***
Он перестает включать свет. Когда Шерлок встает с постели, вокруг еще темно – превращение январской ночи в утренние часы тянется долго. Он принимает душ в плену темноты и не думает об этом. Чистит зубы, причесывается, полагаясь на мышечную память и сероватые оттенки рассвета, пробивающиеся через ночную тень. Одевается, не глядя на себя в зеркало. По пути к двери он разглаживает на поверхности стола мятый белый конверт и засовывает его во внутренний карман пиджака. На улице сыро от следов тумана, оставленного ночным дождем, и Шерлок проделывает весь путь до Скотланд Ярда пешком. Расстояние немалое, идти долго, и он считает, что должен думать о том, о чем он обычно думает, но вместо этого не думает ни о чем. Не думает о затхлой квартире на первом этаже или крохотной квартирке на другом конце города. Не думает о разнице между опустевшим и еще не заполненным – этом благословенном различии между Лондоном и Сассексом, между 221Б и коттеджем среди холмов. Он идет. Проходит мимо нескольких почтовых ящиков. Останавливается купить кофе, раздумывает насчет булочек. Они выглядят засохшими и крошащимися, но он все равно берет одну и съедает, стоя на углу улицы. Лондон заполняется людьми, которые суетятся вокруг, и это как наблюдать за ними откуда-то сверху. Ему интересно, как будут выглядеть их жизни, если пришпилить их к стене и соединить нитью. Он думает о значимости каждой для остальных, об их связях, об удаленных участках этой сети. Задается вопросом, что случается с теми, кто вырывается, становясь свободными и несвязанными, и оказывается вне пределов досягаемости другого участка нити. Почтовый ящик, который находится через дорогу от Скотланд Ярда, похож на приговор, написанный красным. Шерлок берет стакан с кофе другой рукой, чтобы залезть во внутренний карман, но в момент, когда его пальцы касаются мятого бумажного края, его мобильный оповещает о поступившем сообщении. Он стоит на месте несколько долгих, полных неуверенности минут, не вынимая руки из кармана и пытаясь решить, прочесть сообщение или нет. Выбирает не читать, но, когда он садится со стопкой папок за стол в комнате для совещаний на третьем этаже, конверт при движении шуршит в его кармане – чертов звук почти истощившейся надежды, такой маленькой и тонкой, но настойчиво ощущающейся рядом с ребрами.***
Конечно же, сообщение было от Джона. Шерлок почти три часа выжидает, прежде чем прочесть, пытаясь сосредоточиться на результатах вскрытия, лежащих прямо перед ним, стараясь не питать иллюзий о том, что может сказать ему Джон. Его нестерпимое желание узнать цветет подобием боли в его суставах. В конце концов он встает, запирает дверь и тяжело прислоняется к стене, силясь заставить себя не дрожать до самых костей. Один глубокий вдох, потом другой: ругает себя за то, что сдался. А потом открывает сообщение. Был рад увидеть тебя вчера, надеюсь, я тебя не расстроил. Эти две недели были такими долгими. Просто вежливые извинения и не более. Фактически бессмысленные. Такое говорят, когда молчание длится слишком долго и становится неловким. Шерлок прижимается затылком к стене и закрывает глаза от накатившей волны ожидаемого разочарования. Но все же: надеюсь, я тебя не расстроил. Это наполовину извинение, наполовину приглашение – попытка поддерживать общение, когда сама беседа закончилась. Надеюсь, ты дашь мне еще один шанс. Надеюсь, ты тоже был рад меня видеть. Он читает сообщение снова, потом в третий раз, в четвертый, но какого бы ответа Джон от него не ждал, тот ускользает от него, и впервые за несколько месяцев нечто, похожее на раздражение, зарождается у Шерлока в груди. Но ожидать, что все закончится, следует не от Шерлока. И не Шерлоку требуется это понять. Все нормально, набирает он в ответ. Он не отправляет сообщение, но и не останавливается по дороге у почтового ящика, и, в результате, конверт остается лежать на кухне в ожидании новых событий.***
На часах полвосьмого вечера, когда раздается звонок в дверь. Он несколько минут ждет, что миссис Хадсон откроет дверь, и ничего не происходит. Он вспоминает, и это похоже на состояние невесомости, и ему требуется время, чтобы перевести дух, а уже потом пойти вниз и открыть дверь самому. Джон в своем черном пальто, Джон с уставшими глазами. Он морщится, когда смотрит на Шерлока, но протягивает пакет с едой из ресторана как предложение мира. Из пакета доносится запах китайской кухни: острота говядины с черным перцем, соленая сладость брокколи с чесночным соусом, хрустящий аромат жареных яичных роллов. - Я собирался позвонить, - говорит Джон, стараясь не встречаться с Шерлоком взглядом, - но мне показалось, что так проще. Шерлок задумывается, перестанет ли он сомневаться когда-нибудь - пускать Джона или нет. Все-таки, они уже не те, какими были раньше, и кем бы они ни были раньше – только мы вдвоем против остального мира – такими им уже не быть никогда. Джон просит его молча, на лбу собираются морщины, и пусть Шерлок и отличается от себя прежнего, он все также не может сказать «нет» Джону Уотсону. Поднявшись наверх, Джон ставит пакет с едой на журнальный столик. Шерлок идет за тарелками. Он замечает, что Джон провожает его взглядом, прислонившись к дверному проему, и слегка наклоняется вперед. Проверяет, что за последние два года было переставлено, может быть, запоминает, чтобы в следующий раз вернуть все на свои места. В следующий раз. Шерлок трясет головой, чтобы прогнать эти мысли. - Я не был уверен, что лучше взять, - говорит Джон, указывая на коробки, пока Шерлок расставляет тарелки на столе. – Раньше ты больше всего любил говядину с черным перцем, но я… ну, в общем… Я не знал. Просто взял всего понемногу. Было похоже, что на столе была расставлена добрая половина меню. Яичные роллы и пельмени, жареный рис и чоу мейн, креветки в кисло-сладком соусе, овощи кунг пао, говядина с черным перцем и цыпленок со стручками гороха. Еды больше, чем они вдвоем смогут съесть за три дня. А в одиночку Шерлок может питаться этим неделю. Джон ставит руки на бедра, потом трет затылок, а затем откашливается. – Ну да… я же говорю, я не знал, чего ты захочешь… - Тебе не обязательно было это делать, - говорит ему Шерлок. В животе у него ощущение пустоты, но он совершенно не голоден. - Я знаю, - отвечает Джон так, будто он был не в состоянии себя сдержать. Он смотрит на Шерлока. – Ты мне вчера не ответил. - Извини, в Ярде ужасный прием. Я просто… - Джон ждет. Поднимает бровь, глядя на Шерлока, снова смотрит на еду. Шерлок так и не заканчивает фразу. Одно сообщение без ответа, и Джон сделал… что-то. Шерлок позволил их общению закончиться, предоставил Джону все возможные шансы уйти, а Джон все еще оставался. Отказался уйти. Попытался снова, постарался еще сильнее. Пришел в 221Б (на следующий день, стоял здесь, неловко вытянувшись по-военному), как мог постарался позаботиться (рукава подвернуты до локтей, руки в мыльной пене) и попытался установить контакт (Могу я снова зайти тебя проведать?), создал возможность продолжения (сделал выбор: не они, не так, как было у них раньше). Шерлок не знает, что сказать. - Ты не против? – спрашивает Джон через некоторое время. Он двигает челюстью, будто пытается сдержать извинения, что пытаются прорваться наружу. - Ну, я… Я приехал без приглашения, я знаю. Прости. - Да нет, все нормально, - говорит Шерлок. Он пробует улыбнуться и жестом предлагает садиться. – Правда. Давай поедим. Жирная и жареная в масле, тонущая в густых сладких соусах, политая сверху соевым соусом из пакетиков – такую еду Шерлок не ел уже несколько месяцев. Вкус у нее – как у многих других вечеров, что были так давно. Вечеров, когда Шерлок сидел рядом с Джоном на диване, и тогда казалось, так они будут жить всегда. Болтать под телевизор, воровать еду друг у друга с тарелок. Хохотать, прижимаясь плечами, чувствуя, как между ними перекатываются раскаты смеха. Сейчас они едят тихо – слышно только, как палочки скребут по тарелкам, когда кто-то из них пытается подцепить зернышко риса. Молчание, к которому привык Шерлок, отдается покалыванием в ушах, в затылке, необычно и неприятно. Он старается не смотреть на Джона. Джон старается не смотреть никуда. - Я имел в виду именно то, что сказал, - вдруг начинает Джон, воткнув палочки в горку риса и откидываясь назад. Он смотрит на Шерлока с ожиданием, но тот не понимает, о чем речь. – Про тебя. Про тебя. Понятнее не становится, но Джон явно считает, что должно. – Вот как. - Я знаю, что все еще… эээ… разбираюсь. Ну да. И все так запуталось, я знаю. Но я имел в виду именно это. – Джон вглядывается в него очень внимательно, и осторожное отсутствие какой-либо реакции, должно быть, выдает Шерлока, потому что Джон слегка морщится, типа ты что, не понял, но Шерлок действительно не понял, и он просто смотрит в ответ, не отрываясь. – О том, что я… Что я чувствую. К тебе. Я о том, что все это правда. Шерлок моргает. Опускает взгляд на креветку, что держит палочками, и моргает снова. – Вот как, - повторяет он и пытается решить, что ему делать с подобным заявлением. Не то, чтобы Шерлок ему не верил. Просто Джон всегда был сложнее, чем абсолютные понятия и полная уверенность. Он предпочитает гибкость, смену приливов и отливов, он адаптируется, когда ему это нужно. Он может что-то сказать, совершенно честно, он может чего-то хотеть, и хотеть отчаянно, но все равно может от этого отвернуться, если решит, что должен так поступить. - Я должен был защититься от тебя, - сказал тогда Джон, так много недель назад, а Шерлок был ослеплен горем и гневом, чтобы понять его. Забавно, что даже сейчас они являют собой зеркальное отражение друг друга, двумя сторонами одного испуганного целого. Джон кивает и неуверенно улыбается, будто может читать мысли Шерлока. – Я знаю. Все в порядке. Но, эээ... Может, давай попробуем еще раз? Я имею в виду, стать друзьями. Идея повисает в воздухе тяжелым грузом. Шерлок хочет дотянуться до Джона, но не может преодолеть разделяющее их расстояние. – Конечно, мы друзья. - На самом деле, мы ими не были, - голос Джона смягчается правдой. – Но думаю, сейчас неплохой повод начать дружить. Шерлок отправляет в рот креветку, чтобы выиграть немного времени и совладать с собственным голосом, а затем говорит. – Ладно, - и через несколько секунд Джон улыбается и начинает рассказывать историю про пациента, что был у него на прошлой неделе, и которая должна была понравиться Шерлоку. После всего этого времени, это поразительно скромное начало, но его достаточно.***
Статья о вспышке ветряной оспы в сегодняшней Таймс. – ШХ Шерлок засовывает в микроволновку тарелку с остатками еды, нажимает «старт» и начинает вертеть в руках мобильный, дожидаясь, когда Джон ответит. А он ответит. Может, не прямо сейчас, может даже завтра, но, в конце концов, он что-нибудь да скажет, а Шерлок ему что-нибудь напишет в ответ. Они заново этому учатся: общаться. Спрашивать, что хотят узнать, рассказывать, чем хотят поделиться. В их переписке чувствуется нерешительность, они все еще окрашены сомнениями, на грани вежливых вопросов, когда каждый пытается найти, что сказать, какой-нибудь повод, чтобы написать другому. Джон присылает ему фотографии из газет с интересными некрологами. Шерлок в ответ отправляет ему ссылки на статьи про новые приемы в военной хирургии в Афганистане. Их общение состоит из неестественных, постановочных диалогов, но оно развивается. Иногда прорываются наружу неприятные напоминания об их новой реальности: Джон жалуется на пробки, когда едет за город, чтобы увидеть дочь; Шерлок спрашивает, не нужно ли Джону что-то из кастрюль и сковородок миссис Хадсон, прежде чем начать их разбирать. Но Шерлок мирится с каждым неожиданным ударом и заставляет себя ответить, а потом начать снова, и их переписка не останавливается. Шерлок старается, а Джон старается в ответ, старается продолжать, старается двигаться в нужном направлении, они продвигаются маленькими шажками, и раз за разом становится все легче отправлять сообщения. Рискнуть и начать разговор становится проще. Читал. И что ты думаешь по поводу этого обзора? По-моему, он некорректен. У меня в клинике ветрянки не больше, чем обычно. Шерлок достает еду из микроволновки и, перемешивая, думает об ответе. Он отправляет в рот кусочек брокколи и набирает текст одной рукой. Некорректен, но не настолько, чтобы игнорировать полностью. У нас в убойном отделе недавно было несколько случаев, это несколько необычно. – ШХ Интересно. Есть какие-нибудь интересные дела? Но есть еще кое-что, и Шерлок не знает, как об этом сказать, и в результате он не отвечает ничего до той поры, пока Джон не присылает ему на следующее утро сообщение о погоде. Ожидается снег.***
Звонит агент по недвижимости. Звонит еще раз. Шерлок отправляет звонок на автоответчик, а потом прослушивает ее торопливую речь, а в желудке повисает неприятное ощущение. Мысль о том, чтобы уехать, уехать сейчас, когда все выглядит таким близким, кажется неправильной, будто это сродни капитуляции, но и мысль о том, чтобы остаться и ждать, и ждать того, что не произойдет, так же невыносима. Это длится уже так долго – мучительные дни, недели, и месяцы, и годы ожидания, подозрений, знания и игнорирования, сообщений, что продолжают приходить, и все равно в них содержится только половина того, что они хотят сказать. Но иногда, когда Джон ему пишет, Шерлок смеется. Он не собирается смеяться, но Джон удивляет его, и звук плывет – густой и неопровержимый, он движется по квартире – зависает над кухонным столом миссис Хадсон, вписывается в утренний конденсат, затуманивший окна, следует за ним, напоминает ему о том, как все могло бы быть. В конце концов, агент оставляет сообщение, что коттедж с глициниями продан, и Шерлок не отвечает на сообщения Джона на протяжении следующих двух дней.***
Ты не против, если я как-нибудь загляну в Ярд? Грег говорит, что у тебя там теперь есть кабинет. Кто такой Грег? – ШХ***
Ордера выписаны, группа назначена – один из «глухарей», над которым работал Шерлок, наконец, доведен до долгожданного финала. Теперь остались только обыск и арест, допрос и протокол. И файл перейдет из категории «висяков» в категорию «дело закрыто». Один звонок семье с ответом, который, возможно, будет не тем, на который они надеялись. Шерлока в группе не будет. Его не отправляют никогда. Да достаточно и этого, говорит он самому себе, направляясь в комнату для совещаний на первый этаж, чтобы отработать свою часть: провести совещание, дать пояснения по делу – подробности, обвиняемые и жертвы – кто, когда и как. И не то, чтобы он не участвует. И все вовсе не так, что он сидит в своей башне, спрятавшись за кипами нераскрытых дел, и передает результаты своих выводов из-за какой-нибудь стеклянной перегородки. Но весь этот застоявшийся адреналин скапливается на кончиках его пальцев и не находит выхода, и он думает, что не сможет привыкнуть к тому, что его не берут. - Шерлок, - окликает его сзади Лестрейд, врываясь в его мысли у входа в переговорную и подбегая к нему легкой трусцой, чтобы успеть перехватить. – Послушай. Прежде чем ты туда войдешь. Ты должен знать, что… это. На совещании будет кое-кто новый. Шерлок закатывает глаза. – Ты что, на самом деле пригласил стажера? У меня нет времени, чтобы… - Нет, - прерывает его Лестрейд. – Это Джон. На один очень короткий момент в попытке выдать желаемое за действительное разум Шерлока обращается к Джону Хоуторну из бухгалтерии, но беспокойство, написанное на лице Лестрейда, выдает правду. – Джон, - бестолково повторяет Шерлок. – Джон Уотсон? Лестрейд кивает. – Он позвонил и спросил, не может ли чем-нибудь помочь. Говорит, ты его отталкиваешь. Ну, я и подумал, что у вас раньше хорошо получалось действовать вместе… и когда он был рядом, то ты, я не знаю... был… - Кстати, он не знает, - говорит Шерлок. – Он не в курсе, что я не… что я не… он не знает, что все теперь по-другому. - Ну ладно, - отвечает Лестрейд, совершенно безо всяких извинений, которые, по мнению Шерлока, должны были последовать. – Думаю, вот и настало время тебе все ему рассказать. Попробуй, Шерлок, он хочет помочь. Может, позволишь ему? Затем Лестрейд протягивает руку и распахивает дверь. Вот и он, стоит в комнате, будто тут ему и место, с той самой улыбкой на лице, которую Шерлок не видел уже несколько лет: Джон. Наверное, это не должно было его удивить, но удивило. Джон удивляет его всегда.***
Шерлок замирает в дверях с открытым ртом, а Джон поворачивается к нему лицом и смотрит умным и любознательным взглядом. Уравновешивание того, о чем они не говорили, дрожью отдается в мозгу Шерлока, сотни картинок того, как все было раньше, проносятся рядом с натянутым канатом того, как все сейчас, и он не может ни двигаться, ни дышать. Не может определить, знает ли уже Джон секреты, которые так старательно оберегал от него Шерлок. Стоящий посередине зала Лестрейд призывает всех к тишине и начинает совещание. Шерлок на него не смотрит. И Джон на него не смотрит. Все вокруг неподвижно. А затем, будто сквозь туман: – Шерлок, не объяснишь нам? Шерлок смотрит пустым взглядом на полное ожидания лицо Лестрейда. Моргает один раз, другой, а затем вспоминает, что ему следует делать. Пока он выходит вперед, аспекты дела у него в голове кажутся неловкими и неуклюжими, старые воспоминания поднимаются из глубины и сбивают его с мысли о том, кого и что они сейчас ищут. Убийцу, начиная рассказывать, думает Шерлок, и с трудом может вспомнить, какого из них. Убийцу, который скрывается от наказания слишком долго. Джон находит себе свободное место у стены, удобно устраивается, прислонившись и сложив руки на груди, с нетерпением смотрит, как Шерлок, запинаясь, выдает информацию. Он слегка улыбается раз или два, кивает, когда Шерлок старается описать последовательность совершенного преступления, подробности их ордеров на обыск и вероятность того, что подозреваемый предпримет попытку сбежать. Он выглядит счастливым. Шерлок не помнит, когда в последний раз Джон выглядел таким счастливым, а еще он уже понимает, что собирается это испортить. Это то, что делает Шерлок в жизни Джона – портит ее. Шерлоку очень хочется избавить Джона от этого. Ему ужасно хочется оставаться таким, каким он был раньше – очевидно, что Джон этого от него ожидает. Оставаться тем, кто давно умер вместе с тихим шипением глушителя и с истиной, что должна была быть восстановлена. Он уже никогда не сможет стать тем человеком. Даже ради Джона. - Просто поговори с ним, ладно? – тихо, в самое ухо говорит ему Лестрейд после совещания. – Разберитесь уже между собой. Шерлок ничего не отвечает. Все время, пока комната пустеет, он не отрывает глаз от своих бумаг – раскладывает их по папкам, меняя местами, до тех пор, пока Лестрейд не закрывает за собой дверь. Комната для совещаний гудит под люминесцентными светильниками. Шерлок слышит, как его пульс стучит в барабанных перепонках. - Даже не думал, что увижу тебя, выступающего с докладом перед ярдовцами, - в итоге первым заговаривает Джон с тихим смешком. Ему неловко. – Все стало несколько более официальным, чем я предполагал. Слова застревают у Шерлока в горле, а когда у него получается ответить, то говорит он с большим раздражением, чем ему хотелось бы. – Очень многое изменилось. - Да, раньше ты не очень-то был готов дожидаться подобных мероприятий. – От повисающих пауз в этой бесцветной комнате становится нечем дышать. – Я хотел спросить, нельзя ли мне присоединиться к группе, но, похоже, я что-то пропустил? Уклониться от темы невозможно. И невозможно избежать разговора. И не получится сказать только половину от того, что должно быть сказано. Шерлок делает глубокий вдох, собираясь с духом, и говорит. – Теперь все несколько по-другому. Джон кивает и облизывает губы – он встревожен. – И как же это, по-другому? - Я теперь консультант. – Шерлок раскидывает руки в стороны, - та-дам! - и вымученно смеется. Даже ему самому слышно, что вышло неуверенно и неудачно. – Полная занятость со всеми вытекающими… Мне даже зарплату платят. Молчание длится долго. Шерлок даже и не помнит, бывал ли Джон когда-либо таким тихим. Один из светильников над головой моргает. С таким же успехом они могли стоять один на крыше, другой – на асфальте – настолько далеки они сейчас друг от друга. - Бумажная работа, - приходит, наконец, к выводу Джон. – Ты… я не понимаю… Ты ненавидишь бумажки. – Он кажется расстроенным, даже обиженным. – Ты был всегда там, с ними, где… «вечная охота за преступниками, бурлящая в жилах кровь». - И Шерлок взрывается от злости. Многолетняя обида вырывается наружу откуда-то из ребер, из глубины позвоночника, потому что это его слова, слова самого Шерлока, которые Джон припомнил и швырнул ему в лицо, будто бы отказаться от этой жизни было выбором Шерлока, будто он этого хотел. – А теперь ты работаешь с документами? Ты бы пошел на все ради работы… - Джон, я получил пулю в грудь, - громко обрывает его Шерлок. Слова эхом отдаются в комнате. – Ты действительно думал, что не будет последствий? Ты правда верил, что я настолько неуязвим, и что от того, что ты простил ее и вернулся домой, все закончилось? Джон выходит из себя и, готовый к обороне, резко говорит. – Я не умею читать твои мысли, Шерлок. И не могу знать того, что ты мне так и не сказал… - А что я должен был говорить? – требует ответа Шерлок. – Ты – военный врач с пулевым ранением в плечо. Не то, чтобы ты совсем не понимал… - Ты сказал мне, что выздоровел, что с тобой все в порядке, что ты… - А ты поверил, потому что хотел в это верить… Джон делает шаг вперед, его лицо искажено гримасой, говорящей о том, что он скорее испуган, чем зол. Он тычет в воздух указательным пальцем. – Ты позволил мне так поступить. Ты сказал, что простил ее, сказал, чтобы я ей доверял, а я тебе верил… - Я знаю, что я сказал, я знаю. - Услышав обвинения, Шерлок делает глубокий вдох, пытаясь извлечь из себя желание поссориться, что было так долго заперто у него внутри, но это все оказывается похожим на дым без огня. Его пальцы дрожат, и он неожиданно осознает, что совсем не сердится – он просто потерялся. Он просто потерян. Он даже не понимает, сколько вот так простоял, застряв между изменениями и неизменностью, и не может сообразить, что ему делать, говорить и даже думать, не представляет себе, где теперь находятся границы и пределы. Он проделал такую тяжелую работу, чтобы рассказать Джону сказку, и чтобы Джон мог видеть только чудеса, но не их цену, но сейчас чары рушатся, и рушит их сам Джон, подходя все ближе, заглядывая за занавес, и Шерлок не знает – прятаться ли ему или открыться. У него нет ни малейшего представления, что делать дальше. Что ему позволено. Как он должен поступить. В страхе от собственной смелости, он говорит: – Я не хотел, чтобы ты это знал. - Но почему? Ты что, не думал, что это для меня важно? Не думал, что мне это вовсе небезразлично? – лицо Джона сжимается от шока и ужаса. – Вместо этого ты лгал. Лгал, чтобы я не мог тебе помочь, даже если бы захотел. Почему? Шерлок опускает взгляд на свои папки. Он абсолютно точно знает почему, и совсем не знает, как это сказать. Даже и не хочет этого говорить. Не хочет награждать Джона этим чувством вины в дополнение ко всему тому грузу вины, что Джон уже тащит на себе. Джон все равно отвечает за него. – Ты думал, что если я не узнаю, то буду счастлив. Он закрывает глаза. Произнесенное таким образом вслух, оно кажется таким незначительным. Такая детская надежда… - Ты и был. Ты был счастлив. - С твоей убийцей, - выдыхает в ответ Джон, и, о да…, Шерлок никогда раньше не слышал, чтобы он так ее называл. Эта правда обжигает, вены изнутри будто протыкают шипами, когда он слышит это признание: что она убила его, а он ради Джона жил с этой тайной. Чтобы Джон мог ее любить. - Если так было нужно, то да. Если это требовалось для того, чтобы ты был счастлив. Джон трясет головой. Щеки его пылают. – А сейчас я несчастлив. Очень и очень несчастлив. Зная, что ты был здесь, вот так… Это все или нет? За все это время было что-то еще? Ты вообще в порядке? Без миссис Хадсон… С тобой… с тобой все нормально? Шерлок и сам не знает. Проблемы с почками, с сердцем, хронические боли. Шрамы, которые чешутся и болят от перемены погоды. То, как сжимаются его легкие, когда ветер дует слишком сильно, и потом до конца не расправляются. Рецепты и ограничения. Доктора. То, что это не кончается – что они уже больше не говорят об излечении, а только о поддержании. Пустота 221Б и конверт, лежащий на кухонной столешнице, так и не отправленный ни в почтовый ящик, ни в мусор. Он и не задумывается о том, все ли с ним хорошо. Шерлок пытается ответить со мной все нормально, но у него не получается. Ему нужно высморкаться. Ему нужно уйти. - Просто поговори со мной, - просит его Джон. Он говорит это так, будто у него что-то застряло в горле. Он стоит так близко, что если один из них протянет руку, они соприкоснутся. Шерлок сжимает кулаки. – Черт возьми, Шерлок, позволь мне помочь тебе. Что тебе нужно? Чего ты хочешь? Он хочет всего. Он хочет чего угодно. И не может найти слов. - Шерлок, чего ты хочешь? - Я не знаю, - выдыхает Шерлок. – Я не думал… я просто хотел для тебя счастья. Это все, чего я хотел все это время. - Нет, - настаивает Джон. – Нет, не для меня. Забудь сейчас обо мне. - Он делает еще один шаг и его руки нежно обнимают его плечи, удерживая его, и Джон внимательно смотрит на него безбрежной океанской синью своих глаз, чтобы прочитать ответ, который не произнесен. Он выглядит так, будто у него в животе воткнут нож, который поворачивается с каждой секундой их молчания. – Ну, говори. Ты что, никогда не думал, чего хочешь для самого себя? О том, что может сделать тебя счастливым? Не думал? Шерлок открывает рот… и закрывает его. Он пытается сделать вдох, но тот, похоже, не может достичь легких. Посреди этой тишины еле слышное гудение люминесцентных ламп оглушает. Он не говорит нет, но Джон это все равно слышит. В уголках глаз Джона собираются морщинки, но это совсем не от улыбки. Он отстраняется, и тепло его рук ускользает в бездну, что пролегла между ними. – Боже, Шерлок. – Он запускает пальцы в волосы. И не смотрит вверх. – Боже. Сказать больше нечего, и Шерлок не может продолжать вот так стоять, не отвечая. Он берет со стола свои папки и проскальзывает мимо Джона, оставляя его в одиночестве. Дождавшись, когда он оказывается в коридоре один, он прижимает тыльные стороны ладоней к тому месту в груди, где ему сейчас больно. Оставлять Джона больно всегда.***
Когда он возвращается домой, в квартире пусто, потому что в ней всегда пусто. Он садится на ступеньки, обдумывая концепцию промежуточного состояния: когда что-то говорится, но не до конца. О том, что Джон возвращается в его жизнь, но поддерживает между ними дистанцию. О том, что он находит коттедж в Сассексе, но позволяет кому-то другому его купить. Он ощущает себя так, будто начал делать шаг, но совершенно не представляет, где он в результате окажется. Он хочет оказаться рядом с Джоном. Но теперь Шерлок не более, чем призрак самого себя, потускневшая имитация человека, которого Джон знал раньше. Имитация, которую поддерживает с помощью пустых секретов и старого твидового пальто. И ужас Джона от шерлоковой реальности застывает у него в желудке, как скисшее молоко. Может быть, в Шерлоке не осталось в достаточном количестве того, что могло бы заставить Джона захотеть остаться с ним. Он сидит на ступеньках, глядя на входную дверь, пока у него не затекает спина и не становится больно сидеть. Мобильный в руке ощущается тяжелым грузом, неподвижным и молчащим.***
Идет снег, и мир скрывается под ним, будто каждый смотрит вокруг сквозь сон. Шерлок остается дома, перемещаясь между ее гостиной и своей. Отпечатки пальцев на обоях и лестничных перилах как воспоминания, встроенные в самое существо Бейкер стрит. Он останавливается у подножия лестницы, в ее кухне, около ванной и вспоминает. Вспоминает время, когда в 221Б была жизнь. Когда в ней были цвет, смех и долгие вечера, заполненные разбором документов, и утренние чаепития, когда были споры и холодный прием, сдержанные вопросы у тебя все нормально, которые задавались в гостиной, а в ответ звучали осторожные, будто рассеянные заверения, что все хорошо. Помнит, когда он шел домой к чему-то, к кому-то. Ради кого-то. Помнит, когда уходил. Тихо надевал пальто, глядя, как красно-синий отблеск полицейских мигалок пляшет на стенах, отбрасывая свет на весь гнев Джона и на преданность Джона, и на страх Джона. Осевшее на душе камнем понимание, что Джону предстоит вернуться домой одному. И возвращение помнит. Помнит, как придумал себе мечту – встреча, зажженный камин и признания. Помнит, как вместо этого обнаружил всего лишь остывший пепел. Липкость подсыхающей крови, от которой рубашка приклеилась к спине. Наволочки, пахнувшие затхлостью и еле уловимые следы одеколона Джона. Гнетущая свобода - возможность идти, куда хочется и когда хочется, когда идти некуда. Она тогда была рядом. Миссис Хадсон. Тихий нежный голос и ласковые руки. Напоминавшие ему, что он не настолько одинок, как ему казалось. Приносила ему чай по утрам, чтобы он не просыпался посреди пустоты. Она поддерживала его, даже если не всегда понимала. Она была рядом, а врачи не разрешили ему ехать с ней в одной машине. Он помнит, как сильно боялся сказать то, что ей было нужно, а вместо этого сидел на ее диване следующей ночью, а может и ранним утром, и шептал это в темноту как молитву. Как будто она могла его услышать, зная при этом, что не услышит. Будто это продолжало что-то значить, а он понимал, что это не так. Он помнит, как Джон сказал это в темноте ее кухни, а в его влажном взгляде отражались свет звезд и надежда. Он помнит, как Джон сказал, что он говорит это искренне, и как Джон пришел, не зная, позволено ли ему приходить, и как Джон протянул руку, и как Джон предложил помощь, и руки Джона на его бедрах, и дыхание Джона в его легких. Джон в своем кресле, Джон, по-военному вытянувшийся, и Джон в дверях, и Джон, делающий шаг вперед, и Джон, продолжающий упорно двигаться, находящий промежуточное положение и ожидающий встретиться там с Шерлоком. Шерлок задумывается – если он найдет это промежуточное положение и скажет то, что сказал Джон, с тем же значением, с которым сказал это Джон, сможет ли Джон все еще услышать его?***
Цифры на двери Джона слегка смещены в сторону. Глазок от времени помутнел, а вокруг замка слишком много царапин (появились еще до того, как сюда въехал Джон, но все равно мучительно пророческие), и в потустороннем серо-зеленом освещении коридора пространство за пределами квартиры Джона кажется чем-то вроде чистилища. Чистилища, которое существует только благодаря тому, что в нем живет Джон. Шерлок ненавидит это место, но ему кажется, что он начинает понимать его смысл. - Я тоже хотел уехать, - признается он пустому холлу, пытаясь собраться с силами и постучать. – Нашел маленький коттедж. В Сассексе. Весь заросший глициниями. Думал, может, выберусь из Лондона, поживу где-то еще некоторое время. Даже бумаги подписал, но… Не поехал. Вот в чем предназначение этого места – чтобы скрыться, чтобы оторваться от чего-то, чтобы иметь желание сдвинуться с места и забыть обо всем, и не смочь. Пытаться, но не дойти до конца. Шерлок просто ходил на первый этаж. Джон перебрался сюда. В промежуток. Джон, наверное, сидит внутри на своем полуразвалившемся диване, смотрит телевизор, читает книгу. Дремлет. Сейчас почти половина восьмого – может, он готовит ужин, ест его за своим крохотным столом, просматривая газету. А может быть, он стоит с другой стороны двери, всего в нескольких сантиметрах, дожидаясь, пока Шерлок наберется смелости. Шерлок делает глубокий вдох, шагает вперед и поднимает руку. Пауза затягивается – и безопасная, и рискованная одновременно, будто Шерлок занес руку над сердцем Джона, репетируя неизбежный момент, когда ему придется нажать и обнаружить, сможет ли его форма его удержать. - Даже и не знаю, стоит ли мне здесь сейчас быть, - говорит Шерлок, чтобы оправдать свою руку, что снова опускается вдоль тела. Его начинает мутить. – Но я, эээ... Я хотел извиниться за то, что случилось тогда в Ярде. Я должен был тебе сказать. – Он неуверенно смеется. – Произошло много такого, о чем я должен был тебе за эти годы рассказать, правда? Я все пытался тебя защищать, не говоря тебе многого. Неведение – это благо, так ведь? Но теперь-то я знаю лучше. Да, я действительно знаю лучше. Поэтому… поэтому я здесь. Мне осталось сказать еще одно. Он задерживает дыхание, но дверь остается закрытой. Он думает, а дома ли вообще Джон. Думает, ответит ли Джон, если он постучит. Или станет слушать. Или захочет это услышать. Наконец, он делает вдох, потом еще один, вспоминает, как врачи скорой спрашивали его кто вы ей, сэр? и только члены семьи, сэр, вспоминает упущенные возможности и бесплодные мечтания, и выражение лица Джона, когда он увидел шрам Шерлока, а потом произносит очень тихо и очень осторожно: – Я хочу быть с тобой. Ничего не происходит. Шерлок удивлен. Совсем-совсем немного. Тут даже нет эхо, чтобы его слова вернулись к нему. Он снова говорит, на этот раз громче. – Я хочу быть с тобой, - и продолжает, пока слова не растворятся в тишине. – Не важно, как. И даже когда. Но я… - у Шерлока немного перехватывает дыхание, но он предпринимает новую попытку. – Мне тебя не хватает. Но я понимаю, что ты все еще пытаешься разобраться, и это нормально. Ты делаешь это для себя, а я стараюсь не... не вмешиваться, поэтому я и говорю с тобой с этой стороны двери, а не с той. Ну я и подумал, ведь ты же продолжаешь попытки встретиться. И тогда, в Ярде, ты спросил, чего я хочу, вот я и решил. Что ты заслуживаешь того, чтобы знать. Вот… Значит, так. Я хочу быть с тобой. Это все. И опять ничего. Дверь не открывается, и Джон не выходит на свет. Шерлок кажется самому себе невероятно незначительным, погребенным под своим признанием. А дверь молча смотрит на него. Это очень похоже на отказ, безучастный и равнодушный, будто предложение Шерлока не может разрушить стены между ними, и решение постучать резко сменяется необходимостью сбежать. Шерлок кивает головой. – Хорошо. Ладно. Ну что же, спокойной ночи, – произносит он, не зная, что еще сказать, и быстро уходит по коридору с опущенным вниз взглядом, чувствуя, как в затылке пульсирует нечто, очень напоминающее стыд. Он почти доходит до лестницы, когда дверь распахивается. - Шерлок, - зовет его Джон. – Шерлок, вернись.