С волками жить...

Яркий свет точечных ламп с потолка и стен не оставлял теням ни единого шанса. Зачем такое мощное освещение в ванной комнате, будто в гримёрке или операционной? Хорошо хоть стены не белые, а терракотовые, тёплые. Дэн передёрнул плечами, и его движение повторило отражение в большом зеркале над раковиной. Все открытые горизонтальные поверхности были заставлены баночками и бутылками с косметическими средствами — Ян, судя по всему, тщательно следил за внешностью. Взяв в руки одну из банок, Дэн разглядел на ней надпись «skin» — что-то для кожи, наверняка, чтобы она была гладкой и без морщин. Как говорят в рекламе: «Ведь ты этого достойна». Фыркнув, он поставил крем на место. Как-то он купил шампунь «Сила мяты», и Волк, привыкший мыться от головы до пяток одним средством, сполна ощутил «морозную свежесть» между ног. «Ты бы ещё зубной пастой яйца отполировал», — смеялся Дэн, убегая по квартире от выскочившего из ванны голого Волкова, размахивающего полотенцем и горящего желанием наказать его, что «подсунул эту дрянь». А потом Дэн «лечил пострадавшие части тела», долго и старательно вылизывая и обсасывая пахнущий мятой член… Он скучал по временам, когда они были вместе. Нет, он скучал по Волку. По его силе, уверенности, по насмешливым жёлто-зелёным глазам. Тосковал, понимая, что вернуть, как было, не получится. Встряхнув головой, Дэн потянул вверх футболку, костяшки правой кисти задели шрамы. И мысли перескочили к Мастеру. Сделанное им воспринималось в разы тяжелее в сравнении с тем, первым, клиентом от Ковыля, не говоря уж про изнасилование, пережитое им в двадцатилетнем возрасте. А ведь тогда его предал лучший друг — куда уж хуже? Но Дэн не мучился после от собственной ущербности и не ощущал себя грязным. Были злость, презрение, ненависть, но не к себе. Тогда Волк поддержал, отвлёк, переключил все эмоции и чувства, вытеснил всё болезненное и ненужное. Но почему сейчас, думая про клуб, он даже не вспоминает того первого урода, зато при мыслях о Мастере, которые никак не удаётся выкинуть из головы, ему хочется содрать с себя кожу, чтобы очиститься от мерзких липких прикосновений, в буквальном смысле клеймом въевшихся в тело? Нет, дело не только в шрамах. Дэн посмотрел в зеркало. От левой тазовой косточки, скрытой джинсами, поднимался по боку вверх узор из шрамов. В ярком свете они выглядели, будто нарисованные на теле светло-розовой помадой. Переплетающиеся линии напоминали то ли хищное инопланетное растение со стеблем и листьями, то ли хвост и тело с лапами какого-нибудь ящера или дракона. Незавершённость рисунка не давала понять точнее, что именно изображено: не хватало цветка или головы. Дэн отвёл глаза, костяшки вцепившихся в край раковины пальцев побелели, а предплечья покрылись гусиной кожей, волоски встали дыбом. Подняв ладонь, он убрал упавшие пряди со лба, обратив внимание, что у корней уже заметно пробивается рыжина. Когда покрасился, надеялся изменить не только внешность — глупая и детская попытка обмануть судьбу и прикинуться кем-то другим. Не вышло. Вот уж действительно — чёрного кобеля не отмоешь добела. Так сказала бабушка когда-то про методы Волка решать вопросы и добавила ещё: «Всей цивилизованности в нём — это умение галстук завязывать, и есть ножом и вилкой, но он вырос и жил в другом мире, по другим законам, чем мы». Дэн мотнул головой: да при чём тут это? Что за мысли лезут непрошеные? Он собирается переспать с другим, а думает всё равно о Волке. Давно пора выйти из ванной, пока Гонза не заволновался. Другие законы. Дэн знал правила жизни Волка: сильный поедает слабого, прогни ты, пока не прогнули тебя. Но что такое насилие? Один человек принуждает другого. Это в любом случае какое-то взаимодействие… людей. Мастер не относился к нему, как к человеку. И это приняли остальные. Ковыль, Олег, охранники — все они смотрели на него, как на вещь. Видели его унижение, знали, что с ним делают, и… согласились — он не человек, лишь средство, материал. Даже не никто, а нечто. Значит ли это, что в нём самом было что-то неправильное, недостойное, незаметное ему, но видимое другим, раз все, кого он встречал на своём пути, так или иначе его использовали, ставя свои желания выше? Дэн посмотрел в глаза отражению: — В этом причина, да? — спросил он шёпотом. А вовсе не в шрамах, и не страхе перед прикосновениями и сексом. Поэтому он не торопится вернуться в комнату, где его наверняка заждался Гонза — вдруг и он заметит, почувствует его ущербность, и восхищение во взгляде сменится на потребительский интерес. Или только этот интерес и есть, просто Ян хорошо притворяется? Как он отреагирует, когда увидит шрамы? Будет отвращение или любопытство? И то и то одинаково противно. Ещё не поздно надеть футболку обратно и, выйдя, не предпринимать никаких действий. Ян не полезет первым, не тот человек. За время их знакомства он не стеснялся выражать симпатию и говорить комплименты — не привыкший к ним Дэн частенько розовел щеками от ласковых слов, как тот приснопамятный «пепел розы». И в то же время Ян ни разу не позволил себе каких-либо более откровенных поползновений, словно понимал, что этим лишь оттолкнёт. Или просто обладал удивительным тактом. Так что в этом плане Дэн чувствовал себя уверенным, но вот во всём остальном… Открыв кран с холодной водой, плеснул себе в лицо из сложенных лодочкой ладоней. Он рассуждает как жертва — ищет свою вину, начинает стыдиться себя, подозревает других, ищет за симпатией скрытую корысть. Что дальше? Начнёт в любом прохожем на улице видеть угрозу, в каждом взгляде осуждение, станет бояться всего? — Не дождётесь, суки, — выпрямившись, сказал он тихо и зло. Вытер лицо полотенцем и решительно открыл дверь, джинсы он всё же снимать не стал. — Всё хорошо? — Ян повернулся к нему от стеллажа с грампластинками, держа одну в руках, и удивлённо моргнул от его вида в одних джинсах, приоткрыв от неожиданности рот. — Всё отлично, — ответил Дэн, против воли начиная улыбаться: «Господи, он действительно решил, что я согласился пойти к нему в гости ради редкой записи Луи Армстронга?». — Я тут… — Ян взглянул на пластинку в руках, пробормотал несколько слов по-чешски, оглянулся по сторонам, будто что-то искал и вновь уставился на Дэна: — А ты?.. — Я тоже тут. — Подойдя вплотную, Дэн забрал у него из рук пластинку и аккуратно пристроил её на полку рядом с проигрывателем. — Послушаем позже, ладно? И, не дожидаясь ответа, поцеловал Яна в губы. Мягкий податливый рот, тепло тела рядом. Простые движения: одну руку на шею — погладить подбородок, вторую под выпущенную из джинсов рубашку — провести ладонью по спине, прижать крепче. Главное, не останавливаться, не дать себе отвлечься на не связанные с Яном мысли. Не сравнивать и не вспоминать. Это оказалось сложнее, чем он рассчитывал, но у Дэна получилось сконцентрироваться на тактильных ощущениях, растворяя все сомнения и страхи в чувственном удовольствии от прикосновений и ласк. «Я это сделал. Я. Это. Сделал. Это сделал я. Я. Сделал. Сдела-а…» — только с финальными толчками, чувствуя, как выплёскивается сперма, Дэн прекратил мысленно проговаривать на все лады одну и ту же фразу под ритм своих движений и на несколько секунд отпустил сознание, замер, уткнувшись влажным лбом Яну в выступающие позвонки у основания шеи. И непонятно от чего опустошающая лёгкость в теле — от оргазма или от того, что справился, переступил через какой-то невидимый, но ощутимый барьер. Как они добрались до кровати, как раздевались, осталось для Дэна за кадром: всё его внимание было обращено внутрь себя, на анализ собственных ощущений. И, если называть вещи своими именами, то это он использовал Яна, даже не озаботившись помочь ему кончить. Но тот, похоже, остался не в обиде и справился сам, пусть и получилось всё скомкано и быстро — на долгие прелюдии и ласки не хватило, они даже не успели рассмотреть друг друга. Дэн банально боялся, что член упадёт, если Ян обратит внимание или намеренно коснётся шрамов, поэтому и развернул его спиной, показывая, что претендует на ведущую позицию. Но Ян и не пытался возразить: вложил в руку Дэну серебристый квадратик и наскоро подготовил себя, пока Дэн разрывал упаковку и раскатывал презерватив на члене. После секса между ними повисла неловкость, или это лишь казалось Дэну. Он абсолютно не знал, как себя вести: встать и одеться как-то неправильно, обниматься или что-то говорить не хотелось, да и что? Поэтому он молча лежал в кровати, рассматривая на противоположной стене абстрактные картины, ища смысл в мазках и брызгах краски на холсте и не находя. Ян коснулся его плеча с татуировкой: — Тебе идут… body modification, — он выбрал универсальный английский для определения. — Ты смелый, решился. Я вот боюсь боли. — Дэн ничего не ответил, и Ян продолжил, пальцами перейдя с руки на грудь и скользя ниже к розовым линиям: — Красиво. — Красиво? — Дэн рывком сел, уходя от прикосновения. — Да, — кивнул Ян, не замечая его потяжелевшего взгляда. — Ты и так красив, но это… оттеняет. Делает unrealistically прекрасным твоё тело, будто у… эльфа? Больно было? Но эти узоры фан-тас-ти… А в ушах другой голос: «Ты и так красив, но будешь ещё прекраснее, когда мы закончим». Словно порыв ветра раздул тонкий слой пепла на углях, и внутри опять жжёт, но не так, как раньше, нет, не так — Дэн почувствовал разницу: теперь меха у него в руках, он ещё не умеет с ними обращаться, но научится. Не принял себя такого, но… Если не идти вперёд, прошлое становится зыбучими песками, из которых с каждым днём всё труднее будет выбраться. Он сможет. Он ведь только что это себе доказал, сделав первый шаг. Дальше будет проще. — Спасибо. Со стороны кажется, будто он поблагодарил за комплимент, но на самом деле Дэн был благодарен Яну даже не за секс, а за это ощущение самоконтроля, вернувшейся, пусть и не до конца, уверенности в себе. Не из-за того, что шрамы не вызвали той реакции, что он опасался: чужие оценки внешности — всего лишь чужие оценки. Яну понравилось, кому-то бы нет. Неважно. Внешность ещё не всё. В душу к нему никто не залезет, пока он сам не пустит. А он не пустит. Вот это — важно. — Мы могли бы ещё… — немного разочарованно протянул Ян, видя, что Дэн нагнулся за валявшимися на полу трусами. — Пора, меня Тоха потерял уже, наверное, — не задумываясь, соврал Дэн. И впервые посмотрел на Яна, по-настоящему рассматривая. Даже, когда трахал, не оценивал его с позиции внешней привлекательности, видел, словно кусками пазла: изгиб спины, мускулистые крепкие ягодицы, блестящая от пота кожа на пояснице. И только сейчас обратил внимание, насколько тот хорошо сложён: ровное гладкое тело без единого волоска, с отчётливыми кубиками пресса. У жилистого и сухого Волка их не было так видно: мышцы живота, жёсткие и плотные, прорисовывались лишь при движении. Ян же походил на модель из рекламы — его безупречность воспринималась даже неправильной. Тянуло найти какой-то изъян, чтобы убедиться, что он обычный человек, а не плод фантазии. Но зачем? Поддавшись порыву, Дэн наклонился к Яну, поцеловал его, сильно и крепко, проникая языком в рот, чувствуя ответ и готовность к продолжению, но зная, что в оставшиеся до отлёта дни больше не примет приглашения «послушать редкую запись Луи Армрстронга». На обратном пути в гостиницу Дэн, отказавшийся, чтобы Ян его провожал, неожиданно сам для себя зашёл в католический собор. Он не собирался, даже не думал об этом, но когда проходил мимо, луч закатного солнца упал на готическую розу — круглое окно над входом, окрасив стёкла оранжево-алым. Дэн поднялся по ступеням и потянул на себя тяжёлую деревянную дверь. Внутри почти никого не было, лишь на передних скамьях сидело несколько человек. Дэн занял третью от входа и осмотрелся. Строгая обстановка, ничего необычного, они с Тохой уже не раз заходили в церкви и соборы Праги, везде было примерно одинаково — скамьи и ведущий к алтарю проход, амвон, ряды хоров по верху, витражи, распятие… Сколько просьб обращалось к богу за всю историю религии? Молитв, заверений, клятв, проклятий. А сколько убивали во имя господа? «Он, наверное, чертовски устал от людей» — подумал Дэн. В следующий момент до него дошла богохульность мысли, и он тихо хмыкнул. Что ищут люди в вере? Защиту? Людям так хочется знать, что они не одни, и так хочется переложить на кого-то ответственность за свою жизнь. Дэн не верил в бога, но у него всегда был кто-то живой и реальный, к кому он мог прийти за утешением и поддержкой. «Ну и ответственность переложить, чего уж там», — признался он себе. Родители, бабушка, Волк. Они любили его и прощали, заботились и берегли. А он воспринимал всё как должное. Привык и не ценил. Даже в своём уходе от Волка плыл по течению, не пытаясь бороться. Он ревновал, бесился и мучился от измен Волка, но говорил ли ему хоть раз, какую боль они причиняют? Нет. Ставил ли условия? Заявлял о нежелании мириться со случайными женщинами? Тоже нет. Он считал — это понятно по умолчанию. Думал, что унизит себя открытым проявлением ревности. Держал лицо и никогда не опускался до проверок карманов или чтения смс в телефоне Волка, хотя пароль знал. Но что мешало ему твёрдо обозначить свою позицию? Сказать: «Прекрати!» — но тогда вторая часть фразы должна была бы звучать: «Если ты меня любишь». Боялся? Не верил, что у него достаточно прав на подобное заявление? Или хотя бы вломить. Сильно и не жалея, чтобы губы в кровь, чтобы Волку стало так же больно, как ему. И то было бы умнее, а вместо этого он пустился в загул, стыдный и отвратительный. Ты получаешь то отношение, которое заслуживаешь. Можно терпеть или попытаться его изменить, а можно сбежать, признавая, что по большому-то счету это отношение было верным. Что он и сделал. В кармане тихо звякнул мобильный. «Ты как?» — прислал сообщение Антон. Дэн взглянул на часы в углу экрана — надо же, прошёл почти час, как он зашёл в собор. Действительно пора в гостиницу. Спускаясь по ступеням, он понял ещё кое-что: пора домой. Он готов вернуться. Прага ощущалась им словно сказка — добрая, красивая, интересная. Только не для него. Как и Гонза.