City of Trees

Мать Чонгука приготовила ужин на День Благодарения на всех троих, потому что была ангелом. — И твой отец может зайти, — сказала она после того, как они уже перешагнули порог. — Серьёзно? Почему ты не сказала мне об этом? — Я думала, это может отпугнуть тебя, и ты не пригласишь своих друзей. — Ты была права. Можно я отправлю их домой?       Она одарила строгим взглядом сына, а затем обратила внимание на Тэхёна, который сидел на полу перед духовкой, будто рассматривая врата самого неба. — Я ЧУЮ ЗАПАХ ИНДЕЙКИ. — Твой друг. Он. Эм… — Он двинутый. Просто смирись и постарайся не дать ему что-либо сломать. Пока Тэхён говорил о своей специализации по иллюстрации с его мамой, Чонгук отвёл Чимина в сторону: — Итак, мой отец может появиться. — У тебя есть отец? Конечно же, у тебя есть отец. Я просто туплю. Итак, он может появиться. Это хорошо или плохо? — Сложно сказать. Он неплохой парень. Мы дружим. Он просто ещё хуже, чем мы, и его никогда не было рядом. У него, возможно, проблемы с алкоголем? Мы не уверены. Дело в том, что всё всегда неловко, когда он рядом, потому что у него другое представление о своём положении в наших жизнях, нежели чем у нас.       Тэхён вёл себя на удивление хорошо. Он не рылся ни в одном из шкафов и не стучал по мебели, а когда вывалил картошку на стол, то извинился раз двадцать. Мама допустила ошибку, спросив у Тэхёна, чем тот занимается в свободное время. — Ох, началось, — пробормотал Чимин. — У меня есть список. Он очень длинный. Вы готовы? — Полагаю, что да, — ответила она, улыбаясь. — Мне нравится рисовать разные штуки, будь то из жизни или просто из моей головы; бегать по городу; посещать кофейни; пробовать учиться игре на гитаре; петь на Ривер-стрит, чтобы посмотреть, дадут ли люди мне за это деньги; пытаться усовершенствовать мой рецепт начос…       Список продолжался. Вместо того, чтобы разозлиться от затягивающегося всё больше разговора, мама выглядела всё более радостной. Чонгук понял, что за две минуты он пять раз посмотрел на дверь. Чимин под столом скользнул рукой в Чонгукову руку и успокаивающе большим пальцем поглаживал по кругу. Чонгук немного расслабился.       Список превратился в разговор о достоинствах изучения магических трюков. Чимин тихо сказал: — Не мог бы ты, пожалуйста, передать начинку? — И когда Чонгук передавал неведущей рукой, поскольку Чимин всё ещё держал его правую, тот произнёс, — спасибо, сладкий.       От ласкового прозвища взгляд мамы сразу же переметнулся на парочку. Она уставилась в упор на то, как неловко Чонгук справлялся с тарелкой начинки из индейки, врученной Чимином, а затем она глянула вниз на их руки, будто могла видеть сквозь стол. Она одарила Чонгука весьма многозначительным взглядом. Мамы. Чёртовы экстрасенсы. Он чувствовал, как краснел вплоть до грудной клетки. Чимин оставался в забвении. Тэхён тем не менее скривил губы во всезнающей ухмылке, продолжая описывать карточный трюк. Он посмотрел маме в глаза и хихикнул. — Я что-то пропустил? — спросил Чимин. — Неа. Всё в порядке, — сказал Чонгук.       Чимин не выглядел убеждённым. Тэхён фыркнул, а затем продолжил повествование как ни в чем не бывало. Мама же стала пугающе безразличной ко всему, кроме монолога Тэхёна.       Чимин и Тэхён принялись мыть посуду, поданную Чонгуком и его мамой, которые тихонько присели в гостиной, накормив своих детишек. — Всё ещё ходишь в спортзал? — спросила она. — Он слишком много стоит. Я смотрю воркаут онлайн, а затем иду в парк. На днях воспользовался детской площадкой, чтобы сделать сотку подтягиваний. — Сотня подтягиваний. Зачем тебе это нужно? — Это кроссфит под называнием «Мёрф»¹, его выполняют каждый год, чтобы почтить память умерших в Афганистане. Забег на полтора километра, сто подтягиваний, двести отжиманий, триста приседаний, а затем ещё полтора километра бега — всё это в десяти килограммовом жилете. У меня нет бронежилета, но я подумал, что и так звучит довольно зверски, поэтому я попробовал. — И как идёт? — Заняло у меня целую вечность. У этих парней нечеловеческая выносливость. Даже без жилета программа чуть не убила меня. Меня стошнило. — С каких пор ты заинтересовался кроссфитом? — спросила она. — Я помню, как ты сказал в прошлом году, что попробуешь кроссфит, когда купишь себе что-то из правильного питания в «Хоул Фудс»², и это произошло — никогда. — Хах. Ага, я теперь занимаюсь и тем, и другим. Её глаза сверкнули: — Ты и веганом скоро станешь? Он рассмеялся. — Всё из-за тех студентов из СКИиД? — спросила она. — Да. Они понемногу вытаскивают меня из созданного мною панциря. — Я рада, — сказала она, — нам обоим не помешало бы немного «непривычности» в нашей жизни. Вчера я поняла, что каждый день работаю на одной и той же тупиковой работе в течение последних пятнадцати лет. Пятнадцати лет, Чонгук. Прошло уже три года с тех пор, как я вообще переехала из города. Моя жизнь — однообразная скукотища. Нам обоим время от времени нужно совершать поступки, выходящие за рутинные рамки. Он не знал, что ответить на это. Тэхён резко залил кухню звонким смехом и начал орать что-то о том, что у него борода из пены, как у Санты. — Можно я этого оставлю себе? — спросила мама. Чонгук фыркнул: — Я боюсь, что у него есть эти заморочки с привязанностью, и он не позволит никому удерживать его. — Ты не можешь быть с ним, поэтому согласился на Чимина? — сказала она довольно резко. — Что? Нет! Он был… Мы с ним были… Я встречаюсь с Чимином уже пару месяцев. Тэхён просто мой лучший друг. — Стыдобища, — сказала мама. — Тэхён мне нравится больше. — Мам! — Я шучу. Чимин чудесный. Ты знаешь их обоих лучше, чем я. — Что заставило тебя думать, что я хотел Тэхёна? — Не думай, что я не заметила, как Тэхён жмётся к тебе или как он флиртует с Чимином. Если бы он не нравился мне так сильно, я бы предупредила, что тебе следует остерегаться его. Я должна бы предупредить тебя в любом случае. — Я не знаю, что с моей жизнью. — По крайней мере, у тебя есть бойфренд. — Он даже не мой бойфренд. — Ты встречаешься с мужчиной два месяца и не называешь его своим бойфрендом? Чонгук тихо озвучил опасения, которые испытывал уже некоторое время по поводу своих отношений: — Он не хочет прекращать спать со всеми подряд, и я не хочу прекращать спать с Тэхёном, так что мы ещё не официально вместе. — Это проблематично. И определённо усложняет ситуацию. — По меньшей мере, думаю, что именно так всё и происходит. Не могу сказать точно. — Я, честно говоря, понятия не имею, что тебе сказать. Наворотил же ты. — Неееет, дай мне совет, Ма. — Выясни, чего хочешь? Поговори с ними? — Ни за что. Второму варианту не бывать. Эта идея звучит ужасно. — Мужчины, — пробормотала она. Чонгуку пришлось улыбнуться. — Кстати об этом, — сказала она, — не говори своему отцу, ну, знаешь, о бойфрендах. Я понятия не имею, как он отреагирует на то, что ты гей. Возможно, тебе следует предупредить Чимина, чтобы он снова не выдал — «сладкий». — Мне насрать на то, что он думает. — А мне всё же нет. Если он плохо отреагирует — разбираться с ним придётся мне. Пожалуйста, не заставляй меня этим заниматься. Чонгук надулся, разлёгшись на диванных подушках: — Ладно.       Теперь, когда кот выбрался из мешка, у Чонгука не возникло проблем с тем, чтобы перетащить Чимина на диван, прислонив к груди в качестве дополнительной диванной подушки. Глаза Чонгука были закрыты, и он получал удовольствие от ощущений лёгкости и нежности. Голос Чимина звучал в его грудной клетке каждый раз, когда тот говорил, мурлыча, почти как кошка. Чонгуку захотелось узнать, каково бы было, будь это глубокий голос Тэхёна. Он заснул: его нагнало слишком большое количество смен в компании «Bee Company». Через некоторое время Чимин потряс его, чтобы разбудить: — Уже одиннадцать. Думаю, нам пора домой. Чонгук открыл глаза и увидел беспечно улыбающегося Тэхёна, прислонившегося подбородком к дивану на расстоянии пары-тройки десятков сантиметров от его лица. — Ты в порядке, милый? — спросила его мама. — Так устал. Я сплю недостаточно. Он удобно улёгся на спину за Чимином, и его глаза снова закрылись. Тяжёлые шаги Тэхёна отдавались далеко по полу, когда парень кинулся прочь, крича: — У нас остались объедки! Пойду захвачу их.       Вес Чимина сместился на диван, и Чонгук, моргнув, открыл глаза, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Чимин наклонился; затем снова закрыл и почувствовал, как их губы мягко соприкоснулись. Он сонно ответил на поцелуй. Диван в гостиной его матери был настолько удобным для этого. — Хм, — сказала она. — Вы двое отвратительны. Прекращайте, — заныл Тэхён. — Вы заставляете одиноких людей в комнате чувствовать себя брошенными, — сказала его мать. — Мы всегда можем поцеловать друг друга, — сказал ей Тэхён. — Ау! Дерьмо! Блять, Куки, синяк же останется. — «Куки», — задумчиво произнесла его мать, — хорошее прозвище. Почему я никогда не задумывалась об этом? Тэхён заснул на заднем сидении автомобиля по дороге домой: — Отец так и не появился, — сказал Чонгук. — Не могу сказать, испытываю ли я облегчение или разочарование. Может быть, мне просто всё равно. — Я надеюсь, что не последний вариант. Апатия хуже всего. — Апатия просто нейтральна, да же? Разве она не лучше, чем разочарование? — Мы говорим об апатии? — Тэхён зевнул с заднего сиденья. — Хорошая тема. Апатия почти никогда не является ответом! Не закрывайся от мира, реагируя на него с апатией! Это превратит тебя в эгоцентричного, равнодушного, несчастного придурка! — Так и будет, если твоя жизнь по большей части повод для радости, — сказал Чонгук, — представь себе, если твоя семья упорно работает, но по-прежнему страдает; и твоего отца никогда не бывает дома; ты отрицаешь, то кем являешься в попытке сделать жизнь проще; и все, кого ты знаешь, думают о том, какая же специальность в колледже станет толчком получше в будущее, полное надежд, пока ты заканчиваешь свое сраное образование в старшей школе, подавая заявление на работу с минимальной зарплатой. Апатия — вот как я выжил до сих пор. Если бы я заботился о каждом кручёном мяче, которым бросала в меня жизнь, я бы никогда не поднимался с постели. И моя жизнь довольно хороша по сравнению с жизнью некоторых людей, которых я знаю. Парни замолчали. Он не хотел, чтобы на этом всё закончилось, поэтому добавил: — Ты прав, Тэхён. Слишком многие люди апатичны, так не должно быть. С другой стороны, некоторые слишком уж беспокоятся, даже несмотря на то, что их жизнь — отстой. Я не знаю, насколько счастливее них, но те, безусловно, более удручённые и озлобленные. Не сбрасывай апатию со счетов так быстро. Возможно, теоретически моя жизнь была бы более успешной, если бы я парился о всякой херне, но, конечно же, было всё совсем по-другому. Тэхён и Чимин молчали. Чонгук почувствовал себя немного неловко. — Ты знаешь, что я люблю тебя, и я хочу, чтобы ты был счастлив, верно? — спросил Тэхён, потянувшись руками к плечам Чонгука, и попытался сжать их как можно лучше, захватывая кресло автомобиля. Чонгук повернулся и улыбнулся ему. — Я объявляю твой аргумент обоснованным, и он будет учтён во всех будущих обсуждениях данной тематики. — Благодарю, Ви. — Забавно, что ты называешь меня так сейчас, потому что главный посыл этого фильма — не поддаваться апатии в трудных ситуациях. — Это великий фильм, но по-моему он больше о политике и достижении высшем благе в ситуации, когда возможны и необходимы огромные перемены, а не индивидуальное счастье и преодоление проблем. — Я знаю. У меня не было намерения сравнивать его подобным образом, я просто указал на иронию.       Чимин высадил их около многоэтажки, и Тэхён отправился с Чонгуком прямо в его квартиру, почистил зубы зубной щёткой, которую оставил в ванной Чонгука, и заполз на кровать Чонгука, чтобы без каких-либо последующих комментариев уснуть.       Несмотря на его красноречивые высказывания в защиту апатии, Чонгук начал задумываться: не была ли апатия неверной ответной реакцией на всю ситуацию, происходившую с Тэхёном; что он почувствовал, когда волосы Тэхёна упали на подушку; о его умиротворённом лице, когда тот погрузился в сон; о том, как тот выглядел обнажённым, когда на нём не было ничего, кроме двух чёрных гвоздиков, торчавших в одном ухе.       Или о том, как он себя чувствовал, когда Тэхён сбрасывал свои щиты: когда тот был в полудрёме и ласково прижимался к груди Чонгука; как тот пах рисовой бумагой для живописи; и о том особенном, что ассоциировалось у него с поздними вечерами и долгими прогулками в городской тишине.       Он уплывал к Морфею, подумывая снова лечь на диван своей матери, но на этот раз с Тэхёном на его груди — точно так же, как он лежал в постели, с урчащими звуками глубокого голоса, что издавал яркий шарик дремавшей энергии в его руках.