Завет колдуна

Юра свернулся на пассажирском сидении, подтянув коленки к груди. Отабек смотрел на его торчащий из-под закрывшей лоб челки нос и думал, что особой разницы, когда он человек и когда манул, в общем-то, нет. Что так кот, что эдак. Рука потянулась сама собой, Отабек не успел отдернуть её, как пальцы уже коснулись макушки, и Юра тут же открыл глаза. — Что? — Может, переберешься назад? Там места больше. Юра вытянул ноги и сел, потер глаза кулаками и пробурчал: — Нет, тем более ты меня уже разбудил. — Прости. Юра сказал: да ладно, открыл бардачок и выудил шоколадку в яркой обертке. У Нанабы был целый шоколадный склад, Отабек обнаружил его, когда искал какую-нибудь тряпку вытереть руки от масла. Юра сразу потянул носом и вытянул шею, и Отабек не смог ему отказать, и только надеялся, что это не какие-нибудь особо ценные коллекционные плитки, и он сможет их все компенсировать. Хотя разгадка, похоже, заключалась в том, что Нанаба ела только горький шоколад, а остальной, случайно перепавший, складывала в бардачок и забывала. — Долго я спал? — Совсем нет, с полчаса. Юра разочарованно хныкнул и дернул ногами. Устал уже. Как же утомительно, подумал Отабек, ему было ждать там, у таверны, целых три недели. Но там он хотя бы был предоставлен сам себе, а тут им приходится сидеть в машине уже вторые сутки, и сколько ещё придется высидеть — неизвестно. Лилия сказала: он скоро придет, но это «скоро» могло затянуться и на неделю. Хотя небо темнело всё гуще, и сегодня весь день были просто плотные предвечерние сумерки. Не нужен свет, чтобы разглядеть друг друга, но не почитаешь с бумаги, и видимость очень слабая. Фары велели не включать. — Он всё равно вас заметит, — сказала Нанаба, открывая багажник накануне утром, — но лучше позже, чем раньше. — Сдвинула брезент, отодвинула чемоданчик, похожий на те, с какими лаборанты ездили на места происшествий, сунула руку дальше и достала ружье. Юра, который тоже, конечно, сунулся поглядеть мимо Отабека, отшатнулся, а Нанаба сказала: — Не шугайся, это не для тебя же. — Так вот оно где, — сказал Майк. Он тоже пришел, хотя Нанаба всячески подмигивала ему, чтобы остался сторожить ведьму, на всякий случай, кто их знает, этих лесных отщепенцев, возьмут да свалят на пару со старшим веркотом, а ребенка на нас бросят. Но Майк сделал вид, что не понял вообще ничего, хотя даже Отабек прочитал в её выпученных глазах каждое слово. — Ага, — сказала Нанаба, — закинула на всякий пожарный. Вообще хотела Отабеку отдать ещё у бабушки, но вылетело из головы. Теперь пригодится. Ты, — обратилась к Отабеку, — из такого стрелял? — Учился. — И то хлеб. Дальность у него до ста метров, но доза у нас одна, так что лучше бы тебе не промахиваться. Можно, конечно, и разделить на две, но ему, наверное, будет, как слону дробина. — Не наверное, — сказал Майк, — а точно. Это, — он кивнул подбородком на карман Отабековой куртки, где лежал пузырек с презентованным Флорианой Морган препаратом для обездвижения оборотней, — доза на меня, так что вся эта ваша затея… Нанаба быстро пожала ему руку выше локтя с выражением на лице: господи, как я люблю тебя, заткнись, бога ради, и Майк отвернулся, резко потянув носом. Нанаба сказала: — Жаль, что нельзя протестировать, но Флориана фигни не делает. Совсем никакого эффекта не может не быть. Я даже не надеюсь, что он вырубится сам, но выманить его из обезьяньей туши было бы неплохо. Она так и сказала «было бы неплохо», как если бы они обсуждали, что будет в столовой на обед — было бы неплохо, если бы был гуляш. — Твоя цель — попасть в него. Промахнуться, судя по всему, трудно, но трудно и подобраться, но ты, — она посмотрела на Отабека, положила руку ему на плечо и потрепала, как клевая старшая сестра или что-то в этом духе, не как старшая по званию и вообще в конкретной ситуации командир, — справишься. — Понял, — сказал Отабек. Когда ему осветили возложенную на него часть плана ещё там, в ведьмином домике, он сразу спросил: — Юра, пойдешь со мной или нет? Идти опасно, а оставаться — ещё опаснее. Поэтому, наверное, Николай ничего не сказал против, а только спросил: — Пойдешь, Юра? Юра, поняв, что все в комнате на него смотрят, даже Лилия, которая уже сама нормально ходила, ела и даже помылась в бане, даже Майк, которого он с самого его появления огибал по стенке, хотя тот, казалось, вообще не обращал на него никакого внимания, вобрал голову в плечи и спросил в ответ: — Деда, а ты? Николай сказал, что не может оставить Лилию, и Юра сказал: пойду, вдруг этот сам не справится, тем более я-то этого обезьяна уже видел. Николай, когда они уходили, смотрел на Отабека со странным выражением в глазах, и Отабек серьезно сказал ему: я позабочусь о Юре. Николай так же серьезно кивнул. И вот они вторые сутки сидят то ли в засаде, то ли на подступах и съели почти весь взятый с собой хлеб с травами, остались пирожки, и Юра уже косился на лежавший сзади пакет. Сам Отабек ел из надобности, аппетита совсем никакого, хотя страшно, по большому счету, не было. Да и не пропадал у него никогда аппетит от страха. Юра грыз шоколадку, молочную с фундуком, и всё тер сонные глаза. Волосы над ухом торчали, Отабек пригладил их, и Юра перестал жевать, а после подался к руке, и Отабек погладил уже нормально, всей ладонью. Мягкий. Кожу чуть покалывало магией, но самого ведьминского заклятия Отабек, сколько ни приглядывался, так и не видел. Нанаба первым делом сказала: — Надо куда-то деть котов, — и почти виновато покосилась на Майка, тот коротко качнул головой. — Не надо, — ответила Лилия. — В прошлый раз он ими не овладел, и в этот не сможет. Велела подойти к ней. Николай и Юра подошли по очереди, присели, и она положила каждому руку на макушку, не говорила ничего, но сперва их скрыло легким туманом, а потом он разошелся — и всё. И непонятно толком, что она сделала. Вернее, это Отабек не мог разгадать, а Нанаба покивала и сказала одобрительно: сильно. Сам Юра, когда Отабек спросил у него, сказал, что это защита, она и в прошлый раз так с ними сделала. Что-то ведьминское. Раньше, в старину, когда ведьм было много, хорошего оборотня могли и переманить, поэтому умная ведьма защищала своих. Вот и Лилия их защищает. А они — её. Юра дожевал шоколадку, скомкал фольгу, бросил в лежащий на бардачке пакет, определенный под мусор, запил водой из бутылки. Подтянул к себе ноги, а голову, улегшись плечом на накинутую на коробку передач куртку, положил Отабеку на колени, и Отабек буквально услышал у себя в голове требовательное: гладь. Первый раз Отабек, на свой страх и риск, погладил его, когда хотел успокоить. Он и сам тогда испугался неслабо, даже когда выяснилось, что вломившееся на ночь глядя чудовище — совершенно незлой и вообще хороший мужик Майк Закариас. Свой. У Юры же просто шерсть стояла дыбом. И без того толстый хвост стал совсем как дубинка, и он всё припадал на передние лапы и сучил задними. Опасность, что он вцепится в руку и изорвет её в клочья, как несчастную куртку не так давно, была велика, но Отабек всё-таки рискнул, и риск оправдался. Не сразу, но Юра перестал дергать верхней губой, то и дело обнажая клыки, а потом совсем успокоился. На узкой кровати той ночью им стало совсем уж тесно, да и Юра всё равно явно нервничал от близкого соседства с незнакомым оборотнем, и извертевшись и исколов Отабека коленками и локтями, обернулся котом снова. Отабек не знал, где он ляжет, потому шепнул: ложись ты, а я как-нибудь? Но Юра сидел и смотрел, глаза в темноте привычно горели, и Отабек лег, а Юра устроился ему около живота. Такой теплый. Он и теперь был теплый ото сна. Отабек запустил пальцы в волосы, почесал кожу ногтями, и Юра вывернул шею, подставляя сначала затылок, а потом висок. — А у тебя, — сказал он скоро, совсем расслабившись, — дома кошки нет? — Нет. Была в детстве. Я бы завел, но служба, никогда не знаешь, когда попадешь домой, когда вызовут, а это как-то нехорошо, бросать её сутками. — Нехорошо, — согласился Юра. Спросил, напрягшись: — А собак ты не любишь? — С собакой ещё сложнее, выгуливать её дважды в день, и ей нужно больше места, но вообще про собаку говорят, что она друг человека. Они верные. — Коты тоже верные! — Юра перевернулся на спину, плечами вплотную к Отабекову бедру, головой — на нем. — Деда с Лилией знаешь сколько лет рядом! И я. Всю жизнь. Правда, подумал Отабек, Николай от Лилии ни на шаг, а с тех пор как она очнулась, уходил только накоротко, приносил зарезанных зайцев, а после неотступно был возле неё. Раз попытался выгнать на охоту Майка, мол, вон ты какой здоровенный, и жрешь соответственно, и ты больше, принес бы оленя. Майк посмотрел на него долгим взглядом и сказал: нет. Больше эту тему не поднимали. И Майк больше не оборачивался волком, тогда как веркоты только это и делали, так запросто. Им удобно же, одежда не рвется. Хотя Юра рассказывал, что котенком, бывало, запутывался, обернувшись, потому что оказывался глубоко в рубашке и мог по ошибке сунуться не в ворот, а в рукав, и там застрять. Теперь-то уже большой, мигом выскакивает. А назад оборачивается голым. Отабек почти не смотрит. Старается не смотреть. Юра повозил плечами по джинсам и сказал: — Собаки — это фу, не люби их. Коты лучше. Отабек согласился, поглаживая ему волосы надо лбом, и сказал, думая, что может быть и не стоит сейчас, до всего — легионеры порой бывают такими суеверными, ничего не загадывают до операции, и вдруг они в чем-то правы: — Ты никогда не бывал в больших городах, Юра? Хотел бы? Мог бы жить у меня. Юра посмотрел на него в упор. Отабек рукой придерживал его челку, лоб был совсем открыт, и глаза от этого казались ещё больше и ещё ярче. Как можно было не понять, что не человек? Вот ведь олух. — Так ты же вечно на службе. — Ну, может быть, мне после этого задания дадут отпуск. Я бы сводил тебя, куда ты захочешь. — Пожрать? — оживился Юра. Отабек усмехнулся: — И это тоже. Ты много чего не пробовал, я бы тебя всем угостил. — Всех так угощаешь? — спросил Юра серьезно. — Нет, не всех. У меня нет особо друзей. Юра протянул: а-а-а, и засопел носом. Темнота окончательно сгустилась, и залепила ветровое стекло. Силуэты древесных стволов проступали белеющими опорами, перерастая в слитное черное облако шумящих крон. Ветер поднялся. — Я не настаиваю, — сказал Отабек, — но если ты вдруг захочешь. Квартира у меня маленькая, но мы поместимся как-нибудь, уж после этой-то кровати. Юра хохотнул коротко и спросил: — Ты в квартире куришь? — Нет. Я вообще-то не курю. Только за компанию бывает или если нервничаю. Юра отлепился от его колен, повернулся, уперся руками в край сидения, отклячив худую попу, и спросил хитро: — Знаешь, что от нервов лучше всего помогает? — Что? — А вот. И через секунду, отставив задние лапы и подняв перпендикулярно им хвост, в машине уже был кот. Он перебрался Отабеку на колени, тяжелый и теплый, потоптался, будто месил его ноги, как тесто, не выпуская когтей, и лег, обернув себя толстым хвостом. Отабек погладил его, и в салоне разлилось, как мед, тягуче и сладко, густое мурчание. Юра как раз запивал четвертый пирожок подогретым чаем из термоса, когда они ощутили первый толчок. Почти незаметный. И не жди Отабек этого так внимательно уже третьи сутки, решил бы, что ему просто почудилось. Второй толчок был уже куда ощутимее, под машиной прошла волна, легкая, на таких в море качаются, прикрыв глаза, расслабленные купальщики. Но они были в лесу, а не в море, и они знали, что никакие это на самом деле не волны, а отзвуки приближающихся шагов. Очень тяжелых шагов. И вскоре, далеко, но явственно, затрещали деревья. Юра быстро вытер пальцы о толстовку, взялся за ручку, открыл дверцу и выскочил на воздух. Отабек шикнул: куда? Но поймать не успел, пальцы схватили пустоту, и он выскочил следом. Небо так толком и не рассвело, ещё хуже, чем все предыдущие дни, так и осталось почти что черное, и только неясно где, а будто отовсюду, едва-едва намечался свет, как в начале июня в половине третьего ночи — рассвет не близко, но уже и не настоящая ночная чернота. Юра присел и обе руки положил на землю. Отабеку некстати вспомнился анекдот про индейца, который предсказывал, что едет дилижанс. Подавил щекотное чувство в горле. Юра выпрямился и указал рукой прямо и чуть правее: — Вот так он идет. Вскользь. — Садись в машину. Они тронулись с места, шорох листвы и треск веточек под колесами слился с шумом мотора. Отабек понадеялся, что за треском ломающихся стволов противник ничего не различит, а если и различит, времени бежать пешком у них нет, а Юра тем более не волк, чтобы скакать на нем, как царевич. Дороги как таковой не было, но расчищенная тропа вела ровно по нужному курсу, и Отабек старался не обращать внимания на сдирающие краску ветки и не думать о том, какая осталась борозда в левом крыле, когда он протиснулся между высоким пнем и бревном с толстенным суком на боку. Нанаба сказала ничего не жалеть: ни ружья, ни машины, ни себя. Ты легионер, Отабек, понял? И всё держала его за плечо. Да понял я, понял! К черту, это просто груда железа, лишь бы оно довезло их поближе к… Он высился над макушками ёлок, как шпиль на башне, такой же высокий, и так же, казалось, грозился проткнуть головой низкое черное-сизое небо. Юра прильнул к стеклу и зашипел, как шипел манулом, только оборачиваться им пока не спешил. Они проскочили плотно растущие друг к другу кусты, уже почти совсем облетевшие, но остатки листвы хлестнули по стеклу, и машина выскочила на поляну. Отабек нажал на газ, и они проскочили ровное место в пару секунд. Нельзя попадаться на глаза. Деревья прячут, а это чудище видит, наверное, до самой столицы. Он совсем не походил на киношного Кинг-Конга, но Отабек признал, что лучшего описания для него не нашел бы. Это правда была обезьяна, но вовсе не похожая на тех, какие гуляют в вольере столичного зоопарка, сидят на нагретых камнях или скачут, цепляясь всеми четырьмя конечностями за лианы. У этого даже в походке, тяжкой и чуть вихляющей, даже в движении рук, непомерно длинных, свисающих ниже колен, и, главное, в посадке головы было что-то осмысленное. Не животное. И в глазах! Колдун повернул голову, скользнул взглядом поверх крон, и Отабек увидел совсем человеческие глаза, усталые и внимательные. — Урод, — прошипел Юра рядом. — Мерзость. Колесо наскочило на камень, машину повело, Отабек налег на руль. Колдун сделал шаг, и их основательно тряхнуло вместе с машиной, и чем ближе, тем с каждым разом сильней. Но Отабек упорно объезжал пни и притрушенные листвой ямы, пока они не уперлись в наваленные один на другой стволы, а с боков их подпер густой кустарник. Машину едва не опрокинуло от следующего толчка. Они ехали почти что наперерез, и теперь многометровая обезьянья туша надвигалась на них неотвратимо, как асфальтоукладочный каток с заклинившим управлением. Или как судьба. Легионеры не верят в судьбу, они управляют ею, предотвращая и обращая вспять, как обращают вспять реку, выстраивая плотину или давая потоку волю, взрывая её. Отабек подцепил с заднего сидения заготовленную заранее коробку, открыл, достал шприц и флакон с препаратом. Вспотевшие пальцы скользнули по гладкому пластику, Отабек чуть его не выронил. Вот это был бы номер! Вот это был бы подающий надежды легионер Алтын! Не отвлекаясь на размышления, дрожат ли руки и почему, Отабек свинтил крышку. Поршень легко пошел вверх и препарат перекочевал из пузырька в шприц, которым Отабек, выскочив из машины и улучив момент, когда обезьянья туша поставила одну ногу, но не успела ещё переставить другую, зарядил ружье. Упер ствол в бедро, взвел курок. Ч-черт, темно, как в заднице! — Ну! — сказал Юра, высунувшись из машины наполовину. — Стрелять будешь? — Плохая видимость, — пояснил Отабек. — Надо подобраться ближе. Оставайся здесь. Юра за спиной тихо хмыкнул. Кот, понятно дело, видит куда лучше человека. Есть, конечно же, парочка заклинаний освещения, но это ничем не лучше, чем заорать: я тут! Наступи на меня! Юра видит, но не сумеет выстрелить. Очень странная они с ним команда. И Отабек побежал. Земля вздрагивала под ногами, качалась, как палуба попавшего в шторм корабля. Пару раз едва не упал, оступившись. Отабек задрал голову. Из-за размеров казалось, что колдун совсем рядом, хотя до него оставалось метров семьдесят. Шерсть на лопатках и шее светлела над верхушками сосен. Отабек накинул ещё метров десять и столько же пробежал, наступил на сухую ветку, она треснула оглушительно, и Отабек невольно подумал, что так же будут трещать его кости, если он позволит поймать себя этот гигантской лапище. Ноги, или у обезьян все четыре конечности — руки, были уже совсем близко, но цель с каждым шагом увеличивала расстояние между собой и Отабеком, и тогда Отабек остановился и вскинул ружье. Сомнения, сказала ему Ханджи Зоэ, беря на первое задание с группой, движущая сила научного знания, но в бою — ни секунды не сомневайся. Лучше допустить ошибку, чем умереть. Одна беда, из-за этой ошибки умереть может не один он, а подстраховать его некому. Лопатки, покачиваясь, всё удалялись, но теперь Отабек видел их едва ли не отчетливее, чем раньше. Как в перекрестье прицела. Вдох. Его сшибло с ног, и он только чудом не рухнул плашмя, а упал на колени, прижал ружье к себе, кувыркнулся и встал, и в то же мгновение опять налетело что-то. Отабек ударил это прикладом, оно отскочило и кинулось снова. Отабек ударил ногой, ботинок угодил в цель, и под рифленой подошвой мерзко затрещало. Дриада! Взбесившаяся, с горящими алым глазами дриада! Самое мирное лесное существо. Она наскочила, протянула крючья древесных рук, и Отабек ударил уже обеими ногами. Дриада отлетела, как иссохшее бревно, ударилась о ствол дерева и переломалась напополам. Колдун успел отшагать на приличное расстояние, Отабек вскочил и, не обращая внимания, как прострелами отдает в ноги, припустил за ним, на ходу перескочил поросшие мхом корни, торчавшие из земли, как пальцы подземного чудовища. Отабеку на мгновение показалось, что они вот-вот его схватят, но он был уже метра на три впереди. Остановился, плотно встал, прицелился. Сзади раздался звук, похожий на лопнувшую грелку. Отабек развернулся всем корпусом. Манул с горящими зелеными глазами трепал какого-то зверька размером с себя, тот тонко вопил, и на его вопль появился ещё один. Лесные духи. Не совсем духи, тела у них есть, что-то облепленное землей и листвой, или тиной и камышом, если они предпочитают болото. Безобидная мелочь, мараться о которую брезгуют даже слабые ведьмы. А сильный колдун — не брезгует. Или просто подчинил всё, что поддалось его чарам, и оно теперь защищает его любой ценой. Юра полоснул когтями по второму, от того отвалился кусок, но тут же подскочил третий, и затрещало справа. Отабек не видел, но догадался, что это шагает, переступая сухими ногами, следующая дриада. Над Юрой искрило. Защитная магия ведьмы держалась крепко, как броня, но ни от чего больше не защищала. Юра яростно завопил и вонзил клыки в наскочившего противника, хвост мотался из стороны в сторону. Поставить купол. Простейший купол, защитить себя и его, и никакая одержимая дрянь не прорвется, но там, в доме ведьмы находится нечто, от чего зависит судьба всех, от границы до границы и дальше, потому что зло не знает границ. — Юра, — крикнул он, — давай! Юра ответил утробным воплем, и за спиной чавкнуло, но Отабек запретил себе оборачиваться. Между деревьями, присыпанная листвой, светлела прогалина, и Отабек сбавил шаг, опасаясь, что там может быть яма, но там была ровная земля, и дальше, по косой, деревья словно бы расступались. Он проходил здесь и в прошлый раз, понял Отабек. Проредил лес, сволочь. А где, интересно, сам колдун? В голове? Зик. Лилия сказала, что его зовут Зик. Это так четко всплыло и проступило перед глазами огненным буквами. Лилия сказала, что он оборачивается не точно, как оборотень, когда человек превращается в зверя, а обволакивает себя магически созданным телом, а его настоящее, живое тело внутри. Но принцип тот же, что у оборотня, он использует это знание, так что зелье должно сработать. Это всё — удобная защитная капсула, средство передвижения. И его этого гребаного Зика нужно лишить. Отабек в который раз поднял ружье, упер в плечо приклад, помня, что выпускает не пулю, а шприц, и страшной отдачи не будет, прицелился ровно между светлых лопаток, и выстрелил. Дротик-шприц вонзился в лопатку раньше, чем Отабек подумал: а что если он не пробьет шерсть? Он пробил. И тогда Отабек подумал: а что если дозы всё-таки недостаточно? Потому что Зик всё шел и шел, переставлял гигантские ноги, и земля вздрагивала. Её сотрясло, когда у обезьяньей туши подкосились колени, и она, заваливаясь на бок, рухнула, изломав низкие деревья. Отабек не устоял на ногах, упал на задницу. Поднялся. От туши шел пар. Майк говорил, что когда они повалили его — шел пар. Отабек подумал, что если бы полилась кровь, то лес залила бы река крови. Всё. Это всё, что он должен был сделать, всё, что ему было велено. Отабек, прижимая ружье к животу, рванул назад. В том месте, где остался сражаться, защищая его, Юра, скрипела и пищала шевелящаяся гора облепленных землей и ветками тел. Отабек на ходу ударил по ним боевым заклинанием, и гора распалась, а под ней, шипя и сверкая узкими щелками глаз, лежал манул. Отабек расшвырял этих тварей несколькими движениями, а следующим водрузил над собой и Юрой защитный купол. — Юра! Манул открыл глаза шире, зашипел, но не зло, а от боли. Из раны на шее сочилось, на животе и боках, где недоставало клоков роскошной пятнистой шубы, краснели жуткие бляшки окровавленной кожи. Белой человеческой кожи! — Не оборачивайся! Но на земле, на разворошенных листьях уже лежал человек. — Дурак! — сказал Отабек, голос сорвался, и длинную глубокую царапину вдоль ребер он разглядел плохо. Быстро утер глаза рукавом. — Сказал же оставаться в машине. — Завались, — ответил Юра сипло, словно передавлено горло, — я тебе не пес, команды выполнять. Кровь сочилась словно бы отовсюду сразу, словно вместо пота из пор выступила кровавая роса. И рана на шее, чуть ниже уха. «Если у тебя, — сказала София Бенар, — будут дети или внуки, ты тоже научишься». Медицинская магия — путь талантливых или тех, кому некуда деться, кроме как скорее утешить чужую боль. Если сейчас не выйдет, подумал Отабек с яростью, то на кой черт я вообще протирал штаны в этой сраной Академии? Он свел руки, плечи и локти заломило, будто их выворачивало из суставов. Развел. Между ладоней пробежали разряды. Давай! Специализация — это важно, но хороший маг, сказала Ханджи Зоэ, принимая его в отряд, может всё. Юрина кожа была холодной на ощупь, а кровь под ладонями — горячей. Глаза болели, точно под веки насыпали толченого стекла. Юра дернулся, всхлипнул. В руки отдавало с такой силой, точно Отабек стрелял из минигана на весу. Тело трясло, как если бы Зик нарезал вокруг них круги. В ладони ударило огнем, но Отабек не отдернул их, а уперся коленями в землю и стоял до тех пор, пока обе руки не перестали его слушаться. Он ничего не видел и не чувствовал, зато услышал, как Юра сказал, слабо, но так отчетливо и с такой уверенностью, что Отабек невольно рассмеялся: — Не реви. Я ж кот — у меня девять жизней.