***
Белый камень давно отмыли от кровавых брызг, но идущие к своим местам нехо все равно ступали осторожно, будто боясь поскользнуться. Нехо Тамириль шагал уверенно, направляясь к креслу, которое сегодня должен был занять впервые. Нехо Аирэн почти плыл над полом, шагая до того обманчиво плавно, что многие косились на него с откровенным страхом. Ну и Замсу плевать было, по чему он там шел. Шел и шел, остановившись ровно в центре круга, глядя равнодушно, с оттенком недовольства: его ждали архив, пачка писем и начавший поддаваться шифр. У края, скованный чужими ветрами до полной невозможности пошевелиться, замер Тенаиль, лишенный титула нехо, посеревший, но все еще клокочущий злобой. Если бы одним только взглядом можно было убивать, в Круге не осталось бы ни одного живого. Но на него даже не смотрели. Последние дни слишком вымотали всех, и сейчас собрались просто чтобы увидеть все своими глазами, услышать и после допроса договориться об окончательных планах касательно Льямы. — Начнем, — нехо Этэн анн-Иньяр уже смирился со своей неизменной ролью Голоса, хотя и хрипел изрядно. — Нэх Замс... Что надо сказать, нехо не знал. На Замса вообще косились как на оживший кошмар, не понимая, как относиться к этому нэх, ведущему себя порой хуже умалишенного, но при этом обладающего такой ясностью сознания, которая многим и не снилась. — Что я должен спросить? — поинтересовался Замс, разворачиваясь к пленнику. Тот впервые отвел взгляд — и огненный прошагал к нему, поймав за подбородок и заставляя глядеть глаза в глаза. — С какой целью искаженные захватили майорат Льяма? — несколько растерянно выдал Голос, понятия не имея, с чего именно начать допрос. Потом оправился и уже уверенно продолжил: — Кто еще замешан в заговор искаженных? — Ты слышал. Отвечай. — Я не... — оскалился было Тенаиль — и закричал не своим голосом. — Отвечай, — равнодушно повторил Замс. Ему не было нужды ничего делать, только чуть отпустить Чистый Огонь, медленно, по капле, начавший испарять заполонившую чужую душу дрянь. А что это столь мучительно, так не его забота. — Ри... ритуал! В Льяме! — Тенаиль бился бы, словно в припадке падучей, но Стража Островов держала крепко, он только и мог, что вопить и хватать ртом воздух. — Ритуал Подчинения Воды! — Что?! — Имена! Пусть назовет имена тех, кто замешан в связях с искаженными! Замс даже Огонь чуть придержал, понимая, что имена — это самое важное. Придержал — и ударил коротко, наотмашь, когда пленник снова попытался было сопротивляться. И имена посыпались, да столько, что Совет замер, ошеломленный. Не один род, не два... Несколько десятков оказались замешаны в преступлении даже не против людей, против самой земли, против Стихий. Стража работала четко: трое названных не успели натворить ничего, их оглушили и связали раньше, едва послышались имена родов. Даже если конкретно они не виноваты, разбираться будут позже. На что они надеялись, придя сюда? Что Тенаиль промолчит даже под пытками? Возможно, он именно под ними и молчал бы, но только не под воздействием Чистого Огня. — Что такое этот ритуал Подчинения Воды? — Искажение... — Тенаиль хрипел, захлебываясь. — Искажение Стихии... Вам не обратить его вспять! Вам не... — фраза оборвалась булькающим хрипом, по губам потекла кровь. — Мертв, — сообщил Замс, отступая от обмякшего тела. — В его словах не было лжи. — Достаточно и того, что мы узнали. Этих — в круг. Нэх Замс, нужно узнать дату ритуала, — заговорил нехо Аирэн. — Остальное вытянут палачи, но это первоочередно. Если кто и хотел заикнуться, что решение жестокое, то желающих не нашлось. В конце концов, Чистый Огонь не карает невинных — и один из нехо через некоторое время вернулся на свое место, задыхаясь и глядя на окружающих дикими глазами. От него отводили взгляды: просмотреть подобное в своем собственном роду... Просмотрел ведь, и только сейчас смог предположить, что к ситуации как-то причастна младшая нейхини. Стража отправилась за ней, Замс занялся оставшимся нехо. — Зима! Все случится зимой! На Перелом! Подскочивший Страж отправил нехо в беспамятство, прежде чем тот повторил судьбу Тенаиля. — Уже легче. У нас есть три месяца на то, чтобы очистить Льяму от искаженцев. — Примерное количество искаженных в Льяме? — взгляды нехэи Круга обратились к последнему пленнику, тот задергался в путах, на сей раз воды, а не воздуха. Названные им цифры ужаснули. Под тысячу искаженных... Хорошо, Замс, уже что-то подозревая, догадался уточнить, сколько среди них бойцов. Оказалось, несколько сотен, остальных нагнали ради ритуала. В чем он заключался, узнать не успели, Чистый Огонь прикончил пленника раньше. — Мне нужно вернуться в архив, — просто сказал Замс. — Дневник крайне важен. — Вас проводят, — кивнул нехо Аирэн. Он и сам бы с радостью покинул Круг: дома остался раненый, но уже поправляющийся Айто и двое огненных, слегшие с полной потерей сил, не способные даже голову держать, не то, что позаботиться друг о друге. И не слишком дружелюбная прислуга, которую, к сожалению, нехо просто не мог разогнать и нанять новую: никому здесь, в Неальяле, он не доверял, а эти люди хотя бы приносили клятву верности его роду. Просто они были слишком... слишком привычны к тому, что чисты лишь Вода и Воздух. Спасение пришло, откуда не ждал, на следующий день, в лице Шорса, наконец вырвавшегося на волю из дома лекаря. Водник осторожно держал на перевязи еще худую, но уже не высохшую руку, морщился, недовольный собственной неловкостью, тащил с собой целый мешок склянок и свертков с зельями, которые ему еще предстояло употреблять в ближайшие несколько месяцев, одновременно разрабатывая непослушные мышцы. Но все это меркло по сравнению со свалившимися на него новостями. Шорс только моргал, медленно осмысливая произошедшее, а потом категорически заявил, что берет уход за огненными на себя. Ну и что, что еще однорукий? В остальном здоров, не развалится, а хоть какая-то помощь сейчас ценна, как вода. Нехо Аирэн сначала не понял сравнения, потом молча поклонился, впервые за несколько дней отправившись по делам со спокойным сердцем. Эти дни стали последним относительно мирным временем. Потом была война. Ничем иным затянувшуюся осаду Льямы нехо назвать не мог. Более того, на этой войне он внезапно оказался в рядах первых: и Совет, и Круг единогласно выбрали его командующим атакой, помня прежний опыт и заслуги. Не так уж много осталось тех, кто действительно умел драться и управлять боевыми отрядами. И Аирэн взялся за дело так же спокойно и методично, как наводил порядок в Эфаре. Искаженные земли довольно быстро взяли в кольцо общими силами светлых и темных. И завязли, потому что окопавшиеся на переделанной под себя территории захватчики отбивались зло, яростно, не считаясь с потерями. А вот им приходилось считаться, не подставлять бойцов под удары. Жестокие удары, чаще даже не забирающие жизни, а уродующие так, что смерть казалась избавлением от мук. Аирэн, хотя и был лучшим бойцом-воздушником Аматана, на заре своей молодости застал лишь последние отголоски угасшей Войны Стихий. Да, дрался и побеждал, но тогда они сражались с такими же магами, стихийниками, а не с искаженцами, уже тогда было больше благородства в том, чтобы оставить побежденным возможность подобрать убитых и раненых, не добивая. Здесь и сейчас не было ничего подобного. Каждая вылазка заканчивалась бойней до последнего. Кровь лилась так щедро, что воздух, вода, земля — все пропахло и пропиталось ей. В то же время в Неаньяле и по всем майоратам шли тотальные зачистки примкнувших к искаженным предателей. Дознаватели Совета работали без передышки, раскрывая такую преступную сеть, что волосы стояли дыбом безо всяких ветров. Каждый третий, если не каждый второй род мог «похвастаться» кем-то вовлеченным или хотя бы пострадавшим. Да что далеко ходить: корни истории с болезнью Леаты тоже росли оттуда, не просто так, совсем не просто так род анн-Мальма решился вторгнуться именно в Эфар. И Айто подначивали вовсе не случайно. Большую часть сведений добывали сами, за меньшей, если попадались совсем уж упрямцы, приходилось идти в архив, выцеплять там Замса, просить помочь. Чистый Огонь никогда не отказывал, но всякий раз старался удрать обратно побыстрее. К нему стекались все зашифрованные переписки, которые получалось добыть, и Замс утверждал, что вот-вот расколет шифр, еще буквально неделя — и можно приступать к переводу дневника. Аирэн только кивал: пусть, дневник так дневник. Неясно, зачем он так нужен, но раз этот странный нэх уверен, что нужен — хорошо. Все равно не боец. И вообще, были вещи намного важнее. Новыми седыми прядками в волосах Аирэн был обязан долгой и выматывающей болезни сына и его партнера. Выложившись во время нападения Тенаиля, оба пролежали полутрупами две недели, только к концу третьей придя в себя. Тогда же он отправил их назад, в Эфар, поправляться окончательно, набираться сил. Были моменты в эти недели, особенно, в первые дни, когда Аирэн всерьез боялся потерять сына. Тогда, если выдавалась хотя бы крошечная передышка, он садился рядом, сковывая свои ветра стальной волей, запускал руку в непокорные золотистые кудри и вспоминал. Как Леата сказала, что ждет второго ребенка. Как в его ладонь била крохотная пятка или кулачок: Аэно даже в безопасности материнского чрева был беспокойным и активным. Как впервые принял на руки мокрое, истошно вопящее существо... Вспоминалось все, и хорошее, и то, за что иногда не мог простить себя. Гибкие розги, оставляющие алые следы на тоненьких пальчиках, налитые слезами глаза, полные искреннего непонимания: за что? Тяжесть принятого решения: если два последних года сыну будет не мил Эфар-танн, там, в чужом краю, может быть, он приживется чуть легче? — Возвращайся, Аэно. Возвращайтесь оба, — говорил он, касаясь неправильно-холодных ладоней огневиков. Шорс, неизменно сидевший в их комнате, тоже замыкающий свою воду, чтобы не затушить едва-едва теплящийся огонь, в такие моменты смотрел понимающе, уходил, не смущая, давал нехо отогревать от всей души. И тот отогрел, смог. Потому что больше некому было, не нашлось в Неаньяле никого, кто беспокоился бы о двух огневиках. Разве что нехо Тамириль иногда интересовался здоровьем сына нового друга. Чем-то Аэно ему приглянулся. Впрочем, зная молодого Хранителя, нельзя было не проникнуться его огнем, хоть кем ты будь. Слишком живой, слишком жаркий, не жалеющий тепла для окружающих, родные они или чужие. Они поправились. Поднялись с постели, снова готовые в бой. Пришлось в приказном порядке запретить покидать Эфар. Айто слал доклады, и нехо Аирэн только качал головой: вместо того, чтобы отлеживаться, оба огневика пропадали на полигонах и в кругах, тренируясь. Клинок и щит. Яростные атаки Аэно — и спокойная, взвешенная и продуманная, мощная защита Кэльха. Айто писал сухо, но читалось между строк восхищение братом и его возлюбленным, читалось. Через два месяца даже воля нехо не смогла удержать обоих. Более того, к границам Льямы Кэльх с Аэно прибыли не одни, прихватив Сатора с Ниилелой. С первым все было ясно: земляной был готов горы с места на место переставлять, лишь бы хоть что-то делать. Там, за Граничным хребтом, на его родине, тоже было неспокойно. Аматан атаковали изнутри, иногда пощипывали снаружи: приплывающие с далеких северных островов корабли, которые раньше моряки видели лишь в тумане, теперь заплывали в спокойные ранее воды, гоняли торговые и рыболовные суда. На борту у них были все те же искаженные. Еще одна головная боль на будущее: найти их гнезда, вычистить всю мерзость... Ташертис же атаковали со стороны пустыни, вполне целенаправленно. Целые группы искаженных огневиков и земляных налетали, оставляя от очередного оазиса лишь сдобренный пеплом безжизненный песок, и так же быстро уходили, теряясь среди барханов. Туда бы хоть одного сильного воздушника, чтобы сумел найти эту пакость, увидеть с неба... Но чего не было, того не было. И Сатор только кулаки сжимал, говоря, что будет помогать хотя бы здесь, в Льяме. Нию нехо Аирэн, едва взглянув, отправил к лекарям. Нечего девочке делать в бою, а там действительно поможет. Потому что, даже несмотря на помощь аж самой Таялелы, прибывшей из Неаньяла, когда стало ясно, что конфликт затягивается, раненых было много. Здесь же, на границе искаженной Льямы, сейчас был и Шорс, хотя его сердце так же рвалось в Ташертис. Что не давало ему вернуться, нехо Аирэн не понимал. Сначала не понимал. Шорс был талантливым, сильным магом, пусть и не настолько сильным, как Сатор, сам Аирэн или та же Таялела. Просто довольно узконаправленным. Но он делал все, что только мог, чтобы быть полезным здесь. Чистил зараженную воду, помогал лекарям. Бойцом он был никаким, хотя в схватке на клинках побеждал даже Сатора, однако искаженные предпочитали бить своей извращенной силой, а не честной сталью. Понял нехо позже, когда увидел, как Шорс относит на руках в шатер спящую, вымотавшуюся Таялелу. Увидел и промолчал, такое лицо было у южанина: вроде бы спокойное, но под зеркально-ровной гладью настоящий подводный шторм бушевал. У самого так же ветра в груди выли, пусть и по другой причине. Отчаянно тянуло в Эфар. Нет, Айто справлялся, ему Аирэн доверил майорат с чистым сердцем, зная, что с землями все будет хорошо. Но — Леата. Но — дочь... Которую, неизвестно, увидит ли. Потому что бои, потому что искаженные, потому что ноет рассеченный шальным ударом бок. Когда пришло письмо, что он еще раз стал отцом, Аирэн вышел из походного шатра, ушел за границу лагеря. Там напоил силой один единственный ветерок, шепнул ему одно лишь слово — и отпустил, зная, что домчит сказанное до Эфара, найдет щель, просочится сквозняком, долетит до Леаты, передаст ей. И пусть жена никогда не была магом, пусть в ее крови не проснулись ни Воздух, ни Вода, она поймет. Леата была единственной, с кем он мог слиться и душой, и телом, кто никогда не тревожил его ветра понапрасну. Любимая. Единственная. Его дыхание, его земной якорь, заставлявший возвращаться с любой высоты и усмирять бури. «Альма» — «дыхание». Леата поймет. Мало кто понимал, что, давая имена своим детям, нехо Эфара признавался в любви своей жене. Айто — «благословение» — «Ты озарила светом мою душу, любимая». Аэно — «надежный» — «Ты — моя опора, скала, на груди которой ветер может спокойно уснуть». Ниилела — «весенняя песнь» — «Твоя любовь заставляет мою душу расцветать, как сады Эфара». Аленто — «огонек» — «Ты согреваешь меня своей любовью, родная». Альма — «Я дышу тобой». Так прошли почти три месяца. Приближалась назначенная дата, Перелом, и нервозное ожидание становилось почти невыносимым. Бои теперь были не просто кровавые; в тающие на глазах ряды искаженных вгрызались, не жалея себя, понимая, что если не успеют... Что будет, не хотел знать никто. «Искажение Стихии» — эти слова старались даже не произносить вслух, такой жутью веяло, таким глубинным, древним ужасом. Потому что Стихия — это незыблемое, неизменное. Точка силы, единственная точка равновесия в меняющемся мире, подстраивающаяся под него, но в то же время вечная. И, если что-то случится с ней... Что случится с миром? Три дня. Все должны были решить эти три дня. Это понимал каждый из собравшихся под щитом ветров, надежно хранящим сказанные слова от чужих ушей, каждый, кто пришел сегодня на последний совет. Здесь собрались все нехо и нэх, которые отвечали за финальную атаку, и все молчали, внимательно слушая коротко отчитывающуюся о положении дел Кайсу. Потому что потом только атака, и кроме как победить, выхода нет. Замок в Ллато, сердце Льямы, стоял последним оплотом, и даже если придется разнести его стены в щебень — они сделают это. — ...или уже без разницы, выгорим или нет, — устало, ровно закончила доклад Кайса, неосознанно поглаживая булаву, встреча с которой стоила жизни не одному искаженному. Аирэн стиснул зубы, глядя на всех собравшихся и впервые понимая сына так полно и до последней грани: Аэно никогда не позволял себе опустить руки, признаться, что нет разницы, победить или проиграть. Она есть, есть — если они проиграют, если лягут телами на проклятую землю, кто защитит их семьи? — Значит, мы победим, — твердо, зло сказал он в полной тишине, встретил вспыхнувший золотым пламенем взгляд сына и чуть заметно кивнул ему. — Мы побэдим, — прогрохотал отдаленным горным обвалом голос Сатора, стоящего рядом с будущим тестем. — Мы победим, — в голосе Таялелы не капель звенела — слышался голос мощного, способного разбить прибрежные скалы прибоя. Как заговор, по кругу, по спирали, из уст в уста собравшихся нехо и нэх, одно и то же, разными голосами, с разными акцентами, но с одним значением. «Мы победим». И никак иначе, нет другого будущего. На каменном столе, поднятом земляными, лежала карта Ллато и окрестностей. Выученная до последней черточки, хоть с закрытыми глазами ориентируйся. Аирэн лично поднялся под несущие снег облака, поглядел на то, что сотворили с замком искаженные, принес сведения — никто кроме него не мог взлететь так высоко. И только он внес последние коррективы, только открыл рот, заметить, что отряду Сатора стоит двигаться чуть восточней, там пролом в стене, даже с такой высоты виден — как за щитом, который держали совместно все воздушники, переплетя ветра частой сетью, наметилось какое-то оживление. Застывший, присыпанный белым, чистым снегом, пытающийся урвать хоть мгновение покоя перед штурмом лагерь очнулся, забурлил. Кто-то выскочил к щиту, замахал руками, двое вели под руки третьего, еле переставляющего ноги. Замса, как оказалось, когда открыли проход, пропуская. Огневик выглядел — краше на последний костер несут, весь в инее, лицо бледное, но глаза горят как всегда. И, когда его усадили, — кто-то из земляных быстро поднял подобие кресла, слепил из сухой глины, — Замс обвел собравшихся пронзительным взглядом. — Я расшифровал дневник и знаю, что такое Ритуал подчинения Стихии. — Говорите, нэх, — резко кивнул Аирэн. — Принесите воды с бальзамом. Кто-то из молодых бойцов кинулся выполнять приказ, остальные безмолвно застыли. В руку Замса впихнули чашку с бальзамной водой, он выглотал ее, не обращая внимания на то, что пьет, заговорил сухо, короткими отрывистыми фразами: — Подчинить Стихии можно только одним способом: используя людей, как фокусирующую линзу. Чтобы отравить Воду, будут использовать кровь. Жертвоприношение, добровольное или нет — в ритуале не играет роли. Фанатики перережут себе глотки сами, остальных, если они есть, зарежут. Сначала Льяма, потом круги разойдутся все шире. Вся Вода станет Мертвой. — Остановить?.. — чей-то голос едва прозвучал в тревожно замершей тишине. — Согласно дневнику и исследованиям, в нем описанным, после определенного момента — нельзя. Я привез краткую выдержку, — Замс вытащил из-за пазухи тетрадь, протянул ближайшему нэх. Им оказался Аэно, и никто не был против, когда он раскрыл тетрадь и начал зачитывать вслух. Как оказалось, Замс опять проделал грандиозную работу. Он не просто перевел дневник, он кратко описал свои мысли относительно нынешнего устройства и задумок искаженных, собрал воедино те крупицы, которые смогли выцарапать у пленных поверх необходимых знаний о текущей ситуации. Сумасшедшие. Громадная общность сумасшедших фанатиков, разбитая на две поддерживающие между собой контакт части, северную и южную. Общность, подчиненная лишь одной идее: перекроить мир, подчинив Стихии. Им было плевать, кому достанется высвободившаяся сила, кто именно дойдет до победного конца, выжив в резне. Им лишь бы суметь сделать то, что завещал Великий. Великий. Так они называли автора того самого дневника, древнего мага, на свою голову взявшегося изучать искаженные стихии. Руки Аэно подрагивали, когда он читал об этом. «Великим», на самом деле, стал собирательный образ. Магов, решившихся на такие исследования, было несколько, но во главе стояли Фарус Мрачный, огневик-интуит, и его ученик. Замс холодно и отстраненно замечал, что дар Фаруса и сгубил. Не найдя себе должного якоря, вернее, ошибочно считая им ученика, Фарус постепенно сходил с ума. Сначала немного, занявшись Темным огнем. Сочтя других магов глупцами, упускающими силу только из-за нежелания в ней разобраться, надеясь пустить её во благо, он заходил в своих исследованиях все дальше и дальше, убивая собственный разум. Он в самом деле жаждал доказать тогдашнему Совету Стихий, что любое проявление Силы можно обратить к пользе. И ученика натаскивал на совесть, а вот тот уже потихоньку начал работать над тем, что польза — она общей не бывает, и к чему нам этот Совет, к чему ограничения. Потихоньку, по одному, подминал под себя других, распуская ложь и яд. Это оказалось просто: Фаруса уважали за ум и знания, но не любили как человека. Он был склочноват, нелюдим, с трудом выносил окружающих из-за своего дара. Оттолкнуть от него всех было не сложно. Ученик и убил, тихо, без шума и пыли. Интуиция учителя смолчала, работа с темным огнем медленно уничтожала и её. А дальше просто: под смерть Фаруса подвели основания, и проект потихоньку задвинули в тень, а потом и вовсе скрыли. Кого отпустили, кто погиб в несчастном случае, кого убрали так же, как Фаруса... Тот, кто впоследствии заложил фундамент учения искаженных, сделал все, чтобы об этом исследовании забыли. Не дотянулся только до дневника учителя, пронесшего его искания через века, не смог дотянуться и до архивных документов, которые никто кроме Замса просто не нашел бы и не совместил, делая нужные выводы. Именно последователи этого безумного учения начали Войну Стихий. Подмять под себя все четыре, сплетенные воедино, не было под силу никому. Стихии решено было разделить попарно, искаженцы тоже разделились, часть ушла далеко на Юг, за тогда еще небольшую пустыню, обосновавшись на берегу Теплых Вод — великого океана, омывающего континент с юга и востока. Вторая часть отправилась на север, на Тающие острова — далеко в суровых водах Северного моря. И началась работа. Обе части искаженных долго готовили почву для своего триумфа. Льяма, почти в самом сердце Аматана, была выбрана неспроста. Отравив эту землю Мертвой Водой, искаженцы легко могли распространить ее влияние на остальные территории Светлых. Собственно, и деление это — на Светлых и Темных — было придумано ими. Когда Ташертис остановил войну, не только потому, что темные осознали, чем грозит полное уничтожение Светлых земель, но и потому, что Эфар, его люди защищали свои горы так, как никто другой, искаженным это не пришлось по нраву. Но до поры до времени они закрывали глаза на копошение мелких букашек — «чистеньких» стихийников, предпочитавших не подчинять Стихии, а учиться управлять теми крохами сил, что те пробуждали в их крови. Но и разделенные, Стихии стремились к объединению. Появились Хранители, призванные ими маги, способные исправить нанесенный разделением урон, напоить иссушенную Огнем землю, отогреть вымороженную. Стихии пытались излечиться и излечить мир, и им это почти удалось. Если теперь не последует удар, который сведет на нет все усилия. Аэно охрип, дочитав, перелистнул страницу, но дальше было пусто. Строка обрывалась на середине, так Замс спешил донести все нужное, успеть. Успел, и теперь спал мертвым сном, уронив голову на грудь. Его так и унесли в шатер, спящего. Остальные стояли, переваривая услышанное. Аэно, напившись и кивком поблагодарив Кэльха, принесшего травяной отвар, кашлянул, прогоняя хрипотцу из голоса: — Отец... Остальные командиры отрядов, входящие в военный совет, уже давно обращались к нехо Аирэну по имени, иногда в горячке боя и вовсе выкрикивая короткое «Рэн» вместо полного. Но не Аэно. — Говори. — Нельзя позволить им пролить кровь. Нельзя, чтобы она коснулась земли. Если убивать — то сжигая до пепла, душить, закатывать в камень. — А если уже? — нахмурилась Кайса. — Крови пролилось — на озеро хватит. — Замс говорил о каком-то переломном моменте ритуала. Вода все еще чиста, значит, он еще не наступил. — Ясно. Больше вопросов не было, только по существу. Даже планы корректировать не пришлось, лишь полетела после совета над лагерями весть: больше ни единой капли крови не должно пролиться на землю. Ни одной.Глава 14
17 декабря 2017 г. в 10:00
В прошлый раз Аэно ехал на Совет очумелым, не понимая, как это будет, что будет... Сейчас выдвигался, как на войну, прямо держался в седле, стискивал губы. Кэльх, ехавший рядом, то и дело касался его своим теплом, оглаживал по спине, по лицу незримыми мягкими перьями. Если кто вокруг и замечал, то не комментировал, все молчали, погруженные в свои мысли. В этот раз у каждого была своя, заранее обговоренная роль.
Круг Чистых был все так же чист. Вода, ветер, ряд каменных кресел. Пустовало лишь одно: кресло нехо Аирэна, вставшего рядом с сыновьями. Сегодня должны были говорить о походе в Льяму. Но вместо этого Совет начался с суда.
Голосом Круга снова был избран нехо Этэн анн-Иньяр, известный всем входящим в Совет как беспристрастный и умеющий держать себя в руках человек. Ветра взвихрились вокруг него, разнося по залу его голос:
— Нехэи, Совет. Прежде чем мы начнем обсуждение военной кампании против искаженных, будет рассмотрено обвинение рода анн-Матонаи против рода анн-Теалья анн-Эфар. Нехо Тенаиль, вам слово.
Нехо поднялся со своего места. Что-то в нем изменилось, то ли надломилось, то ли перекипело, оставив ядовитый осадок. Он казался изъеденным собственной злобой, витающей вокруг мельчайшей водяной взвесью. Короткими, почти лающими фразами он высказал все обвинения: начиная от бегства Теиля и заканчивая смертью Леама. Не забыл пройтись и по порочной связи младшего нехина чужого рода, да та и так была видна невооруженным глазом: огневики стояли плечом к плечу, сцепив пальцы, загораживая как всегда безразличного Замса.
— Нехо Аирэн, вам есть, что ответить на эти обвинения?
Маг Воздуха открыто усмехнулся:
— Есть. Род анн-Теалья анн-Эфар снимает с себя титул Чистейшего, как теряющий свое значение в свете грядущего объединения Ташертиса и Аматана. Я, глава рода анн-Теалья анн-Эфар, объявляю его Алмазным.
Если бы о ветре можно было сказать как о живом существе, то сейчас ветер, дующий в Круге, поперхнулся, подавившись произнесенными словами.
— Что? — моргнул нехо анн-Иньяр, из Голоса Круга на мгновения становясь обычным растерянным человеком.
— Я объявляю род анн-Теалья анн-Эфар Алмазным и заявляю о возрождении Круга Стихий. От имени и по поручению Совета Чести Ташертиса, я заявляю о том, что пришло время объединиться перед лицом опасности, грозящей не только Аматану, но и всему миру.
Голос растерянно оглядывался: он был довольно молод для нехо, и попросту не знал, что есть этот самый «Алмазный» род. Может кто из нехо постарше и знал, но вперед выступил Кэльх, не дав им перебить так успешно начатое наступление.
— Алмазным родом, нехэи, называют род, в котором сошлись все четыре Стихии. Впервые за многие века именно род анн-Теалья анн-Эфар сумел собрать под своим крылом Ветер, Огонь, Воду и Землю, — назвал он по порядку вхождения Стихий. — Сатор Шайхадд, помолвленный с нейхини Ниилелой, завершил круг.
— Это прекрасно, — наконец справился с собой Голос. — Но были выдвинуты и другие обвинения.
— Касательно убийства нехина Леама — это произошло на дуэли, которую спровоцировал сам наследник рода анн-Матонаи, — твердо сказал нехо Аирэн. — Мой сын лишь защищал себя и своего возлюбленного. Нехин Леам напал на них после приказа прекратить дуэль, отданного его собственным отцом. Касательно же нехо анн-Эвоэна, все здесь присутствующие помнят, что нехо анн-Матонаи сам отрекся от своего сына?
— После Теиль сам назвал меня нехо — и кто я такой, чтобы отказывать младшему родичу в семье? — дополнил его слова Кэльх. — Но все это ерунда.
— Вот как? — невольно вскинул бровь Голос.
— Да. Мы выдвигаем встречные обвинения против нехо Тенаиля анн-Матонаи. Обвинения в пособничестве искаженным.
— Объяснитесь! — теперь Голос уже подался вперед, серьезный и сосредоточенный.
Весть о дуэли разошлась по Неаньялу и новостью не была. Этого все ждали, и к этому нехо были готовы. Но вот подобное обвинение... Только ни нехо Аирэн, ни выступивший вперед Тамириль и слова сказать не успели. Неизвестно уж, что добило Тенаиля: присутствие брата или знакомая пачка писем в его руках. Возможно, будь выдержка получше, он бы и выкрутился. Но нехо слишком подточила гибель сына. Разлила в душе яд, который он выплеснул одним стремительным ударом, пробившим даже мигом воздвигнутые Стражами щиты.
Что Дурной воде какой-то там воздух... Только навстречу ей встала призрачная пелена Чистого Огня — Кэльх и Аэно успели, учуяли вовремя, разом вскинули руки навстречу маслянистой, мутной и тяжелой волне, рушащейся на стоящих в круге, безумным напряжением сил держа круговой щит, чтобы ни единой капли не попало на тех, кто оказался под их защитой. И никто сперва не заметил прянувшего вверх прямо из кресла воздушника, одного из тишайших нехо, никогда не поднимавшего голос первым. Он ударил простейшим воздушным копьем поверху, ударил в единственного, кто не сумел бы защититься — в Айто. Воздушное острие пробило легкие праздничные шелка и вошло наискось в плечо. Ветер взвыл, окрашиваясь кровью. Нехо Аирэн не разбирался, кто и почему покусился на его сына. Его ветра хищными плетьми скользнули вверх, вслед пытающемуся удрать воздушнику — и просто разметали его, разнесли кровавым дождем, щедро пролившимся на Круг.
В Тенаиля с боков ударили два воздушных тарана, да он уже и сам, выплеснув в смертельной атаке все силы, заваливался назад, только поэтому остался жив.
— Не убивать! — рявкнул Голос Круга. — Он нужен живым для допроса!
Кэльх и Аэно держали щит. Ни один из них не мог быть уверен, что на этом все закончится.
— Совету... достаточно... доказательств? — провыли ветра — или спросил Аирэн, склоняясь над упавшим сыном и торопливо перетягивая ему плечо. Копье, по счастью, было обычного, не Черного ветра. Просто рана, всего лишь рана.
— Достаточно, — оглядев шокированных, в кровавых брызгах, нехо, закивал Голос. — Вашему сыну нужен лекарь? Если нехэи огненные снимут щит...
Не сняли — просто вышли все силы. Первым упал Кэльх, на колени, каким-то чудом ловя падающего следом Аэно. А потом замерли уже оба, завалившись на бок, исчерпав себя до дна. Только по-прежнему безучастно стоял Замс. Потом поднял голову.
— Полагаю, теперь я получу доступ к архиву, — ни к кому, собственно, не обращаясь, заметил он.
— Да-да, доступ к архиву Круга будет открыт по запросу, — снова озвучил так и не высказанную никем волю нехо Этэн анн-Иньяр. — Стража, лекарей сюда!