и зашевелилась груда щебня, в момент обтекая тело земляного, взметнулись ветра, подбрасывая нехо вверх.
Первые удары были настолько быстрыми, что уследить едва вышло. Метнулся вперед Шайхадд, мотнув тяжелой головой, пытаясь сбить нехо, зацепились за бугристую морду обрывки лент — и она тут же вскинулась назад от мощного удара. Свист ветра был слышен даже на башне, удары следовали один за другим, выбивая из тела каменного черве-змея огромные куски. Тот вертелся волчком, расшвыривая хвостом осколки, пытаясь сбить верткого воздушника, который, будто насмехаясь, не взлетал выше, просто уворачивался от снарядов.
Земля против воздуха: ситуация, в общем-то, патовая. С земли сложно что-то разглядеть наверху, если не высовываться магу, с воздуха тяжело пробить защитный слой камня. Но нехо и здесь смог удивить: в какой-то момент он прянул в небо, и... Шайхадд начал подниматься следом, извиваясь, будто нанизанный на крючок червь.
Взвизгнула Ния, выругался Кэльх, то ли восхищенно, то ли потрясенно, а каменное тело все билось, под ударами стихии постепенно осыпаясь песком и осколками. Это было поражение, Аирэну довольно было просто вымотать противника. Сатор, кажется, тоже понимал это, потому что Шайхадд просто... взорвался. Песок и камни, взлетевшие в воздух, закрыли обзор, более того, они и не думали падать на землю, подхваченные взметнувшимся смерчем.
Ниилела резко дернулась, но на ее плечи с двух сторон легли руки братьев, почти пригвоздив к смотровой площадке, и по щекам быстро-быстро потекли капли. Что-то говорить было бесполезно — громыхало, как при лавине, но Аэно еще крепче сжал пальцы, и обернувшаяся к нему Ния прочитала по губам: «Все будет хорошо».
Смерч ревел еще несколько минут, потом медленно начал оседать, зримыми из-за щебня кольцами укладываясь на землю, прибивая пыль. На том, что осталось от площадки, можно было различить уже две фигуры: одну, едва держащуюся на ногах, щетинящуюся обломками камней, другую — будто оплетенную полупрозрачными жгутами ветров. Но вот слетели и эти доспехи, оставив просто двух усталых нэх. Аирэн коротко кивнул Сатору, поднял голову, безошибочно находя взглядом башню. Кивнул еще раз и двинулся к замку, ощутимо прихрамывая. По бело-голубым одеждам расползалось заметное даже с высоты алое пятно.
— Ния, бегом. Окажешь помощь отцу. Для Сатора я позову Тамаю. Бегом! — третий раз повторять не было нужды, сестренка сорвалась с места, только воздух свистнул.
— Ну? — Аэно, прищурившись, посмотрел брату в глаза, пряча усмешку.
— Что — ну? — проворчал тот. Говорить было не о чем, за все предыдущие бои никто, даже Кайса, не смог и оцарапать нехо. — С перевалами он, значит, точно справится.
— Спасибо, брат, — протягивать руку Аэно не стал, не хотелось закрываться от Кэльха, но поблагодарить за поддержку в разговоре с отцом следовало всяко. И, не дожидаясь ответа, рванул вниз, слушая быстрый перестук каблуков за спиной. Следовало помочь Сатору добраться до замка и до приемного покоя, если ему нужна помощь Тамаи.
***
Если бы Шорса кто-то когда-то спросил, знает ли он, как себя чувствует еще живой, но уже выпотрошенный черве-змей, он бы не смог ответить, но ровно до того момента, как Аэно-Аэнья пришел к нему с вопросами. После — сумел бы описать в красках, потому что именно так себя и ощущал под огненным взглядом и напором чужой силы, похожей на кольцо огня, поймавшее в степи зверя. Обманчиво-неподвижная, стоит такая стена пламени до неба, не торопясь пожирать добычу. И только вода шипит, не в силах уйти, исходя паром. После два кувшина выглотал, и все равно казалось, что внутри раскаленная пустыня, а откуда-то из-за угла следят два внимательных звериных глаза.
Поэтому он даже не удивился, увидев потрепанного, уставившегося в потолок немигающим взором Сатора. К этому все и шло, если так подумать. Просто сел на пол возле непривычной высокой кровати, сложил руки на коленях.
— Как ты, брат?
— Поверить не могу, что жив остался, брат, — просипел Шайхадд.
В какой-то момент там, в кругу, он в самом деле попрощался с жизнью. Тиски ветра были безжалостны, как кузнечный пресс, он, никогда не испытывавший внутри своего черве-змея трудностей с дыханием, начал задыхаться, хватая мгновенно онемевшими губами ледяной воздух.
— Ну, полно, — не выдержав, усмехнулся Шорс. — Стал бы хозяин неба убивать тебя. Вот выпотрошить, проверить, что внутри — другое дело. Сын его в отца, такой же зверь чуткий.
— И что дальше? — Сатор пошевелился, хотя местная лекарка запретила вставать, велев отлежаться хотя бы несколько часов.
— А дальше — проси нэх Шорса стать твоим сватом, — прозвучал от дверей веселый голос одного из тех, о ком шла речь.
Сатор приподнялся на локтях, вперив внимательный взгляд в Аэно. Что слышал — в голове не укладывалось, по лицу видно было. Шорс только усмехнулся.
— Стоит ли спешить? Или по вашим обычаям свадьба — дело быстрое?
— Нет, не быстрое. Но перед свадьбой полагается помолвка, и ее отец затягивать не будет. Или, — светлые, как желтоватый сердолик, глаза, встретившись с синими, налились яростным пламенем, — ты уже передумал?
— Лежи, брат, лежи, — поднявшийся на ноги Шорс положил руку на плечо дернувшегося и обмякшего от слабости Сатора. — Смеется зверь, не видишь?
— Не... смешно! — только и выдавил тот. — Не передумал!
И выдохнул он это так, что было ясно: помолвке быть. Вот только на ноги встанет, и сразу же.
***
Идти на ужин не хотелось. Наведываться к Тамае за чем-нибудь, способным унять головную боль — тоже. Аэно, возвращаясь от Сатора, отловил этина Намайо и приказал принести ужин в их с Кэльхом комнату. Ему хотелось лечь, уткнуться в колени любимому лицом и попросить, чтоб расчесал — долго, медленно, с силой нажимая округлыми зубчиками гребня на кожу головы. Это было самое лучшее лекарство от такой напасти, что он вообще знал. К тому же, Кэльх обещал поговорить с ним сегодня по душам, а это было важно.
— Ты сделал все, что мог, и даже больше, — сказал ему Кэльх, когда устроились на кровати, и под руками замелькал гребень. — Ния будет счастлива.
— Угу, — говорить Аэно не хотелось, он только покрепче обнял руками колени Кэльха и едва не замурлыкал от удовольствия, чувствуя, как отступает навязчивая боль. — Рассказывай, леа энно. Спрашивать тебя не хочу — расскажи сам, что сочтешь нужным.
— Знать бы, что оно — нужное... — чуть печально усмехнулся Кэльх. — Я ведь запутался, рысенок. Привык к тому, что есть вот такой вот глупый Хранитель-учитель, привык к ученикам, к тому, что все так и будет... Буду учить, возвращаться домой, уезжать снова. Иногда — помогать людям. По кругу, вроде все разное, но до того одинаковое... Повзрослеют племянники, у них появятся дети, а я буду все такой же. Неизменный, застывший.
— Это огонь-то? — насмешливо фыркнул Аэно, но не пошевелился, только тихонько застонал от удовольствия, когда Кэльх несколько раз провел по какой-то особенно болезненной точке, где от этого словно горячий узел разошелся.
— Тише, у тебя вся шерсть колтунами, — Кэльх прошелся там же еще раз, пальцами, распутывая явно не волосы. — Огонь, именно. Может, это из-за выгорания, рысенок, может, еще почему. Не знаю. Но я отвык меняться, полыхнул один раз, становясь Хранителем — и все. Помнишь, как я сюда приехал, как пытался остаться собой? И сам не заметил, как Эфар в кровь проник и изменил. Долго не замечал, упорно... Не всякий земляной таким терпением похвастается. А потом — накрыло. Встретился сам с собой и ужаснулся: кто этот чужак и где я?
— А я тебе успокоиться не давал, дергал, тянул, да еще и, кажется, всякий раз в другую сторону? Ох... еще вот тут, да, любимый. Как я руки твои люблю, кэлэх амэ**.
— Как котенок клубок ниток запутал. Так узлы затянул, что мне аж плохо стало, пока не распутался, не разглядел нового себя — все поверить не мог. Думал уж, совсем головы лишился, творю, сам не знаю что... Нет. Знал, что творил, только отчета себе не давал.
— И что же, намарэ***? — Аэно удовольствие приносили не только прикосновения, но и такая вот игра: называть Кэльха ласковыми горскими словечками, на каком по счету попросит перевести? Хотя тот с каждым разом запоминал все больше слов.
— На свое место становился, там, где полагалось быть, — Кэльх наклонился, взъерошил пряди на затылке носом. — За тобой, за твоей спиной.
— В моем сердце, любимый, — Аэно мягко вывернулся, переворачиваясь на спину, но не меняя положения тела, встретился с ним взглядом — глаза в глаза, на несколько ударов сердца. И потянул вниз, едва-едва касаясь кончиками пальцев.
