***
Письмо из Ткеша прилетело в Эфар как раз после Малой медовой ярмарки. И Аэно, Кэльх и Лик немедленно засобирались назад, хотя сын и попытался уговорить их оставить его здесь, очень уж ему понравилась непривычная природа, горы, обычаи. И товарищи по играм, тоже таким непривычным и новым. Они отказались, потому что не знали, когда в следующий раз удастся вырваться из Ташертиса сюда. Нэх Орта писала, что родилась девочка, но слабенькая, и Аэно грызла рысьими клыками тревога. Ехали быстро, к середине второй недели уже добрались почти до замка Крови Земли, но устали так, что до Рашеса было не дотянуть. Кэльх зевал, едва не сворачивая себе челюсть, Лик и вовсе почти спал на руках у Аэно. Тот и рад был бы мчаться вперед, никакая усталость не могла приглушить его беспокойство, но нужно было поберечь любимого и сына, и он свернул на дорогу к замку Чемса. Тот всегда был рад принять старого друга с семейством, в любое время суток. Поэтому и встречать выехал, едва слуги доложили, и тут же распорядился накрыть поздний ужин, зажечь камин, пока готовят комнаты. Сам тоже в постель не вернулся, хотя выглянувшая на шум светловолосая девушка-водница осуждающе сжала губы. — Вы бы отдыхали, нэх Чемс, — заметил Аэно этот взгляд. — Все равно мы не просидим долго, мои птахи уже спят на ходу. На «птах» встрепенулся Кэльх, заморгал, точно разбуженная в неурочный час птица. — Позже, — Чемс сам проводил девушку взглядом, нахмурился, подбирая слова. Водница появилась в его замке не просто так, её привезла Кайса, когда поняла, что брат слег после того утра, перетряхнувшего Темные земли в прямом смысле слова. Отвести лаву отвел, спас Фарат, в центре которого чуть не поднялся вулкан, но усилие оказалось слишком большим для безногого нэх. Только его упрямство было еще больше, а когда за дело взялись сразу несколько лекарей разных стихий — выкарабкался, снова сел в свое кресло, как ни в чем не бывало. А водница не спешила уезжать, и тому была веская причина. И Чемс выпалил, по-простому, не найдя красивых речей: — На мою свадьбу явитесь? Вот тут Кэльх глаза распахнул широко, уставившись в опустевший коридор. Уж сколько лет Чемс твердил, что не возьмет жену, как раз из-за того, что детей у него быть не может, а... — Через пару недель, нам... гм... торопиться стоит. Теперь у Кэльха и дар речи отнялся, только горлом курлыкнул, как Чи`ат. Аэно тихо засмеялся, глядя на это, даже тревога немного попустила. — Обязательно, нэх Чемс. Только уверимся, что с дочкой все хорошо, погреем ее. Поздравляю вас. Он был искренне рад за Чемса. Подспудно, все эти годы, тлела внутри искорка — и не сожаление, и не вина, так, словно крохотная заноза, напоминающая, что после его выбора пути Хранителя Чемс так и не нашел себе никого. Немного было желающих оставаться рядом с калекой, да еще и такого характера. Это с друзьями он был добр, а вот чужакам сполна доставалось семейного упрямства. Да что там, Кайса была такая же, как упрется... Ох, недаром её огненный зверь был таков. Засиживаться после этого не стали, отправились спать, чтобы уехать на рассвете, едва передохнув. Рашес пролетели, не останавливаясь даже перекусить: дома все, дома. Синие сумерки легли, когда придержали коней на вершине холма перед самым Ткешем. Оба прислушивались, чутко и внимательно, но от дома тянуло только ровным теплом, без дымных полотнищ тревоги или боли. И все равно Аэно позволил себе чуть-чуть выдохнуть только в тот момент, когда увидел встречающую их нэх Орту и спокойную полуулыбку на ее губах. Отчитала она их знатно: что кони в мыле, что сами усталые, что Лик уже ничего не хочет — только на ручки к бабушке и в кровать, даже ужин его не заинтересовал. Его споро утащили Риша с Шимой, уговаривая на разные лады, что поесть все-таки стоит. И только после этого нэх Орта обняла обоих, взяла за руки, повела в детскую, понимая, что даже с дороги ополоснуться не смогут, не вытерпят. Они и закрыться сейчас не могли, да и не нужно было. Кетта, та водница, что вынашивала Аэно дочь, за все время беременности ни разу не подпустила его к себе, хотя нужно было, нужно — греть дитя силами обоих родителей, чтоб было крепким и здоровым. Не сказать, как это молодого огненного вымораживало, сколько пытался уговорить, едва сдерживаясь, чтобы не нарычать на дуру. И нэх Орта на нее повлиять не смогла, только и добилась, что разрешения самой приходить и поддерживать живым теплом. И сейчас в колыбель заглядывали с опаской: лишь бы дурные предчувствия не сбылись, лишь бы плохого не случилось... Кэльх поднял спящую девочку на руки, глянул растерянно. — Маленькая какая, Ирта крупнее была. — Ничего, вырастет, — успокоила его Орта. — Главное, теперь рядом будете, вырастет здоровой и крепкой. — Да... Аэно? Тот стоял, крепко сжав кулаки, дышал на счет. И только успокоившись, чтоб не полыхнуть нечаянно, протянул руки. — Дай, любимый. У него на руках дочь и проснулась, открыла глазенки, и он выдохнул родившееся в то же мгновение имя: — Амаяна атэ, нэнно...** Горячо стало глазам, скользнули по щекам скатившиеся с ресниц капли. Кэльх обнял, прижал, не прося перевода. Выучил уже, и был полностью с именем согласен. Пушок на голове у малышки был золотистый-золотистый, солнечный.***
Лето минуло, пролетело, будто его и не было. Летели с деревьев листья, летели письма: все хорошо, говорилось в них. Да, есть беды, да, в пустыне еще гоняют шайки искаженных, да, корабли Стражи где-то там, в холодных водах, охотятся за их же судами. Но — все хорошо. И Ния писала, что уже немного осталось. Что благодаря усилиям пришедших из Аматана водников и воздушников уничтоженные оазисы уже восстановлены, и теперь только дождаться весны, чтобы нагнать тучи, пролить на пустыню дождь, рвануть, не жалея сил, и пески снова превратятся в плодородные земли. А ради этого определенно стоит жить. И они писали в ответ, с мягким юмором описывая, как Лик вокруг сестренки вертится, как трогательно пытается заботиться, оберегать. Как греют дочь слитным теплом своих сердец. Как отгуляли на свадьбе нэх Чемса, познакомились и даже подружиться с легкой руки Аэно сумели с его молодой супругой, которая над маленькой Маей, пока еще не совсем в тягости была, ворковала, подсказывая, как лучше выхаживать слабенького ребенка. Все-таки водница, чует, слышит... Но что дочь будет огненной, не сомневались ни Кэльх, ни Аэно. Разве что сложится её огонь в водного зверя или птицу — так и у Кэльха-то кто крылья распахивает, усаживаясь над колыбелью и безропотно позволяя дергать себя за лучистые перья. Только одно письмо они долго не могли написать и отправить. В тот день в дверь их комнаты забарабанили со всей мочи, донесся тонкий голос Ирты: — Дядя Кэльх, дядя Аэно, там какой-то нэх приехал! Вас ищет! — Кто бы? — Аэно первым делом подумал о Саторе или Шорсе, но этих двоих Ирта вряд ли назвала бы «каким-то нэх», и земляного, и водника у Солнечных знали, если и не в лицо, то уж по именам точно. Значит, имя незнакомое. Выскочили быстро, спустились во двор, поторапливаясь: вдруг что-то случилось? Да, случилось. Это было огромными буквами написано на лице кряжистого, приземистого земляного, стоящего рядом с таким же крепким, низкорослым коньком. Завидев огневиков, мужчина скривился, будто хлебнул чего-то кислого. — Ну и кто из вас? — громыхнул он, даже не поздоровавшись. — Простите? — от него шибало таким потоком злости, неприятия и презрения, что Аэно едва не споткнулся на ровном месте, машинально закрывшись от чужого огня. — Кого из вас моя дура выбрала, говорю? — Ну, если вы о Кетте, то меня, — молодой огненный развернул плечи, выпрямился, внутренне ощетиниваясь: может, он и сам был о воднице не слишком высокого мнения, но вот так оскорблять собственную дочь при чужих? Взгляд, которым его смерил земляной, кого иного в эту самую землю вбил бы по макушку, особенно когда Кэльх встал сзади, неосознанно прикрывая спину, будто в бою. — Еще и светлый... Тьфу, и что только народится... А он где? Внук мой. Или внучка, кто уж там. — Это девочка, — обманчиво мягко сказал Аэно, а глаза уже полыхнули. — И вас я к ней не пущу. — Да-а-а ну? Ты вообще прав на этого ребенка не имеешь, сопляк! Это моей дуры плата за побег! — Это наша дочь, — голос Аэно стал еще мягче и вкрадчивее. — И все права на нее по закону переданы мне. Кетта подписала бумаги, канцелярия Хранителей заверила их. А вы, уважаемый, — слово резануло, словно огненный серп на обережи, — теперь точно ее не увидите. И только земляного счастье, что именно в этот момент умница Ирта привела нэх Орту. Иначе бы был не грандиозный скандал, а банальное смертоубийство, даже Кэльх не был уверен, что сумел бы удержать своего рыся. Рванул бы вперед Уруш — и ничто б его не остановило, загрыз бы, еще и доволен был. Потому что такие обиды Аэно не прощал. А так утащил кое-как, утолкал в дом, пока старшие разбирались: на шум и отец из кузни подошел, прихватив с собой неизменный молот. Он же потом и пересказал кратко суть дела, потому что нэх Орта после отъезда незваного гостя — или, скорее, позорного бегства, приправленного руганью и обещаниями так просто это не оставить — ушла полежать с больной головой. Как оказалось, Кетта не просто так ребенка Хранителю подарить захотела. Это папаша поставил ей условие: если ты, деточка, не желаешь сидеть дома, по уму выбрать мужа и помогать в работе на шахтах, а рвешься в какую-то там никому не нужную пустыню, то родишь наследника, которого вместо тебя и воспитаем, благо не старые еще. А тут — девка. И ладно бы годная какая, а то от светлого отродья! Он бы и забрал, уж с внучкой бы по-другому себя вели, воспитали, как положено, чтоб воле старших была покорна, — на этом моменте Аэно страшно зарычал, — и никуда от деда с бабкой не смела рыпнуться. Возможно, найди Кетта кого иного, так и случилось бы. Но даже не Аэно — род Солнечных стеной встал. — Забудьте о нем, — просто обронил отец Кэльха — и на том разговор закончился. И когда через три года Хранителей сдернули с места, Аэно уезжал спокойный, насколько вообще мог быть спокойным, оставляя детей и свой второй дом. — Все будет хорошо, рысенок, — улыбнулся, взъерошив его волосы Кэльх, когда остановились на холме, последний раз обернуться на сонно-солнечный, разморенный Ткеш. Засвистела с памятного дерева вслед Ирта, провожая, замахала из прогала между ветвями рукой. И Аэно, подняв руку, махнул ей в ответ: — Айэ, Ткеш!