Вуалехвост

— Предсказания, дешево, предсказания! Благовония, притирания, священная пыль священной пустыни! — вопли продавцов популярных среди паломников товаров смешивались с криками водоносов и торговцев едой. Какофония нарастала, грозя поглотить ее с головой, но Лира боролась, толкаясь локтями в толпе, пыталась выплыть против течения. Добраться на площадь Тайтони вовремя. У нее была цель и цена, которую она должна была заплатить. Голова Орсона Кренника в обмен на Джин, нога которой никогда не ступит на поверхность Джеды. Джин, которая никогда не вернется на Корусант, а затеряется в одном из спокойных и никому не нужных миров Внешних Регионов, проживет жизнь, полную созерцания, которую так хотел прожить Гален. Станет пусть не счастливым, но существующим в согласии с собой человеком. «А Орсон исчезнет… сотрется из памяти. Моей, Галена, Джин. И никто никогда не перестроит столицу и не сделает… на тысячу глупостей больше». — Лира сунула руку за пазуху и сжала теплый кристалл. Розовую туку, сделанную для дочери Галеном. Игрушку, которую та так ценила и так легко оставила вместе с прошлой жизнью. «НиДжеда не дает ответов, — вспомнила Лира сухой, надтреснутый голос жрицы одного из святилищ, — она может только указать путь. Пройди по пути паломника от храма к храму, ступень за ступенью, и в конце пути, у святилища Уиллов, ты узнаешь, каков будет твой следующий шаг». Лира прошла, встретив всех тех, кого хотела встретить. Остался лишь Храм Кайбера. Главное святилище НиДжеды. То, в которое положено входить не одному, но с тем, кто подаст тебе руку, когда ты споткнешься. «Подаст, но потом будет требовать платы». — Губы сами собой сложились в кривую ухмылку, завидев которую, продавец безделушек шарахнулся с дороги богато и чисто одетой паломницы, по опыту зная, что за такими людьми ходит «Та, что гасит и зажигает свечи». А умирать до срока мальчишка определенно не хотел. — Орсон! — Ее развернули рывком, ловко втащив в проулок и перехватив руку с оружием. — Не так громко, — осадил ее Кренник, прикрывая бластер полой своего форменного плаща. — Орать о том, кто я такой, на все это змеиное гнездо совершенно излишне. Лира выдохнула, привалившись спиной к грязной стене, не спеша признаваться себе в том, что в компании, пусть и такой, ей куда спокойнее. Или дело все же в конкретном человеке? «Я буду жалеть, когда ты умрешь. До конца жизни буду, хотя ты и говорил, что был бы против…» — Привычная мантра обрастала все новыми и новыми подробностями, о которых сейчас не хотелось думать. Выбор сделан, осталось дойти до храма и завершить ритуал. Расплатиться по долгам с человеком, который однажды сначала сломал, а потом спас ее жизнь, и теперь ломал снова. Но вот спасать уже не собирался. Или?.. — Орсон… — Ей хотелось взять его за руку. Без перчатки. Запомнить ощущение прикосновения. Снова вернуться на темный берег мягко светящегося моря, станцевать в прибое под «Четыре шага» и перевернуть все с ног на голову. — Сила… — А она здесь есть? — непривычно серьезно спросил он. — То, во что ты всегда верила, здесь все еще есть? Лира не ответила, лишь глубоко вдохнула холодный и сухой воздух, наполненный не ароматом, но вонью. Закашлялась и хрипло рассмеялась: — Здесь есть те, кто верят. А Силы… Силы тут нет. Кренник хотел что-то сказать, что-то наверняка важное, но ему помешал прерывистый писк комлинка. Вчитавшись в короткие строки сообщения, он изменился в лице. — «Бодливая банта», корабль Хаса Обитта, был в порту НиДжеды вчера утром. Твой ребенок здесь. Страх, который Лира все эти дни упорно прятала под слепой верой в то, что все будет хорошо, поднял голову и зашипел ядовитой змеей. Джин здесь. Там, где ее быть не должно. Толкаясь в толпе паломников, бродя по закоулкам этого древнего и такого безразличного к чужим страданиям города, она все пыталась поставить себя на место Звездочки, посмотреть на происходящее ее глазами. Глазами ребенка, которого она сама обрекла на этот путь, забыв рассказать о том, что по дороге никому нельзя верить… «Со тоже изменился, — мысль была сухой и горькой, как песок пустыни, — восемь лет назад он бы не потребовал… внесения платы вперед. Похоже, с возрастом и жизненным опытом все мы и правда становимся только хуже». — Лира? Она моргнула, пытаясь вернуться в реальный мир, и с удивлением ощутила, как скатываются по щекам слезы. Помотала головой, вдохнула и выдохнула несколько раз, пытаясь взять себя в руки. Главное сейчас — сделка. Которой не помешает ни нарушение условий, ни охрана Кренника, замаскированная под патруль штурмовиков. Ни ее собственная слабость. — Я в порядке. Почти. — И хочешь сказать, что тебя совсем не удивляет вовлеченность Обитта в это дело? — Мягкость тона, которую Орсон приберегал для особо неудобных вопросов, куда-то испарилась, сменившись глухим звоном литой дюрастали. И теперь было легко поверить, что этот человек отдает расстрельные приказы без колебаний. Без сомнений. — Не удивляет, — устало отозвалась Лира. Маска, которую она носила столько лет, лопнула, обнажая ее суть, но вместо кровоточащей кожи она ощущала лишь новый слой холодного фарфора. — Джин знала, что к нему можно будет обратиться, если… что-то случится. — А случилась всего лишь простая накладка в расписании транспортов, — криво улыбнулся Кренник. — И в результате мы здесь. В этом городе мертвых храмов и теней, которые считают себя разумными существами. Здесь — вместо того чтобы быть на Скарифе. Какая ирония, верно? — Верно. Но надо… все закончить. Сделать правильно. — Лира собралась с силами и договорила: — Закончить нам обоим. Орсон изогнул в еще одной фальшивой улыбке уголок губ, обернулся и подал знак патрулю. Трем патрулям, если точнее. Лира почувствовала, как ее сердце пропускает удар. Он все прекрасно знал. Просчитал заранее и все же рискнул, хотя мог и вовсе не приезжать на Джеду. «Зачем? Зачем мы делаем то, что можем, вместо того, что должны?» — Храм Уиллов, — голос дрожал и срывался, но это больше не имело значения, — именно там я должна получить ответ. Но… туда не ходят в одиночку. Только с тем, кто… кто подаст тебе руку, если ты споткнешься. Так говорят. Кренник смотрел на нее с минуту, ловя малейшие изменения мимики и анализируя увиденное — казалось, что за зеркалами его неправдоподобно ярких глаз щелкают механизмы и осыпаются ненужными более символами формулы. Все взвешивается и всему находится мера. Потом он медленно стянул перчатку и протянул ей руку. Правую. Лира вцепилась в его пальцы, как утопающий в соломинку. Он слишком хорошо ее знал. И это ранило и льстило одновременно. — Идем. — Слово было — как крошечный камешек, который влечет за собой камнепад. Ей нечего было бояться — они играли на равных. И в следующем круге этого танца она наконец-то будет вести. Десятки пыльных улиц слились в одну, ту, что вела к Храму. Ступень за ступенью, шаг за шагом. По забитым толпами празднующих столичным паркам, по пермакриту посадочных площадок, по полированному мрамору блестящих полов бальных залов, мокрому песку далеких планет, по истоптанному мириадами ног камню. Лира чувствовала, что задыхается, что сердце стучит где-то в горле, а в глазах двоится от слез, но упрямо шагала вперед, зная, что поворачивать назад уже поздно. В памяти снова всплыли слова старухи-отшельницы: «Тот, кого ты ведешь за собой, никогда больше не вернется на Джеду. Человеком не вернется. А ты… твоя душа останется тут навсегда. Ты очень дорого заплатишь за чужую жизнь, слишком дорого… но воля твоя, и она прочнее кайбера». Вблизи Храм Уиллов ошеломлял. Огромный, расколотый надвое треугольник дышал абсолютной, подавляющей волю мощью строения столь древнего, что все рядом с ним было лишь песком пустыни. Холодной и неизменной вот уже тысячи лет. Множество улочек сходилось к площади перед храмом, к бесконечной череде ступеней, которые надо было преодолеть, чтобы попасть в высокие двери, больше похожие на зев древней пещеры, в которой живет чудовище. Силы здесь не было. Но было иное. Пустота. Лира ступила на первую из истертых плит черного камня, которыми была вымощена площадь. Ступила одна. И обернулась, чувствуя, как в спину ей смотрят сквозь прицелы десятки глаз. Их действительно ждали, теперь она могла сказать об этом с уверенностью, прямо указать центр паутины, сплетенной невидимыми лучами. Сила всегда была не вовне, а внутри нее. И сейчас она пела затихающим стоном оборванной струны, растворяясь в глухом безразличии внешнего мира. «Я всегда боялась понять тебя, Орсон. Но когда смогла это сделать, мне не хватило храбрости признать другое — я боялась не понять, а принять твою точку зрения. Признать ее единственно верной. Всю эту игру, этот… танец. Тебя, наконец. Твою мечту о новом мире, слишком огромную, чтобы ее можно было осмыслить. Сила… почему мы не можем повернуть время вспять и сделать все по-другому?» — Орсон. — Он все еще стоял на ступень ниже, под ненадежной защитой ее узкой спины и сбитой на затылок, развевающейся на холодном ветру шали. — Беги. Беги, они не знают тебя в лицо. Лира не помнила, когда успела ухватиться за ткань его плаща, до боли стиснуть плечи в странном подобии объятия и наклониться так близко, что еще немного — и можно будет коснуться так, как она давно хотела. — Беги! У нее хватило сил столкнуть его с лестницы, отбросить прочь от вскипевшего моря шквально огня и шарахнуться самой. Упасть, откатиться под ненадежную защиту выщербленной временем и конфликтами стены. Метнуться обезумевшим зверем, перепрыгивая через три ступеньки разом, ухватить за руку и дернуть из дорожной пыли вверх, захлебнувшись чужой болью и ощущением горячей крови, потоком стекающей по холодеющей коже. «Прости меня, Джин». Запах свечей с легким привкусом тления — первое, что он ощутил сквозь пелену беспамятства. Удивился, списав было на дурной сон, но следом за запахом пришли воспоминания и боль. Реальная, приглушенная лекарствами — он слишком хорошо за последние недели успел узнать это ощущение — но боль. Сосредоточившись на ней, Орсон смог оценить повреждения. Спина, на которую он приземлился: надетая под китель легкая броня не позволила ему сломать позвоночник, но насчет ребер он уверен не был — дышалось с трудом, а каждый выдох сопровождался легким присвистом и болезненным спазмом. Едва зажившее плечо, бок, куда пришелся удар рикошетом. Нога… тут все было плохо, он помнил, как хлюпало в сапоге, пока Лира почти волоком, надрываясь, тащила его куда-то вниз, по бесконечным лестницам, уводящим в темноту. Подальше от разгорающегося уличного боя, в котором в ход шло все: от древних пулевых винтовок — из одной такой его и подстрелили — до легких орудий залпового огня, способных раскатать целый квартал. Но тут уже отметились не местные боевики, а кто-то посерьезней. Впрочем, пока не имело смысла гадать, кто из «старых знакомых» решил воспользоваться оказией и устранить конкурента, сейчас нужно было узнать, сможет ли он встать на ноги. Ладно, на одну ногу, и убраться из этого склепа. Попытка открыть глаза показала, что в ближайшее время никто никуда не пойдет. Разве что понесут. И непонятно, в каком виде. «Крифф… как же мне плохо…» Бешеная пляска огней прекратилась через несколько минут, осталось лишь медленное кружение — глаза Орсон упорно держал открытыми, не позволяя себе поддаться слабости и терпеливо выжидая, пока мир перестанет вертеться волчком. Смазанная картинка со временем тоже прояснилась, но лучше точно не стала. Над ним был темный, покрытый копотью и древней грязью сводчатый потолок с редкими тусклыми лампами, заставшими, судя по их виду, времена зарождения Ордена джедаев. Последний раз их ремонтировали примерно тогда же. «Ладно, это объясняет свет, но не запах…» Чуть повернув голову, он увидел, что его окружают уходящие в бесконечность ряды костей. Сложенные аккуратными пирамидами, спрессованные временем и руками неизвестных смотрителей этих катакомб, украшенные многочисленными черепами человеческой и прочих разумных рас. И подсвеченные самыми настоящими свечами — по одной на начало каждого ряда. Зеленоватые язычки пламени парили в пустоте и тишине, нарушаемой лишь свистом его дыхания. «Где я?!» — Короткий приступ паники и попытка движения отозвались острой головной болью, от которой пришлось зажмуриться и несколько минут пролежать, восстанавливая дыхание. «Катакомбы… НиДжеда. Храм. С-ситх, я под храмом?» Второй раз голову повернуть было легче. Как и заметить сидящую в отдалении фигуру. Тусклый свет очерчивал ее странным золотистым ореолом, превращая в плоский черный силуэт, но стоило Лире пошевелиться, как наваждение развеялось. Она поднялась на ноги, подошла ближе и вдруг села рядом. Так близко, что он ощутил тепло ее тела, а пальцы нащупали плотную узорчатую ткань длинного пояса. — Связи нет, — тихо сказал Лира, вертя в руках бесполезный комлинк, не издающий даже привычного шипения заглушенного канала. — Я пыталась подняться выше, но там тоже ничего нет. Зато слышны взрывы. Она тихо всхлипнула, потерла грязное и расцарапанное лицо рукой и вдруг ссутулилась, положив ладонь ему на грудь. Лишь через минуту Кренник сообразил, что она пытается посчитать его вдохи. — Я вколола все, что у тебя было в аптечке — стимуляторы, восстановители крови, антибиотики. Перевязала как сумела — углубленные курсы первой помощи, которые ты заставил меня пройти, тут пришлись очень кстати, — Лира бледно улыбнулась, — но сделать большего пока не могу. Надеюсь, через несколько часов стрельба утихнет, и можно будет попытаться выбраться наружу… — Оставив меня здесь? — Он не узнал хрип, вырывающийся из горла, и едва понял сам себя. — С оружием, — Лира потянулась куда-то в сторону и положила рядом с его левой рукой бластер. Его собственный, он узнал рукоять на ощупь. — Идти ты не сможешь, последние метры мне пришлось тащить тебя за шиворот… Извини, конечно, но выбора не было. «Боги, а я пропустил такое зрелище… Даже обидно как-то». — А раньше был? — Собственная уязвимость почему-то отошла на второй план, уступая место жгучему любопытству. Не иначе как лекарства были виноваты. Слишком большая доза. Но лучше так, чем… никак. — Был. И я его сделала. — Лира помолчала, потом сплела пальцы, так и не решившись прикоснуться к нему снова. — Там, на последней ступеньке. Как и было предсказано. — Глупо верить предсказаниям, они всегда лгут. — С каждым словом говорить было все легче — он почти перестал хрипеть, да и дышать приспособился так, чтобы не захлебываться. Но вот сил это все отнимало слишком много: клонило в сон, и где-то глубоко внутри зарождалась противная мелкая дрожь — сказывалась большая потеря крови. Орсон снова нащупал шершавый конец пояса и постарался сосредоточиться на объемном узоре. Ему нужен был якорь. Что-то реальное, ощутимое. Вещественное. Ему нужна была Лира. И это в какой-то мере даже казалось Орсону забавным. — Когда верить больше нечему, поверишь и тому, что хочешь услышать, даже если предложенный выбор… не выбор вовсе. — Лира посмотрела на его руку, на зажатый в пальцах кончик пояса, на секунду зажмурилась — и вдруг сложилась вдвое сломанной куклой, вцепилась мертвой хваткой в запястье, уперлась лбом в больное плечо и зашептала, давясь сухими рыданиями: — Я знаю, что я дура, не говори. Пошла в заботливо приготовленную ловушку. А ты знал, все знал и дергал за ниточки… Ты чудовище, Орсон, но это ты и сам понимаешь. Не только понимаешь, ты этому радуешься. Прекрасное чудовище с самыми синими в галактике глазами… Видишь, я даже делаю тебе комплименты, хотя должна была просто бросить тебя там, сделать так, как меня просили. Но я не могу, я не могу… Одна Сила знает, зачем ты нужен на свете, но зачем-то нужен. Может, ты построишь свой дивный новый мир, может, сгоришь в его огне сам. Но убью тебя не я… Он поднял свободную руку, медленно-медленно — любое движение давалось с большим, почти мучительным трудом, — и положил на ее вздрагивающее плечо, коснулся волос, перебирая спутанные пряди и чувствуя, как ускользает сознание. Лира не хотела убивать его сама, но другие обошлись и без ее помощи. «Как… жаль?» Он всесторонне обдумал эту мысль, обессиленно прикрыв веки. Скалящиеся черепа плыли в мареве зеленоватого огня свечей, расплываясь размытыми кляксами в подступающей со всех сторон черноте. Густой и бархатной, как дорогая ткань бального платья. «Интересно, Гален сильно расстроится?» — Рука соскользнула и поднять ее снова уже не хватило сил. Но Лира встрепенулась, повернула к нему лицо — белую маску с черными провалами глаз — и сдавленно выдохнула: — Орсон? — Прикосновение губ ко лбу было почти неощутимым, но он постарался его запомнить. Отделить от других воспоминаний, давно спутавшихся в лохматый клубок, теперь расползающийся обрывками нитей. — Орсон, ты весь горишь… Последним, что он почувствовал, было пожатие тонких и твердых пальцев. И когда Лира разжала руку, он расстроился. *** Пузырьки проплывали мимо, маленькие, блестящие, серебристо-белые в теплой синеве глубокой воды, и беззвучно исчезали где-то в недосягаемой вышине. Он сам казался себе точно таким же пузырьком. Невесомым и бессмысленным. Наверное, ему тоже надо было всплыть… куда-то. Куда? Мысли скользили мимо безглазыми рыбинами, не давая ухватить себя за хвост. А раз так — не стоило и пытаться. Надо было лишь поддаться течению и скользить вверх… В царство света, оглушительного писка медицинской аппаратуры и вони дезинфектора. Первый полноценный вдох едва не стал последним — по ребрам стегнуло раскаленным жгутом боли, искрой пробило тело от затылка до пяток, мучительно длинное мгновение покачало на этой обжигающей до крика волне и отпустило. Выбросило на берег, покрытый почему-то черным песком. — Ма…тиз? — Антрацитовая штурмовая броня была единственным цветным пятном в этом царстве стерильного белого. Единственным, за что удавалось уцепиться взглядом. Начальник охраны коротко кивнул, продемонстрировав свежий шрам на привычно бесстрастной физиономии, и нахмурился, скосив глаза — настоящий и протезированный — на соседний монитор. Кренник гримасу проигнорировал, справедливо решив, что уж если он очнулся, а рядом не появился десяток истерящих медицинский дроидов, то умереть прямо сейчас ему не грозит. А раз так, то надо попытаться разобраться в ситуации. — Сколько? Самый важный вопрос. Время сейчас играло против него, и любая дополнительная задержка могла стать фатальной. — Восемь суток, вы подхватили местную лихорадку, поэтому так долго. — Матиз снова повернулся к Креннику лицом и, правильно истолковав начальственные шевеления, протянул руку и щелкнул пультом, поднимая изголовье койки. Теперь в поле зрения попадал не только потолок, но и стены. Которые никак не могли принадлежать обычной больнице. А вот на стандартный корабельный медотсек были очень похожи. — Крифф… откуда тут крейсер? — Орсону хотелось приглушить режущий глаза свет, но не было возможности. Матиз сжал челюсти, поиграл желваками, обдумывая какую-то мысль, но все же открыл рот: — Покушение на вас спровоцировало массовые беспорядки, — сухо произнес он. — Примерное число жертв — восемь тысяч, разрушено около пятидесяти крупных зданий, включая часть храмового комплекса. Это, в свою очередь, возмутило паломников и подтолкнуло руководство гарнизона к действиям. Мелькнувшее на лице Матиза выражение очень ярко отразило его отношение к этим действиям, но Кренник не стал торопить события и требовать продолжения, с ноткой легкого злорадства ощущая, что, критикуя других, начальник охраны и сам испытывает определенную неловкость. Ведь он был в первой двойке подставных патрульных, которых Орсон взял с собой на улицы НиДжеды. Был — и так позорно упустил все и сразу. — В результате этих действий были введены дополнительные войска, беспорядки подавлены, а на орбиту Джеды пришел ИЗР «Скорбящий» секторального флота. Вас перевели на борт, как только установили личность. — В смысле? — Да, Орсон был одет в чужую форму и имел при себе фальшивые документы, попытка пробить которые по базе рано или поздно вывела бы на разведку флота, но кодовый цилиндр с персональной информацией у него был самый настоящий. Его собственный. «Неужели эти кретины не догадались проверить все сразу?» — Первые три дня вы провели в карантинном блоке наземной базы. — Матиз снова отвел глаза. — Было слишком много пострадавших. — Блестяще, — пробормотал Кренник, пытаясь устроиться поудобнее, — ладно, может, оно и к лучшему… «По крайней мере, искать меня именно там никто не додумался, а так бы придушили подушкой — и все, с концами». — А что с нашим делом? — Орсон не представлял, как будет объясняться с Лирой. В катакомбах, как он теперь понимал, было сказано много лишнего. И какую после этого стоит выбрать линию поведения, он пока не решил. Не хватало информации. — Следы Джин Эрсо затерялись. Планету она не покидала, но ее могли вывезти из города в пустыню, а там искать… сейчас у нас не хватит ресурсов. — Матиз достал из нагрудного кармана скрученный в трубочку листок и протянул Креннику. — А Лира Эрсо оставила вам это. Орсон взял письмо и с удивлением уставился в неровные строки: «Орсону Каллану Креннику, лично». Лира писала от руки. Не в спешке, но в явном волнении. И очень может быть, что именно это письмо снова спасло ему жизнь, вытащив с Джеды. Он попытался развернуть упорно сопротивляющийся листок и приступил к чтению: «Я помню, что некоторые вещи находятся за гранью твоего терпения. То, что произошло на ступенях храма — одна из них. Просить прощения я не буду. Не думаю, что ты действительно сможешь простить подобное. А лгать не хочу, я слишком плохая лгунья, и мы оба это знаем. Но я вернула долг, поэтому сочтем вопрос жизни и смерти закрытым. Высокий стиль прощального письма… какая ирония, верно? Но сказать тебе это все в глаза я не сумею, не захочу, не хватит сил… Мы слишком привыкли все решать за других, не спрашивая. Выбирать стороны, ставить условия. Я не могу выбрать — я видела улицы НиДжеды сразу после боя. Я видела, как их зачищали два дня спустя. Я больше не хочу иметь к этому никакого отношения. Ты скажешь, что если я не хочу выбирать так… глобально, то должна выбрать сторону Галена. Но, признай, у него нет стороны, он живет в своем мире. Для меня стало самоцелью его «спасение» (я помню, что ты говоришь в таких случаях, не трудись), но нельзя спасти того, кто даже не подозревает, что ему это нужно. Кто не помнит толком, что у него есть дочь, и живет только своими кристаллами. Пусть так будет и дальше, я знаю, что ты его не отпустишь, а все твои слова о будущем не более чем ложь, которую говорят смертельно больному. Но сделай так, чтобы ему хотя бы не было больно… Я не могу выбрать, поэтому я убегаю. Нет, бросаться искать меня немедленно не надо, я оставлю маршрут в конце письма, да и маяк, который ты на меня нацепил, оставлю тоже. Пройду путь, который проходят паломники, которым надо подумать о смысле жизни. Мне надо подумать о ее бессмысленности. Я наивно верила, что Джин пошла в Галена, что мне удастся спрятать ее среди звездной пыли, той самой, следы которой Гален увидел в ее глазах в первый раз. Но Звездочка горит слишком ярко… Я думаю, ты еще услышишь о ней — не искать ее ты не сможешь (видишь, я тоже неплохо тебя изучила). Но очень надеюсь, что вы никогда не встретитесь лично. Прости, я не знаю, что еще можно написать… так, чтобы это прошло цензуру и не запятнало, хм, ничью репутацию. Знаешь, иногда я жалею, что те слухи так и остались слухами. Хотя это бы только все усложнило… или нет? Возможно, мы когда-нибудь продолжим этот разговор. В другой жизни. Где Гален будет строить свои кристаллические энергостанции, а ты — новый Корусант. А Джин никогда не возьмет в руки оружия… Но мне больше нечем пожертвовать ради этого, поэтому я лишь оставлю тебе маленький подарок на память. Прости, Орсон. Я знаю, что мы никогда больше не встретимся. Так было предсказано… Хоть предсказания обычно лживы, но верить в них или нет — выбираем мы сами. А у меня не осталось даже веры… P.S. Комплимент остается в силе. Думай об этом, что хочешь!» Из развернувшегося до конца листка выпала тонкая прядь темных волос, заплетенная в косичку и перевязанная красной ниткой. Кренник посмотрел на письмо, на прядь и перевел взгляд на Матиза. — Когда она улетела? «Какого хатта ее никто не задержал?» — повисло в воздухе грозовым облаком. — Транспорты с паломниками стартовали три дня спустя после покушения, как только была закончена зачистка и проверка. Но один из них был сбит прямо на взлете. — Начальник охраны повертел в руках небольшой конверт с полустертой голографической печатью вещественного доказательства и осторожно положил его на одеяло. — Со стороны Лиры Эрсо было очень предусмотрительно оставить образец ДНК. Опознавать в той каше было нечего. Орсон уставился на высыпавшиеся из конверта оплавленные обломки того, что когда-то было розовой кристаллической тукой, неверяще моргнул и накрыл их ладонью, сжимая пальцы до боли, до хруста суставов. Чувствуя, как врезаются в кожу края осколков, и проваливаясь в иллюзию. Безумную фантазию измученного мозга. Он смотрел на происходящее со стороны. На Лиру, немного растрепанную и при этом пугающе серьезную, отдающую письмо ошарашенному такой настойчивостью молодому офицеру. На нее же, догоняющую какого-то чумазого и всхлипывающего ребенка, потерявшего в толпе свою семью. Подхватывающую его на руки и вручающую игрушку — проблеск розового камня на солнце был нестерпимо ярким, настолько, что заслезились глаза. На закрывающиеся двери пассажирского отсека, битком набитого галдящими разумными, на всполохи ионных двигателей, отрывающих транспорт с паломниками от земли. На дымный хвост самодельной ракеты, с хирургической точностью срезающей правый стабилизатор престарелого корабля, зависшего над километровой пропастью за пределами городских стен. На медленное падение, наполненное отчаянной безмолвной молитвой обреченных, криками самых сообразительных и едва слышными словами детской песенки про глупую туку, которая вышла погулять со своими котятами и в конце прогулки обнаружила, что осталась одна. На удар, взметнувший столб огня и пыли на сотню метров вверх. На смерть. Картинка смазалась, сменившись другой, давней — с бесконечным кислотным дождем и озером бурой крови, в котором барахтались издыхающие жуки, борющиеся за право вылезти вверх, подняться в пищевой цепочке хотя бы на одну ступень выше. И раз разом скатывающиеся в вонючую жижу. К горлу подкатила тошнота, дыхание сбилось, мир накренился, готовясь опрокинуться в очередной раз, но сжавшиеся на больном плече бронированные пальцы рывком вернули его в реальность. — Сэр? — Матиз вглядывался в его бледное лицо, удерживая Кренника в сидячем положении и явно собираясь вызвать медиков, невзирая на неизбежные протесты шефа. — Просто… прихватило, — Орсон разжал руку, позволяя обломкам скатиться на пол, — но уже… легче. Призраки прошлого таяли в ярком свете потолочных ламп, изгоняющих все тени и высвечивающих малейший изъян в безупречной белизне больничного бокса. Вдохи и выдохи шли ровно, без боли и свиста. Да и пальцы уже не дрожали. Кренник моргнул, стирая застывшую перед глазами картинку, и решительно повернулся, собираясь подняться на ноги. — Матиз, тащи сюда этих потрошителей, я хочу отсюда убраться, и побыстрее. И улики прихвати, не будем… разбрасываться. «Гален, Сила, Гален… как я тебе это все расскажу?!» Из десятков версий он в итоге выбрал одну. Максимально правдивую, но отличающуюся единственной мелкой деталью — названием погибшего транспорта. Ведь так легко было поверить, что Лира поднялась на другой борт и улетела, как и хотела. Затерялась среди звезд и пыли. Ушла, чтобы не возвращаться, но ушла живой. А обломки игрушки остались лишь свидетелем ее глупой доброты к чужому ребенку. Попыткой заглушить боль от потери собственного. Более того, Кренник даже был готов показать письмо и еще раз объясниться… хоть это и граничило с издевательством. Но Эрсо все испортил. Как только открылась дверь в маленький конференц-зал, спрятанный в нижнем ярусе пещер исследовательского комплекса на Иду, сидевший в кресле Гален поднял голову и спросил: — Они мертвы, да? И под этим темным, испытующим взглядом все заготовленные обманки осыпались остывшим пеплом. Старый друг тоже отличался неуместной сейчас наблюдательностью. И слишком хорошо его знал. — Джин мы упустили, а Лира… Лира мертва. — Орсон не слышал себя, только чувствовал, как шевелятся губы. Рука дрогнула, и оплавленные осколки высыпались из конверта, раскатились в стороны, ткнулись прямо в упирающиеся в столешницу ладони Галена, словно ластящийся к хозяину зверь, замерли немым свидетелем его беспомощности. Орсон ощутил, как его накрывает волной бессильной злости. Он ошибся. Его переиграли женщина и ребенок, о которых ему было известно практически все. — Лира… она просто неправильно выбрала транспорт, один из двух. Нелепая случайность, беспорядки в Священном городе и… катастрофа, — выдохнул он едва слышно. Слова теснились и толкались, ломая ритм и рисунок заготовленной речи, превращая ее в поток жалких оправданий. — Я не успел остановить Лиру, задержать, не позволить наделать глупостей… — Не извиняйся. — Гален коснулся пальцем осколка, который был когда-то хвостом туки, но пламя взрыва облизало его, как вода, превратив в кусочек гальки. — Лира всегда могла сделать… правильный выбор. Ей хватало для этого сил. И Силы. Он поднял глаза, наградив Кренника еще одним темным, выворачивающим душу взглядом. — Так что такова была ее воля. И не нам ее осуждать. Орсон не выдержал. Смел со стола осколки и в ярости впечатал кулаки в жалобно загудевший пластик. Навис над сидящим Галеном и закричал, как тогда, много лет назад, срывающимся шепотом: — Нет! Нет никакого выбора, свободной воли и велений Силы… Это чушь! Глупость! Самообман и бегство от ответственности. Есть только обстоятельства, которые надо учитывать. И выгода, которую можно извлечь! И все!.. — Он подавился воздухом и мучительным осознанием очередной ошибки. Этого нельзя было говорить. Не Галену, только не Галену. — Вот видишь, ты тоже… сбегаешь, прячешься. — Эрсо поднялся со своего места и вдруг оказался совсем близко, в шаге за спиной. Но не коснулся, как сделал бы раньше. Только постоял с минуту молча, слушая его сбившееся дыхание, и двинулся прочь. — Извини, но я не поеду на Скариф. — Гален замер в дверях, придержав ладонью норовящую закрыться створку. — Мне… мне надо работать. Кренник кивнул, чувствуя, как ввинчивается в висок тупая игла боли и немеют стиснутые в кулак пальцы. — Я сделаю тебе прямой доступ отсюда. К архиву. — Спасибо. Дверь захлопнулась со слабым шорохом, оставив Орсона в тишине и пустоте. В одиночестве. «Глупая тука вышла погулять, глупая тука, полосатая тука. У нее три пушистых дочери и два полосатых внука. Глупая тука ловила зубастых птиц посреди травы, Поймала лишь перья, а дети ее оказались правы — Полосатые внуки потерялись в стеблях, спрятались за холмом, А дочери разбежались с криками, плача совсем не о том. Глупая тука, полосатая тука осталась совсем одна Глупую туку, полосатую туку взяла покататься луна…» Завыть в голос хотелось невыносимо сильно. Опрокинуть этот криффов стол, на котором еще осталась пара осколков. Растереть их в пыль, уничтожить, вычеркнуть из памяти все, с ними связанное. Забыть всех, кого он потерял. Но вместо этого Орсон выпрямился, поправил воротник и посмотрел в глаза своему отражению в стенной панели. В полумраке они казались абсолютно черными. *** Музыка гремела, отражаясь от стен и резонируя где-то под ребрами. Раскрашенная светящимися в темноте полосами молоденькая тви’лека ерзала у него на коленях, пытаясь привлечь к себе внимание. То ли напрашиваясь на продолжение, то ли требуя очередной коктейль. Или это была ее подружка? Мысли выветрились из головы, растаяли в алкогольном тумане, щедро присыпанном спайсом и еще какой-то новомодной столичной дрянью, названия которой он не запомнил. Рядом в танце извивались разгоряченные тела, у стены кто-то спаривался, наплевав на особенности физиологии, какую-то заунывно вопящую девицу волокли к выходу ее еще менее трезвые «коллеги» легкого поведения. Но атмосфера безумного праздника вдруг лопнула, как стеклянный бокал. Осыпалась осколками страха на замершую толпу. В которой внезапно раздались возмущенные выкрики, кто-то взвизгнул, получив прикладом по ребрам, кого-то уронили и пнули тяжелым сапогом, отшвыривая с дороги. «Начинается…» Орсон спихнул захныкавшую тви’леку с колен и поднял голову, упираясь взглядом прямо в визор шлема начальника собственной охраны. — Я же приказал… В ответ раздалось лишь насмешливое стрекотание комлинка на шифрованном канале. Кренник уже успел выучить, что означает оно: «Взяли и понесли», — и не стал сопротивляться. Какая, в конце концов, разница. Час спустя двое закованных в черную броню штурмовиков буквально на руках втащили своего начальника в кабинет Таркина и поставили на ковер, отступив на шаг назад. Орсон немедленно покачнулся, но выпрямился и даже попытался небрежным движением расправить помятый плащ. Уилхафф чуть заметно поморщился и жестом велел охране выйти. — Вы позорите честь мундира, Кренник. — Я в штатском, — вяло возразил Орсон, демонстративно разводя руками. Жесткая, расшитая белым по белому ткань плаща, заляпанная чем-то светящимся, мазнула по ковру с неприятным шорохом. Губернатор смерил его внимательным взглядом и изогнул губы в издевательской полуулыбке. — Вы выглядите так, словно хороните собственную невинность, хотя хоронить там определенно нечего уже лет тридцать как. Или это на вас так возвращение из мертвых подействовало? — Гранд-мофф постучал кончиком пальца по лежащему перед ним датападу. — Признаю, вышло эффектно. И покушение, и спасение. Орсон вздрогнул, вспомнив сухой холод храмовой площади и затхлую духоту катакомб. И горячечный шепот Лиры, плывущий во мраке вместе с дымом десятков свечей. Фантомная боль дернула ногу, заставив резко выдохнуть сквозь зубы. Нет, это не было эффектным. Эффективным не было тоже. — Но вы заигрались. Сосредоточились на ерунде, не стоящей внимания. Личные отношения, кокетничанье с прессой, вмешательство в дела других ведомств. Что вам стоило просто работать, а, Кренник? — Губернатор с царственной медлительностью выбрался из своего похожего на трон кресла, обошел стол и замер прямо перед директором, разглядывая его с холодным интересом, словно препарируемое животное, распятое на лабораторном столе. — Молчите? Неужели думаете? Может, поделитесь предметом своих размышлений, пока не поздно? — Думаю, как далеко вас послать, — зло отозвался Орсон. — Что? — Таркин сузил глаза и подался вперед, сделавшись неприятно похожим на атакующую змею. Впрочем, почему похожим, он и был ею. Ядовитой тварью из саванн Эриаду. Кренник успел лишь ощутить хватку ледяных и очень твердых пальцев, сжавшихся на его горле, и уже в следующую секунду обнаружил, что стоит на коленях. Губернатор нависал над ним, словно призрак. И редкие блики света с улицы, очерчивающие его костистое лицо, лишь усиливали сходство. — Что вы себе позволяете, Орсон? — тихо и подчеркнуто мягко произнес Уилхафф, опускаясь на одно колено возле своей жертвы. Пальцы он при этом не разжал. — Или, может, причина вашей демонстративной скорби — женщина? Которая из двух? Старшая или младшая? Или обе, как утверждают слухи? Тогда у вас очень… оригинальный вкус. —Не смей… — Кренник дернулся, пытаясь вырваться, но добился лишь того, что его стремительно повело в сторону. Губернатор падению препятствовать не стал, позволив Орсону рухнуть на ковер. Хорошо хоть, подставленный в последний момент локоть выдержал, а то вышло бы совсем унизительно. — Вы отвратительны, директор, — в голосе Таркина звякнули крошащиеся льдинки, — и не своим поведением в первую очередь. А вопиющим непрофессионализмом. — Катитесь к ситхам, губернатор. — Орсон уткнулся в ковер лбом. Он был слишком пьян, и ему было слишком мерзко от себя и от окружающих. Поэтому оставалось лишь свернуться клубком и отключиться прямо тут, поставив жирную точку в намечающейся дискуссии. Чернота накатила приливной волной и отступила, сменившись безжалостным светом нового дня. Слепящим до слез даже сквозь сомкнутые веки. — Доброе утро, коммодор, — голос Таркина был отвратительно бодр. И вызывал острое желание сжать раскалывающуюся голову обеими руками. «Крифф… я уже недостаточно молод для того, чтобы столько пить! И… твою мать, Уилхафф, утро не может быть добрым в принципе!» Орсон с трудом разлепил ресницы и со стоном сел, поежившись от сквозняка. И тут же удивленно распахнул глаза, обнаружив прямо перед носом стакан с водой и растворяющейся в нем пластинкой болеутоляющего. Слова благодарности он мудро решил отложить на потом, мимоходом удивившись тому, что Таркин в курсе, какие именно лекарства он предпочитает. Хотя губернатор наверняка знал не только это, но и многое другое. Со всеми неаппетитными подробностями. «Нет, об этом я буду думать потом… завтра, через неделю или месяц. Или никогда! А то голова лопнет». После второго глотка мир определенно стал выглядеть лучше, и Орсон решился перевести взгляд на сидящего за своим рабочим столом губернатора. Таркин изучал его с непонятным выражением лица. — Надо полагать, Кренник, что в молодости вы подобные… приключения заканчивали в чьей-то постели, не так ли? Орсон чуть пожал плечами, не отрываясь от стакана. — В таком случае могу вас поздравить, — ухмыльнулся Таркин, — расширяете горизонты. Орсон удивленно моргнул и оглянулся. Обнаружив, что сидит не на полу, а на диване — хотя он точно помнил, что заснул на отсутствующем сейчас ковре! Рядом с ним лежал его скомканный плащ, судя по его виду, исполнявший ночью роль подушки, и теплый плед нейтральной расцветки. Вещь определенно личная и для случайных гостей не предназначенная. Свет позднего утра лился в распахнутые окна, ощутимый сквозняк ерошил волосы — губернатор явно не собирался терпеть запах перегара в своем кабинете. «Своей квартире! Эти идиоты притащили меня прямо к нему домой», — с запозданием сообразил Орсон и подавился воздухом, уловив смысл шутки Таркина. — Надо же, вы и краснеть до сих пор не разучились, — с непритворным удивлением отметил губернатор. — Но вряд ли даже это сможет убедить меня в вашей искренности, поэтому опустим ненужные детали. Послезавтра вступают в силу протоколы безопасности «Шен-Орент» на объекте. С обновленным планом работ вы познакомитесь на месте, и нет, ваши возражения в любом случае не принимаются… контр-адмирал Кренник. А теперь выметайтесь. Из здания Орсон вышел на негнущихся ногах, прислонился спиной к стене, вытащил из кармана портсигар, щелкнул зажигалкой, глубоко затянулся. Демонстративно стряхнул пепел прямо под ноги под недовольными взглядами дроидов-привратников и посмотрел на бесконечный город, тысячами башен вонзающийся в низкое небо. На спеленатый лесами скелет будущего дворца, возвышающийся на самой границе Заводского района. На «Шпиль», уже сейчас восхищающий своими размерами и силой, скрытой в четкой резкости линий. Вспомнил и тут же забыл расколотый треугольник Храма Уиллов. Запрокинул голову и тихо рассмеялся. Жизнь была прекрасна и вся целиком принадлежала ему, Орсону Креннику, директору «Передовых оружейных исследований» и самому везучему хаттову сыну галактики. Его звезда всходила над горизонтом, заливая мир сиянием зелено-белого пламени погребальных свечей.