City of Trees

— Я, нахуй, ненавижу этот фильм, — сказал позже Тэхён, лёжа с закинутыми на колени Чонгука ногами и положив руки себе за голову, его рубашка задралась, привлекая внимание к линиями нижней части пресса. Они только что вернулись с прогулки из «Coffee Fox», и домашняя работа Тэхёна по иллюстрации была разбросана по всей гостиной. Чонгук мог разглядывать её весь день: сцены и персонажи, старые особняки, населённые призраками, и дождливые пейзажи. Старый капитан дальнего плавания поделился страницей с глупым шестидесятилетним смазчиком и футуристическим секретарём. — Ты ненавидишь «Завтрак у Тиффани»? Почему? Одри кажется слишком знакомой, не так ли? — Пошёл ты. Она — моя точная копия. Но она — невъебически классическая «Мокрая мечта гика»¹, которая не обязательно автоматически позорит персонажа, напомню, что потом они, блять, вручают её мужчине в конце фильма, словно вся её философия была совершенно глупой и неуместной, словно неизбежно, что она влюбится и позволит себе привязаться в конце. Я пиздец как ненавижу такое. Я так сильно полюбил её героиню, и мне пришлось смотреть, как её уничтожают. — Некоторые отнеслись бы к этому как к развитию характера и зрелости. — Нахуй этих людей. Она — «Мокрая мечта гика». Одним из требований таких персонажей является слаборазвитая предыстория, что очень кстати. Они должны быть лёгким, идеальным ответом на потерянную душу чувствительного молодого человека. Они же пустые. Я ненавижу смотреть на кого-то из них и видеть в них себя, особенно когда в этом так много смысла. Я не стану ничьей «Гикнутой мокрой мечтой». У меня есть свои проблемы. Он убрал ноги с колен Чонгука и свернулся сердитым калачиком около подлокотника кресла: — Я устал всегда быть каким-то тропом². Классический клоун с ярлыками ребёнок-гей и проблемный двоюродный брат. Я не хочу, чтобы «Мокрая мечта гика» впорхнула в этот список.       Чонгук не знал, что сказать, поэтому снова уставился в телевизор. Тэхён что-то непрерывно царапал в своём скетчбуке в течение тридцати минут, прежде чем кто-то из них произнёс хоть слово. — Эй, Чонгук, я нарисовал тебя девушкой.       Он развернул альбом в его сторону. Там был сидевший на диване Чонгук с длинными волосами, более тонкой линией подбородка и в платье. — Вау. И правда очень похоже на меня. — Ты такой миленький. — Спасибо. — Я имел в виду мой рисунок. — Ох. Не… спасибо? — Поехали куда-нибудь, — тихо сказал Тэхён, упершись подбородком в колени. Он уставился на Чонгука сквозь сиреневую чёлку. — Я хочу поехать с тобой куда-нибудь. — «Foxy»? — Рим. Чонгук на мгновение просто уставился на него и моргал. — Ну, не знаю. Может, мы попьём кофе на Париж-Маркете или что-то в этом роде? — Да. Давай так и поступим.       Всё закончилось тем, что они сели на причудливо раскрашенный катафалк с вытянутой крышей, чтобы люди могли потусоваться наверху, наслаждаясь туром по призракам Саванны. — Самый населённый призраками город в Соединенных Штатах, — хихикнул Тэхён, — за Новым Орлеаном и Сент-Огастином. Интересно, почему все они на Юге. — Гражданская война, — сказал Чонгук, — когда генерал Шерман прошёл через юг, он остановился в Саванне. — Ах. Бьюсь об заклад, другие города не согласны.       Конечно же, большинство рассказов были связаны с солдатами-конфедератами или рабами, повешенными в старых зданиях из-за созданных ими проблем. Пара пиратов-призраков населяла «Пиратский Дом-Ресторан», пара женщин-иммигрантов появилась на площадях в ранние годы существования города.       Чонгук не видел город с медленно нарезающего круги туристического автомобиля с тех пор, как был ребёнком. Он высунулся из окна, рассеянно постукивая ногами по стеклу, и наблюдал за проплывающими мимо старыми кирпичными домами и окружавшими их такими же старыми дубами. Дул лёгкий ветерок, и Чонгук мог слышать знакомый пронзительный шелест и треск пальмовых листьев в тёмных квадратах ограждений. Чонгук понимал, почему кто-то мог влюбиться в такой красивый спокойный город. Мимо проезжали велорикши с бородатыми мужчинами за рулём, волоча за собой двухколёсный экипаж.       Тэхён казался достаточно подавленным. Он швырял вещи в пешеходов, хихикая, и продолжал отпускать неизменно скверные комментарии о призраках, корча лицо и дурачась с угрюмым ребёнком, сидевшим с родителями через проход от них. — Ты в порядке? — спросил Чонгук, когда Тэхён положил голову ему на плечо, одной рукой возясь с полем снэпбэка, кепки Чонгука с прямым козырьком. Тэхён захихикал: — Я чудесно, спасибо. Хотя ты выглядишь расстроенным. Чонгук пожал плечами: — Я расстроен, что обидел тебя тогда. Тэхён убрал голову с его плеча и положил её на локоть Чонгука, что лежал на краю автомобиля: — Всё нормально. Переживу. Каждый порой бывает расстроен. Не беспокойся об этом. — Однако, ты слишком тихий. Тэхён повернул голову в сторону улицы и вздохнул: — Длинный день. Я уже весь на нервах. Получил посредственную оценку по художественному проекту. Закончились деньги на еду. Не знаю, каким образом достать ещё. Я очень голоден. Чонгук привстал немного: — Ты собираешься что-нибудь предпринять по этому поводу? — Я не знаю. Я всегда могу попросить у мамы денег. Она дала бы мне. — Сделай это. Тебе нужно есть. — А я и не хочу. Я хочу быть независимым. Мне нужна работа, но я не хочу работать. — Я отведу тебя поужинать. — Нет, нет. Я позвоню маме.       Он вытащил телефон из джинсов в ярком розово-бирюзовом чехле, и Чонгук понял, что никогда раньше не видел телефона Тэхёна. Экран был разбитым вдребезги, и Чонгук, честно говоря,ничуть не удивился. Он позвонил своей маме прямо посреди бессвязной истории экскурсовода о какой-то молодой женщине и мёртвом ребёнке. — Мам? Оу. Да, я по-прежнему жив. Ты всё ещё платишь за мою квартплату, помнишь? Ага, ага. — Он с минуту постукивал по боку машины, хихикая над тем, о чём говорила ему мама. — Эй, мам, у меня кончились деньги на еду, можешь помочь? — Он долго молчал. Потом пробормотал: — Благодарю. Я люблю тебя. Да. Прости. Люблю тебя тоже. Пока. — И повесил трубку. — Мы впервые разговаривали с тех пор, как началась учёба! — сказал Тэхён. — Тэхён, я беспокоюсь за тебя. — Я тоже беспокоюсь за тебя. — За меня? О чём стоит беспокоиться? — Глупая саваннская «Bee Company» и то, как ужасно ты всегда выглядишь, когда приходишь домой. Чонгук не смог остановить нахлынувшую волну острой тоски: — О боже, я ненавижу это место. Я больше никогда не захочу есть мёд. Я начал избегать ряда с мёдом в продуктовом магазине. Я выбросил подаренную Намджуном бутылку медового Джек Дэниэлса. У меня появилась боязнь пчёл. — Чёрт подери, Чонгук, становится всё хуже. Наверное, я не должен говорить тебе, что собирался посмотреть фильм «Би Муви» с тобой сегодня вечером. — Блять, ради всего святого, ты не можешь так поступить со мной, Тэхён.       Тэхён взорвался от смеха, знакомым удивительно глубоким гулом прерывая тур. Все в машине обернулись и уставились на них. Он быстро ударил ладонью по губам, и Чонгук хихикнул в руку. Ребёнок, которого доставал Тэхён, злобно ухмыльнулся ему, глядя через плечо. Тэхён бросил в него пустую банку из-под кока-колы. — Мама завтра пришлёт мне деньги, так что я просто должен продержаться до тех пор. — Неа. Я угощаю тебя ужином. — Я не позволю тебе. — Я всё равно должен тебе. — Меня не волнует. — Друзья не дают друзьям голодать. Их выперли с тура на кладбище, когда Тэхён начал бить его и кричать во всё горло: — Никакой еды! Никакой еды! — Ёбанное заполненное цементными блоками пространство, которое, нахуй, закрыто, — проворчал Тэхён, глядя сквозь высокий кованый железный забор, — давай перепрыгнем.       Он нашёл участок с низко склонившимся деревом и изо всех сил старался забраться, цепляясь за узкие выступы решётки. — Тэхён, слезай, нахуй, вниз! Нас арестуют, к едрене-фене! — Они нас не поймают, — сказал Тэхён, а затем приземлился по другую сторону забора и прижался вплотную к тому месту, где Чонгук вцепился в прутья, лицом находясь на расстоянии в паре тройке сантиметров. — Ну, разве это не романтично, — сказал Тэхён, и его глаза сверкнули в тусклом свете уличного фонаря, — давай, поймай меня, детка.       Он помчался между старыми, высокими надгробными плитами и мощёными кирпичом дорожками. Чонгук на мгновение присел на тротуар, заскулив в панике, а затем попятился и прыгнул через забор, будто занимался паркуром, и плавно приземлился с другой стороны. Выглядело гораздо проще, чем у Тэхёна. Он рванул за ним вдогонку.       Тэхён ждал его, присев на корточки за невысоким мавзолеем, покрытым старым лишайником и чёрным мхом. Он потянул Чонгука прямо на себя. — Я видел, как ты перескочил через забор. Чёрт подери, вот это было горячо. Как будто ты парил. Боже правый. Потянись для меня, позволь мне прочувствовать эти руки.       Чонгук уже согнулся, чтобы удержаться на ногах, распластавшись над Тэхёном, который скользнул руками под футболку парня и громко застонал, поглаживая его пресс. — Грёбаная влажность. Ты уже весь потный. Я всецело за то, чтобы переключиться с бромантичной свиданки на свиданку друзей с привилегиями, если ты не против. — Ни за что, нахер. Страх — главный для меня выключатель возбуждения, а сейчас я пиздецки боюсь охранников. Полицейский участок находится в этом грёбаном квартале! Они так серьёзно относятся к нарушению границ в этом месте. Нас пожизненно арестуют. Мама заставит меня жить дома! — Ребёнок, — проворчал Тэхён, подтягивая футболку Чонгука к подмышкам и продолжая медленно и настойчиво поглаживать его по груди, — мама не сможет заботиться о тебе вечно.       Чонгук закипел. Его мама не заплатила ни копейки, в то время как он буквально выживал в течение трёх лет, пока та не согласилась помогать ему с оплатой аренды до тех пор, когда тот не сможет сделать то же для неё. — Ты хоть, блять, понимаешь, насколько это незаконно? — Твоя мама заставит тебя жить дома. Большую часть времени я забываю, насколько ты молод. — Я ведь младше тебя меньше, чем на два ебучих года! — Я живу вдали от дома на протяжении двух лет. В этом-то и разница. У тебя всё ещё мама под боком. Ты такой милый. Знаешь, есть причина, по которой мы все называем тебя ребёнком. Чонгук осел: — Пошёл ты нахуй. Ты думал о том, что случится, если тебя арестуют? Это хоть приходило тебе в голову? Мы ведь больше не дети. Мы взрослые люди, и они арестуют нас, как взрослых. Я потеряю две чёртовы работы, которые мне нужны, чтобы выжить. Ты потеряешь свою стипендию. Ради Бога, Тэхён, я — ребёнок? Я был вынужден стать независимым в тот момент, как мне исполнилось шестнадцать, и мама больше не могла меня прокормить, и это было охуеть как тяжело, и всё, что все вы, ублюдки, можете делать — это относиться ко мне так, будто я — очаровательный ребёнок. Смотрите, кто говорит. Ты в ёбанном колледже искусств и просишь деньги у своей мамы на пожрать, говна кусок. — Он встал и пошёл к воротам. Он не ждал, что Тэхён пойдёт за ним, но тот пошёл, схватив его руку и дёрнув обратно за надгробие. — Отвали. — Ты идёшь прямо к камерам, — прошептал Тэхён. Чонгук пробормотал: — Ебать. — А затем закрыл лицо руками. — Прости. Тэхён сжался в комочек напротив надгробного камня, подтянув колени к груди, всё ещё держась за запястье Чонгука: — Я не знал. Прости. — Как мы выберемся отсюда? Тэхён сглотнул и сделал глубокий вздох: — Также как и вошли. Чонгук…       Он сжал запястье парня немного крепче. В свете далёких уличных фонарей Чонгук едва мог разглядеть лицо парня, испещрённое чёрными тенями, но мог видеть, как Тэхён избегал его взгляда и как тяжело были опущены уголки его губ. — Подожди, ты...? Не плачь, — сказал Чонгук.       Тэхён кивнул и закусил губу. Гнев Чонгука растворился, оставив за собой только огорчение и усталость. Волосы Тэхёна спадали вниз, прикрывая глаза, и то, как он быстро заморгал и потёр глаза, как малое дитя, было совершенно душераздирающим. — Прости меня, — пробормотал Чонгук и неловко потянул Тэхёна к себе на колени. Тот слегка рассмеялся, когда Чонгук сместился, и у парня вырвался всхлип. — Боже, Тэхён. Мне очень жаль. Тэхён сделал несколько глубоких вдохов и прижался лицом к голове Чонгука: — Я ничего не знал об этом. Я думал, ты просто… У меня был такой плохой день, Куки. Я всё проебал. Я знаю, что со мной трудно находиться рядом. Мне очень жаль. Чонгук ласково уткнулся носом в его волосы: — Ты вовсе не говнюк. Мне очень нравится, когда ты рядом. Если бы тебя не было рядом, я, вероятно, сейчас бы свалился под натиском стресса. — Я определённо ребёнок в нашей дружбе. Чонгук перекатил их обоих в сторону и уложил на траву: — Знаешь, почему я всегда удивляюсь тому, что у тебя есть мама? Ты напоминаешь мне Питера Пэна. Тэхён фыркнул: — Да, похоже на правду. Вечно игривый мальчишка, который не хочет взрослеть и возглавляет всевозможные невероятные приключения. По крайней мере, это лучше, чем быть Одри. Он выкатился из-под Чонгука, но остался лежать близко к нему, глядя на небо, лишённое звёзд. — Мы на кладбище, — фыркнул Чонгук. — Это прекрасное место. — Конечно.